Стальная роза

Конечно, в пути Бахрам обращал внимание на женскую красоту, тем более что румийки, индуски или китаянки не скрывали лиц и не кутались в покрывала с ног до головы. Он знал меру и не расшвыривал деньги на ветер, покупая благосклонность шлюшек на каждой остановке, но временами природа брала своё. Последний раз он одарил вниманием женщину… да, дней пятнадцать назад, в становище северных варваров, где сбыл с рук несколько грубоватых изделий с запада. Многовато. Потому даже пугливые и тощие китайские девчонки, которых потихоньку предлагал гостям хозяин здешнего постоялого двора, начинали казаться желанными. Бахрам уже решил было, если караван задержится ещё на сутки – чего не хотелось бы, конечно – взять на ложе какую-нибудь из них. Всё равно какую, все на одно лицо. Но тут его взгляд отыскал в не слишком густой толпе покупателей такое, отчего купец даже, не сдержавшись, причмокнул.

Женщина. В китайском повседневном платье, какие носят жёны и дочери средней руки ремесленников, но с походкой и осанкой шахини. В сопровождении всего лишь одной служанки. И – похожая на того беловолосого варвара, что продал статуэтку, словно родная сестра. Вот это да! Как она сюда попала? Хотя дороги открыты всем и во все стороны… Бахрам не назвал бы её сказочно красивой, у него по поводу красоты было своё мнение, но необычность женщины вызывала смешанные чувства.

– Отец, кто она? – спросил Рустам. Ну да, в его-то четырнадцать пора уже проявлять определённый интерес.

– Не знаю, сынок, – ответил он. – Видел таких в землях западного кайсара. Мужчины служили в страже, а женщины сопровождали богатых хозяек. Германка, должно быть. Или из иных варваров, которых румийцы именуют «анты».

И ведь держится незнакомка с таким достоинством, что не подкатишь к ней с предложением немножко подзаработать. Хотя платье на ней не новое, а служанка – беззубая старуха. Значит, в деньгах нуждается. Можно рискнуть. Разумеется, начав разговор в самом уважительном тоне, дабы в случае отказа отступить без ущерба для чести.

О! А ведь женщина смотрит на него! Более того – что-то говорит старухе! Неужто тоже скучает? Впрочем, не стоит подгонять коня нетерпения. Лучше послушать, что скажет старая карга, посланная к нему госпожой.

– Господин, – старуха привычно поклонилась и прошамкала: – Госпожа Янь просила передать, что видела вас вчера и слышала, будто вы торгуете драгоценностями. Госпожа со всем почтением просит вас показать товар, чтобы она могла выбрать что-нибудь.

Покупательница? Здесь, в этом захолустье? Надо же, а по виду и не скажешь. Бахрам расплылся в улыбке и заверил старуху, что покажет её госпоже чудесные изделия мастеров из дальних стран. Тоже неплохо. Шахские вещи, ясное дело, он распаковывать не станет, а вот массивные румийские кольца и висюльки, которые ценились беловолосыми варварами и здешними степняками, конечно же покажет. А на ложе, так и быть, возьмёт служанку с постоялого двора.

– Рада видеть вас, достойный купец, – Яна ещё с вечера придумала себе легенду для беседы с персом и тщательно подобрала нужные китайские слова. – Прошу говорить со мной на языке хань, ибо я не знаю фарси, а вы наверняка не знаете моего родного языка.

– Более того, я даже не представляю, откуда родом моя госпожа, – лучезарно улыбнулся торговец. – Но в том, что в ваших жилах течёт шахская кровь, я уверен.

– Вы ошибаетесь, – мягко улыбнулась Яна. – Но сейчас это неважно. Могу ли я посмотреть на диковинные вещи, которые вы так нахваливали, и узнать их цену?

– Мои сундуки на постоялом дворе, госпожа. Не будет ли ущерба вашей чести, если я приглашу вас туда?

– Там есть харчевня, а моя служанка будет свидетельницей, что ущерба чести не было.

«Ишь ты, как перья распустил, – думала Яна, время от времени зыркая на перса из-под скромно опущенных ресниц. – Сейчас выложит самый бросовый товар и загнёт космическую цену. А мы улыбнёмся и… обратим его хитрость против него самого».

Она собиралась применить свой излюбленный приёмчик из прошлой жизни, за который её дружно невзлюбили барыги с ювелирной барахолки. Какой именно? Всему своё время.

Харчевня была новая, ещё очень чистая, и устроенная скорее в персидском духе, хотя распоряжался здесь толстый ханец. Ковры на полу скромные, чисто выметенные, подушки мягкие. Подносы, правда, использовались тоже не персидские, а китайские, зато посуда представляла собой весь Восток. Купец заказал чай и послал сына за ларцом.

И, в отличие от персидских харчевен, здесь имели место занавеси, дабы желающие конфиденциальности посетители могли вкушать пищу и совершать сделки, не мозоля глаза окружающим. А таковых было много.

Пока служанки принесли чайничек и чашки, паренёк явился с тяжёлым, окованным железными полосами ящичком. Повозился с замком и с загадочной улыбкой откинул крышку.

Старая Гу Инь ахнула. Яна изобразила заинтересованность, а купец просиял. Но на взгляд женщины, видевшей куда более утончённые изделия, в ящичке находился склад кое-как отшлифованных самоцветов размером с блок пирамиды Хеопса, оправленных в грубо спаянные между собой куски листового золота. Да, камни неплохи. Если попадут в руки хорошего гранильщика. Да, золото чистое, и его много. Но выглядели эти заморские диковинки, на её взгляд, вульгарно до тошноты. Обвешаться ими – и на панель, от клиентов отбоя не будет. И неважно, что вон то кольцо, если верить персу, когда-то носил румийский – римский, что ли? – кайсар. Это кольцо могло заинтересовать Яну только в качестве кастета. Пожалуй, единственной действительно красивой вещью здесь был неширокий золотой браслет со вставками из тёмно-синего лазурита. Застёжки браслета были выполнены в древнеегипетском стиле, в виде фигурок каких-то богов. Очень похоже на добычу грабителей гробниц, уж слишком тонкая работа по сравнению с остальными вещицами. Нет, явного интереса она к браслету не проявила, но заметочку для себя сделала. Начала интересоваться ценами. Старуху чуть дед Кондратий не прихватил, когда купец назвал стоимость «кольца румийского кайсара».

– Что скажешь, Гу Инь? – Яна обратилась к единственному имеющемуся под рукой эксперту по ценам в Поднебесной.

– Что вы, госпожа! – бабка от волнения даже забыла поклониться и замахала руками. – Десять лян серебра! Небесный конь здесь стоит пятнадцать, а в столице и того больше!

– Дорого, почтенный, – с улыбкой женщина обернулась к торговцу, улыбка которого слегка поблекла. – Полагаю, вы устали в пути, поиздержались и решили немного поправить дела. Понимаю. Но купец, чтобы продать вещь с прибылью, не обязательно должен спрашивать за неё тройную цену.

– Сколько же моя госпожа готова заплатить за этот несравненный перстень? – торговец явственно скис. Чужестранка сразу назвала точную цену, и совершенно определённо не собиралась платить больше. – Только пусть прекрасная пери не говорит о цене в три ляна с третью! Шахские украшения всегда стоят больше, ибо их касались руки царей! Восемь лян, о луноликая госпожа.

«У меня нет времени на торги в стиле восточного базара, – подумала Яна. – Пора наносить удар».

– Восемь лян, – улыбнулась она. – Считайте, половина цены небесного коня, столь ценимого в приютившей меня стране. А есть ли у моего господина вещи стоимостью двух таких коней?

– Такими вещами, госпожа моя, торгуют купцы, владеющие собственными караванами, – перс виновато развёл руками. Вообще его мимика и жестикуляция была понятна Яне куда больше, чем китайская. – Я слышал о шахских камнях дивной огранки, привозимых из Индии, и даже видел их, но продавать… Нет, не довелось.

– Я готова показать вам кольцо, которое было куплено моим покойным мужем за цену двух небесных коней, – произнесла Яна и выпростала руку из длинного рукава. – Вы совершенно точно назвали его шахским.

Купец, едва разглядев, что именно ему показывали, чуть не упал с подушки. Его поразила не оправа красного золота, тончайшей работы, а камень. Большой, потрясающе огранённый, невероятной чистоты… рубин. От изумления он подрастерял купеческое самообладание и какое-то время не мог и слова вымолвить.

«Ещё бы ему не онеметь, – Яна и бровью не повела, она была готова к такому обороту. – Таких качественных камней здесь нет, и до семидесятых годов двадцатого века не предвидится. Но по всем параметрам эти, искусственные, от натуральных ничем не отличаются… Приходи в себя, приятель. Пора торговаться по-настоящему. Ты ведь уже понял, что не на лохушку нарвался».

Купец, оправившись от потрясения, тут же попросил возможности осмотреть камень. Мало ли, подделки и тогда имели место, покупателю следовало быть осторожным… Великолепный рубин острым уголком трёх идеальных граней буквально вспахал тонкую стеклянную пластинку, уже исчерченную следами прошлых проверок. Блеск, игра света – на высоте. А уж цвет… Шахский камень, истинно шахский!

– Думаю, пора обратиться к чиновникам, – с двусмысленной усмешкой произнесла Яна.

– Зачем нам это, госпожа моя? – перс доверительно понизил голос. – Лишние глаза и уши – лишние расходы. Кроме того, я не знаю, имеют ли право местные таможенники закреплять подобные сделки и брать за них налог. Вдруг мы невольно подтолкнём честных людей к совершению должностного преступления?

– И то верно. Что ж, какова ваша цена?

И торг состоялся. Самый настоящий, восточный. Разве что с поправкой на участие в нём женщины, что явно сдерживало язык купца. Мысленно-то он наверняка величал её весьма нелестно, но Яна не дала ни единого повода выплеснуть эмоции. Общение с китайцами научило её сдержанности и вежливости, а это при многих обстоятельствах непробиваемая броня. По опыту она знала, когда можно твёрдо стоять на своём, а когда не вредно и скидку сделать. Люди в этом смысле были одинаковы, что в двадцать первом веке, что в седьмом. Итогом получасовых переговоров стала цена в шесть лянов по весу персидскими дирхемами и пять полных связок цянь («Видит бог, господин мой, только из уважения к вам продаю за сущий бесценок…»), плюс тот самый лазуритовый браслет в качестве бонуса. Не смогла устоять перед настоящим египетским искусством, что поделаешь.

– Дедушка, ну пожалуйста, прошу вас, – Лю Даню было до слёз обидно, но старшим не перечат. Разве что упросить можно, и то если будет милостиво Небо. – Мне вчера исполнилось пятнадцать. Прошу вас, дедушка, дайте мне взрослую работу!

Дед сурово нахмурился, но ничего не сказал, только сильнее сжал узловатыми пальцами корявую клюку.

Базарные носильщики – клан почище кузнецов. Это семья в самом прямом смысле слова. Два сына и два старших внука старика Лю разгружали и грузили, помогали распаковывать и запаковывать тюки при осмотрах караванов, носили корзины с покупками за состоятельными женщинами. Одна-две цянь за корзину, но и то прибыль. Младшие внуки бегали по рядам, высматривали работу для отцов и старших братьев и докладывали дедушке об увиденном. А женщины семьи занимались домашним хозяйством, частенько подрабатывая прачками. И помилуй Небо чужака, вздумавшего отбивать у семьи Лю заработок! Здесь не столицы, рыночек маленький. Тут и одному мелкому клану тесно. Только и надежды, что крепостица строится на торговом пути. Глядишь, пойдут караваны, работы прибавится, а там и младшие внуки подрастут.

А этот всё ноет. Взрослый он, видите ли. Тут его отцу за день хорошо если десять-двенадцать цянь заработка перепадёт…

– Дедушка! Дедушка! – к старику подбежал чумазый пострелёнок, младший брат Даня. – Дедушка, там госпожа купцу драгоценность продала! Будет много цянь, нужно будет нести!

– Показывай, – дед неожиданно легко для своего возраста поднялся со скромного сидения. – А ты иди за мной, – это уже внуку-нытику. – Хотел взрослой работы? Будет тебе работа.

Лю Дань просиял, подхватил на плечи палку с подвешенными на её концах корзинами и потрусил следом за шустрым братцем и дедушкой.

Они подоспели вовремя: чужеземный купец как раз рассчитывался с госпожой, а его дюжий слуга доставал из сундучка связки монет. Пять связок и ещё сверкнувший на солнце браслет! Дорогая, должно быть, вещица продана… Ах, вот оно что. Это же госпожа Янь, та самая чужеземка, что поселилась в слободе кузнецов. Наверное, у неё было кое-что припасено из побрякушек, теперь продаёт. Ну, да ладно. Главное – не упустить заказ. Старуха-то ей не помощница.

– Госпожа, – старик Лю просеменил к женщине и низко поклонился. Носильщики – «цзяминь», «дешёвые люди», они всем должны кланяться. – Госпожа, прошу вас, не трудите себя, наймите моего внука. Он поможет вам донести деньги до дома. Пожалуйста, госпожа. Всего три цянь.

Госпожа, смерив взглядом корзину с медью и щуплого подростка, кивнула в знак согласия.

– Пять цянь, – сказала она. – И твой внук поможет мне ещё купить продукты в рядах.

Пять цянь за один заказ! Хорошая клиентка!

– Как пожелаете, госпожа, – ещё ниже склонился дед, а внук с таким же глубоким поклоном с готовностью подставил корзины и начал грузить в них тяжёлые связки.

Пять связок. Пять тысяч монет из медно-свинцового сплава. Каждая связка больше трёх с половиной килограммов. Итого около восемнадцати кило.

Такой валютой и пришибить недолго, и пупок надорвать. Один плюс: не родился ещё вор, способный незаметно стянуть эти гири из корзины носильщика. Хорошо, что для крупных расчётов тут всё чаще применяют серебряный лян – чуть меньше сорока граммов серебра. Слитки обязательно проверяют на чистоту и наносят пробу. Но монеты из серебра нет. Потому даже выторгованные за кольцо персидские дирхемы в случае чего будут принимать на вес, а не по номиналу. Но им сейчас ходу не будет. Пусть лежат.

Придёт и их время. Пока у неё есть пять связок цянь. Хватит купить всё, что она задумала, и ещё останется.

Чтобы получить свидетельство мастера третьего разряда, а вместе с ним официально зарегистрированное имя и статус, нужно сдать экзамен. Чтобы сдать экзамен, нужно либо пойти в ученики и много лет ждать, пока мастер даст добро, либо назваться чужеземным мастером и подтвердить своё искусство делом. То есть в её случае – коваными изделиями. На полноценную кузницу денег не хватит, да она и не нужна. Достаточно попросить мастера Ли, и он выделит ей уголок в цеху. Но инструменты и слитки железа она должна купить за свои деньги.

Она твёрдо знала: руки вспомнят отцовскую науку. Так было уже, два года назад. Встала к наковальне, и словно не было десяти лет перерыва. Руки вспомнят. Иначе и быть не может.

Парнишка-носильщик обливался потом, сгибаясь под тяжестью корзин, но старался услужить, как мог. Пять цянь – это сущая мелочь. Стоимость пары рисовых колобков или небольшой порции мясных пельменей. А этот мальчик готов за такие мизерные деньги хоть целый день таскать за ней корзины с медью и снедью. Яна жила здесь два месяца, но привыкнуть к невероятной дешевизне тяжёлого труда не могла. Оплата должна как минимум компенсировать энергозатраты человека на её зарабатывание. Как минимум! И обязательно должна быть надбавка как поощрение, иначе любая работа превратится в рабский труд за миску каши. Наблюдения последнего года там, ещё дома, показали, что именно к этому – к массовому рабскому труду за миску каши – и стремится система, именовавшая себя либеральным капитализмом. А здесь пришлось воочию наблюдать идеал либерала. Разумеется, социальные революции здесь никто устраивать не собирается, но хотя бы облегчить труд таких вот мальчишек вполне реально.

Скажем, была бы у него не палка-«коромысло» с привязанными к её концам корзинами, а обыкновенная тачка…

Над этим стоит подумать. И ещё: носильщики крутятся весь день на рынке, много видят, много подмечают. Пока это ей без особой надобности, но мало ли, каким боком повернётся жизнь? Может, и торговать доведётся, сбор информации в бизнесе стоит довольно дорого, но если, предположим, расположить к себе того ушлого деда несколькими лишними монетками, он от приработка, не требующего больших физических усилий, не откажется. А платить ему можно сдельно, только за ценные сведения.

Кто из купцов надёжен, а кто, напротив, склонен к обману или непомерно жаден. Кто падок на женщин, кто любит красиво одеваться, кто тайком возит запретные товары, у кого полезные знакомства в обеих столицах, у кого часто видят вещи, не соответствующие его кошельку и положению, и так далее. Рано или поздно пригодится. Может, и в торговле, а может, и не только в ней.

Видимо, небеса положили этому дню сделаться решающим в её судьбе. Уже сделала один шаг к своему месту под солнцем и задумала ещё два. Нет, три. Потому что продукты она покупала не просто так, а для угощения семьи Ли экзотическими западными блюдами. Курица, запечённая с яблоками, рыба в кляре из самодельного майонеза, оладьи на кислом молоке, печенье, пусть и просяное, зато с мёдом, кусочки фруктов, вываренные в том же меду. Детям должно понравиться. А мастеру Ли – ну, это уже как получится, на всех, если что, не угодишь. Зато этот ужин предполагал серьёзный разговор с мастером. Он первым должен узнать ту версию её истории, какую она сможет изложить уже сейчас. А там можно развить тему покупки инструментов, будущего экзамена и… личной жизни. Ей очень не хотелось уходить отсюда куда бы то ни было. Надёжный мужчина. Сильный. Спокойный. Даже если бы не протянулась между ними та незримая ниточка, всё равно не стоило бы такого упускать.

Она и не упустит. Но всему своё время.

– …А купец и говорит: «Госпожа моя, стоимость небесного коня ещё не значит, что эта вещь тоже родом из-под облаков», – женщина с запахом жасмина весело, в лицах пересказывала содержание своей беседы с персидским купцом. – А я ему и отвечаю…

Неизвестно, зачем, но милая гостья именно сегодня решила угостить их блюдами своей родины. Хань непривередливы в пище. Западные люди, видимо, тоже, но вкус у снеди совсем не такой, к какому он привык с детства. Не неприятный, нет. Просто необычный.

Зато мелкота в восторге. Ляншань аж пищит, дайте ему ещё медового печенья. Ванди рад привычной еде, а егоза Сяолан уже успела повыспросить у госпожи, как и из чего это делается. А сейчас дружно похихикивают над рассказом Янь – смеяться в голос в присутствии взрослых неприлично. А он-то что? Так и будет сидеть и внимать женщине бесстрастно, как статуя Будды? О каком бесстрастии может идти речь, когда от одного звука её голоса теплеет на душе?

Она знает уже достаточно слов, чтобы коротко рассказать о себе. Должно быть, пришло время первому узнать, кто она. Прежде всего мастера интересует именно это: кто она, какого сословия. Если знатная дама, то о ней придётся забыть, такая связь в империи запрещена. Хотя богатые купцы, бывает, женятся на бедных аристократках… Но он не богатый купец. На «цзяминь» она нисколько не похожа. Кланяться-то она кланяется, но видно, что это всего лишь маска. Согнуть её душу не получится ни у кого, это очень заметно. Значит, если не знатная дама, то «лянминь», из «добрых людей», податного сословия. Значит, ему ровня…

В первые дни, когда она ещё сидела больная в гостевой клети, запершись, чтобы никого не заразить, мастер отнёс сотнику Цзяну клинок собственной работы. Один из лучших, что даже на продажу не выставлял, а повесил на стену. Мол, что бы там ни было, гостья пока не способна ни объясниться, ни усвоить законы Поднебесной. Так пусть господин примет подарок от него. Мало ли, может, горячка унесёт её, как унесла его первую жену. Но Небо было милостиво, гостья выжила. Теперь осваивается в незнакомой стране… Неважно осваивается. Пусть она плохо говорит на языке хань, но и так видно, что мыслит она совсем по-другому. Хань тоже не подарок, они само послушание лишь с виду. Но если бы все поголовно принялись дотошно исполнять законы, империя развалилась бы уже через год. А госпожа действует так, словно для неё вовсе нет границы между законом и беззаконием. Надо же – взялась кольцами торговать, не узнав сперва, как это полагается делать…

Ладно. Что бы ни случилось, кем бы она ни оказалась, меч-дао сотнику он отдал не зря.

Если она знатная дама… Что ж. Всё будет зависеть уже от неё. У знатных дам, знаете ли, тоже капризы бывают, а он ей явно нравится. Если она ему ровня, то станет женой. Это непреложная истина. Уже будучи женой, она должна будет внимать его наставлениям, никуда не денется.

Мастер Ли и сам не заметил, как вступил в весёлую перепалку с гостьей, подловив на неправильном произношении. Женщина с запахом жасмина смеялась, веселились дети, и самому ему хотелось смеяться так же весело и беззаботно. Но всё хорошее заканчивается слишком быстро. Вечер обнял дом мастера алыми крыльями заката. Пора детворе отправляться спать. Ванди давно делил комнатку с Ляншанем, с тех самых пор, как выздоровел: негоже сыну, достигшему десяти лет, ночевать в одной комнате с матерью, словно несмышлёному младенцу.

– А ну бегом спать, чертенята, – мастер Ли сурово сдвинул брови. Обычно малышня при этом стихала и послушно разбредалась по своим лежанкам. Но сегодня он чем-то себя выдал. Глазастая мелочь и сейчас побрела спать, но хихикать не прекратила. Вот паршивцы… Притом сразу ясно, кто зачинщик безобразия. Ванди. Парень слишком умён для своего возраста и всё подмечает, любой пустяк.

Весь в мать.

– Не осуждайте его, мастер Ли, – ну, вот, и она туда же. – У нас намного меньше условностей, он привык не бояться выражать своё мнение.

– Даже если его мнение расходится с вашим? – спросил мастер.

– Все люди разные.

Да. Все люди разные. Иногда даже слишком.

Она сидела на персидской подушке, за невысоким столиком, уставленным опустевшими тарелками. Справа от него, на почётном месте. По тёплому времени кан[2] ещё не топили и не устилали поверх циновок одеялами. Можно было, сидя на нём, даже ощутить подобие прохлады, идущей от кирпичной кладки. Но мастер если что-то и чувствовал сейчас, то не удовольствие, а неловкость.

Он не знал, с чего начать разговор, способный определить его судьбу на многие годы вперёд. Хвала Небу, гостья это поняла и, едва Гу Инь прибрала со стола и оставила их одних, пришла ему на помощь.

– Вы хотели знать, кто я, – она не спрашивала – утверждала. – Я дочь кузнеца, мастер Ли. Я вдова купца. Давно уже, пять лет. Моих родителей убил мой же дядя. Я беглянка, потому что отомстила ему, и нас с сыном поклялись извести. Вот, собственно, вся история. Без подробностей, потому что ещё не знаю всех нужных слов.

– Больше пока и не надо, – мастер почувствовал себя так, словно прилёг отдохнуть после целого дня тяжёлой работы в кузнице. Дочь кузнеца! Это главное, что ему было нужно о ней знать. – Но почему в вашей семье произошёл такой разлад? Неужели… из-за денег? Ваш отец был богат?

– Не сказала бы. Просто… он был великим мастером. Такое богатство вызывает у негодяев двойную зависть, ведь его не украдёшь.

– Он успел передать своё искусство сыну?

– У меня нет ни братьев, ни сестёр. Но отец учил меня. Должно быть, чтобы я научила своего сына, когда он вырастет, – она мягко улыбнулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Я как раз хотела попросить вас помочь мне в этом. Прошу, не обижайтесь.

– Что вы, – облегчение прорвалось радостной улыбкой. – Чем я могу вам помочь?

– Скажите, у кого я могла бы купить кузнечные инструменты?

– Для сына?

– Для себя.

– Зачем это вам? Я сам могу учить Ванди. Он почтительный сын и талантливый ученик.

– Мне… не столько учить моего мальчика, сколько… – она так очаровательно смутилась, что мастер нетерпеливо ёрзнул на циновке. – Я сама могу быть мастером. Я докажу. У нас ученик сдаёт экзамен, и я готова. Мне только нужны инструменты, скромное место в кузнице и время, чтобы сделать два… две безупречные вещи.

– Я всё никак не могу понять, зачем это вам? – недоумевал мастер.

– Кто я? – она снова устремила на него взгляд своих бледно-голубых глаз. – Кто я, мастер Ли? У меня здесь даже законного имени нет. Нет права покупать и продавать недвижимость без поручителя. Меня нет в документах. Меня нет для закона. Если кто-то меня убьёт, ему за это ничего не будет. Заплатит штраф в казну за нарушение порядка, и всё. Словно собаку пришибли. А звание мастера, пусть низшего разряда, даст мне имя, права и уверенность в будущем сына. Вот что для меня это значит, мастер Ли.

Ну, что за женщина… Всё у неё слишком сложно делается, не по-людски.

– Дорогая моя, – он постарался, чтобы его голос не дрожал так предательски. – Милая моя госпожа, всё это вы можете получить, став моей женой.

Сказал – и ощутил укол страха. А вдруг откажет? Нет, положительно, он ведёт себя, как безусый юнец, забывший, что на свете существуют свахи, способные подобрать ему достойную супругу… Но он не мог ошибиться. Женщина с запахом жасмина всегда смотрела на него с приязнью и тихой грустью, с какой вдовы оценивают свободных мужчин. Только сейчас мастер понял одну непреложную истину: даже если милая гостья происходит из знатной семьи, она будет продолжать лгать, называясь простолюдинкой. Чтобы остаться с ним. На всю жизнь.