Крик

– Откровенно говоря, Федоровна, мне с этим ГОКом не хочется связываться. Уже потому, что его усиленно проталкивал Охлобыстин.

– Ну и не связывайся. Выслушай внимательно и скажи важно, но вежливо, что изучим ваше предложение. И подумаем. И будем думать до решения суда. Ну а сейчас, все-таки сходи к Елину, уважь старика. Уж очень он был напуган. Если ты к нему не придешь, я уверена, он слова не скажет, но, боюсь, после этого он со страху умрет. Не обижай старика – подымись. От тебя не убудет.

22

Я поднялась к кабинету Елина. Он вышел из-за стола, и с протянутой рукой, с улыбкой, мне навстречу.

– Я вас просил прийти, Вероника Николаевна, в связи с давешним разговором по поводу Ленского ГОКа.

– Они подготовили соответствующие документы? – спрашиваю я, и сама себе удивляюсь, как мало нужно, чтобы стать важной птицей. Просто нужно иметь деньги.

– Конечно, конечно, я их сейчас приглашу.

И не успел он закончить, как в дверях появился тот самый ГОК в составе двух человек.

– Генеральный директор, – представился один.

– Финансовый директор, – представился другой.

Они положили папку на стол, и генеральный директор стал подробно объяснять, какие у них сейчас трудности и зачем им нужны денежные средства.

Я важно слушаю, и изредка поглядываю на Елина. Если эти ребята с ГОКа меня не знают, то он-то ведь отлично понимает, что я из себя представляю. Но он сидит спокойно, поглядывая изредка то на меня, то на ГОКовцев. Сразу видна школа.

Генеральный закончил и спрашивает, есть у меня вопросы.

Я не стала притворяться, хотя по его объяснениям и могла задать общие, ничего не значащие вопросы. Я же в течении нескольких лет присутствовала на этих встречах, и что говорить и какие вопросы задавать, освоила.

– Я думаю, что сейчас вопросы преждевременны. Вот экономическое управление даст свое заключение, тогда и поговорим.

ГОКовцы встали, откланялись и вышли. Я говорю Елину:

– Ну, как я провела встречу?

Он улыбается. Но ответил важно и серьезно.

– Вероника Николаевна, это хорошо, что мы с вами отлично друг друга понимаем. Встречу вы провели достаточно уверено. И достойно. У них никаких сомнений ваша компетентность не вызвала. Спасибо вам.

– Какие могут быть сомнения, когда очень хочется денег. Тут и мартышку за гуру примешь.

Он рассмеялся.

– Еще раз, спасибо. Мне Елена Федоровна рассказала про ваш здравый смысл и порядочность. Я и сам в этом убеждаюсь. Думаю, вы на меня не в обиде за тот случай с Охлобыстиным. Мы, несомненно, рассмотрим заявку ГОКа, сделаем заключение. А там видно будет.

Видно было, что случай с Охлобыстиным сильно и напугал и впечатлил Елина. Вижу что он уже и сам не испытывает большого желания запускать этот проект. Тем более, что, на мой взгляд, основным закоперщиком все-таки был Охлобыстин. И опять сама себе удивилась, за грамотность рассуждений и выводов.

23

Прошел срок исполнения векселя банка «Митроль», а от них на все письма Юрика не пришло ни одного ответа. Я посоветовалась с Федоровной, что делать.

– А они нам и не ответят. – сказала она. – Сообщить, что по вашему указанию суммы долга были переведена этим двум фирмам, они боятся. Ведь ты после этого должна сразу же обратиться в прокуратуру с заявлением. У них это не получилось, и они дрожат от страха. К тому же они знают, что по твоей фирме работает бригада Бажова. Еще и Охлобыстина арестовали. Они тебе не ответят. Но платить явно не хотят, может, и средств не имеют. Ведь неизвестно, на каких, так сказать, личных условиях, давал им эти деньги хозяин. Может, эти деньги предназначались не только им. Ну, обыкновенный распил. Конечно, если бы был хозяин, он сумел бы найти выход. Так что ответа не жди.

– Может Чайке позвонить?

– Разве она тебе по телефону даст команду?

– А если мне слетать на Кипр, поговорить? Сумма немалая, девятьсот миллионов. Боюсь я, Федоровна.

– А тебя следствие отпустит?

– Не знаю.

– А что, спроси. Ты же свидетель.

Я посоветовалась с Алькой. Та мгновенно загорелась.

– Летим. Только и я с тобой. Я тебя одну не отпущу. А между прочим, это даже будет тест на то, что они собираются с нами делать. Если не отпустят, значит остаются сомнения. Я позвоню Бажову.

К вечеру Алька позвонила и сказала, что Бажов просит нас прийти к нему завтра, в первой половине дня.

Мы встретились с Алькой в бюро пропусков на Техническом и, пока нам выписывали пропуск, она все твердила, что мы летим вдвоем.

– Одну я тебя не отпущу. Двоих не пристукнут, потому что шуму будет много. А одна еще может нечаянно под машину попасть. Поняла?

– Да поняла, поняла.

К нам спустился Новиков. И провел к кабинету Бажова. Тот вышел из-за стола нам навстречу, широко улыбаясь.

– До чего же вы хорошо смотритесь, девчонки. Все-таки я думаю, что в отношении вас был какой-то спецнабор у НК. И я их отлично понимаю. При их структуре, когда им действительно все равно, кто генеральный директор, значительно целесообразнее иметь на этих должностях красивых женщин.

– Вы что имеете в виду, Захар Николаевич? – улыбается Алька.

– Имею, но только одно. Мне на сердце веселей, когда смотрю на вас. Говорю совершенно искренне. Ну, пожалуйста, – он указал на кресла.

– Захар Николаевич, – начала я. – Мне нужно решить с вице-президентом, что мне делать с векселем на большую сумму. Кстати, вы же знаете, эту историю. Это вексель к банку «Митроль» на девятьсот миллионов. Помните, у Алексеева?

– Помню, помню, как забыть. Натерпелись вы тогда страху.

– До сих пор коленки дрожат. Спасибо вам и Новикову, не знаю, что со мной было бы.

– А что было бы? Отлупили бы вы Алексеева, как адвоката Шныря. Тем и закончилось бы. До сих пор жалею, что Павел вас остановил.

– Вам лишь бы посмеяться над бедными женщинами.

– Это вы-то бедные! И это вы говорите следаку, который проверял ваши доходы.

– Так ведь счетов в заграничных банках, вилл в Испании или во Франции, вы у нас не обнаружили.

– А мы и не искали, – смеется он. – Ну, а по этому векселю. По-моему Новиков что-то там проверял. Подлинник ведь у нас.

– Вот, вот. А у нас сроки подходят. Надо меры принимать.

Бажов позвонил Новикову. И когда тот вошел, спросил:

– Павел, как там по векселю банка «Митроль»?

– Мы запросили у них документы. Они ответили, что все идет в обычном порядке, они, мол, с фирмой и НК будут урегулировать этот вопрос. Про остальное ни слова. Ну, я не стал настаивать.

– А что толку, настаивать? Ответят, что ничего не было. А что за материал был у Алексеева, мы не знаем. А у того лишний раз не спросишь – очень большой начальник.

– Вот я и не стал.

– Ладно про это. Вот две красивые девчонки просятся в командировку на Кипр.

– Они свидетели, Захар Николаевич. Мы не может им отказать.

– А что у вас к вице-президенту? – спросил Бажов Альку.

– Несколько вопросов. У нас сейчас легкий бардак. Вы же знаете, руководство НК в двух лицах. Одно в Москве, другое в Лондоне. И друг с другом не ладят.

– Никак не поделят кому, где и сколько воровать.

– Ну вы и скажете, – говорю я.

– Шучу, шучу. Хотя, сколько мы взяли ваших в последние месяцы. Не могут удержаться: хозяин в отлучке, они и расшалились. Ну, ладно о грустном. На сколько летите?

– Дня на три – четыре, – говорю я.

– Ну что же, у нас возражений нет.

24

Когда мы вышли и отошли уже на значительное расстояние, Алька мне говорит:

– Все-таки этот Бажов – прирожденный следователь.

– С чего ты это взяла?

– А ты заметила его замечания по поводу нашей внешности и достоинств? А главное это его – как это вашему руководству удалось собрать в одной НК столько красивых руководителей фирм.

– У меня, с моей заячьей натурой, холодок пробежал, –согласилась я с ней.

– Вот-вот. Он спинным мозгом чувствует, что в этом что-то есть. А вообще он мне нравится. Люблю умных мужиков. С некоторых пор даже больше чем красивых. Вот, например твой Антонио Вега. У меня на Кипре, когда ты удрала, была даже мысль затащить его в постель – высокий, симпатичный. На него наши генеральные из провинции поглядывали с большущим интересом. Не я одна.

– И что же тебе помешало?

– Как что. Ты. Думаю, ну как я буду с Верунчиком после этого общаться. Искренность пропадет.

– Так у меня с ним могло и не быть ничего. Если бы не этот безумный прилет.

– Ну и второе, конечно, присутствовало. Вдруг он упрется. Я же видела, как он на тебя смотрит. И после этого с ним тоже искренность пропала бы. И непринужденность. Что бы он обо мне думал? Он не тот мужик, которому это все равно. Он как-то основательно подходит к выбору женщин. Вот Володька Макаровский – тот другой. С ним было все просто. Пообщались, и идем дальше той же самой дорогой. Рядом. Хотя тоже умный мужик, но по-другому.

Кипр

На Кипр, на всякий случай, мы вылетели без принятого в НК предупреждения. До отеля добирались самостоятельно, на местном такси. Думали, что на входе придется звонить о прибытии, но охрана нас узнала и пропустила не глядя, как обычно. Чайку застали в кабинете. Увидев нас, вышла из-за стола, и с радостными восклицаниями пошла нам навстречу.

– Девочки мои, красотулечки вы мои, какими судьбами. Боже мой, несмотря на разные тут слухи, цветете, как майские розы и даже еще краше. Мне кажется, все эти невзгоды, страхи и суета вам только на пользу. Ну несомненно стали чуть строже, во взгляде озабоченность, но такая умная и интригующая.

Она бросилась нас обнимать, и видим, чуть ли не прослезилась. И все это искренне и непосредственно. Мы с Алькой, откровенно говоря, такой встречи не ожидали.

– Ну, вы тоже очень даже хорошо выглядите, только вот несмотря на курортный сезон, что-то слабо загорели, – говорит Алька.

Чайка только махнула рукой.

– Садитесь, садитесь. А почему не известили надлежащим образом, как говорит охрана?

– Решили, так будет спокойнее.

Она внимательно смотрит на нас, усмехнулась и согласно кивнула головой.

– На девушек, решивших все-таки выйти замуж за грека или турка на худой конец, вы не похожи. Тогда какие заботы? Пока мы в кабинете выкладывайте, потом поедем в кафе, поговорим.

– У меня такая забота, Полина Ивановна, – начала я. – По поводу векселя к банку «Митроль» на девятьсот миллионов. Сроки погашения прошли. Никто не подает никаких знаков, как с ним поступить. С этим векселем была такая интересная история. Но это потом.

– Скажу тебе сразу, как старый бухгалтер, не отходя от кассы. Подавай в суд иск о принудительном взыскании. Пусть вертится само собой. В соответствии с законом.

– У меня тогда все. Подробности, если хотите…

– Это ты правильно, если хотите. Верунька, мне и докладывали, и сама вижу – ты уже научилась работать самостоятельно.

– А у тебя? – говорит она Альке.

– Я с ней.

– Все понятно. Сделаем так, девочки. Сейчас поедем с вами, попьем кофе, а можем еще чего. И поболтаем. Здесь слишком душно.

Она обвела руками помещение.

Когда вышли на улицу, Чайка подошла к своему БМВ и говорит Альке:

– Поедем без водителя. Садись, Алевтина, за руль. Помню, ты хорошо водишь. А ты чего не учишься? – говорит мне.

Мы уселись, и она говорит Альке:

– Помнишь, мы с тобой в кафе ездили, за гавань. Поехали туда.

– Уже научилась, – говорю я. – Алька так меня дрессировала, просто жуть. Но вожу сейчас почти как Шумахер в детстве.

– А ты какую купила?

– Это еще отца старая «копейка». А то он уже на здоровье жаловаться стал.

– Кстати, – говорит Чайка. – Как все кончилось в прошлый раз, когда ты к нему помчалась?

– Хорошо, что быстро приехала. Он еще неделю был в больнице. А со Степкой некому. И сейчас не очень. Вот за рулем уже сама, на дачу и в магазины.

Алька быстро докатила нас до кафешки, которая мне показалась знакомой. Постройка одноэтажная, вся в зелени плюща и виноградных плетей. Хорошо, все-таки, на юге. И мы уселись за столики. И тут я вспомнила, что в этом кафе была с Олегом.

– Ну, слава богу, одни, – развела руками с усмешкой Чайка.

– И вас тоже слушают, – смеется Алька.

– Меня больше, чем других. Ведь все деньги через меня. Надоело все это, и страхи, и суета, и подозрительность.

– А взяли бы, как мы, и вернулись, – вдруг говорит Алька. – Все спокойнее. Правда, может быть, при прилете вас на час другой в обезьянник, как адвокаты нас пугали. Помните, как они о ментовской норме: двое на одну по полчаса, чтобы без ущерба для здоровья. Они, мол, знают, как это делать. Вот посмотрите на нас с Верунькой. Никаких повреждений, кроме наслаждений.

И мы дружно начали хохотать.

– Помню, помню как Деревянченко вас пугал. А ты еще соглашалась на ментов, потому что они медкомиссию регулярно проходят, а с бомжами наотрез, они не умываются. Только вот ради чего возвращаться?

– Как ради чего? Оттрахают по ментовской норме. Никаких повреждений кроме наслаждений.

– Только если ради этого, – смеется Чайка. И спрашивает: – У вас новости имеются какие-либо?

– Лично у нас ничего нового. Уже больше месяца не вызывают, будто и забыли про нас, – говорю я. – Вот только у меня был конфликт по поводу векселя, – и я рассказала ей, как все происходило.

– И после этого все затихло?

– Все тихо. Я поинтересовалась у следователя. Ведь подлинник векселя у них. Будут ли какие-нибудь вопросы? Они ответили, что банк им ответил, что у них никаких проблем, вопрос банк будет решать в установленном порядке.

– Я про то и говорю. Этот банк ментовской, так его хозяин назвал. Деньги он им дал, как он сказал, на развитие. Потом, говорит, с ними что-нибудь придумаем. Найдем схему. У нас такое бывало не раз. И он, конечно, решил бы этот вопрос. Но только он. Сама решать этот вопрос я не хочу. Помнишь, Верунька, этот случай с «Юганью»? Хорошо, что ты вовремя проявила твердость и благоразумие. Сейчас руководству двуглавому доверять нельзя. Каждый решает свои личные вопросы за счет НК. И не всегда законным путем. Те, кто в Лондоне в какой-то степени вне опасности, до них все-таки не доберутся. А вот московское руководство, помяните мое слово, будут брать, а главное – за дело, зарываться стали без хозяина. Кстати, что там у вас говорят об Охлобыстине?

– Вроде влип с каким-то фондом, с обналичкой. Это то, что мы знаем, – сказала Алька.

–У него там ряд таких эпизодов. Наверное, за ним следили. Говорят, он тебя обидел, Верунчик.

– И до Кипра дошло. И до Лондона, наверное, дошло.

– Дошло и до Лондона, – смеется Чайка. – А так вот, не обижай наших девочек. Привыкли к безответственности.

– Уж не считают ли и на Кипре и в Лондоне, что по моей протекции Охлобыстин в Тишину отправился отдыхать? – я и правда, была слегка встревожена.

– Верунчик, не волнуйся. Ты везде оставила хорошую память. И это не забывают. «А это девочка из НК, которая грека и Шныря по фэйсу»

– Полина Ивановна, – вдруг спросила Алька. – Вот вы не обижаетесь на нас, что мы не стали показывать по схеме этих адвокатов? Но ведь это действительно – самоубийство.

– Я согласна с вами. Вы, в конце концов, должны о себе думать в первую очередь. У вас дети, семьи. Какие тут могут быть претензии? А адвокаты сразу выстроили эту схему, и заверили, что они сумеют добиться такой общей картины, что виноватых совсем не будет. Но вижу, что у них это не получается, что их концепция провалилась. И я Деревянченко прямо об этом сказала. А он отвечает, что ничего не провалилось, это пока следствие. Мы свое возьмем в суде. И что я им могу ответить? Суда ведь еще не было. А вдруг, все перевернется. Мне им и ответить нечего. Да и отвечать поздно. Потому что они в этой концепции уверили остальное руководство. Эту версию подхватили все западные и наши СМИ. А сколько уже генеральных арестовали, и еще арестуют? Но у них ответ прост – это все репрессии в отношении НК. Просто рев стоит.

– Алька называет этот рев «мудовыми рыданиями».

– Очень верно, – смеется Чайка.

– Так что, теперь уже ничего сделать нельзя? – спрашиваю я.

– Мы все меры, которые возможны, пробуем. В том числе и деньги, конечно. Адвокаты нас уверяли, что у них наверху все схвачено: в Прокуратуре, в МВД. Говорю, а чего же у вас ничего не получается? Отвечают, что, мол, создана бригада для расследования дел НК, в бригаду набрали молодых следователей из провинции, они их деревенскими называют. А бригадиром назначили старого матерого волка, который за всю жизнь ни рубля не взял. У него репутация такая. И никак они не найдут к ним подхода. А этот бригадир подчиняется только генеральному. И тому, кто на самом верху. Если бы, говорят, это были старые московские следователи, с которыми мы не одну бутылку когда-то распили, мы бы все сделали. А к этим деревенским не подступись. Они привыкли в деревне за шматок сала и десяток яиц дела прекращать, им большие деньги незнакомы. Они от них шарахаются.

– Деревенские, а работать умеют, – говорит Алька. Вон как наших генеральных с обналичкой распетушили. Пачками в Тишину лезут.

– С обналичкой круто промахнулись. Думали, как лучше, а получилось – просто ужасно. И остановить невозможно из Лондона. Генеральные, как стервятники, бросились дружно воровать.

– А международная общественность, Госдепартамент, Европарламент?

– Ничего в сложившейся ситуации не получается. Если не дунет теплый ветер с самого верха. Ну, тут уж вопрос политики. Это действительно, политика. Ведь всему миру ясно, что наш хозяин вор. И все олигархи – воры. И вот впервые вора пытаются привлечь, и уже арестовали и… вдруг освобождают. Освобождают под нажимом Госдепартамента и Европарламента. И местных либералов. И каково тогда лицо руководства страны в глазах народа? Дерьмо, и ничего более. И я, как гражданка своей страны, понимаю это. Самый лучший выход из положения, по-моему, был бы такой, как это делается в цивилизованных странах. Там ведь ворует не меньше чем у нас, но грамотно. Олигарх признает себя виновным и просит прощения у всей страны, помните у японцев и корейцев? Ручки сложат как голубки и поклоны бьют. И с чувством выполненного долга идут в тюрягу. А из фирмы почти никого не сажают.

– У нас же полный разгром.

– Вот-вот. Нашему хозяину следовало признать себя виновным и на какое-то время переместиться в тюрьму, для разнообразия, подумать о жизни. Ему бы много не дали. И досрочно освободили – с чистой совестью вышел бы. И опять за дело. Причем из руководства почти никого бы не тронули. Мне ведь и сейчас говорят, возвращайтесь, мы вас не тронем. И фирма действовала бы нормально, ну доходы были бы меньше. Ну и что? Ведь у нас открытое акционерное общество. А хозяин – лишь президент. Вышел бы раньше, ну как там у них это называется?

– По УДО, – подсказывает Алька.

– Вот именно, по этому самому УДО. А он уперся, как баран. Ведь это только либералам нашим, да Госдепартаменту и Европарламенту что-то тут непонятно. Народ спинным мозгом чувствует, что он вор. Как говорил один умный человек в глубокой древности: не может олигарх, как тот верблюд, пройти сквозь игольное ушко. Не может.

– А я тебе что говорила? – молвила Алька.

– И вот что я вам еще скажу. Ведь Журавлев сразу был готов признать себя виновным. Он же знающий и умный человек и сразу все оценил, когда следствие предъявило ему доказательства.

– А при чем тут Журавлев? – переспросила я.

– Как, при чем? – удивилась Алька. – Их же вместе привлекают. Они идут как сообщники. Ты что, не в курсе?

– Ну я знаю, что Журавлев тоже арестован, но он же председатель нашего банка. Я думала у них, у каждого свое. А про него уже все и забыли. И журналюги что-то не очень. И адвокаты его не кричат.

– Он порядочный и умный человек, – продолжала Чайка. – И он дал указание своим адвокатам не позорится и не пиариться. Но они вместе с хозяином идут, и он вынужден его поддерживать. Хотя я знаю, что если бы не хозяин, он давно бы признал себя виновным. И глядишь, получил бы небольшой срок. А так, из солидарности… Они же вместе когда-то начинали. И у нас здесь, у многих, мнение, что хозяину надо бы повиниться. Тогда и многие были бы целы. И вот скажи я сейчас своим, что это самый лучший вариант. Тут же проклянут, а еще и придушат. А вы говорите – возвращайтесь. Поэтому я думаю, что после суда я, пожалуй, уйду. При любом раскладе.

Мы, под впечатлением ее неожиданных признаний, притихли и молча смотрим на нее, да смущенно переглядываемся.

Вдруг она оживилась и спрашивает, как там Антонио Вега и разрешают ли нам видеться с ним?

Мы с Алькой переглянулись и решили, что врать не стоит. И кивнули вместе.

– У нас здесь очень большие непонятки, почему он вернулся. Зачем это ему нужно? В любом случае он много теряет. Вы ничего про это не знаете?

– Ничего, – уверено говорит Алька. – Сам он молчит об этом, мы не упорствуем, это же, в конечном счете, очень личное.

– А у нас безопасность пришла к выводу, что он это сделал из-за женщины.

– Не может быть. Из-за женщин в наше время такие глупости никто не совершает, – говорит Алька. – Да и из-за какой женщины? Хотелось бы на это чудо посмотреть.

Я сразу вспомнила, как мне Федоровна говорила про слухи в ЦБК по этому поводу. Сижу ни жива, ни мертва. Как им это стало известно? Чайка достает из своей сумочки маленькое зеркальце и подает его Альке.

– Смотри.

– Чего смотреть? – говорит Алька. Но в зеркальце глянула.

– Вот из-за этой прелестной рожицы и вернулся Антонио в суровую Россию.

– Вы что, смеетесь, Полина Ивановна? – воскликнули мы с Алькой одновременно.

– Алевтина, это, конечно, чудесно. В тебя можно влюбиться и на всю жизнь. Но будь, пожалуйста, осторожнее.

– Но откуда это у вас? – удивилась теперь уже и я.

– Какие-то люди, вроде иностранцы, видели вот ее, – показывает Чайка на Альку, – в ресторане, в подмосковном, с Антонио, на его дне рождения. Мы проверили у себя в кадрах – действительно, у него тогда был день рождения.

– Да как же так?

– Тебя засекли, когда ты там пела с эстрады. Тебя даже сфотографировали. Говорят, блестяще пела. Зал ревел. А потом врезала очень лихо какому-то иностранцу по фэйсу. Эти иностранцы тебя называли красной бестией.

– Не может быть, – говорю я.

– Слушайте дальше. Наша безопасность проверила последние звонки Антонио. Он чаще всего по телефону говорил, Алька, с тобой. И перед отлетом говорил несколько раз с тобой. У наших безумцев сложилась версия, что это ты, Алька, так воздействовала на него, что он потерял голову и белым лебедем полетел к тебе в эту страшную Россию навстречу своей погибели. Вот так-то, красавица ты наша. И я, Алька, боюсь. У них же тараканы в голове. Они везде и во всех ищут предателей. Поэтому сейчас, прямо отсюда, в аэропорт. Ну а я что-нибудь придумаю, если спросят.

– Но это же неправда, – говорю я. – Это неправда.

Алька под столом как врежет мне по ноге.

– Правда или неправда, уже даже и значения не имеет. У них же тараканы в голове. Они же за те деньги, которые сейчас хапают, стараются доказать, что что-то сделали. И вот, пожалуйста: вычислили предателя. Здесь, сейчас, особенно в связи с последними арестами генеральных, ни с кем нельзя нормально поговорить. Одно неосторожное слово, и ты на подозрении. А трезво думать никто не умеет, а кто умеет, не хочет. Определен враг – правительство России, и даже не все правительство, а конкретно президент. Любое нормальное высказывание в отношении дела встречается враждебно. Здесь даже говорить нормально опасно. Вот с вами поговорила и легче стало. Так что, девочки, сейчас срочно в аэропорт, к московскому рейсу.

Алька довезла нас до аэропорта. Чайка не стала вызывать водителя и сказала, что доберется сама, не торопясь –тут не московское движение. Мы стояли около автомашины. И вдруг она, чуть ли не со слезами на глазах, обняла нас. Растрогалась.

– Может, больше и не увидимся, девочки. В Россию я не вернусь в ближайшие годы – это точно. Да и ваши судьбы, пожалуй, посложнее, чем у меня. Не поминайте лихом, как говорится. Вот что еще, девчонки. Деревянченко и его адвокаты занимаются дочками НК, а самим хозяином Падалка и другие адвокаты, но они, конечно, в связке. И вот те адвокаты сообщили, что дело со дня на день передается в суд. Это дело по хозяину. А вот генеральных директоров будут судить отдельно. Когда дело поступит в суд, пока неизвестно.

Кипр, Чайка

Девочки вышли из машины. И вдруг вижу, что застыли как в столбняке, уставившись в сторону аэровокзала.

Я тоже вышла из машины и, бог ты мой, вижу, как к нам не спеша идет сам вице-президент НК по безопасности господин Лобов. Надо ли говорить, что я была и в изумлении и в тревоге. Я опередила девочек и сделала пару шагов ему навстречу.

– Какими судьбами! Тебе же вроде английский лондонский суд, самый справедливый в мире, не разрешал покидать пределы Англии.