Святой из тени

За Колокольной Скалой, ближе к Гвердону, лежал вытянутый плоский остров – или песчаная отмель. Отчасти искусственная, она наполовину состояла из сбросов в залив ядовитой земли. Это остров Сорокопутов, маленькое королевство Дредгера. Даже издалека шпион различал на твердой части отмели трубы и очистные сооружения – цеха, где Дредгер делал из химотходов боеприпасы для перепродажи. Творил собственную алхимию – обращал отработанную отраву в золото.

Между «Дельфином» и Колокольной Скалой еще один остров. Его облепили корабли всех размеров, бросая швартовы в любом месте длинного пирса, простершегося далеко в залив. Еще там стояли приземистые постройки, а за ними – лагерное поселение. Палатки, заборы, сторожевые вышки. Остров Чуткий, где Гвердон отсеивал спасавшихся с Божьей войны от тех, кто привез сумасшедших богов с собой. Фильтрационный пункт для занебесного. Святых бродяг, юродивых, отмеченных благими перстами и истинно верующих берут под стражу; безбожников и слабых духом пропускают.

Дредгер зарычал и показал на западный берег Чуткого. Там стояла старая тюрьма, облупившаяся крепость из серого камня, ее стены поросли плющом. Над оградой этого форта шпион разглядел признаки стройки – остовы балок с металлическими цистернами, алхимические машины.

– Тюрьма для святых, – сказал Дредгер, зыркнув на Эмлина. – Весь год ее строят.

Эмлин таращился с перил на крутобокий остров как на дремлющее чудовище.

К югу от Чуткого, ярдах в двухстах от берега, из воды торчал зазубренный каменный клык. По краю этой скалы передвигались люди. Может, тоже собирали водоросли, хотя на небольшом выступе не было никакого желтоватого налета.

Морские патрули – быстроходные канонерки – кружили вокруг острова Чуткого. Очевидно, «Дельфин» они уже засекли, и если Дредгер не пришвартуется, чтобы его пассажиров из Севераста потыкали и пощупали городские розыскники, то начнутся проблемы. Они огибали остров Статуй, карантинный участок для страдальцев от беспощадной каменной хвори. Пологий травянистый остров шириной в милю. Неподвижными часовыми стояли серые изваяния, и шпион не мог понять, то ли это настоящие камни, то ли оболочки покойников. Бой церковного колокола скорбно расходился над водой. Сангаде и Эмлину Барадинам пора трагически утонуть.

Шпион перекинулся через борт «Дельфина» и плюхнулся в воду бухты. Жарило летнее солнце, но в воде холодно до сих пор. Он поманил к себе Эмлина. Мальчик бросил шпиону водонепроницаемый баул, потом сам прыгнул в воду и резво рванул к берегу. Шпион подобрал сумку и увидел Дредгера у фальшборта. Громила ничего не сказал, но одна бронированная рука отдала им почти незаметный со стороны салют, а затем корабль ушел, направлясь к острову Чуткий. Плыть до берега всего ничего, только вода воняла, изгаженная сливом какой-то химии, и выбраться на каменистый пляж острова Статуй – истинное блаженство. Камни устлали берег. Некоторые с острыми краями, как осколки посуды. Другие – закругленная, блестящая галька… тут до него дошло, по чему он ступает. Яркие кругляши – это пули, вычищенные до блеска волнами. Отломанные куски… он поднял один, повертел. Ощупал очертания носа, глаза, половины брови. Весь пляж – раскрошившиеся каменные люди. Наверно, еще со времен начала карантина, когда они пытались врываться на лодки своим неуклюжим, спотыкающимся шагом.

Эмлин увидел каменное лицо, открыл рот, чтобы задать вопрос, а потом передумал. Неплохо. Он способен учиться.

Шпион сорвал мокрую одежду и утопил в море, утяжелив с помощью частей каменных тел. То же самое проделал Эмлин. Спина мальчика разлинована старыми шрамами и отметинами укусов. Он проходил церемонию – кормил собой ядовитых пауков Папирусных Гробниц.

Из баула, подаренного Дредгером, шпион извлек пару мантий с капюшонами. Одну он надел, натянув на голову шершавый клобук. Разобранная винтовка и другие ценности остались в бауле, когда шпион запечатал его и взвалил на плечо. Шагая через пляж, он приноравливался к сгорбленной, потупленной манере жреца Хранителей. «Вживайся в личину», – подумал он.

– Сюда, – сказал старый священник молодому служке, который почтительно следовал позади.

Узкая тропа поворачивала с пляжа в сторону церковной звонницы. С гребня виднелась маковка далекой церкви. Остров был весь в некошеной зелени и серых камнях, складчатый выступ посреди залива. Несколько полудиких коз наблюдали за ними с утеса. Не считая церкви – никаких следов поселения. Не считая коз и чаек – никаких признаков жизни. Священник задумался, куда подевались несчастные жители островка. Все каменные люди в церкви, что ли?

Потом он заметил пару глаз, следивших за ним со столбика, который он сперва принял за стоячий валун, и осознал, что вокруг них повсюду – каменные люди. Непонятно, то ли они нарочно уступали ему дорогу, то ли эти образчики настолько поражены хворью, что не в состоянии говорить или двигаться. Некоторые определенно парализованы. Рядом с ними стояли деревянные плошки для сбора дождевой воды. Более подвижные собратья и посетители острова из жрецов или членов семей проявляли сомнительную заботу о пропитании запертых в теле каменных людей – по глоточку вливали ледяную дождевую воду в застывшие губы, проталкивали в рот ложки каши.

Тропа привела к одному такому каменному – покосившемуся дольмену, живому надгробию. Под мшистой бровью на шпиона пялился глаз; второй покрыла толстая гранитная корка. Руки каменного человека слились воедино с туловищем; ноги погрузились в почву. Рот существа – открытая щель, но оттуда не исходят слова, только перестук, как галечник бьется по валуну. Тук, тук, тук.

– Ладно, идем, – сказал Эмлин. Порождение болезни отталкивало его.

По своей натуре шпион сострадательным не был. Обычно чужие мученья его не касались. Но он намеревался попасть в незнакомый город, и требовалась любая удача, какую получится наскрести.

– От капельки доброты с нас не убудет. – Шпион остановился и поднял плошку с водой. Поднеся ее к губам каменного человека, он понемногу вливал жидкость в обезображенный серый рот. Зубы существа превратились в сталактиты со сталагмитами. Частично окаменевший язык, как раковая помесь змеи с черепахой, зашевелился за зубами, облизывая край миски.

– Помяни нас в молитвах, друг, – прошептал шпион. Плошку он убрал назад в выемку.

Отовсюду вдруг зашаркало и заскрипело. Пораскрывались расселины ртов, умоляюще вытаращились глаза. Полуподвижные каменные люди надрывались, стараясь подползти поближе; прочие только щелкали и хрипели – им больше не выговорить человеческих слов. Эмлин попятился от несчастных созданий и потянул шпиона за рясу.

Им нельзя здесь остаться и всем помочь. Их ждала явка. Шпион повел Эмлина дальше. Церковный колокол оборвал свой звон, и теперь вокруг все умолкло, кроме ветра, волн и чаек.

К их прибытию двери храма уже закрылись, но от церкви сбегала к маленькой бухточке нахоженная тропа. Пройдя по ней, они вскоре наткнулись на других священников. Кучку мужчин, числом дюжину, одетых как они, в просторные серые рясы и толстые резиновые перчатки для защиты от заражения. Некоторые шли от небольшой часовни, другие возвращались с берега, после помощи недужным. Шпион с Эмлином поспешили к ним присоединиться – мол, подотстали, замешкавшись в заботах об очередной бедной душе. Мальчишка выпрямился, вытягиваясь так высоко, как мог, чтобы сойти за взрослого. В длинную гребную шлюпку забралось четырнадцать жрецов, и если кто и приметил двух новообретенных братьев, то ничего не сказал. Из этой бухты Дредгер нелегально переправлял в город людей и товар. А то и умыкал каменных бедолаг с острова, пополнить в цехах рабочую силу.

За пределами острова Статуй один жрец пустил по кругу стеклянную банку величиной с бадью для молока. Сняв перчатки, священнослужители зачерпывали пригоршни прозрачного желе и втирали его в кожу. Шпион поступил как все; мазь оказалась зернистой и жгучей. Алкагест, на случай если заразная каменная хворь проникла через перчатки.

Медленными, вымученными гребками весельная лодка пересекла воды, лежащие между островом Статуй и Гвердоном. Приближаясь к городу, их лодочке пришлось потолкаться – с ней соперничали суда куда крупнее. Громадные грузовозы и купеческие корабли: старые – под парусами или на веслах, и поновее – с железными бортами и алхимической тягой. Неуклюжие перевозчики беженцев, потрепанные плаванием сквозь Божью войну. На иных из этих развалин попадались выщербины от зубов под стать кракену. Быстроходные таможенные катера пролетали с клубами едкого химического дыма в кильватере. Вода под ярким солнцем переливалась красочными масляными пятнами. Об корпус лодки стукался плавучий мусор.

Священники были приписаны к церкви Святого Шторма, древнего храма, веками чтимого гвердонскими матросами и рыбаками. Сама церковь стояла неподалеку от причалов, у обращенного к морю конца района, прозванного Мойкой – знаменитой беднейшей и опаснейшей части города. Видимые с лодки многоэтажки Мойки, кажется, пустовали – целый ряд незаселенных башен, темные окна громоздились, как глазницы наваленных черепов в Северасте. В этой стороне города царила зловещая тишина.

Шлюпка натужно обогнула корму сухогруза, заякоренного на рейде посреди гавани, и тут шпион впервые воочию и ясно увидел Новый город. Он сразу напомнил ему небесный военный лагерь над полем сражения при Маттауре. Неправдоподобные башенки, воздушно-невесомые и сотканные из снов. Дворцы водружены над дворцами, лестницы взбегают ввысь и ветвятся дюжинами небесных дорожек. Луковицы куполов и невероятные площадки теснятся в буйстве разрастания – настоящие мраморные джунгли. Неестественный камень Нового города жемчужно бел и мерцающ, и сейчас, в свете закатного солнца, эта изумительная картина пламенела поистине неземной красотой.

Быть может, здесь воздвигся истинный рай.

Эмлин тронул его и указал на какое-то мельтешение. На одном из выходящих на залив балконов Нового города появилась женщина. Находись шпион ближе, то услыхал бы ее крик. Она перебросила ногу через перила и на мгновение замешкалась, глядя на мрачные воды в сотнях футов под собой. Этого мгновения хватило – на балкон ворвались двое мужчин, схватили ее и поволокли назад в тень. Прочие священники и глазом не повели на этот порыв насилия, стало быть, такие вещи в Новом городе не редкость.

Быть может, здесь и рай, но он полон грешников.

А вот что шпион разглядывал с интересом, так это возвышающуюся крепость на мысу Королевы, с другой стороны бухты. Стойкая защитница Гвердона, гранитная гора щетинилась пушками. Помимо нее имелись и другие огневые позиции, откуда артиллерийские дула следили за подступами к городу, готовые выпалить в лицо любого завоевателя ужаснейшие алхимические кошмары.

Шлюпка прошла во внутреннюю гавань, осторожно двинулась по протокам и дугообразным рукавам старого русла, и далее, по мутным водам, к молу возле Святого Шторма. Шпион подмечал открытые подвальные двери, жерла туннелей, узкие спуски к воде – сотню путей отхода. Он подтолкнул Эмлина, практически наугад кивнув на один переулок.

Вдвоем они помогли жрецам разгрузить лодку. Те, почитай, ничего не привезли с острова Статуй, помимо большущей коробки, полной пустых шприцев со стальными наконечниками. Алкагест более высокой концентрации, для ухода за моровыми больными. Закинув на плечо свою сумку, шпион по мокрым ступеням двинулся за жрецами ко входу в церковь, но у самого порога развернулся и припустил по боковой улочке, уходившей за припортовую таверну. Эмлин безукоризненно вторил ему – мальчик столкнулся с первой трудностью и показал себя хорошо. Исчезли они моментально.

На задворках таверны, за бочками с пустыми раковинами устриц, шпион скинул жреческую маскировку и помог выпутаться из промокшей рясы Эмлину. Их краткое послушничество в прошлом, он достал из баула два последних комплекта одежды, затолкав туда рясы. Безымянный священник присоединился к Сангаде Барадину – обе шкуры шпионом сброшены. Теперь они с мальчишкой обитатели Мойки, городское отребье.

Шпион повел мальчика по улице, высматривая трактир или ночлежку, где можно переждать пару дней. Город плотоядно скалился на него, бурлил стаями незнакомых голосов и лиц. Безногие ветераны побирались у обочин; зазывалы и мошенники выискивали жертв. Поначалу шпиона порадовало, как ловко они с Эмлином вписались в толпу, как быстро сошли за местных.

Однако вскоре он дважды заметил одно и то же лицо. За ними следят. Извращенная насмешка – они в Гвердоне меньше пяти минут, а их прикрытие уже вылетает в трубу. Мало похоже на городской дозор – те не морочились бы слежкой, а без затей схватили бы их и отколотили дубинками: будут знать нелегалы, как пробираться в город, не отмечаясь на Чутком.

Он попробовал просчитать, не могли ли это быть другие агенты Ишмиры. С ними не предполагалось вступать в контакт еще неделю, но если бы здешней сетью распоряжался он, то взял бы новичка под наблюдение пораньше и присмотрелся бы к его благонадежности. Вот только он не верил в такую проницательность новой службы обеспечения разведкорпуса.

Значит, это кто-то еще.

– Сынок, – прошептал он Эмлину. – Пригни голову. – Мальчик то и дело озирался, подавленный столпотворением и городским гамом.

Шпион пропустил Эмлина на несколько шагов вперед себя. Он высматривал людей, высматривавших мальчишку. Вон там. Седая женщина в длинном облачении. Очень похожем на те жреческие рясы, которые они только что сбросили. Священница Хранителей? Она ускорилась, поравнялась с Эмлином. Поймала его за руку.

– Подожди, – произнесла она, – не надо убегать.

– Убегать? – эхом отозвался Эмлин, играя недотепу. Шпион согласно одобрил.

– Я видела, как ты сходил с лодки. Ты приплыл с острова Статуй.

– И что с того? – сжимая кулаки, взъерошился мальчишка.

Шпион вмешался:

– Что беспокоит вас, добрая матушка?

– Вы не захотели проходить проверку на Чутком. Вы отмечены войной, не так ли? Дайте взглянуть. – Она повернула Эмлина лицом к себе, и шпион увидел, что ее левая кисть когтиста, чешуйчата, непропорциональна предплечью. Быть может, неудачное волшебное превращение или шрам Божьей войны. – Никаких следов я не вижу, – проговорила она, – но вы побывали на войне, это так?

– В Северасте, – ответил шпион. Надо сказать, ответил честно. Во многих других краях тоже, но изменил его именно Севераст.

– Я Джалех, – сказала жрица. – У меня найдется местечко, где вам пока можно остановиться. Нищий Праведник не даст в обиду своих. Скажите, как вас зовут?

Сангада Барадин утонул. Икс-84 сейчас в спячке. А шпион верил в свою удачу.

И взял обыкновенное имя. Гвердонское, первое попавшееся:

– Меня – Алик.

Глава 5

На прием в посольство Эладора явилась поздно. Удивительно, что явилась вообще, проведя четыре часа в управлении промышленных либералов. Пальцы перепачканы чернилами, в горле саднит от бесконечной говорильни на встречах. Она сходила домой и переоделась в вечернее платье, но потребовалась вся сила воли, чтобы после этого выйти за дверь, а не рухнуть на кровать и пропасть для всего мира.

После заседания совета Келкин коротко и хрипло выступил перед своими сторонниками, объявив, что пришло время признать: Новый город станет их спасением, как служит пристанищем для многих других. Когда он превознес работу Эладоры по обследованию и нанесению на карты Нового города, она снова скукожилась. Рискованная ставка на парламент на основании неоконченного отчета выбила ее из колеи, но что она могла возразить? Келкин бросил кости – обратного пути ни у кого из них нет.

В штате Келкина она занимала достаточно высокую позицию, и отсутствовать на приеме будет невежливо – хайитяне очень чувствительны к вопросам протокола и этикета, – но один круг по залу, и можно покинуть вечер. Для начала, однако, ей надо пройти через вестибюль. Внутри змеилась очередь – посол лично здоровался с каждым гостем. Эладора стала в ряд ожидающих знакомства и была признательна за место у большого открытого камина. Вопреки теплому вечеру за окном в представительстве Хайта холодина. По старому зданию гуляют сквозняки, но это не объясняло стылость воздуха. То ли особые чары воспроизводят тут промозглый климат Хайта, то ли стража из нежити неведомо как вытягивает из холла тепло.

«Посол – Ольтик Эревешич, – припомнила она, – смотрелся так, будто ему полагалось напялить шкуры и размахивать секирой, а не цедить шампанское из фужерчика, едва заметного в громоздкой лапе. Князь-воин из далекого, варварского прошлого Хайта. Для своего поста молод, лет на пять старше Эладоры, зато одержал уже уйму побед. Ордена и знаки отличия украшали его бочковидную грудь, повествуя о гордой воинской карьере, а железный браслет выше локтя предсказывал его благородное будущее».

Пока очередь постепенно приближалась, она рассмотрела фамильный герб на навершии меча и цепочку, стянувшую обручье, чтобы оно налезло на здоровенный бицепс Ольтика. Такое обручье обозначает одного из оберегаемых, высшей посмертной касты расслоенного хайитянского общества.

Отпрыска одного из их великих Домов, наследника родовой раки.

Как раз когда подошел ее черед пообщаться с послом, из толпы выскользнул доверенный служитель и прошептал Ольрику сообщение. Послу пришлось наклонить квадратную голову, прислушиваясь к подручному, и Эладора разобрала слова «третий секретарь». Задержка ей не претила – нежась в тепле у камина, она снова прихлебнула шампанского. Вдруг случится чудо – и ее на весь вечер избавят от разговоров о политике. Их кампания длится пока четыре часа, а она уже чувствует себя разбитой.

– Мисс Даттин, – прогремел посол. – Прошу прощения. Кажется, мне необходимо кое-что подписать – и это несмотря на то, что первый секретарь в совершенстве умеет подделывать мою подпись.

– Разумеется, милорд. – «Ага, – обрадовалась Эладора, – один разговор уже избегнут. Продолжай в том же духе и скоро вежливо откланяешься». Посол одной рукой обхватил ее ладони.

– Я хочу в двух словах обсудить с вами мои предложения парламенту. Вы знаете, что на уме у господина Келкина, и ваш совет будет бесценен. Пожалуйста, не уходите, пока мы не побеседуем.

– Непременно, милорд. – Ей даже удалось улыбнуться, пускай и зря. Он уже рассекал толпу, устремляясь в закрытую часть посольства. Эладора немного помедлила у теплого камина, потом спустилась по мраморной лестнице в главную бальную залу.

Хрусталь массивных золотых люстр отражал свет тысячи свечей. По-видимому, никто в посольстве не слыхивал о газовом освещении или эфирных лампах. Зал уже набит битком, несмотря на то, что очередь за Эладорой тянулась до входных дверей. Она тут же заметила нескольких парламентариев – каждый в сопровождении бригады помощников и прихлебателей. «Как мать-утка в окружении выводка утят», – подумалось ей сперва. Задним умом лучше бы поменять сравнение на «линейный корабль, в окружении флотилии канонерок и тендеров», но мысль о пушистых утятках, попискивающих в парламенте, развеселила ее, к тому же она уже разделалась с первым бокалом.

Она двинулась по краешку толпы, держа на примете фуршетный столик у дальней стены. Еще бокал, полный круг по залу – и можно отправляться домой.

Через шесть шагов ее перехватили.

– Эладора! Идите к нам! – Это Перик. Раскраснелся, плещет притворным обаянием. Его обступали барыжники. Она выделила нескольких мужчин и женщин в дорогой одежде, все носили реторту-с-глазом – золотую эмблему гильдии Алхимиков – покровителя барыжников. Ни один не сиял добродушием. Не успела она улизнуть в толпу, как Перик схватил ее за локоток и ловко выдернул на середину круга. Попалась.

– Вот, Эладора – подлинный творец великого замысла Келкина, – прокаркал Перик. – Она специалист по Новому городу. А там, никаких сомнений, так и снуют активные избиратели. Так и вижу, как они прибывают на своих богами проклятых плавучих гробах, тощие, как скелеты, чокнутые, как святые, размахивают бюллетенями и выкрикивают…

Она попыталась перебить его:

– Я помогала составить план. Не стану брать ответственность за…

– …выкрикивают: «Мы проехали весь мир, чтобы отдать голос за Келкина! Голосуй за Келкина – и ты проголосуешь за…» – а, собственно, за что? Что теперь отстаивает этот, извините, политик? – Перик актерски пожал плечами. – Он пятнадцать лет высмеивал нас, мол, мы – коробейники и паршивые лоточники, торгуем вразнос честью Гвердона, и еще обвинил в том, что это мы довели город до беды. Мы, те, кто построили флот! Мы, те, кто всем подарили процветание!

– Я… я… – заикнулась Эладора. Находчивость в стычках никогда не была ее сильной стороной. Она окинула взглядом зал, ища от кого-нибудь выручки, ища способ выбраться и желая провалиться сквозь пол.

Перик не замолкал:

– Келкин осудил нас за то, что мы подвергли город опасности и пренебрегали правопорядком, а сам голосовал против сальников! Голосовал против…

– …чрезвычайных мер, – вполголоса прошипел другой барыжник. Барыжники настолько тесно переплелись с гильдией Алхимиков, что стали буквально одним целым, а именно алхимики создали чудовищных сальников.

Этими сальниками предполагалось прирастить недоукомплектованный состав городского дозора, и за считаные дни Кризиса они полностью заменили собой стражу. Но оказалось, людям не по нраву быть под «защитой» сборища жутких психованных восковых отливок, у которых наблюдалась занятная привычка – за любое незначительное нарушение исступленно забивать виновных ножами. При Кризисе чаны для перетопки были разрушены и погребены в дебрях Нового города.

– Он голосовал против наших чрезвычайных мер по противодействию Кризису. Зато когда подмял под себя чрезвычайный комитет, вот тогда показал нам, что значит пренебрегать законом и правопорядком! Уже полгорода одичало. Никакого порядка, только прихоти преступных главарей, никакого закона, кроме закона ножа! Вот вам работа Эффро Келкина, вот что люди вспомнят, когда пойдут к избирательным урнам!

Эладора прикусила язык. Она – одна из немногих, кто достоверно знал, что происходило во время Кризиса, и принесла клятву сохранить это в тайне. Взамен она беспомощно подбирала слова и нашла лишь избитое:

– Господин Келкин верит в гостеприимность нашего города и в то, что народ Нового города в долгосрочной перспективе укрепит Гвердон и сделает его сильнее. Мы проведем кампанию на основе… на основе…

– …душещипательных россказней и чужестранных богов. А если право голосовать распространится на Новый город – кстати, такую заявку надо тщательно проверить на законность – тогда я с радостью усажу промлибов в любые кресла, какие им удастся занять. Ведь за каждое выигранное в Новом городе парламентское место они проиграют два места в старом! Народ доверил Эффро Келкину выход из Кризиса, а он не сделал ничего! Он дал городу скатиться к безвластью, а теперь отпустил вожжи даже чрезвычайного комитета! Мы плывем по течению!

– Перик, – прервала его немолодая дама. – У мисс Даттин пустой бокал. Сходите и принесите ей полный.

Ее спасительница просунула морщинистую руку Эладоре под локоть и отвела в сторонку от кружка барыжников.

– Вы должны простить Перика. А вообще-то… нет, не должны. Он – скотина.

Эладора распознала в женщине Мхари Воллер, старшую советницу Гвердона. Воллеры были одним из почтеннейших в городе семейств, в значительной мере благодаря исконной политической дальновидности и примыканию к победителям в любом из конфликтов. При первом избрании в парламент Мхари выдвигалась промышленными либералами, но перед падением правительства Келкина переориентировалась на начинавших тогда барыжников. «Ее отец, – вспомнила Эладора, – был теократом, и несколько поколений назад они, есть мнение, верно служили сгинувшим королям Гвердона – а может быть, даже Черным Железным Богам».

Воллер сняла два фужера шампанского с проносимого мимо подноса.

– Впрочем, в неправоте его не упрекнуть. Мы с Эффро знакомы очень, очень давно, и я могу определить, когда он совершает ошибку. Тридцать лет назад его просчет состоял в чрезмерной суровости, и это стоило ему правительства. Теперь ему выпал второй шанс, но он упустил его из-за излишней мягкости.

Эладора нахмурилась:

– Вы говорите о каменной хвори? – Тридцать лет назад город охватила моровая напасть, превращающая плоть в камень. Тогда Келкин управлял парламентом, и по его приказу безжалостно приводились в исполнение насильственные меры сдерживания, карантин и даже, согласно бытовавшим слухам, зачистка окрестностей заражения путем поджогов, совершенных якобы его агентами. Любого с едва проступившими симптомами под дулом ружья загоняли в лагерь. Сотни погибли в волнениях. Затем гильдия алхимиков отыскала лечение, и в одну ночь Келкин из спасителя города превратился в монстра.

– Я советовала Эффро не терять из виду главное, говорила, что его лекарство окажется хуже болезни. Утверждала, что алхимики найдут выход. Но было поздно. Скажи ему что-нибудь, до того как он принял решение, и он послушается тебя. Но заставить его передумать, когда он уже устремился к цели? Невозможно. – Воллер с присвистом вздохнула. – Но одного у Эффро не отнять: у него наметан глаз на таланты. Приходите работать ко мне.