Стальная роза

Небо не попустило: штаны женщина снимать не стала, хоть и чувствовалось, что ходит она с трудом. Даже верхнюю рубашку, несмотря на драные рукава, натянула. Не беда, зашьёт. А вот то, что она раздразнила солдат, это плохо. Уже сговариваются по свободному времени к ней подкатить, стервецы. Не для этих ртов слива, пусть не разевают.

Гнев на сопляков в доспехах породил и другую, более приятную мысль: молокососы знали, на что пялиться. Если воля Неба будет исполнена, то он расстанется с горечью шестилетнего вдовства… Интересно, на кого будут похожи их дети?

Мастер ещё много о чём подумал, но одна-единственная мысль его голову так и не посетила. А именно – что сама женщина думает по поводу своего будущего. Этой мысли древняя китайская культура не предусматривала.

Адреналин схлынул, и тело тут же отомстило за все сегодняшние приключения надсадной болью.

Только сейчас Яне стало понятно, почему даже на потешных реконструкторских бугуртах участники не только надевают доспехи и поддоспешники, но и тщательно проверяют каждую деталь. Молодецкая удаль – это хорошо только издали. А когда ломается шеренга и начинается всеобщая свалка формата «стенка на стенку», девяносто процентов синяков получаешь от своих. Если тебя не защищает доспех, разумеется.

Её защищали только джинсы и джинсовая куртка.

На руки было страшно смотреть, складывалось впечатление, будто по ним методично лупили нестругаными палками. Рукава куртки в клочья. Наверное, если бы не они, в клочья была бы собственная шкура, не иначе. Что происходило с ногами, можно было только догадываться, штаны при всех не снимешь, а помещений тут не наблюдается. Зверски болело левое колено, причём Яна совершенно не помнила, где, когда и чем по нему огребла. И не только по нему: в ушах стоял подозрительный звон. Видно, и по головушке дурной тоже прилетело.

«Амазонка хренова… – мысленно ругалась она, с видимым усилием натягивая на себя изорванную куртку – за неимением другой. – Скажи спасибо, что обошлось без серьёзных ран, что у тебя, что у Ванечки. Дуракам везёт…»

Окончательно настроение было испорчено… скажем так – заинтересованными взглядами солдат. Это в бою они были суровыми воинами, а после боя оказались сопливыми юнцами, распустившими слюни при виде «ничейной» женщины. Ох, как ей были знакомы такие взгляды. Пока муж был жив, желающих нарваться на неприятность не находилось. А после его смерти как сговорились. Приходилось искать тысячу обходных дорожек, чтобы миновать липкие лапки одних, запугивать других, презрительно игнорировать третьих. За пять лет, посвящённых сыну и работе, она даже мысли не допустила о какой-то там личной жизни, и окружающих приучила к тому, что не стоит тянуть руки, куда не положено. Приучит и этих, если бог не попустит. Солдатикам хватит пока надменного взгляда королевы в изгнании. Пускай считают её чужеземной аристократкой, им же лучше. И хлопот меньше.

Спасибо бабуле, промыла ей рану на голове и вынула из-под кожи острую тонкую щепку. Теперь хоть на человека похожа, а не на свежего зомби. Копьё кое-как почистила. Можно идти… точнее, хромать его сдавать, не распугивая народ окровавленной физиономией. И без того женщины смотрят на неё как на привидение отца Гамлета. А их мужья… Яна не поняла, почему парнишки, стоявшие с ней в одной шеренге, вдруг начали с испуганными глазами убираться с её дороги и почтительно кланяться. Интересно, что она такого страшного содеяла? И завхоз туда же: соскочил с телеги, склонился, сложив ладони одна поверх другой, что-то тарахтит. И взгляд такой же испуганный, как у мальчишек. Копьё от неё принял с таким почтительным видом, будто ему вручили великую реликвию.

«Что случилось? – недоумевала Яна. – Не помню ведь ничего – с той секунды, как офицер приказал, и мы полезли через телеги, и до конца боя…»

Так-таки ничего не помнишь? Совсем-совсем?

Каверзная память тут же подсунула ощущение опьянения боем. Крик ребёнка – нет, не Ванин, какой-то девочки. И наконечник копья, с глухим хрустом входящий в грудь степняка, поднявшего руку на детей. Парнишку – того самого, что пытался выяснить, как называется её народ – сбитого с ног. Киданя, замахнувшегося на него мечом. Отчаяние, когда под ноги подвернулась рука мертвеца, и радость от того, что удержалась, распластавшись чуть ли не в пятой фехтовальной позиции. Что выброшенная вперёд рука с копьём всё-таки достала врага. Достала! С каким торжеством она заорала, и, подхватив чей-то щит, бросилась закрывать брешь в шеренге щитоносцев, ощетинившихся копьями и мечами. Каким счастьем было услышать от них такой же рёв, когда шеренга разом качнулась на шаг вперёд, оттесняя кочевников…

«Только этого мне не хватало… Я женщина и мать, а не солдат китайского императора! Мне сына растить надо!»

Доля истины в этом была. Но – только доля. Яна отчётливо осознала, что та злобная тварь, которая хладнокровно отравила, пусть и заслуженно, родного дядюшку, а сегодня убила ещё бог весть сколько людей – тоже она, тоже часть её существа. И от этого никуда не деться. Невозможно избавиться от части своей души и сохранить рассудок. Можно лишь держать эту часть на строгом ошейнике, не давая ей разгуляться. И – да – это на всю жизнь.

Неудивительно, что мальчишки перепугались. Если самой-то страшно стало, когда дошло наконец…

Похмелье – неприятная вещь. Похмелье после боя – жуткая. Когда понимаешь, что ты нелюдь, но поделать с этим уже ничего не можешь.

Один взгляд на офицера – и Яна поняла, что самое страшное ещё впереди. Потому что этот – кто он там по званию – разглядывал только что принесенное солдатами тело в чёрной одежде.

Впервые Яна благословила языковой барьер. Иначе не миновать крайне неприятных расспросов. Нет, расспросов ей всё равно не миновать, но не раньше, чем она сможет связно рассказать о себе. А это случится наверняка не сегодня.

– Не лицо, а каша, – уж на что десятник Вэй был тёртым воякой, но даже его это зрелище не порадовало. Над головой незнакомца не только молот поработал, но и твёрдая земля, по которой тело здорово повозила перепуганная лошадь. – Его сейчас даже отец с матерью не узнают. А эту… госпожу не расспросишь, она по-нашему ни слова. Тьфу, напасть… Что я теперь сотнику скажу?.. Этого – на телегу, накрыть рогожей. Предъявим сотнику хотя бы труп. Одёжка у него занятная. Мастеру Ли… Эй, мастер Ли! С чужестранки и её сына глаз не спускать!

– Слушаюсь, господин десятник, – донеслось со стороны телег. Причём почтения в голосе мастера было не больше, чем если бы он обращался к равному себе. Кузнецы…

Головной боли у десятника Вэя было бы предостаточно и без этой дамочки, нападение «диких» киданей – всегда происшествие. И неизбежное разбирательство, при котором может вскрыться ещё масса мелких упущений по службе. Императрица милостива, сейчас за всякую мелочь не казнят. А вот за крупный промах – запросто. Среди «культурных» киданей обязательно найдётся родственник убитого в этом бою князька, который может принести жалобу. И хорошо, если придёт к сотнику в форт, а не потащится к наместнику. Веры им, понятно, ни на обрезок ногтя, но с них станется нацарапать жалобу в письменном виде. Сотник или наместник в таком случае просто обязаны начать дознание. С чужеземки какой спрос, пока по-человечески не заговорит? Опрашивать будут его самого, двух младших десятников, солдат, кузнецов, даже немытых крестьян. Разумеется, никто не солжёт под клятвой, и сотник наверняка не пойдёт на поводу у кочевников, но неприятностей всё равно не оберёшься.

Десятник Вэй даже под угрозой смертной казни ни за что и никому не признался бы, что до дрожи в коленях боялся стоять перед судом и отвечать на вопросы. Врага с его мечами и стрелами – не боялся, а тут… как зелёный новичок… Потому старался нести службу так, чтобы не оказаться ответчиком ни в каком разбирательстве.

И под этот ужас его подвела, конечно же, белая носатая идиотка. Кто же ещё?

Всыпать бы ей как следует, чтобы знала своё место, так нет. Если бы она не схватилась за оружие, он волен был бы сделать с ней что угодно. Но ведь сам своим молчанием признал её воином, а стало быть, решать её судьбу будет сотник Цзян Яовэнь. Как будто тому своих бед мало.

«Скорее бы обоз тронулся. Чем быстрее прибудем в форт, тем раньше отделаемся от этой напасти… Всё зло в мире от баб. Тьфу…»

Обоз тронулся только через час.

Ровно столько времени понадобилось, чтобы уложить убитых – к счастью, их оказалось всего четверо – на телегу, оказать первую помощь раненым и собрать оружие. Степняцкие луки лишними не будут. Заботу о телах киданей предоставили степным падальщикам. Яну, выросшую на совершенно других традициях, это покоробило. В Великую Отечественную старались по возможности хоронить всех, и немцев тоже. Не дело человеку быть жратвой для степных лисиц. Но её мнения сейчас никто не спрашивал.

Странно. Обычно она узнавала людей в лицо или по голосу. А этого щитоносца она узнала по спине. Не очень высокий – с неё ростом, – но почти квадратный из-за широченных плеч. Подобные плечи у мужиков случаются, если с детства махать молотом у наковальни. Отец был таким. Дед. Судя по старым фотографиям, прадед тоже. Надо полагать, и весь род по мужской линии. И пахло от этого мужчины, как полагается, огнём, железом и потом. Так же, как от отца, деда… и от неё, когда выходила из отцовской кузницы.

Как давно это было… Подумать страшно. Целых двенадцать лет. С тех пор, как вышла замуж и «выбросила дурь из головы». Кажется, именно этого отец ей так и не простил, пока позапрошлым летом не привезла к нему Ваню и они втроём не отправились в кузницу. Да что она понимала в свои восемнадцать? Понадобились трудные роды, смерть мужа и тяжёлая, нервомотная работа, чтобы выбить из её головы настоящую дурь.

А этот дядя здесь явно большая шишка. Вон как его слушаются. Не солдаты – те офицеру в рот смотрят – мастеровые. Кто он? Начальник цеха? Великий мастер с учениками? Не похоже, среди работяг она увидела парочку жилистых седых дедов. Не тянут те на учеников. Значит, директор фирмы, никак не меньше. Хромой, как древнегреческий Гефест. Прямо-таки классический кузнец, из тех, кто чёрта за хвост поймает, в мешок посадит, а потом заставит везти себя в Питерсбурх, за черевичками от самой царицы. Не зря же чуть не у всех народов, знавших железо, кузнецы считались особой кастой, едва ли не родственниками нечистой силе. На самом деле это была крепкая корпоративная солидарность, почти как у мафии, а суеверные люди принимали закрытость кузнецов и множество профессиональных секретов за родство с чертями. И охотнее развязывали кошельки, делая заказ: того, кто знается с нечистью, лучше не обманывать, себе дороже выйдет.

К слову, Яна обязана этому человеку жизнью. Ведь это он поймал щитом ту стрелу. Поблагодарить бы, но как по-китайски сказать «спасибо», она не знала. Подойти и почтительно поклониться? Уже теплее. Если заведует кузнечным цехом, значит, не дурак. А раз не дурак, поймёт, за что ему кланяются, без переводчика. Нужно дождаться, пока он обернётся в её сторону. Насколько она знала, на Востоке не любят, когда к ним навязываются, даже с благодарностями.

Кузнец обернулся к ней лишь тогда, когда его подчинённые управились с поклажей, рассадили на телеги своих домочадцев и настегнули волов. Его собственной телегой правил невзрачный мужичок неопределённого возраста, явно наёмный возница или вовсе слуга, так что он мог себе позволить сидеть господином на телеге. Не позволил, пошёл рядом, немного припадая на правую ногу, благо волы – не лошади, скоростью не отличаются. И только тогда соизволил заметить, что помимо детей и старухи на телеге ещё кто-то сидит. Точнее, почти лежит, вытянув ушибленную ногу.

Взгляды встретились, и… Яна считала, что неплохо разбирается в людях. В соотечественниках так уж точно. И если бы этот человек был её, скажем, соседом, то у него на лице в этот момент прочиталась бы целая гамма чувств, а все мысли были бы написаны на лбу крупными буквами. Потрясение. Смятение. И одновременно – желание убить или умереть. Ради неё.

Сказать честно, в первый миг Яна испугалась. Не его испугалась, а себя. Потому что в одно коротенькое мгновение испытала ровно ту же гамму чувств.

Потрясение. Смятение. И одновременно – желание убить или умереть. Ради него.

Мир вздрогнул, перевернулся… а затем снова встал на место. Единственно возможным порядком.

«Господь Вседержитель… ЗА ЧТО?!!»

«О, Небо, за что?!!»

Мужчину всегда тянет к женщине, таков непреложный закон мироздания. Род нужно продолжать, и воля Неба должна исполняться всеми. Не грех, если ему понравилась женщина. Не грех ввести её в дом. Но чтобы было так мучительно смотреть этой женщине в глаза – голубые, как само Небо – и в то же время невозможно отвести взгляд?

Мастер Ли Юншань в детстве и юности наслушался множество легенд, среди них встречались легенды о великой любви. Но чтобы в жизни… чтобы с ним самим…

Неужели воля Неба именно такова?

ЗА ЧТО?!!

Потрясений на сегодня выпало столько, что впору застрелиться. Одна беда – не из чего. Ну, и сына одного оставлять не стоит. Десять лет, мал ещё, чтобы самостоятельно жизнь строить.

Яна всеми силам старалась не думать ни о чём. Разгрузить мозги, чтобы не вскипели, как говорил отец. Получалось плохо.

Тогда она попробовала просто отстраниться, глядя в безоблачное небо.

«Говорят, хорошо там, где нас нет… Неправда. Там тоже бывает плохо, только мы об этом не знаем, и стремимся туда. Чтобы достичь мечты и в который раз убедиться, что она с изъяном. Что на самом деле хорошо не там, где нас ещё нет, а там, где нас уже нет, и, возможно, не будет…»

Она сейчас заплакала бы, если бы рядом со скрипучей телегой не шёл человек, на мнение которого нельзя было наплевать. Что он подумает, глядя на зарёванную бабу? Правильно: зарёванная баба. А ей совсем не хотелось, чтобы он о ней так подумал. И вместо слёз родилась робкая улыбка.

Первая – за очень долгое время.

«Там, где нас нет» – это мистика. Это волшебное место исчезает в миг нашего приезда туда.

И начинается реальная жизнь.

– Господин.

– Слушаю.

– Мы отмечаем усиление эманаций ключа, господин. Мы не можем сказать, какова их природа: в записях за всю историю общества нет ничего подобного.

– Блокировать их можно?

– Нет, господин. Это мог бы сделать ключник или наблюдатель, но их там нет.

– Продолжайте работу. Докладывайте обо всех странностях.

– Слушаюсь, господин.

Глава 3

Край империи

Китай не доверял Степи. Не любил её, а временами боялся настолько, что отгораживался от неё Стеной. Вернее – стенами. Шли века, менялись императоры, царства, течения в литературе и философии, а Стена строилась и достраивалась. Причём свою прямую задачу – оборону Китая от кочевников – она выполняла редко, слабо и неохотно. Степняки отнюдь не идиоты – лезть с лошадьми на штурм длиннющей крепостной стены с мощными башнями. Там, где бессильно железо, сработает золото. Особенно в те эпохи, когда императорскому двору не было особого дела до империи. Китайских офицеров банально подкупали. Или шантажировали. Или с ними роднились, а уж жёны-степнячки настраивали мужей как положено. Недаром впоследствии китайцам запретили жениться на монголках и маньчжурках.

Стена по сути ограждала не Китай от Степи, а Степь от Китая.

Так длилось без малого тысячу лет, пока империя Тан не перешагнула через Стену.

Непаханая целина требовала сотен тысяч рабочих рук и десятков тысяч воинов. Где их взять, кроме как в перенаселённом коренном Китае?

Младшие сыновья крестьян, оставшиеся после смерти отцов ни с чем, ибо выделяться в новые хозяйства при жизни родителя и дробить земельные наделы после его смерти было запрещено законом. Младшие сыновья потомственных воинов, не имевшие на родине перспективы выше десятника стражи в провинциальном городишке. Младшие сыновья ремесленников, которым из наследства доставались старые сломанные инструменты. Младшие сыновья чиновников, не желающие ждать, пока освободится должность в большом городе. Земля младших сыновей. Неспокойный фронтир, где одни кидани союзники, а другие в любой момент могут пожаловать с неожиданным визитом. Где кочевники признают над собой власть не китайских императоров, а хаганов тоба, работавших императорами по совместительству. Где цена твоей жизни равна стоимости твоего оружия и коня. Но здесь фактически не было предела для карьерного роста. На фронтире меч, мозги и усердный труд заменяли целую свору влиятельных родственников. Только не ленись их применять.

Шёл первый год эпохи Тяньцэваньсуй, правления Небесной императрицы У, именуемой также Цзэтянь.

Китай ещё не знал, что это пик его могущества. А прочий мир не догадывался, что Поднебесная Империя в данный момент – самое развитое и цивилизованное государство планеты. Сложновато было в мире с грамотностью и информационными связями, потому что указанный год соответствовал 695 году от Рождества Христова.

В Западной Европе – Тёмные Века и практически свежие ещё воспоминания о закате Римской империи. В Византии – иконоборчество в полный рост, как будто других проблем в стране не существовало. В Восточной Европе – зародыш будущей Руси, представлявший собой конгломерат славянских, не совсем славянских и совсем не славянских племён, то мирившихся, то резавших друг друга. В Азии и Северной Африке – экспансия ислама. В Индии – куча царств, не способных договориться между собой. Лишь майя далеко за океаном переживали свой расцвет, но контактов с ними по известной причине не было, да и в техническом плане они на столетия отставали от китайцев. Всё это – когда империя Тан стояла в шаге от создания огнестрельного оружия, строила города по генеральному плану и покрыла подвластные земли невиданной по масштабам сетью дамб и ирригационных каналов.

Если бы гипотетические пришельцы посетили тогда Землю, лицом планеты для них был бы китайский чиновник-инженер.

– Интересная эпоха. Интересная и… опасная. Для нас.

– Простите, господин, не могу уловить…

– Империя Тан.

– Это была великая империя, господин. Но она пала, и Китай смог превзойти её достижения лишь в двадцатом веке.

– Не в том дело. Ты представляешь себе Танскую империю, которая смогла остановить наступление ислама, и даже обратить его вспять? Которая подмяла бы под себя Индию, Иран, азиатские страны вплоть до границ с Византией, да и её тоже потеснить? Если бы это произошло, сейчас мы бы ходили воскуривать ароматные палочки в великих пагодах Берлина, Парижа или Лондона.

«Это верно. И тогда ты бы величал меня господином, а не я тебя…»

Вслух это, однако, не прозвучало.

– Вы полагаете, она способна подарить танским императорам идею порохового оружия до того, как его, собственно, изобрели китайцы?

– Не только полагаю, но и считаю вполне вероятным. Более того, мы не знаем, какие конкретно знания она принесла туда в своей голове. Будь она классической тупой курицей, каких сотни миллионов, я бы не волновался. Но, со слов её покойного дяди, она как раз классическая деловая леди. Жёсткая, умная и безжалостная к тем, кого считает врагами. Притом с техническим складом ума. Потому я тебя так тороплю.

– Семь или восемь лет, господин.

– Раньше никак?

– Если все усилия направим только на решение этой задачи, то срок сократится лет до шести.

– Направляй. Я дам тебе шесть лет. От силы семь. Больше – вряд ли.

Приезд в форт Бейши Яна банально проспала.

Она даже не заметила, как вывалилась в сон без сновидений. А ощущение при побудке было такое, словно от её жизни кто-то острыми ножницами откроил несколько часов. Вот только что, подложив рюкзак под голову, созерцала бледно-голубое степное небо без единого облачка, и – ррраз! – темнота, меркнущая алая полоса вдоль горизонта, свет тусклых фонарей, галдёж вокруг. И зверская боль во всём теле, буквально в каждой косточке, будто её с самого утра колотили палками. А тут ещё Ваня теребит за плечо… О-о-о, как больно-то…

– Мам, вставай, – то ли это игра света и тени, то ли у мелкого и правда синяки под обоими глазами проявились – последствие удара по голове. – Приехали.

«Да. И сейчас начнётся самое страшное – китайская бюрократия, – подумала Яна, поднимаясь через „не могу“. – Она и в наше-то время не подарочек, а при императорах, наверное, и подавно – на каждый чих должна быть справка, иначе голова с плеч».

На подобные мысли её навёл вид десятника, с самым почтительным видом докладывавшего обстановку… кому? Наверное, начальству. Судя по доспехам, шлему и мечу, начальство было военное. Доклад выслушивало с довольно мрачным видом. Ещё мрачнее оно сделалось после осмотра тела незнакомца-«чёрного». И лишь затем соизволило обратить внимание на сползшую с телеги Яну.

Что ж, раз это здешний босс, значит, не зазорно ему поклониться. Так здесь принято, верно?

Начальство поклон восприняло как должное, но сменило ли гнев на милость – неизвестно.

«Ну, если сразу не казнят, значит, повезло…»

– Скольких она, ты говоришь, убила?

– Вот этого, в чёрном, господин сотник, и ещё самое меньшее двоих.

– Что говорит о себе?

– Неведомо, господин. Никто не знает её языка, а она не знает нашего.

«Принесли черти напасть на мою голову, – поморщился сотник Цзян. – Что я должен буду отписать наместнику? Явилась, мол, женщина странного вида с малолетним сыном, неведомо откуда и неведомо зачем, сама неведомо кто, даже имени её не знаю? Если меня за такой доклад в десятники разжалуют, считай, повезло…»

Оставалось одно: пристроить её куда-нибудь, с таким расчётом, чтобы не нанести вреда её чести, если выяснится, что эта дама знатного рода, и повелеть домочадцам учить её языку. Но куда пристраивать-то? Не в казарму же. И, упаси Небо, не к себе домой. Дома своих проблем хватает… Вот старшина мастеров-оружейников как раз подходит. Девяти его мастерам с семействами пока предписано располагаться в пустой казарме, а для него дом почти готов. Как и положено начальнику мастеров, достаточно просторный и с отдельной клетью для гостей во дворике. Кто же знал, что он прибудет без жены, без наложницы, всего лишь с двумя детьми и парой слуг? Места, значит, много, вот пусть и селит чужестранку в клеть. И ей никакого урона для чести, и всем меньше беспокойства.

– Да, господин, – почтительно склонился мастер, выслушав приказ. – Для меня будет честью принимать госпожу гостьей в моём новом доме.

Что-то царапнуло слух сотника, он не сразу понял, что именно. Бросил быстрый взгляд в сторону смирно стоявшей незнакомки, и только тогда догадался, что именно ему показалось странным.

– Почему ты назвал её госпожой, мастер Ли? – спросил он.

– Она исполнена достоинства, как знатная дама, господин.

– Тем не менее того человека она убила не копьём, а кузнечным молотом.

– Не мне судить, кто она, господин, пока госпожа сама не расскажет о себе.

– Вот именно. У тебя три месяца. Мне всё равно, кто будет учить её языку: ты, твои дети, твои слуги или кто-то ещё. Но через три месяца она должна связно поведать о себе всё, что может. А о чём поведать не пожелает, ты сам её расспросишь потихоньку.

– Господин, – мастер ещё раз склонился. Без подобострастия или раболепия, со сдержанным достоинством человека податного сословия, знающего тем не менее себе цену. – Если выяснится, что госпожа не знатного рода, прошу дозволения взять её в свой дом.

«Ишь ты, – мысленно усмехнулся сотник. Даже настроение слегка приподнялось. – Смутился, как мальчишка, которого отец собрался женить в пятнадцать лет. А что, женщина неплоха. Я бы и сам взял, могу и знатную в дом привести, да кто её знает? Присоединиться к обозу и с ходу ввязаться в драку наравне с мужчинами… Чего ждать от такой женщины, кроме головной боли и скандалов?»

– Дозволяю, – кивнул он. – Я дал тебе срок. Делай, что хочешь, но через три месяца она должна стоять передо мной и отвечать на вопросы.

– Будет исполнено, господин.

«Даже если она и знатная, этот мастер своего не упустит, – окончательно развеселился сотник. – Не тот человек. Впрочем, кто знает, что это за женщина и каковы обычаи её племени. Может, там принято не мужьям выбирать жён, а наоборот. То-то мастер удивится!»

Сотник Цзян предвидел, что, возможно, не всё будет так гладко, как хотелось бы, но поделать с собой ничего не мог. Не так много радостей выпадало ему в жизни и по службе, чтобы отказать себе в праве хотя бы мысленно позабавиться. Пусть и за чужой счёт.

И тут он заметил кое-что такое, от чего ему стало неуютно.

Женщина, вместо того чтобы скромно стоять, опустив глазки долу, самым наглым образом его изучала. Не взгляд, а нож хирурга: мол, а ну-ка посмотрим, что у тебя внутри, господин сотник. Притом досточтимый Цзян Яовэнь готов был поспорить хоть на три связки цянь, что дамочка вытряхнула его наизнанку, перебрала по косточкам и привесила табличку с ценой. Крайне неприятное ощущение. Что ж, приказ на её счёт он уже отдал. Теперь лишь от мастера Ли зависит, сможет ли чужестранка усвоить хотя бы основы цивилизованной жизни, а значит, создавать на подотчётной ему территории как можно меньше проблем. Три месяца – не маловато ли?