Поцелуй негодяя

– А какие они?

– Кто?

– Ну, эти… Которым ты бы все дала.

– Долго рассказывать. Такого вообще словами не опишешь. Посмотрела на него – и сразу душа в пятки, а почему – кто ее знает. Сказать – красавчик, так есть среди них такие, что с души воротит. А как отличить словами одного от другого – понятия не имею. Настоящий мужик должен быть, а выглядеть он может по-всякому. Мне попадались такие и ниже меня ростом, и небогатые, а душа рядом с ними таяла.

– Почему?

– Ишь, как оживился. Думаешь, раз маленький и бедный – то имеешь шансы? Дело ведь не в том, что они маленькие и бедные, а в том, что мужики. Замуж за такого не пойдешь, а поматросить месяц-другой – с большим удовольствием. Ходишь с ним, как у ангела под крылышком, только перышки чистишь и придумываешь, чего бы еще ночью отчебучить, чтобы ему понравилось.

– Действительно, только о нем и думаешь? – восхитился Сашка.

– Закатай губу обратно, мальчик, не о тебе речь.

– Почему? Ведь ты меня совсем не знаешь? Вот познакомимся поближе, узнаешь обо мне много такого, чего сразу не заметно…

– И забуду обо всем на свете?

– А кто знает? Или ты признаешь только чувство с первого взгляда?

– Конечно, с первого. Все различают свою половинку сразу, даже если лицо только мелькнет в толпе. И мужики, и бабы – здесь мы ничем друг от друга не отличаемся.

– Ерунду болтаешь, подруга. Получается, мне половинка ни разу в жизни не встречалась.

– Прими соболезнования.

– Какие еще соболезнования?

– Как же – жизнь не удалась. Дожила, не буду уточнять, до скольких лет, и своего мужика ни разу в глаза не видела.

– А к тебе они прямо в очередь выстраиваются!

– Выстраиваться – не выстраиваются, но иногда по несколько раз в год замечаю.

– Где ты их замечаешь? На нашей фабрике?

– Нет. На улице, в транспорте. В гостях – никогда. А так – мало ли куда занесет. Однажды в магазине видела, у кассы.

– Кого?

– Половину свою.

– Кто тебе сказал?

– Никто. Такие вещи никто сказать не может – просто понимаешь вдруг: он.

– А потом?

– Ничего. Мимо прохожу.

– Почему?

– А что тут сделаешь? Это мужикам легко – сразу знакомиться начинают. А нам куда деваться? Подумает – шлюха, ну и все.

– Почему сразу шлюха? – обиделся за женщин Сашка.

– Потому что будущие жены будущих мужей в транспорте не кадрят. Эти балбесы ведь как думают: если меня закадрила, значит, до меня других снимала, и после не перестанет. Выходит – шлюха.

– Но это же несправедливо! – искренне возмутился Юрковский.

– Конечно. Жизнь так устроена. Нравится, не нравится – у нас никто не спрашивает.

– А если изобразить случайность? – не унимался Сашка. – Случайно толкнуть, рассыпать что-нибудь? А там и разговор завяжется.

– Вот как разговор завяжется, так он сразу и поймет, что к чему.

– А если его просто раззадорить, чтобы он сам телефончик попросил?

– Не знаю, у меня ни разу не получилось.

– Ты ведь всегда мимо проходишь?

– Ну, пару раз попыталась зацепиться – не вышло. Надо ведь, чтобы и он во мне половинку разглядел. А если не видит, просто пугается моей рожи да бюста и торопится отбежать подальше.

– По-моему, у тебя с лицом и грудью все в порядке.

– Спасибо, мальчик, утешил. Только я ведь не о тебе говорила – тебе для первого раза любая коза сойдет.

– Для какого еще первого раза? Доказать тебе, доказать?

– Ну, докажи.

Сашка резким движением схватил говорливую соседку за грудь и попытался поцеловать ее в губы. Она лениво отвернула лицо и отбросила нетерпеливую ладонь.

– Вот и доказал, щенок паршивый.

– И доказал, разве нет?

– Я и говорю: доказал, молокосос. Кандидат в малолетние насильники. Ты меня поразил, удивил, ты мне понравился, вообще внимание на себя обратил? Зачем же без толку ручонками размахивать?

– Разве я не обратил на себя твоего внимания?

– Обратил. Только внимание – совсем не то, которое нужно. Битый час тебе объясняла: я должна обомлеть от мужика, тогда у него со мной все получится.

– А от каких мужиков ты млеешь?

– От таких, каким тебе никогда не стать.

– Откуда ты знаешь? Может, я на многое способен.

– Глазки у тебя сальные, а ручки – загребущие. За километр видно, чего хочешь, но сразу понятно, что тебе не обломится.

– Ну вот, опять! Чем я хуже других? Можно подумать, одни мачо вокруг маячат.

– Здесь ты прав, мальчонка – контингент у нас жидковат. Бабам приходится выбирать просто не самых мерзких. Половинки-то все больше мимо проходят и не оглядываются.

– Значит, и мне достанется? – не унимался Юрковский. Он очень хотел добиться от соседок скидки на возраст и неопытность, но одновременно боялся заслужить их презрение по тем же самым причинам, поэтому сильно волновался и часто говорил чушь.

– Достанется, достанется. Если мужик хочет бабу, он ее получит. Какую-нибудь, пусть не королеву красоты, но с гарантией. Даже если у него изо рта кривые зубы торчат, из носа всегда льются сопли, и воняет от него, как от навозной кучи, какая-нибудь подходящая баба найдется. Которая не получит лучшего предложения.

– Почему ты вечно представляешь меня каким-то ублюдком?

– Никем я тебя не представляю. Наоборот, доказываю твои большие возможности. У тебя ведь зубы изо рта не торчат, и ничем таким отталкивающим от тебя не несет.

– Ну, спасибо!

– Да пожалуйста. Ты только слишком суетишься. Солиднее нужно выглядеть, безразличней. Если мужика трясет от нетерпения, на него смотреть противно.

– Тебе противно на меня смотреть?

– Нет, с тобой совсем другое. Ты вообще – не мужик.

– А кто же я?

– Я тебе уже сто раз сказала: пацан. Ты спокойным и уверенным в себе не станешь, пока не подрастешь. То есть, тогда появятся шансы, но не обязательно получится.

– Я уверен в себе!

– Возможно, но уверенный в себе мальчишка со стороны смотрится очень мило и смешно. А на спокойного ты совсем не тянешь. Сейчас задницей дырку в диване прокрутишь.

– Не могу же я памятником сидеть!

– Памятником не надо, но и юлой вертеться не стоит. Подрастешь – найдешь золотую середину. Если повезет.

– Какие-то вы мрачные! Все вокруг плохо, все уроды, счастья никому в жизни не видать, половинку найти невозможно, остается только лечь да помереть.

– Ну почему, лечь можно и по другому поводу.

– О чем ты?

– Я о постели. Вот ты, например, хочешь нас? Обеих, сразу?

Сашка смешался и по очереди оглядел своих безудержных соседок с тайной мыслью. Задавшая вопрос подмигнула ему, а вторая шаловливо погрозила пальчиком.

– Конечно, хочу. Только вы ведь все равно мне не дадите.

– Почему?

– Столько всего про меня наговорили. Скорее, прогоните отсюда поганой метлой.

– Зачем же сразу о метле? Сексапильности в тебе маловато, но проблему ведь можно решить и другим путем.

– Каким?

– Обыкновенным. Рыночная экономика на дворе – плати и отправляйся в незабываемое путешествие. Со своей стороны гарантируем гигиену и волшебные ощущения. А в тебе нерастраченной энергии много, будет занятно в койке.

В момент произнесения соседкой последней фразы Сашка совсем не обратил на нее внимания и продолжал свой дурацкий односторонний спор, пока вечеринка не закончилась, и гости частью разошлись, частью расползлись, частью остались спать на тех местах, где сидели. Юрковского его соседки увели к себе в комнату и быстро, без затей и прелюдий лишили невинности, благо других развлечений ночь уже не обещала. Утром девицы проснулись на своих сдвинутых диванах вдвоем, без обесчещенного Сашки посередине.

Одна осталась нежиться в постели, другая пошла в ванную и вдруг истошно завопила оттуда, словно увидела царя скорпионов. Подружка побежала ей на помощь и увидела повесившегося на кронштейне душа искателя приключений. Он так и не оделся, висел на своем ремне – голый, худенький и беспомощный. Нашедший то, что искал.

***

– Причем здесь гарем? Полигамия во многих культурах – почтенная форма семейной жизни, а свальный грех – он и есть грех. Даже животные разбираются по парам или гаремам, а так – одна безалаберность и безрассудность, – категорически заключил Воронцов.

– Дело в том, что этот молодой, да ранний, не отказался от трио, – объяснила жена Концерна.

– А чего такого ужасного в трио? – неуместно вмешался Концерн. – От амур-де-труа никто не откажется. Кстати, эти девки ведь тоже не отказались.

– Девкам-то все ни по чем, – объяснил Воронцов. – Они всякое повидали.

– В том-то и дело – он ничего не видал, хотя пора давно настала, – настаивал Концерн.

– Он искал секса, а не отношений, – высказалась Лена.

– Разумеется. Кто же в возрасте до двадцати лет ищет отношений?

– Все, не сравнявшиеся в своем духовном развитии с животными.

– В названной мной возрастной категории таковых нет.

– Это ты так считаешь.

– Нет, конечно, есть такие, которые завязывают себя в тугой узел. Только над такими сами же девчонки и смеются.

– А еще есть такие, которые думают не только о том, как бы потрахаться.

– Я и говорю: завязавшие себя узлом.

– Да при чем здесь узел?

– Как это при чем? Отказаться от секса в период гиперсексуальности значит противопоставить себя природе. Такие фокусы даром не проходят, можно и болезни какие-нибудь нажить.

– Какие, например?

– Да мало ли. Крыша точно может набекрень съехать.

– Чепуха.

– Чепуха – не чепуха, а дело серьезное.

– Я могу вас помирить, – вмешалась жена Концерна. – У меня есть история про молодого человека, который не думал о сексе, потому что не знал, откуда берутся дети.

22

Интернат стоял недалеко от большой реки – в окна верхнего этажа ее было видно за деревьями. Летом она просвечивала серебристыми отблесками среди зелени, осенью водная поверхность отливала вдали холодной сталью, а зимой, заснеженная и покрытая льдом, река совсем исчезала среди занесенных снегом елей. Весной лед лопался под лучами теплого солнца, и воспитанники, в сопровождении обеспокоенных воспитателей, спешили на берег смотреть ледоход. Грязные льдины толкались и громоздились друг на друга, с плеском плюхаясь назад в черную воду.

Юрик Фокин жил здесь подолгу, домой его забирали только на каникулы. Родители приезжали на машине, его извещали, и он в свои семнадцать с хвостиком вприпрыжку бежал к воротам, крича неуверенным ломким басом поочередно: «Мама! Папа!» Бросался к родителям на шею, долго обнимался и целовался, мать счастливо смеялась и спешила наделить сыночка чем-нибудь вкусненьким, а отец сдержанно улыбался и укорял жену за излишнюю заботливость:

– Нельзя с ним так нянчиться, пойми. Он уже давно не грудной ребенок.

– Все равно, он еще маленький.

– Если будешь так себя вести, он вообще не повзрослеет.

– Ну и ладно.

– Можешь ты понять – он должен будет как-то жить после нас.

– Не хочу о таком думать.

Родители часто спорили друг с другом подобным образом и часто обращались как к третейскому судье к Валерии Петровне. Она работала в интернате воспитателем всего несколько лет, носила легкомысленные косички и выглядела несмышленой девчонкой, но пользовалась непререкаемым авторитетом у всех родителей, кроме своих собственных. Каким-то непостижимым образом она умудрялась убедить Фокиных в правоте и неправоте обоих, а также в необходимости как можно больше времени уделять общению с их большим ребенком, а не педагогическим дискуссиям.

– Вот видишь, – говорил отец.

– А ты видишь? Вечно затеваешь дурацкие споры при ребенке.

Юрик тянул мать за руку, обещая показать нечто примечательное в его комнате, а та, не имя сил ни задержать его, ни остановить, влеклась за ним, едва успевая перебирать ногами, и продолжала смеяться, довольная от долгожданной встречи с сыном. Из своей тумбочки он доставал какие-то рисунки и поделки из еловых шишек, принимался показывать их матери, и гордо тыкая пальцем в наиболее удачные, неразборчиво мычал свои тщетные похвальбы, а она шумно ими восхищалась.

Потом они все вместе ехали домой, он проводил там все каникулы, снова рисовал и мастерил что-то из найденных на улице веточек. Он плохо говорил, но понимал все основные бытовые понятия, конкретные прикладные определения, без которых не может жить современный человек. Он умел переходить улицу в соответствии с правилами, и делал это тщательней любого своего сверстника, норовящего проскочить через улицу на красный свет в отсутствие машин. Юрик стойко стоял на месте и внимательно следил за светофором в ожидании разрешающего сигнала, даже если мимо него шмыгали в обе стороны нарушители. Он не стеснялся своей законопослушности и не считал потерянным время, потраченное у светофора.

О смерти он не задумывался и не слишком отчетливо представлял себе исход человеческой жизни. В известных ему сказках герои редко умирали до конца, там была мертвая и живая вода – даже разрубленного на куски можно было вернуть к жизни, но сказки частенько заканчивались свадьбой, и Юрик долго не мог понять ее смысла.

Медленно, надрывая душу матери своими лингвистическими трудностями, он выдавливал из себя туманные вопросы, на которые она не умела ответить.

– Что такое свадьба?

– Это такой праздник, которым отмечают решение мужчины и женщины жить вместе.

– Зачем им жить вместе?

– Чтобы получилась семья, как у нас.

– Почему начало семьи – это праздник?

– Потому что это очень важное событие в жизни человека. У некоторых оно случается только раз в жизни, у других – вообще никогда. Третьи вступают в брак часто, но чем чаще они это делают, тем меньше радуются каждый раз.

– Почему люди радуются, создавая семью в первый раз?

– Я ведь только что тебе рассказала.

– Ты рассказала, почему это праздник.

– Праздник ведь и есть радость.

– Бывают праздники, когда никто не радуется. И можно радоваться без всякого праздника. Значит, радость и праздник – не одно и то же.

– Ладно, я скажу точнее. Свадьба – радостное событие для женщины и грустное – для мужчины.

– Почему?

– Потому что мужчины не всегда хотят заботиться о ком-то еще, кроме самих себя.

– Я о тебе забочусь.

– Конечно, я про тебя и не говорю. И папа обо мне заботится, а я – о вас. Мы ведь все – одна семья. А во время свадьбы я заранее представляла, что у меня появишься ты, и радовалась.

– А папа?

– Папа, наверное, обдумывал расходы на свадьбу и начало нашей совместной жизни, ему тогда было не до нас с тобой. Но, когда все благополучно устроилось, он сам заговорил со мной о том, что пора завести тебя.

– Я был заводной?

– Нет, я сказала в другом смысле: пора привезти тебя домой.

– А где я тогда был?

– Тебя тогда еще не было, но детей завести трудно, нужно заранее постараться, тогда через девять месяцев появится ребеночек.

Здесь мама любознательного Юрика подумала: куда меня занесло? Но продолжила говорить, стараясь всем видом выражать уверенность в истинности произносимых максим.

– А что нужно сделать, чтобы появился ребенок?

– Это большой секрет. Его знают только взрослые.

– Я разве маленький?

– Конечно. Взрослые не задают таких вопросов, как ты.

– Почему?

– Они сами все знают.

– Как же я узнаю, если ты не скажешь?

– Придет время, и узнаешь. Все узнают, рано или поздно.

– И скрывают правду от остальных?

– Скрывают.

– Почему?

– Так принято. Нельзя узнавать раньше времени.

– Почему?

– Нельзя, и все.

– Почему?

– Так всегда делали.

– Почему?

– Потому что кончается на «у». Не приставай, лучше книгу почитай.

Юрик ничего не понял, кроме того, что мать отказывается открыть ему тайну. К отцу он с подобными вопросами давно не обращался, поскольку никогда не понимал его ответов. Поэтому, оставшись неучем, он отправился в свою комнату и послушно раскрыл книжку с картинками на том месте, на котором остановился в конце прошлых каникул. Сказка читалась трудно: мешали посторонние мысли о свадьбах и детях, связанных с ними тайнах и прочих радостях взросления.

Описания сказочных принцесс и царевен всегда доставляли Юрику удовольствие. Они оживали в его воображении и странно волновали, вызывали необъяснимое томление в душе, словно являлись на страницах специально для него, а не для любого, открывшего книгу. Они неизменно производили изменение к лучшему, едва появлялись. Сказка становилась интересней, наполнялась новым смыслом, становилось понятно, почему принц, царевич или Иванушка-дурачок лезут из кожи вон, добиваясь успеха в своем, как правило смутном, деле. Ведь за победу давалась награда – она. Обладающая непонятной скрытой силой, исполненная тайного предназначения, носительница секретного знания.

Юрик перелистывал страницу за страницей, заканчивал одну сказку и нетерпеливо приступал к следующей, дожидаясь появления принцессы, предвкушая описание ее внешности, которое одно только стоило времени, потраченного на сказку.

Каникулы закончились, родители привезли сына назад в интернат и, едва завидев в дальнем конце коридора Валерию Петровну с ее забавно торчащими косичками, Юрик побежал ей навстречу с приветственным воплем, а свидетели душераздирающей сцены в какой-то момент испугались, что он попробует повиснуть у нее на шее. Счастливый человек, он рвался домой на каникулы и обратно – по их окончании. Прикоснувшись к воспитательнице, ощутив в своих руках ее теплое и отзывчивое тело, Юрик вдруг пережил ощущения, возникавшие у него прежде при чтении. Вот она, его царевна! Улыбается, треплет ладошкой по щеке и говорит приветливые слова. Захотелось поскорее добраться до своей комнаты и устроиться там поуютней, даже книга теперь не нужна. Пусть лучше рядом постоит Валерия Петровна, похвалит его за чистую одежду, за новый рисунок, поощрительно погладит по голове, а он в благодарность поцелует ее. От внезапной коварной мысли жар ударил в голову, вспыхнули щеки. Можно ли поцеловать воспитательницу, не обидится ли она? Почему она должна обидеться? Кто знает… Юрик не раз обсуждал с ней прочитанное, и знал – воспитательница умеет поступать строго. Она никогда не мешкала прекратить его смех в неподходящем месте, объясняла ошибки в ударениях и непонятные слова, каждый раз находя в себе уйму терпения, но и не позволяя ученику отвлекаться на мелочи или вовсе на посторонние предметы, возвращала его к теме властно и решительно. Приятели Юрика всегда говорили о поцелуях со смехом, как о несерьезном, зряшном деле. Правда, никто из них не мог объяснить причину такого отношения. Просто всякий раз начинали смеяться, как по команде, стоило только кому-нибудь упомянуть заколдованное слово, прочесть его вслух или написать, в тетради или на школьной доске. Медленно и трудно развивалась беседа Юрика с соседями по комнате, чинно сидящими на своих кроватях.

– Ты много гулял?

– Нет, я много читал.

– Гулять ведь интересней.

– Ничего подобного – лучше читать.

– Неправда, когда гуляешь, можно увидеть много нового. Я видел, как муравьи напали на гусеницу. А ты видел?

– Нет, я читал сказки.

– Зачем?

– Интересно.

– Сказки – скучные. Там все неправда.

– Нет, там все придумано.

– Я и говорю – неправда.

– Нет, придумано.

– Придумано – значит, неправда.

– Нет. Про сказки никто не говорит, что это правда. Значит, это не обман. Просто для интереса так делается.

– Все интересное – только в настоящей жизни. Нельзя придумать ничего интересного.

– Можно. Придуманное всегда лучше настоящего. В жизни может быть только то, что может, а сочинить можно все, что угодно. Даже такое, чего быть не может.

– Разве может быть интересным то, чего не может быть?

– Конечно, только это и интересно. Вот ты просто видел муравьев и гусеницу, а в сказках муравьи и гусеницы разговаривают и смеются. И на картинках их лучше видно, чем в жизни.

– По-настоящему они не умеют разговаривать и смеяться.

– Ну и что? Интересно ведь послушать, о чем бы они разговаривали, если бы умели.

– Но они не умеют разговаривать, и все их разговоры в сказках придуманы.

– Ну и хорошо! Так интересней. Говорящие муравьи интересней настоящих.

– Нет, настоящие – интересней.

– Нет, говорящие.

– Настоящие!

– Говорящие!

Валерия Петровна услышала диспут из коридора и, обеспокоенная, вошла в комнату. От нее пахло речной водой – наверное, она недавно купалась.

– Мальчики! – предостерегающие сказала она. – О чем это вы заспорили?

– Валерия Петровна! А правда – говорящие муравьи интересней настоящих?

– Говорящие муравьи?

– Ну, в сказках они же разговаривают.

– Но на самом деле они ведь не умеют разговаривать! Я тоже могу сказать, что попало, а потом объяснить, что то же самое сказали бы муравьи, если бы умели. Но ведь все поймут: я просто соврал. И ничего интересного во вранье быть не может.

– Так, понятно, – задумалась Валерия Петровна, – я думаю, мальчики, вы оба в чем-то правы, а в чем-то – ошибаетесь.

– Как это так?

– И кто из нас прав?

– Я же говорю: оба. Но оба – не во всем.

– Разве так бывает?

– Как правило, так и бывает. Один человек не может быть всегда и во всем прав. Конечно, кроме учителя и родителей!

– А почему родители и учителя всегда правы?

– Они обязаны. Родители заботятся о своих детях, больше знают о жизни и хотят защитить детей от опасностей, глупо их не слушаться. А учителя специально учились в институте работать с детьми и просто все знают.

Валерия Петровна не собиралась тратить весь день на разъяснение воспитанникам прописных истин, но постаралась представить им проблему в наиболее выигрышном для себя свете, а затем удалилась по срочным преподавательским делам.

После обеда начался тихий час, все лежали в кроватях и тихо разговаривали, чтобы не услышал дежурный преподаватель в коридоре. Юрик, полежав недолго, осознал свою ближайшую задачу: следовало найти Валерию Петровну. Он знал: в свободное время она ходит на реку, нужно добраться туда. Но как? Он оделся под удивленными взглядами товарищей, открыл окно и высунулся из него наружу. Стоял поздний август, но день выдался теплый и солнечный. Юрик, не задумываясь, сел верхом на подоконник, дотянулся до карниза снаружи правой ногой, затем перекинул наружу и левую, оказавшись всей своей молодой жизнью между небом и землей, на узком карнизе второго этажа. Неподалеку он увидел козырек над служебным входом и, осторожно перебирая ногами по карнизу, прижавшись к стене всем телом, но не задумываясь о последствиях возможного падения, за несколько минут добрался до цели, то есть оказался прямо над козырьком. Козырек был покатым, но он, спрыгнув на него, удержался. Затем подошел к краю, опустился на корточки, уцепился руками за край кровли, свесил ноги, затем и все туловище, повис на козырьке и разжал пальцы.

Очутившись на земле, Юрик изучил свою одежду и немного расстроился – она стала грязной, а в некоторых местах курточка даже порвалась. Но теперь важным было совсем другое. Через сад, уподобившись разведчику или индейцу, мальчишка добрался до ограды интерната, перебрался через нее и пустился через лес к реке. Самые отчаянные воспитанники время от времени проделывали такие штуки, и попавшиеся подвергались наказаниям, но Юрик знал одно – где-то на берегу реки сейчас его сказочная принцесса, Валерия Петровна. Он не смог бы ответить на прямой вопрос: чего ты ждешь от своего похода. Он не обдумывал фразы, с которой начнет разговор, потому что вообще не рассчитывал заранее свои действия. Просто повиновался зову души, которая вела его быстро и без остановок в одном направлении. На берегу пахло рекой, водорослями и сохнущими на пляже ракушками. Пройдя немного в избранном наугад направлении, Юрик нашел расстеленное покрывало и аккуратно сложенную на нем знакомую одежду. Он посмотрел на воду и увидел вдалеке голову в знакомой голубой купальной шапочке. Валерия Петровна хорошо плавала и направлялась, надо полагать, на противоположный берег.

Юрик быстро и беспорядочно разделся, оставшись в одних трусах, и решительно вошел в воду, которая оказалась холодной. Замешкавшись на секунду, пловец шагнул еще несколько раз, постепенно погружаясь в реку, как в могилу. Наконец, оттолкнувшись ногами от дна, он поплыл по-собачьи, поскольку по-другому не умел. Его понесло течением вдоль берега, еще несколько раз он увидел впереди голубую голову и пытался делать мощные гребки в ее сторону, но сильными эти движения казались только самому пловцу. Он отдалился от своего берега, толком не приблизившись к противоположному, быстро потерял из виду Валерию Петровну, но упорно продолжал плыть в направлении, которое полагал направлением в ее сторону. Он уставал, голова все чаще уходила под воду, он захлебывался и, вынырнув, долго отплевывался, сбивая дыхание. Потом свело ногу, а он не понимал, что происходит. Нога сама собой согнулась и заболела, потянула на дно, а не помогала выплыть. Всеми силами Юрик пытался поднять лицо над водой, но все чаще и чаще перед его глазами возникал желтый и мутный подводный мир, который не позволял сделать ни единого вдоха. Лицо его запрокинулось, вода его захлестнула, и Юрик из-под воды увидел солнце. Оно показалось ему холодным, инопланетным, враждебным и жестоким. Он попытался позвать на помощь Валерию Петровну, но желтая вода, словно жидкий свет, хлынула в его мальчишеские легкие, утопив в них последний крик, только круги разошлись на поверхности реки. Валерия Петровна благополучно выбралась на другой берег и отжимала там волосы, подставляя лицо последнему летнему солнцу и весело смеясь.