Одиночество зверя

– О чём вы говорите? – заинтересовалась Елена Николаевна. – Анечка, какой миф? Лично я ничего не слышала о строительной компании. То есть, я читала, что Игорь занимался строительством в Новосибирске, но никогда не слышала об увольнении из-за Покровского.

– Видимо, мифы обо мне распространяются исключительно в адвокатской среде, – решил в свою очередь съязвить президент.

– Дело не в мифах, – устало оправдалась Корсунская, – а в принципе. Он с самого начала занял позицию хозяина, а ты – его подчинённого-подопечного.

– Тоже мне – анархистка. У всех людей есть начальники.

– Кроме президента, – уточнила учительница.

– Президент тоже не всевластен.

– Но ему ведь никто не отдаёт распоряжений? – настаивала Елена Николаевна.

– Нет, но он ведь не может делать всё, что ему заблагорассудится. Свобода его воли ограничена законом. Спросите вот у юриста.

– Ограничена, только законы пишутся в угоду президенту, а не обществу, – политически заострила вопрос Анечка.

– Ты прямо с предвыборной речью выступаешь, – не удержался Саранцев.

– Да, выступаю. А ты можешь мне возразить?

– Конечно, могу. Конституция принята до Покровского. Много ты знаешь законов и указов, нарушающих её?

– Насколько мне известно, Конституционный суд без работы не сидит.

– Вот именно. И сотнями принимает решения в пользу граждан против государства. С одной стороны, это плохо характеризует качество отечественного нормотворчества, с другой – свидетельствует о торжестве закона.

– Не забывай – я всё же адвокат и не рискнула бы говорить о торжестве закона в Российской Федерации. И вообще – речь не о законности или беззакониях, хотя миллионы людей действительно не имеют возможности легально противостоять бесчинствам маленьких и больших начальников – в том числе и потому, что эти начальники ходят с прокурорами и судьями на охоту, а делать гадости приятелям в России не принято. Думаю, ты и без меня прекрасно всё понимаешь. Вся система в целом перевёрнута с ног на голову – каждый человек на своём месте зависит от вышестоящего, а тот, в свою очередь, от ещё более вышестоящего. Вы на пару с генералом усердно воздвигаете властную вертикаль, исходя из убеждения, что люди не способны обеспечить свои интересы самостоятельно и нуждаются якобы в защите доброго царя. С моей точки зрения эта ваша идеология – полная чепуха, не способная привести к иному результату, кроме очередной катастрофы, которыми заканчивались все предыдущие властные вертикали. И не только в России, но и во всём мире.

– Ты ведь сама рассказала о совместных охотах начальников разного уровня с судьями и прокурорами. Как ты предлагаешь простым людям решать с ними свои дела? Найти тайные ходы и тоже принять участие в охотах? Такими возможностями располагают единицы.

– Конечно, нет. Разумеется, в одну минуту и даже в один год такие проблемы не решаются, но вы не только не решаете их, а уверенно движетесь строго в обратном направлении. Ты ведь не маленький мальчик, и прекрасно знаешь: ткни любой регион и выяснится, например, что туда летают только две авиакомпании, и обе контролируются либо самим губернатором, либо его родственниками и друзьями, которые устанавливают фантастические тарифы и в ус не дуют, разрушая транспортную сеть государства. А Москва благосклонно взирает на них, всё видит и понимает, но ничего не делает. Во-первых, потому что действует средневековая система кормления, во-вторых – нужно копить компромат на губернатора, чтобы быстро и без хлопот его свалить, если он перестанет Москву устраивать. И так в каждом углу, в каждом городе, в каждом селе, на каждом уровне кто-то что-то контролирует и держит всех нижестоящих за горло, а его самого подвешивают за шею сверху.

– Боюсь, ты не обладаешь приоритетом на открытие коррупции в России.

– Конечно, не обладаю. Но почему вы ничего не делаете для её преодоления?

– Мы?

– Да, вы!

– Ты всерьёз считаешь партию власти единственным интересантом сохранения коррупции?

– А ты всерьёз считаешь её виновником весь народ?

– Хорошо, давай представим фантастическую картину, – снизил тон Саранцев. – Скажем, с завтрашнего дня коррупция полностью уходит в прошлое. Нарушители правил автомобильного движения теперь должны платить за допущенные нарушения вдвое больше и терять время на оформление протоколов. По-твоему, все они придут в восторг от новых перспектив? Сомневаюсь.

– Они уж точно не поднимут бунт протеста. И, кстати, давно не мешает упростить бланк – пяти минут на оформление вполне достаточно.

– То есть, с завтрашнего дня коррупцию отменять всё же не стоит?

– Не надо перетолковывать мои слова.

– Ладно, поднимемся по лестнице приоритетов в том же направлении. Тебе доводилось встречать оценки коррупции в жилищном строительстве? Чуть не до тридцати процентов конечной стоимости доходят.

– Приходилось. Предлагаешь и здесь взятки не отменять?

– Нет, пока предлагаю только задуматься: если произошло чудесное избавление от мздоимства в один день, да ещё и монополизм разом побеждён по всей стране, то жильё дешевеет процентов на тридцать.

– А ты против?

– Я – нет. Как и те, кто намерен жильё приобрести. А вот владельцам собственных квартир и домов радоваться не придётся – они на треть беднеют. И в обозримом будущем не смогут реализовать своё имущество с прибылью. По-твоему, они обрадуются?

– Нет.

– Вот именно.

– Ты доказываешь мне необходимость сбережения коррупции ради общественного спокойствия?

– Я описываю тебе положение дел. Повальное земное счастье не наступит в любом случае – всегда останутся миллионы недовольных.

– То есть, ты не хочешь стать победителем векового общественного зла?

– Хочу. Но действовать следует взвешенно и осторожно. И уж точно – без лишней спешки.

– И поэтому вы двое, дружно взявшись за руки и бодро улыбаясь, твёрдой поступью ведёте страну в пропасть?

– И в какую же, по-твоему, сторону нам следует двигаться вместо той, в которую мы сейчас движемся?

– Ты всё прекрасно понимаешь.

– Мы ходим по кругу. Я не могу развести руками все проблемы всех граждан России. Но я могу навести порядок в вопросах, которыми занимаюсь лично, начиная сверху.

– И где же ты навёл порядок за четыре года?

– Ты тоже всё прекрасно понимаешь, как и я.

– Нет, не понимаю. Расскажи мне.

– Понимаешь, понимаешь. Не притворяйся. Государственные службы работают эффективней, коррупция медленно, но снижается, экономика переживает трудные времена, но не катастрофу, и имеет очевидные шансы на оздоровление.

– Ты все свои успехи вычитал в официальных статистических сводках на своём столе?

– А ты не видишь никаких изменений к лучшему и талдычишь только о непрестанных ужасах. Мол, весь бюджет до копейки разворовывается, все чиновники – уголовные преступники, вся полиция работает на них. При этом подавляющее большинство людей просто живут и работают, а не борются с какими-нибудь начальниками или другими преступниками. И возможностей людям заработать деньги становится больше, а не меньше.

– Стране нужно изменение в главном – в смене пирамиды сатрапов на демократию, а именно здесь ничего и не меняется. Парламент без реальной оппозиции – только смешная ширма, и никто уже давно в него не верит. Посмотри настоящие социологические исследования.

– Я много разного читаю и могу тебя спросить: реальная оппозиция – только та, которая собирается после прихода к власти крушить направо и налево, посадить в тюрьму президента вместе с премьером и стратегически переориентировать внешнюю политику? Назови мне хоть одну демократическую страну, где такая оппозиция есть в парламенте.

– Таких демократических стран, разумеется, нет. А вот диктатур – сколько угодно.

– При диктатуре вы сидели бы в тюрьмах. Во всяком случае, уж точно не ходили бы по митингам.

– Во-первых, люди уже давно сидят, во-вторых – у вас с Покровским, надо думать, ещё имеются планы на будущее.

– Ребята, я прошу, успокойтесь, – попыталась прервать дуэль учительница. – Аня, честное слово, ты слишком увлекаешься. И ты несправедлива к Игорю.

– Елена Николаевна, не надо бросаться на его защиту, – быстро отозвалась Корсунская. – Он не попал в беду, а сам выбрал себе жизнь и сам несёт за неё ответственность. Если власть нельзя сменить посредством выборов, она в конце концов сменится через большую кровь и нам всем расплачиваться.

– Анечка, ты слишком горячишься. Я же говорила тебе – ничего ужасного не происходит.

– Елена Николаевна, вам просто кажется. Страна ведь не заканчивается за МКАДом. Даже по привокзальным станциям метро заметно – из области на работу в Москву народа приезжает едва ли не в несколько больше, чем в советские времена. А тем кто далеко от Москвы живёт, куда приезжать? Про свободу я вообще молчу: выборы утратили всякий практический смысл и вернулись к стадии коммунистического спектакля, только теперь даже за явку власть уже не борется. Проголосуют десять процентов избирателей, пять или один – выборы всё равно состоялись.

– Да, как и в любой демократической стране, – хмуро парировал Саранцев.

– В демократических странах есть оппозиция, за которую недовольные властью могут проголосовать, а в России последней возможностью продемонстрировать власти протест оставалась низкая явка с последующим срывом выборов.

– И что дальше?

– Что дальше?

– Дальше ведь всё равно новые выборы, и в них тоже примут участие не идеальные во всех отношениях кандидаты, а обыкновенные живые люди со всеми их человеческими недостатками. И если они тоже не состоятся – то за ними опять будут выборы, и всё это время у власти будут оставаться те же самые люди, против которых избиратели вроде бы высказывают протест посредством неявки на выборы и срыва голосования. Может, лучше всё же сменить нежеланных, дав шанс новым?

– Новые ничем не отличаются от старых, – упорствовала Корсунская.

– Но при срыве выборов у руля просто-напросто останутся те самые старые, разве нет? Если раз за разом сменять людей у кормила, со временем очередной новоизбранный озаботится своим собственным переизбранием или сохранением своего кресла за своей партией и постарается оставить о себе благоприятное впечатление у избирателей. Ты ведь сама только что рассуждала о неизбежности катастрофы при отказе от сменяемости власти, а теперь доказываешь бессмысленность смены. Или все адвокаты руководствуются логикой именно такого рода?

– Для составления благоприятного образа в глазах избирателей у вас есть телевидение.

– У Горбачёва в девяносто первом тоже было телевидение, но почему-то оно ему не помогло, как и всей компартии. Может, причина в другом?

– Ну конечно, причина в том, что всё население страны пожинает обильные плоды экономического процветания!

Елена Николаевна обеспокоилась уже не на шутку и неотрывно смотрела на Корсунскую, молитвенно сложив руки на груди. Наверное, она уже прокляла себя за предложение прощального поцелуя, но теперь сожаления уже не могли помочь – следовало действовать с крайней решительностью.

– Во всей огромной стране нигде вздохнуть нельзя без разрешения какого-нибудь мордатого урода, – продолжала разглагольствовать Корсунская. – Вот и Мишка весь день мнётся и ждёт удобного случая что-то там у тебя выклянчить. А ведь ты в принципе не должен обладать юридической возможностью принять хоть какую-нибудь меру к одной отдельно взятой маленькой компании!

– Я ничего не жду, – поспешно вставил Конопляник. – Анька, куда тебя повело? Ты меня не приплетай.

– Боишься, что господин президент откажется тебе помочь?

– Нет, просто не распространяй здесь дезинформацию. Я ничего не выжидаю и не собираюсь ничего просить, закрывай эту тему.

– Ну конечно, ничего.

– Конечно, ничего. Ты так уверенно говоришь – люди могут подумать, будто у тебя подтверждающий документ в кармане, а у тебя ведь ничегошеньки нет, только пургу несёшь.

– Ты тридцать лет о Елене Николаевне не вспоминал, а тут вдруг засуетился и озаботился её судьбой. Почему вдруг?

– Услышал где-то. С кем-то общался из наших, и проскользнули новости. Я не помню точно, не записывал. Не ожидал проверки, тем более с твоей стороны.

– Вы, конечно, очень милые ребята, – заговорила вновь учительница, – но у меня в жизни никаких особо ужасных событий не произошло. Не первый раз не у первой школьной администрации на меня вырос зуб. Спасибо вам за проявленную заботу, но давайте лучше не обо мне.

– Елена Николаевна, ну зачем он выкручивается? – Корсунская обратилась к классному руководителю, как к высшему судии. – Я ведь с первого телефонного разговора поняла – он ищет повод для встречи с президентом, а не вам хочет помочь.

– Анечка, в конце концов, всё это несущественно, – мягко разъяснила учительница очевидную вещь. – Мы встретились, поболтали, хорошо посидели – ничего плохого здесь нет.

– И школа теперь будет обращаться с Еленой Николаевной поосторожней, – добавил Конопляник.

– Благодаря тебе, – съязвила неугомонная.

– Ну, не без моего участия. И отвяжись от меня, я тебя не трогал.

– Не отвяжусь, пока правду не скажешь.

Саранцеву показалось, что у истерички дрогнул голос, и она вот-вот заплачет. Причину столь бурной вспышки чувств он понять не мог. Положим, Мишке действительно нужно уладить некие проблемы – с кем не случалось. Почему она делает на пустом месте вселенский скандал? Наверное, охрана в коридоре слышит.

– Ты, Анна Батьковна, нарушаешь основополагающий принцип христианской морали: «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой». Оставь уже Мишку в покое, и меня заодно.

– Я никого не трогаю.

– Как же, не трогаешь. Аж люстра позвякивает.

– Дети, прекратите ссориться! Сейчас же! – повысила голос Елена Николаевна. Она не хотела закончить встречу плохо.

Одноклассники замолчали, но не смотрели друг на друга, а Конопляник переводил внимательный взгляд с одного на другую, а затем обратил взор к классному руководителю, словно ждал одобрения или команды.

– Хорошо, не надо целоваться. Я, наверное, всю оставшуюся жизнь буду жалеть, что вылезла с этой дурацкой идеей. Ладно, мальчики, всего вам хорошего. Аня, пойдём.

Женщины дружно встали, мужчины тоже, потом с грохотом отодвинули свои стулья и вышли из-за стола. Теперь все стояли, смотрели друг на друга и выдумывали прощальные слова.

– Я всё же, вопреки всему, надеюсь на новую встречу, – твёрдым голосом произнесла Елена Николаевна. – Рано или поздно все остынем, задумаемся, вспомним былое, осмыслим своё место в нашем подлунном мире и снова встретимся. Ведь даже класс почти не вспоминали сегодня – форменное безобразие.

– Из-за меня всё, – пояснил Саранцев. – Выдавил своим присутствием все воспоминания.

– Да нет, Игорь, ты не сокрушайся, – воспротивилась Елена Николаевна. – Не обижайтесь, но слишком официально всё вышло. Просто соберитесь как-нибудь, да завалитесь ко мне домой. Чайку с тортиком попьём и только и будем делать, что вспоминать.

– Обязательно, – заверил её не уверенный в себе президент и подумал о дочери, которая ждёт его в Горках с ответами на все её вопросы. Захотелось вдруг, прямо сейчас, не сходя с места, вывалить их все на классного руководителя и дождаться от неё правильного решения.

Правильное для кого – для Светки и её матери, для него, для Покровского, для закона? Множество правильных ответов сбивало с толку и заставляло насторожиться: а если одного, большого и безоговорочного, всеобъемлющего правильного ответа вовсе нет?

– Вряд ли у него получится просто так завалиться к вам домой, – не удержалась Корсунская.

– Вообще-то, да, – улыбнулась учительница.

– Ничего, я не буду вечно президентом, – утешил их Игорь Петрович. – И даже премьер-министром. Время придёт.

– Конечно, придёт, – согласилась с ним Елена Николаевна и придержала за локоть, проходя мимо – словно незаметно пожала руку втайне от всех остальных.

В дверях она остановилась и обернулась:

– Ладно, мальчики, попрощаемся с вами здесь.

– Нет, почему? Мы вас проводим до машины, – удивился Саранцев.

– Не надо, Игорь. Там уйма народу, охрана, может, ещё и журналисты пришли по следу от школы. Лучше здесь, где все свои. Спасибо вам за сегодняшний день и проявленную заботу, и до встречи.

– До свидания, Елена Николаевна, – почти беспомощно сказал Игорь Петрович и даже оглянулся, словно ждал удара из-за спины.

– До свидания, – повторил за ним Конопляник и уверенно посмотрел вперёд, где за прикрытой дверью пряталось будущее.

– Анечка, не молчи, – строго молвила Елена Николаевна. – Возьми себя в руки, наконец.

– Счастливо, – выдавила та после неприятной паузы и ни на кого не глядя.

– Пока, – буркнул президент, а Мишка только взмахнул рукой и картинно улыбнулся – наверное, хотел разрядить напряжённость.

Корсунская открыла дверь, и женщины канули в полутёмный коридор, где мелькнула чья-то призрачная тень. Некоторое время брошенные одноклассники стояли посреди кабинета и собирались распрощаться друг с другом, но в дверном проёме возник новый женский силуэт: Юля Кореанно вошла с неясным оттенком противоречивых чувств на лице и остановилась, бросив насторожённый взгляд на Конопляника.

Тот сделал шаг в сторону от президента и огляделся, потом молча посмотрел в ухо Саранцеву и перевёл взгляд на Юлю.

– Вы ещё не закончили? – спросила та у шефа.

– Да вроде бы, – сухо ответил Игорь Петрович и посмотрел на Мишку.

Одноклассник молчал под обращёнными к нему взглядами, потом решился:

– Ну ладно, счастливо.

– Пока.

– Всего хорошего, – добавила от себя Кореанно.

Конопляник посмотрел на неё, согласно кивнул и вышел из кабинета, глядя себе под ноги.

– Я думала, вы проводите Елену Николаевну, – напряжённо проговорила Юля – она не хотела делать замечание президенту, но хотела указать ему на ошибку.

– Я тоже думал. Но она решила иначе – не захотела учинять фурор среди своих соседей.

– Жаль, – продолжила укоризненную речь специалист по связям с общественностью.

– Не уверен. Мне самому очень хотелось поскорее закруглить всё представление.

Не дождавшись реплики от собеседницы, Саранцев продолжил:

– Встречи с прошлым не всегда радуют, Юлия Николаевна. Иногда даже расстраивают.

– Тогда есть ещё одно предложение, Игорь Петрович.

– Какие ещё предложения? Домой пора. И башка трещит.

– Завершающий штрих, так сказать.

– Много времени займёт?

– Как вы решите. Ребята задержали журналиста – притворялся официантом.

– Давно задержали?

– Очень удачно – минут пятнадцать назад.

– Почему же удачно?

– Его уже успели проверить – он действительно журналист. Не из пула. И оружия при нём, разумеется нет. В общем, вы можете сейчас подойти туда и сказать ему пару слов.

– Наручники ему не надевали, надеюсь?

– Нет, зачем же. Но человек всё же проявил старание и фантазию – заслуживает награду. Вишенка на торте ради эффектного завершения операции.

– Операции?

– Да, операции. Игорь Петрович, я просто исполняю свои служебные обязанности. Возможно, увлекаюсь иногда. Наверное, влезла в личные дела…

– Ничего страшного, Юля. Какие у меня могут быть личные дела? Они все остались в детстве и юности. Идёмте спасать вашего журналиста.

Президент и пресс-секретарь вышли из кабинета в коридор, прошли по нему метров десять и вошли в небольшую служебную каморку, заваленную всяким хламом. С потолка свисала на проводе голая слабосильная лампочка, под ней на стуле, закинув ногу на ногу, сидел лысоватый человек не первой молодости и далеко не спортивной комплекции в белой рубашке и чёрных брюках, а рядом стояли двое офицеров ФСО, помоложе и постройнее своего подопечного, но тоже в белых рубашках – только с галстуками. При виде новоприбывших злоумышленник, не изменившись в лице и даже, как показалось Саранцеву, чуть улыбнувшись, неторопливо встал. Ноги он чуть расставил, словно приготовился к морской качке, руки опустил по швам и смотрел на главу государства чуть набычившись, едва ли не исподлобья.

– Здравствуйте, – раздумчиво сказал Игорь Петрович.

– Здравствуйте, – ответил журналист и продлил своё безбрежное молчание.

– Хотите взять у меня интервью?

– Есть такой план.

– Всё ещё есть? Вы от него не отказались?

– С какой стати? Я всё ближе к цели.

– Почему вы так думаете?

– Мы ведь уже разговариваем.

Саранцев замолчал, внимательно разглядывая нахала. Давать ему интервью не хотелось, но Юля права – раз уж затеял всю эту мешанину, можно и вишенкой её увенчать. Пусть задаст свои вопросы, получит ответы, произведёт сенсацию – эксклюзивное интервью президента в местной прессе никогда раньше не появлялось.

– Какое издание вы представляете?

Журналист произнёс неизвестное название.

– Как вас зовут?

– Самсонов Николай Игоревич.

– Очень приятно. Саранцев Игорь Петрович.

– Да, конечно. Я в курсе.

– Так что же, Николай Игоревич, хотите опубликовать это интервью в своей газете?

– Редакция мне такого задания не давала, так что я ещё подумаю.

– Хотите прославиться?

– Не без этого. Но главное в другом.

– Горите желанием рассказать человечеству всю правду обо мне?

– Хочу потрясти общественное сознание.

– Серьёзно?

– Вне всяких сомнений.

– Подобного рода желания обычно терзают, извините, романтично настроенных мальчиков. Вы не производите подобного впечатления.

– Я знаю. И тем не менее. Я, видите ли, не так давно начал новую жизнь, и мне в действительности ещё совсем немного лет.

Саранцев, помолчал, потом развёл руками:

– Ладно, так и быть. Пойдёмте в кабинет, что ли. Не здесь же нам работать.

Они прошли в кабинет, где президент провёл уже слишком много времени, и где персонал ресторана успел навести порядок. В коридоре по-прежнему никого не встретили. Сели на соседние стулья за столом с белоснежной скатертью, журналист извлёк из кармана мобильный телефон, включил режим диктофона и вопросительно посмотрел на собеседника:

– Вы позволите, Игорь Петрович?

– Разумеется. Возможно, я прямо сейчас, на ваших глазах, тоже начинаю новую жизнь. Вот и поговорим как двое несовершеннолетних, откровенно и наивно. Если хотите, я даже дам указание пресс-службе не редактировать окончательный текст. Но запись нам всё же скопируйте.

– Самой собой, – заметно оживился Самсонов и уселся поудобнее, словно готовился провести на занятом им стуле долгие часы. – Итак, Игорь Петрович, приступим?

– Да, пожалуйста, я готов. Только, хоть мы и договорились считать себя подростками, вы же понимаете – я не смогу ответить без подготовки на любой из ваших вопросов. Иногда требуется знание конкретных цифр и фактов, а я не собираюсь делать вид, будто все их знаю наизусть.

– Да-да, конечно, я понимаю. Я и не планировал вопросов такого рода – у нас всё же не отчётно-выборное собрание. Подозреваю, вы и сами знаете, с чего я намерен начать.

– Думаю, да. Намерен ли я идти на переизбрание?

– Именно. Я понимаю, вы уже много раз давали свой ответ – в том ключе, что решение ещё не принято. Я не собираюсь выяснять, когда оно будет принято, и каким оно будет. Я хочу понять, какие аргументы за и против вы взвешиваете.

– Только и всего?

– Да, для начала.

– У вас завидный информационный аппетит.

– Да, не жалуюсь. Раз уж мы оба начинаем новую жизнь, почему бы не поговорить по душам? Кстати, я ещё спрошу об обстоятельствах вашего судьбоносного решения начать сначала. Они, случайно, не имеют какого-либо отношения к вопросу выборов?

– Не всё сразу. Вы интересовались моими мотивами, так я готов их обсудить.

– Замечательно. Я только «за».

– Сразу хочу провести чёткую границу: решение ещё не принято. Мы говорим исключительно о ходе моих размышлений.

– Безусловно.

– Хорошо. Мой основной ориентир в политическом планировании, как вы понимаете, Сергей Александрович Покровский. Пойдёт он на президентские выборы или нет – главный вопрос. Я располагаю некоторой информацией по данной тематике из первоисточника, но не могу поделиться ею с вами – это не моя тайна. Вы меня понимаете?

– Конечно, – насторожился Самсонов. – Вы хотите сказать, он уже принял решение?

– Без комментариев. Мы же договорились.

– Хорошо, договорились, – заспешил интервьюер. – Возвращаемся к сути. Вы заговорили о Покровском.

– Да, заговорил. Итак, главный вопрос – действующий премьер-министр. Если он решает идти на третий президентский срок, мне придётся вступить с ним в открытое противостояние. Единая Россия, вне всякого сомнения, поддержит его, и мне придётся искать другую политическую базу. А я, уверяю вас, пока даже не приступал к обдумыванию возможных вариантов. Тем не менее, полагаю, до президентских выборов времени ещё достаточно.