Жизнь в эпоху перемен. Книга первая

– Вот, Наденька, наши апартаменты на ближайшие год-два, а дальше видно будет, – как хозяин вводил он девушку в новую жизнь.– Здесь, я думаю, будет твоя женская комната, показал Иван на дверь, рядом мой кабинет, там дальше спальня, а здесь зал для приёма гостей и праздников.

– Знакомься, это наша экономка Даша, что я нанял для домашних дел. Надеюсь, вы поладите: она женщина спокойная и чистая, – говорил Иван, представляя экономку Надежде. – Мы сейчас поужинаем, что постряпала Даша, и она уйдёт к себе домой, здесь неподалёку. Я решил, что покамест мы живём вдвоём, удобнее будет, если Даша здесь хозяйничает только днём, как у моего отца в усадьбе было. Но если ты захочешь, то можно взять экономку и с проживанием. Теперь моего учительского жалования хватит и на прислугу.

Надежда прошла в свою комнату, где из мебели были лишь диван, трюмо с банкеткой, шкаф для одежды и небольшой стол с двумя стульями. Но стены и два окна были голыми. Иван, зашедший следом, сказал, что обстановку дома Надя изменит по своему вкусу, поэтому он и не стал покупать шторы, бельё и прочие вещи, дожидаясь её приезда.

Надежда присела на диван: ей почему-то было грустно в этом новом для неё доме, пустом и чужом в день приезда. Она переоделась в домашнее платье, что купила себе перед отъездом, поставила цветы в графин с водой, что стоял на подоконнике, и вышла на кухню, где Иван поджидал свою невесту, – как он представил Надежду экономке Даше.

На кухне стоял умывальник с раковиной, вода из которой стекала по трубам, уходящим под пол из струганных досок, крашеных светлой охрой, на которой сверкали яркие пятна от лучей заходящего солнца. Чтобы не смущать Надю посторонним человеком, Иван отпустил Дашу, сказав, что он сам уберёт со стола, и, наконец, они остались одни. Иван налил вина, которого купил к приезду невесты, и Надя заметила, что вино той же марки, что он приносил к ней на квартиру. Она давно поняла, что Иван – человек постоянства и привычки, он не склонен менять своих вкусов и привязанностей, и именно такие мужчины являются идеалом женщины для вступления в брак или связь, как в этом случае с ними.

– Ну, Надюша, выпьем за твой приезд, окончание семинарии и начало нашей совместной жизни. – Как писал Пушкин в сказке о царе Салтане: «Ведь жена не рукавица, с белой ручки не стряхнёшь и за пояс не заткнёшь». Он подошёл к Наде, чокнулся бокалами, они выпили, и Иван хотел тотчас поцеловать девушку в губы, соскучившись по ней за месяц разлуки, но Надя отстранилась, сказавшись усталой с дороги. Иван обиделся, и ужин прошёл в молчании.

Остаток вечера Надя провела за разборкой вещей, а Иван читал газету в своём кабинете. Наконец Надя закончила дела, умылась на ночь, переоделась в ночную рубашку и легла в общую постель, поскольку другой застеленной кровати в доме не оказалось. Иван, одетый в пижаму, вошёл в спальню и присел с краю, возле затихшей девушки. Тепло её тела возбудило мужчину, и он, забыв обиду, начал страстно целовать и обнимать Надежду, подбираясь к заветным местам. Надя безучастно принимала его ласки, и когда Иван овладел ею, вдруг расплакалась навзрыд без всякой причины:

– Извини меня, Ваня, видно перенервничала в дороге, потому и не готова к любви. Но ты мужчина, и утоли свои желания со мной, но без меня. От этого напутствия Иван разом обмяк, освободил Надю от своих объятий, лёг рядом, и, помолчав, сказал:

– Не так я представлял нашу встречу и начало совместной жизни. Видимо, ты оплакиваешь своё прошлое, которое уже не вернётся, вместо радости от нашего соединения здесь. Что ж, не буду мешать предаваться печали, но такую тебя я не хочу, – с этими словами он встал и ушёл в свой кабинет спать на диване. Надежда, поняв, что нечаянно выдала своё равнодушие к этому мужчине, заплакала ещё сильнее, жалея себя и свою судьбу.

Утром, чуть свет, Надежда пробудилась на широкой кровати одна, и, вспомнив вчерашнее, решила исправить положение. Она, в одной рубашке, прошла в кабинет, где Иван спал, раскинувшись на диване, на смятой простыне. – Точь-в-точь, как мы с Дмитрием спали в его мастерской на таком же диване после сеанса любви, – некстати вспомнила девушка и, юркнув под бок Ивану, начала осторожно гладить ему грудь и ласкаться к нему. Иван пробудился, открыл глаза, и Надя сама стала его целовать и обнимать. Мужское желание возвратилось к нему, на ласки он ответил лаской, Надежда решительно сбросила с себя ночную рубашку, обнажив в лучах восходящего солнца все прелести девичьего тела, которое Иван мял и ласкал, соскучившись за месяцы разлуки. Когда Иван толчком вошёл в неё, Надежда не ощутила привычной нарастающей страсти, и потому начала изображать вожделенность, подыгрывая желанию мужчины. Иван, воспринимая мнимую страсть женщины как истинную, быстро вознесся к пределу чувств и, отдав избыток мужского желания девушке, с тихим стоном затих на ней, полежал немного в забытьи и скатился к стенке дивана. Потом Иван обнял Надю, они уснули и спали до тех пор, пока Даша не постучала в дверь, спросив, подавать ли завтрак на стол.

Умиротворённый Иван был ласков и предупредителен, отнеся вчерашние слёзы Надежды на усталость с дороги. Одевшись и совершив утренний туалет, молодые вышли на кухню, где Даша напекла блинов, поджарила картошки с мясом, приготовила клюквенный морс и сейчас хлопотала у самовара, заваривая настоящий, душистый китайский чай.

Откушав, Иван предложил Надежде пройтись по магазинам, чтобы купить интерьеры в дом, бельё постельное, домашнюю одежду и многое другое, что необходимо для обживания на новом месте.

– Говорят, что переезд равен двум пожарам, – шутил Иван, ожидая, когда Надежда приведет себя в порядок для выхода в город. – На старом месте бросаешь всё, на новом месте покупаешь всё. Мы с тобой, Надюша, надеюсь, ничего не оставили на старом месте: имущества у нас не было, а свои чувства мы привезли с собой. Теперь нам остаётся лишь прикупить всё необходимое на новом месте. Я получил подъёмные деньги и надеюсь, что их хватит для начала, а потом, постепенно, создадим дома уют по нашему усмотрению.

Надежда закончила сборы, они вдвоём вышли на улицу и Иван, как невесту, поддерживал Надежду под руку, стараясь не оступиться на дощатом тротуаре. Впереди показался величественный собор. – Это храм Воскресения Христова, мы будем сюда ходить на воскресную обедню, как благочестивые православные, – заметил Иван.

– Опять, как в семинарии, надо ходить в церковь, а я не люблю этого, – возразила Надя, – к тому же мы будем жить во грехе, без венчания. – Ну и что? Будем грешить и каяться, грешить и каяться. Христос говорил: кто без греха, пусть бросит в меня камень, и никто из толпы, избивающей грешницу Магдалину, не бросил этого камня.

И у нас грех кончится, если будет ребёнок, то пойдёшь под венец со мной, а может, и раньше уйдёшь, если будешь вспоминать своё прошлое, – помрачнел Иван и повернул от церкви к базарной площади, окружённой магазинами и лавками. Целый день был ещё впереди, и они, не спеша, прошлись по нескольким магазинам, присматриваясь к товару, наконец, определились с покупками, наняли извозчика, погрузили товар в коляску и, довольные собой, поехали домой.

Занавески для окон, скатерти и постельное бельё взялась сшить Даша, у которой была своя швейная машинка «Зингер», нижнее кружевное бельё Надя купила в магазине готового платья, где купила также и лёгкое летнее платье для улицы в солнечные дни. К платью, конечно, были приобретены две шляпки, туфли, две сумочки и платок на плечи, что обошлось в разы дороже самого платья, но Иван не стал ограничивать девушку в покупках, – они уже не студенты, а уважаемые учителя с хорошим жалованием и могут позволить себе обновить гардероб и обставить дом.

После ужина вдвоём Надя примерила новое платье со всеми аксессуарами, показалась Ивану в платье, потом, на глазах у него стала раздеваться, оставшись в кружевном белье и возбуждая мужские инстинкты, чтобы отблагодарить его по-женски за сделанные подарки.

Расчёт был верен, Иван был взволнован и вскоре они оказались в постели, помогая друг другу избавиться от остатков одежды. Надежда распаляла себя предчувствием мужчины, но когда Иван овладел ею, страсть не вспыхнула, а продолжала тлеть. Тогда девушка закрыла глаза и представила, что находится в объятиях Дмитрия. Мгновенно всё её тело зажглось огнём желания, она содрогалась вместе с мужчиной и, наконец, издав крик полного удовлетворения, забилась в мужских объятиях, укусила Ивана в шею, и затихла одновременно с ним, придавленная всей тяжестью мужского тела, но не чувствуя этой тяжести.

Иван, довольный собой и Надеждой, чьи чувства и желания он удовлетворил как мужчина, освободил девушку от объятий, и, раскинувшись на широкой кровати, сразу заснул, слегка всхрапывая во сне, как норовистый жеребец перед упряжкой в коляску, а Надежда, испытав полное удовлетворение, быстро расстроилась: неужели она и впредь, находясь с одним мужчиной будет думать о другом, чтобы получить женское удовольствие? – Нет, такого не может быть, привыкну, и всё пройдёт, – решила она и забылась сладким сном, прижавшись горячим телом к Ивану.

На следующий день Иван представил Надежду смотрителю училищ как свою невесту и выпускницу учительской семинарии. Надежда понравилась смотрителю Василию Никитовичу и он, как и обещался, взялся ходатайствовать перед попечительским советом за место учительницы в женском приходском училище.

Обнадёженные участием смотрителя, молодые учителя занялись обустройством своего учительского дома, и вскоре их жилище приняло пристойный вид. Иван нанял рабочих, которые поправили дворовые постройки, заборы, покрасили жестяную крышу суриком, и, главное, отремонтировали небольшую баньку, примыкающую к задней стене дома со входом через сени.

Иван жаркую баню и париться не любил, но погреться на полке, да ещё вместе с Надей представлялось завлекательным занятием, что он и предложил опробовать сразу после ремонта.

В субботний день Даша истопила баню, приготовила обед и с разрешения хозяев ушла до утра, чтобы тоже помыться и заняться своими домашними делами. Жила она вдовой, муж погиб в японскую войну, дочь была замужем здесь же в Орше и жила в семье мужа. Дарья получала небольшую пенсию за мужа и работала прислугой в семье у предыдущего учителя, жившего в этом доме. Новые учителя пришлись ей по душе, и она старательно заботилась о молодых, желая всячески угодить. Хорошо им, хорошо будет и мне, – говорила Дарья своей дочери, когда та приходила навестить мать.

– Хорошей вам баньки и лёгкого пара, – пожелала Дарья молодым учителям, широко улыбаясь. Я со своим покойным муженьком страсть как любила попариться в баньке. Там не только тело, но и душа отмывается от печалей и забот. Банька в субботу – милое дело, чтобы в воскресную обедню поставить свечку в церкви с успокоенной после баньки совестью, – лукаво усмехнулась Дарья перед уходом к себе. – Только заприте за мною ворота, чтобы кто посторонний нечаянно не помешал вам париться.

Учитель и учительница заперли калитку на засов, переоделись в халаты, тапочки на босу ногу и, прихватив с собой по простынке для обтирания, прошли в баню. Иван и Надежда, конечно, ходили в баню домовую или общую городскую, где мылись и парились среди таких же мужчин и женщин, но чтобы вместе – такого ещё не было

. Предбанник встретил их сухим теплом от протопившейся печи. Они отвернулись в разные стороны, сбросили халаты и тапочки, завернулись в простыни: Иван по пояс, а Надя поверх груди и, открыв дверь, вошли вместе во влажный жаркий туман пара, скрывающий очертания тел в тусклом свете, пробившемся через маленькое окошко. Они сели на лавку. Во влажном жаре тело Надежды покрылось мелкими каплями воды, простыня накалилась, и Надя решительно сбросила её с себя, оставшись совершенно нагой. Стройное тело девушки казалось сотканным из тумана, сквозь который просвечивала высокая упругая грудь с розовыми острыми сосками, округлые бёдра и плоский живот с темнеющим внизу треугольником лона.

Иван тоже сбросил свою простыню, и Надя искоса разглядывала мужчину, которого много раз обнимала и отдавалась ему, но ещё не видела в полной наготе. Иван был хорошо сложен, чистая белая кожа на груди и внизу темнела рыжеватой растительностью. От соседства с обнажённой девушкой мужская плоть восстала на глазах, Иван обнял Надежду за плечи, встал с лавки, рывком поднял девушку и прижался к ней всем телом, страстно целуя в губы и розовые соски, сразу набухшие и затвердевшие под его ласками.

Он бросил простыню на лавку, уложил Надежду навзничь, придавил собою сверху и, проведя рукою от её груди до бедра, коснулся лона и овладел девушкой на всю глубину мужского желания. От жаркого пара, тела любовников накалились, каждое прикосновение и каждое движение обжигало страстью и паром, капли воды стекали с Ивана на Надежду, накапливались в ложбинке между грудей и ручейком стекались вниз, до бёдер, струясь по ягодицам. Страсть, раскалённая банным паром, соединила тела любовников в объятиях рук и ног, сотрясая спазмами вожделения. От полноты чувств они застонали одновременно, судорожно изогнулись навстречу страсти обладания и разом обмякли, слившись в оргазме.

Очнувшись от забытья, Иван освободил девушку от объятий и сполз с лавки на приступок полки, всматриваясь в Надежду, которая продолжала лежать неподвижно во всей своей прелестной наготе с улыбкой полного удовлетворения на мокром лице.

– Вставайте, девушка, – засмеялся Иван, – нам ещё надо смыть плотский грех, которому мы предались здесь.

– Ничего не хочу и не буду, – изобразив каприз, ответила Надя. – Ты согрешил, поэтому тебе и помыть меня придётся, поскольку сил у бедной девушки не осталось.

– Хорошо, – согласился Иван, – буду твоим банщиком. Перевернись на лавку животом, я начну со спины, чтобы твои прелести потереть мочалкой напоследок.

Он перевернул Надежду на лавке, убрал простыню, облил девушку тёплой водой и начал легонько протирать Надежду мыльной мочалкой, с удовольствием касаясь изгибов её тела. Потом он заставил девушку вновь перевернуться, намылил груди, бёдра, стройные ноги и потайное место, лаская рукою девичье тело, которым только что владел полностью.

Затем он окатил её из тазика тёплой водой, потом ещё раз и, засмеявшись, сказал: – Помывка закончена, с вас, госпожа, причитается гривенник или можно отдать натурой вечером в постели.

– Как? Ты ценишь мои объятия в гривенник? – притворно возмутилась Надежда, – тогда я взамен вымою тебя. Ложись на лавку, подлый обманщик.

Иван растянулся на лавке, и Надежда усердно принялась растирать его мыльной мочалкой, касаясь пальцами всех мужских мест, к которым ранее стеснялась прикасаться. Прикосновения нежных девичьих рук совершенно расслабили Ивана, и он очнулся, когда девушка окатила его горячей водой, смывая мыло.

Посвежевшие, они плотно прижались, окатились тёплой водой, завернулись в простыни, вышли в предбанник и сели отдохнуть на диванчик, рядом с которым был столик, а на нём графин с клюквенным морсом. Любовники жадно выпили морсу, и Надя, прижавшись головой к плечу Ивана, расслаблено произнесла: – Теперь я понимаю, почему Даша любила ходить в баню с мужем. Здесь страсть раскаляется ещё сильнее, и всё происходит по-другому, чем в постели. Будем вместе ходить в баню, правда, милый? – Конечно, моя дорогая, – ответил Иван, ласково целуя Надю в щёки. – Видишь, в совместной жизни есть свои прелести, надеюсь, нам и дальше будет хорошо вместе.

Переодевшись в халаты, они вышли во двор. Летнее солнце прогрело воздух, который звенел от жужжания мух, пчёл и других насекомых, в изобилии носившихся со двора в огород и обратно. Надежда пошла в дом собрать обед, а Иван открыл заднюю калитку и прошёл в огород, бывший за домом. Огород был небольшой, но обихоженный стараниями Даши, которая весной, ещё до отъезда бывших хозяев и с их согласия посадила различные овощи и картошку, надеясь, что новые жильцы пригласят её вновь или позволят убрать урожай.

Здесь уже зрели огурцы и помидоры, была грядка репы и свеклы, кустился горох, зеленела грядка моркови, алели поздние маки, тут и там виднелись зонтики укропа, в углу расползлись плети кабачков и тыквы, которые виднелись сквозь крупные листья. В общем, здесь росло всё самое необходимое для приготовления борща, солений и зелени для летнего стола.

Вдоль заднего забора росли пара вишен и три яблони. Вишня давно созрела, и Иван прямо в домашних тапочках подошёл к дереву, нарвал вишен в ладонь и пошёл угостить Надежду, хлопотавшую на кухне у плиты. Он покормил с рук девушку вишней, после чего они сели за стол и с удовольствием насытились борщом и свиной поджаркой с отварным картофелем, что приготовила Даша перед своим уходом. Пообедав, Иван снёс кастрюли с едой в погреб и поставил на ледник, чтобы не испортилось до завтрашнего дня и, вернувшись, прилёг рядом с Надей, которая уже крепко спала, уморившись после бани и обеда.

Пробудившись часа через три, они попили чаю с клубничным вареньем, Надежда занялась наведением порядка в своей комнате, а Иван вышел на веранду и, удобно устроившись в кресле, стал читать книгу по истории Рима, что взял в библиотеке училища для подготовки к будущим урокам.

– Семейная жизнь начинается неплохо, – подумал Иван, наблюдая, как Надежда собирается в магазин, чтобы купить себе какие-то женские принадлежности, необходимые ей именно сегодня и пожелавшая идти одной.

Через час она вернулась с покупками и скрылась в своей комнате, выйдя лишь к ужину. Поужинав, они занялись каждый своим делом, и когда стемнело, пошли вместе спальню готовиться ко сну.

Иван уже привычно начал ласкать Надю, подготавливая к любовной утехе, но девушка рассмеялась:

– Опоздал, милый, моя подружка занемогла женской немощью, и твоему дружку придется потерпеть дней пять без любви, – сказала Надя, ласково потрепав восставшее мужское естество Ивана.

Иван откинулся на своё место с сожалением, но не обиделся и прижал девушку к себе. – Ладно, потерпим, сколько сможем. Бог терпел, и нам велел. Только Христос терпел всю жизнь свою земную, а нам всего-то пять дней воздержания.

Я вот читал в какой-то книге, что эскимосы, живущие на севере, когда женщина занеможет, то отселяют её в отдельную юрту, и она возвращается, когда выздоровеет, – засмеялся Иван, но Надежда обиделась: – Мне что, уйти в свою комнату на пять дней и не показываться тебе на глаза? – Нет, нет, это я так, к слову, – оправдался Иван. – Эскимосы дикари, а мы с тобой цивилизованные люди и умеем сдерживать свои страсти, поэтому спи спокойно у меня на плече.

Надежда успокоилась, обида прошла, и они заснули крепким сном до самого утра, – семейная жизнь открывала все свои стороны.

XXV

Через неделю Иван начал ходить в училище, подготавливаясь к занятиям должным образом. До занятий с учениками оставалось больше месяца, но у него, как начинающего учителя, не было своего курса уроков для старших классов, кроме конспектов и нескольких учебников, привезённых с собой.

В училище он взял программы, рекомендуемые по географии и истории, приходил с утра в библиотеку, брал нужные книги, проходил в пустой класс и готовил свой курс, выписывая в общую тетрадь нужные ему сведения.

Часа в два пополудни он заканчивал подготовку, шёл домой, где вместе с Надеждой кушал обед, что приготовила своим старанием Даша, лишь изредка высказывая пожелания иметь то или иное блюдо. После обеда он отдыхал с часок у себя в кабинете на диване, затем пил чай на веранде и шёл прогуляться с Надеждой по городу, в котором жил когда-то четыре года, обучаясь учительству.

Для прогулок он старался всякий раз выбирать новый маршрут, знакомя Надежду с городом и его обитателями. В городе, к тому времени, проживало около пятнадцати тысяч человек, причём половина из них были иудеями. Надежда не переставала удивляться множеству чернявых мужчин на улицах, иногда в чёрных одеждах и широкополых шляпах. – Откуда здесь столько иудеев? – не раз спрашивала Надя, завидев очередного встречного в шляпе и при пейсах, обрамляющих лицо.

– Они поселились ещё в панской Польше, куда съехались со всей Европы, а после того как Польша оказалась в составе Российской империи, оказались здесь, – рассказал однажды Иван, когда они прогуливались по городу. – Царь, Николай Первый, считая, что евреев не следует пускать вглубь России, ввёл черту оседлости русского народа, за которой инородцам нельзя селиться, если не крещён в православие. Орша как раз находится на черте оседлости, и отсюда проще всего совершать поездки в Москву и другие города по торговым и иным делам, возвращаясь назад по истечению установленного срока – не помню точно, но кажется, это месяц или два.

Конечно, за взятку околоточному можно жить в России и дольше. Здесь в городе есть синагоги, еврейские училища для девушек и мужчин, магазины многие принадлежат евреям, но живут они обособленно, в еврейских кварталах, куда нам не след ходить. Здесь, в 1905 году были еврейские погромы, которые и я видел со стороны. Тогда, в 1905 году, была революция с вооружённым сопротивлением царю Николаю Второму, и он издал манифест, по которому разрешались многие свободы, в том числе вероисповедования.

Из библии известно, что иудеи распяли Христа на кресте, вот неграмотные и тёмные люди здесь и в других местах решили, что царя тоже евреи сбили с толку и начали громить еврейские лавки, магазины и конторы, грабить дома богатых евреев, тем более, если честно говорить, то основания для такого отношения к себе давали и дают сейчас сами евреи, занимаясь ростовщичеством, спекуляцией и недоброй торговлей.

В Орше, где половина жителей евреи, православный народ заволновался, объявились провокаторы, и толпа бросилась громить магазины и бить евреев. Я тогда с толпой пришёл к тюрьме, где освободили политических заключенных, а потом, когда толпа начала громить еврейские магазины и дома, мы, студенты, ушли к себе в училище. Тогда в погромах нескольких евреев убили, а многих ранили.

С тех пор, как видишь, мало что изменилось: евреи живут по своим правилам отдельно, а мы, православные, тоже отдельно. Здесь живут также и католики, у них есть свой костёл, да и церковь Воскресения Христа, куда нам надо бы сходить на обедню, тоже перестроена из католического храма, – закончил Иван, останавливаясь у церкви Воскресения. – Давай зайдём внутрь, осмотримся, – предложил Иван. – Я свечку поставлю за упокой души моей матушки, а ты тоже можешь какой-нибудь свой грех замолить, – закончил он, некстати вспомнив о блудном грехе Надежды, от чего сразу заныли зубы.

Они вошли внутрь храма, где в полумраке толпилось несколько прихожан, церковный служка хлопотал у алтаря, а перед ними молодая женщина, стоя на коленях, била земные поклоны, беззвучно шевеля губами свою молитву. – Наверное, тоже свой блуд замаливает, – неприязненно подумал Иван, расстроенный своими воспоминаниями. – Никогда Наде этого не прощу, но даст Бог, забуду: вроде бы она с душой относится ко мне, – размышлял он, искоса поглядывая на Надежду, которая ставила свечку и крестилась молча.

Своды храма угнетали Ивана, и он торопливо вышел вон, дожидаясь во дворе прихода Надежды. Солнце сияло, пели птицы, лёгкий ветерок шелестел листвой на деревьях, когда красивая, юная девушка Надя в красивом платье лёгкой походкой вышла из храма, подошла к Ивану, взяла его под руку, и они продолжили свою прогулку под одобрительные взгляды прихожан. Дурное настроение Ивана прошло, и он начал рассказывать Надежде историю этого города, ощущая тёплую упругость девичьего тела, которое непременно будет в его объятиях сегодняшним вечером.

Однажды они прошли к Днепру на пристань и долго наблюдали, как баржи и лодки сплавлялись вверх и вниз по течению, гружённые лесом, скотом и людьми. Другой раз прогулялись до железнодорожного вокзала, недавно построенного и уже ставшего достопримечательностью города. Как-то Иван нанял извозчика, и они проехались почти по всему городу, заглянув в еврейские кварталы, в храмы и в училище, где Надежде предстояло обучать девочек грамоте, письму, арифметике, пению и рисованию.

Надежду, наконец, утвердили учительницей, но смотритель училищ Владимир Никитович высказал Ивану замечание: – Что же вы, батенька, живёте в грехе с Надеждой, без венчания? Она будет учительствовать в приходской школе для девочек, и родители могут быть недовольны её поведением. В заявлении она указала, что девица а живёт с мужчиной.

– Но мы говорим всем, что повенчаны, и это правда перед Богом, а перед людьми мы оправдаемся, когда Надина тётка даст согласие на её брак, и это непременно будет, как только ребёнок забьётся в её чреве.

– Ладно, будь по-вашему, я не ханжа, и тоже не без греха, – улыбнулся смотритель училищ, вспомнив студенческие забавы. – Но если поступят жалобы, то не обессудьте, вашей Надежде придётся уйти в домохозяйки. На том и порешили, но Иван не доложил Наде об этом разговоре, терзаемый сомнениями в её любви к нему.

Наступила учебная пора, и текучка первых дней учительства захлестнула и Ивана, и Надежду: всё было впервые для неё, а Иван уже имея опыт учительства в младших классах, с трудом постигал азы общения с подростками, хотя некоторая стажировка и была в институте.