Одиночество зверя

– Я тоже. Ты когда-нибудь задумывалась о смысле жизни? Или я один такой дурак?

– Ты – единственный дурак, который всем рассказывает о своих поисках смысла жизни. Как вообще можно о таком говорить? Ты что, действительно ненормальный?

– Чего ты ругаешься? Я ведь не похабщину какую спросил.

– Вот именно – похабщину. Очень хорошему другу можно рассказать о хрустальной мечте, но не первому же встречному!

– Во-первых, я не о мечте, а во-вторых – ты не первая встречная. Мы уже давно знакомы.

– Только вот разговариваем впервые.

– Впервые. Может, поэтому меня на откровенность и потянуло. Мы вроде как в одном купе поезда оказались. Вынужденно общаемся, пока не доедем до пункта назначения, и неясно, станем ли общаться потом. Вот я и спешу поделиться.

– Не надо со мной ничем делиться, я тебя не просила. Вот женишься, и делись с ней всем подряд. А про мечту – и вовсе странно. Как можно её отделить от цели жизни? Это же просто разные названия одного и того же!

– Опять ты не о том. Я не про цель, а про смысл тебя спрашивал.

– Смысл – ответ на вопрос «ради чего», то есть о цели.

– Выходит, смысл – ответ, а цель – вопрос? Большинство взрослых людей скажет, что живёт ради детей и внуков. А молодёжь станет извращаться в высоких материях.

– Ты же молодой? Можешь честно извращаться, пока не женишься. Так положено.

– Опять ты про женитьбу! Можно подумать, без неё состариться невозможно.

– Если не заведёшь детей – так и умрёшь пацаном, даже если доживёшь до ста лет.

– Вот ещё! С чего ты взяла? Ничего себе, обещаньице. Получается, без женщины мужчина обречён на вечное младенчество?

– Получается. Тебя не устраивает? Ничего не поделаешь, такова объективная реальность. Только мы заставляем вас делать хоть что-нибудь полезное, иначе вы бы до самой смерти так в игрушки и играли. Приносить зарплату домой, сделать ремонт, достать что-нибудь необходимое для ребёнка – большинство мужчин самостоятельно не догадывается, только под принуждением.

– Можно подумать, у тебя есть богатый и печальный семейный опыт.

– Не пытайся острить, я не в настроении.

Наташа действительно расстроилась и вовсе не стремилась запугать Лёшку нежданной агрессией. Обида на целый мир долго копилась в её душе и прорвалась внезапно без веской причины. Словно вспомнила о многих миллионах женщин, сгинувших без вести за тысячелетия рабства в мужском мире – без образования, профессии и возможности заявить о своём существовании, оставить след. За всю свою жизнь она ни минуты не потратила на подобные размышления, но теперь вдруг взорвалась ненавистью. Почему бездетную незамужнюю женщину принято жалеть, а на старых холостяков смотрят с доброй улыбкой? Почему «Нет злей осенней мухи и девки-вековухи» и ничего аналогичного про мужиков? Положим, дети им зачастую вовсе не нужны, но без секса-то они вовсе жить не могут!

Мысли о плотской близости невинную девицу изредка пугали, но в основном пытали её жгучим любопытством. Какие слова, движения, шаги приводят женщин в одну постель с мужчиной? Вот они идут по улице, или даже работают в соседней комнате, разговаривают о повседневных пустяках, а в результате таинственной цепи роковых событий получают право обладания. Получают или берут сами? Почему женщины дают им это право? Как выбрать достойного, или того хуже – кому и зачем отдаться, если никто тебя не хочет? И надо ли жить дальше, если никто тебя не выбрал? Какой смысл жить, если ребёнка всё равно не родишь, и жизнь на тебе закончится?

Ребёнок – свет и чистота, почему же путь к нему должен лежать через стыд? Мать запугивала её больничными историями о ранних беременностях, абортах и изнасилованиях, но желания дочери дождаться когда-нибудь рождения ребёночка не отбила. Она присматривалась время от времени к очередному парню, даже к однокласснику и думала: каково это было бы – родить ему маленького? А значит, прежде впустить его в себя. Фыркала, усмехалась мысленно и думала: ни за что! Противно представить. Сколько же времени нужно перебирать встречных-поперечных, пока не наткнёшься на единственного, кому можно довериться? И как его узнать? Кто не заплатит подлостью за веру в него? Страшно и стыдно выбирать, но очень хочется когда-нибудь выбрать.

Наверное, легче выбирать от обратного. Вот, например, от Лёшки она ребёнка не хочет – ни при какой погоде! От Худокормова – хочет. Но первый из них признался ей в симпатии, а второй никогда не скажет с ней ни слова за пределами партийного обихода. Она сама себе впервые призналась, что хочет ребёнка от шефа. Ситком какой-то, или мексиканский сериал! Дамский роман для офисного планктона. Смешно и страшно одновременно. У кого спросить совета и стоит ли вообще его спрашивать? Кто и как ей поможет? Сделать ведь ничего нельзя. Ничего. Все здесь борются за свободу и лучшее будущее, а она теперь займётся соблазнением? Парни, возможно, и не заметят, но девчонки начнут хихикать и многозначительно смотреть ей вслед, ехидничать между собой по её адресу и удивляться её бессовестности. Положа руку на сердце, она уже давно его соблазняет – ведь все её пышки предназначались ему одному. Просто она обманывала себя размышлениями о поддержании атмосферы товарищества в дружном коллективе. Только вот себя обмануть невозможно. Заранее знаешь возражения на все доводы и в конечном итоге только злишься на себя за слабость. Кто, где и когда назначил её избранником Худокормова? Почему именно его, а не того же Лёшку? Он ведь доступен и сам готов шагнуть навстречу. Кто решил их разлучить и помучить обоих безответными сердечными терзаниями? Зачем Вселенной понадобились их страдания?

Несправедливость мирового устройства кого угодно сведёт с ума. Жизнь рушится и летит в тартарары, но спасти её некому. Никто не может мановением руки изменить течение рек, раздвинуть горы и осушить море. И точно также никто не может помочь одинокой девчонке, если ей не улыбается назначенный свыше суженый. Суженый-ряженый. Следовало ещё в детстве погадать, увидеть придуманное лицо и потом безуспешно искать его всю жизнь. Всё лучше, чем постоянно видеть перед собой безразличного человека и ждать от него тепла. Наверное, пару раз он даже ловил её чувственный взгляд, но отводил глаза и молчал – притворялся холодным. Всякий раз, когда Худокормов обращался при ней к другим девчонкам, она прислушивалась с рвением маньяка, чуть ухо ладонью не оттопыривала, и неизменно слышала только деловые распоряжения, безобидные шутки и замечания.

– У тебя есть чувство юмора? – вдруг спросила она Лёшку.

– Откуда я знаю? Ты всё время задаёшь неправильные вопросы. Если человек положительно на них ответит, то тем самым автоматически распишется в своей никчёмности. Нельзя называть себя элитой и обладателем чувства юмора, нельзя считать себя добрым и умным, отзывчивым и смелым. То есть, думать так никому не запретишь, но сказануть такое вслух может только законченный идиот или подонок. Заранее могу тебя предупредить: на все подобные вопросы я отвечаю только отрицательно.

– Хорошо, ну ты сам про себя как думаешь – есть у тебя чувство юмора? Можешь ты немного побыть со мной откровенным? Ты же был совсем недавно. Я просто не помню, смеялась когда-нибудь твоим шуткам или нет.

– Не смеялась, это точно.

– Потому что ты шутил не смешно или потому что ты совсем не шутил?

– Потому что не шутил. Я ни разу в жизни не пошутил смешно, поэтому перестал стараться.

– Ты вот отбрыкиваешься, но ведь все твои ответы на основании твоих же комментариев можно истолковать как положительные. Вот ты говоришь – нельзя положительно ответить на вопрос о принадлежности к элите. Раз ты делаешь такое заявление вместо ответа на прямой вопрос, значит, считаешь себя элитой.

– Да, считаю, считаю, успокойся! – Лёшка прекратил заниматься книгами и уставился Наташе прямо в глаза, будто решил её напугать. – Да, я считаю себя элитой с чувством юмора – можешь посмеяться вдосталь.

– Чего ты ругаешься? Я просто предположила. А ты чуть драться не полез!

Наташа очень хотела поговорить с живым человеком и отвлечься от мыслей о грустном. Безнадёжность мешает жить и делает лишними любые достижения. Хотя, если есть достижения, откуда же безнадёжность? Тоска одолела её именно вследствие длинной вереницы поражений за время короткой жизни. Оптимист скажет: школу ведь окончила, но какая же это победа? Из школы все выходят победителями, а значит – никто. Отличником или троечником – разница не велика. Среди великих учёных и прочих заметных личностей школьные отличники – редкие птицы.

– Я предлагаю закончить этот беспредметный разговор, – решительно заявил Лёшка. – А точнее, перенести его в другое место и на другое время. Конкретно: сходим в кино?

– В кино?

– Да, в кино. Не понимаю, чему ты удивляешься. Вполне безобидное предложение, друзья имеют право сходить на новый фильм.

– А мы друзья?

– А разве нет? Не враги же.

– Не враги – ещё не значит друзья.

– Хорошо, приятели. Знакомые! Знакомые тоже ходят вместе в кино. Я только пытаюсь тебе объяснить, что не предлагаю ничего предосудительного. Сходим на что-нибудь трёхмерное, посидим в кафе, поедим мороженое, поболтаем. Чего ты боишься?

– Я не боюсь.

Наташа и в самом деле не боялась, она задумалась. Никому нет до неё дела, кроме Лёшки, а ей – до него. Так не лучше ли быть с ним, в роли хозяйки положения, чем с кем-нибудь другим – в положении приживалки? Мысли бестолково толклись в голове, принимать решение не хотелось, и Наташа молчала.

Дверь подсобки открылась, вошёл коротко стриженый седой человек с блестящей лысиной от лба до затылка, деловито огляделся и шагнул к Худокормову, а тот поспешно встал и протянул ему руку:

– Здравствуйте, Пётр Сергеевич, рад вас видеть.

Глава 18

Борцы за правопорядок и безопасность оставили президентский кабинет, но Саранцев не спешил продолжить разговор. Пытался прежде решить для себя, насколько успешно решил задачи минувшего рандеву, и никак не мог отвертеться от печальных выводов.

– Юля, как по-вашему, если близкий родственник президента окажется под судом, президент получит поддержку общественного мнения?

Игорь Петрович ни секунды не размышлял над вопросом, словно в полусне перепутал видимое с реальным. Антонов, кажется, напрягся, но на шефа не посмотрел.

– Трудно сказать. Нужно учесть много привходящих факторов.

– Положим, не случилось никакого страшного преступления, просто несчастный случай, но некий человек погиб. Погиб по собственной вине, как установит любая, трижды объективная, экспертиза.

– Тогда многое будет зависеть от информационной политики. Большинство респондентов не поверит в объективность экспертизы, даже если она действительно будет такой.

– Значит, нужно будет сформировать парламентскую комиссию с преобладающим участием оппозиции.

– Да, очень хороший ход. Только, насколько я понимаю, решение парламентской комиссии имеет лишь политическое значение, и создать комиссию можно только по завершении судебной процедуры. А заседания суда должны быть полностью открытыми, видеозапись выложена в Сети. Игорь Петрович, откуда такой вопрос? Что-нибудь случилось?

– Об этом позже. И прошу вас содержание этого разговора хранить в тайне. Не следует предпринимать никаких превентивных мер. Хорошо. Положим, суд первой инстанции по итогам совершенно открытых заседаний вынесет справедливый оправдательный приговор. Обвинение будет – непредумышленное убийство. Лучше настаивать на суде присяжных?

– Думаю, да. Хотя большинство присяжным тоже не поверит.

– И как же убедить общественное мнение в справедливости справедливого суда?

– Крайне важна личность подсудимого. Понимаете, будут действовать два противоположных друг другу фактора – с одной стороны, родственники действующего главы государства до сих пор под суд никогда не попадали, из чего возможны два вывода: у власти преступная семья или впервые нет никого, стоящего выше закона. Поскольку окружение Ельцина стереотипно считается в общественном мнении преступным, в данном отношении возобладает второй вывод. Но, с другой стороны, большинство потребует обвинительного приговора с реальным лишением свободы, и любое иное решение воспримет как неправосудное.

– Вы думаете?

– Уверена. Люди хотят торжества законности и согласятся признать таковым только тюрьму для ряда осуждённых самого высокого социального статуса. И ваши родственники идеально вписываются в эту модель.

– Вопрос виновности или невиновности не сыграет никакой роли?

– Только ограниченную. Видите ли, нужно будет убедить не только присяжных, но и телезрителей, а также участников интернет-форумов. Значительная часть оппозиции будет доказывать виновность вашего родственника не только во вменяемом ему деянии, но придумают или подыщут ещё одно или несколько других, поэтому придётся в полной мере использовать телевидение. Зрители должны увидеть живого человека, а самое главное – убедиться в истинности его переживаний по поводу случившегося. Даже при отсутствии юридической вины, мысль о причастности к смерти другого человека должна угнетать. Нельзя жить по-прежнему, обязательны решительные перемены, и, разумеется, не в смысле занятий бизнесом, а в русле искупления вины.

– Отсутствующей вины?

– Раз погиб человек, чувство моральной ответственности всё равно должно возобладать.

– Интересно. И как же продемонстрировать эту моральную ответственность? В монастырь уйти?

– В идеале – да.

– Вы серьёзно?

– Абсолютно. Перемена должна быть разительной и бескорыстной. Благотворительность многие воспринимают как попытку откупиться от укоров совести и банальную рекламу, общественные работы воспримут как показуху – особенно в присутствии телекамер. Скажут – попозировал перед камерами и поехал назад на свою виллу, а нам тут лажу втюхивают.

– Но общественные работы всё же лучше монастыря.

– Всё зависит от ваших целей. Каких целей вы планируете достичь, вопреки неудачному родственнику?

– Я хочу доказать факт давления премьер-министра на правоохранительные структуры с целью добиться в политических целях осуждения невиновного.

Антонов, до сих пор хранивший отстранённое безмолвие, пришёл в движение, оторвался от разложенных на столе бумаг и волком посмотрел на Саранцева, но тот не обратил внимания на его взгляд. Игорь Петрович пребывал в сосредоточенном размышлении и не замечал перемен в окружающих его людях.

– Замечательно. Мне начинать работу в этом направлении? – оживилась Юля, озабоченная и встревоженная началом разговора.

– Нет, Юля. Я вас не тороплю – к воскресенью приготовьте текст моего заявления и будьте в Горках к десяти часам утра.

– Хорошо! Я могу фантазировать самостоятельно, или у вас есть конкретные предложения?

– Ничего особенного. Позже я сообщу вам подробности происшествия, тогда добавите несколько конкретных положений. А в целом – не нужно никакой агрессии в отношении Покровского или кого-нибудь другого. Спокойный, взвешенный текст, без саморекламы, с трезвой оценкой моего положения и обязательно с пассажем о равенстве всех граждан России перед законом. Кстати, надумали что-нибудь в отношении сегодняшнего гибнущего обеда?

– Кажется, придумала. Можно взять собой автобус с классом Елены Николаевны и устроить им отдельную гулянку. Безалкогольную, разумеется. Деньги за вино можно взыскать с ресторана – как я сказала, бутылки они не откроют. Думаю, в обмен на такую рекламу они только рады будут. Игорь Петрович, вы разрешите им вывесить фотографии о вашем посещении?

– Чего проще! Не вижу никакой проблемы. Вопрос в другом: будут ли школьники на месте? Можно связаться с Конопляником, но каким образом незнакомый мужик сможет удержать целый класс от разбегания по домам после уроков? Кстати, что за класс?

– Одиннадцатый.

– Одиннадцатый – лучше, чем четвёртый, но, я думаю, старшеклассников мы тоже не имеем права усадить в автобус и похитить без ведома родителей.

– Хорошо, можно организовать звонок директрисе из РОНО с распоряжением о каком-нибудь мероприятии и необходимости автобуса со школьниками.

– Это тоже будет похищение. Юля, почему мы с вами занимаемся ерундой, когда нужно управлять страной?

– Хорошо, тогда пусть за стол заплатят Конопляник и Кораблёва.

– Для них это будет приятный сюрприз. А я не должен с ними скинуться?

– Вы на гособеспечении – в конечном счёте, всё равно получается растранжиривание бюджетных денег.

– Переведите нужную сумму с моего зарплатного счёта. К чертям собачьим, плачу за всё! Сергей, организуй манипуляцию.

– Очень легко разрубать проблемы, а не развязывать, – заметил Антонов. – Вот только тоскливых последствий больше.

– Ты о чём?

– Да уж не о пропавшем ресторанном обеде.

– Вы о противостоянии с Покровским? – поспешно спросила Юля. – В нём можно выстоять, генерал – не олимпийское божество. У любого политика есть сильные и слабые стороны, на разнице всегда можно сыграть.

– И какие же уязвимые места вы нашли в Покровском? – грустно спросил Антонов.

– Он – генерал.

– Вот именно! Кто вам сказал, что это слабость?

– Любое свойство личности может в разных ситуациях быть либо слабостью, либо преимуществом. Привычка отдавать приказы и требовать их исполнения в политике не всегда полезна. Наоборот, может сильно подвести. Здесь важно выстроить отношения с разными людьми и создать сеть взаимозависимых единомышленников, не все из которых даже лично знакомы друг с другом. В определённые исторические периоды нужна решительность и готовность действовать, невзирая на угрозу опасных последствий, если есть шанс на победу. В другие времена от лидеров требуется искусство компромиссов. Я думаю, сейчас время генералов прошло.

– Не боитесь, что он об этом узнает? – коварно понизил голос Антонов.

– Нет, не боюсь, Сергей Иванович. Не я же собираюсь ему дорогу перейти. Кстати, а каковы его планы?

– Он хочет назад, в президенты, – будничным тоном ответил глава администрации. – Как раз сегодня стало известно.

Юля помолчала некоторое время.

– Я не готова предлагать ходы прямо сейчас, но к понедельнику смогу представить общий план действий.

– К понедельнику? – удивился Саранцев.

– К понедельнику. Примерный набросок, схему.

– Надеюсь, вы не слишком рассчитываете на телевидение? «Единая Россия» в Думе быстро примет необходимые меры, если они вообще понадобятся, и государственные каналы окажутся под контролем парламента и правительства, а не нашим, – добавил Саранцев.

– Пускай, – пожала плечами Юля. – Это можно обернуть в свою пользу. Вы будете противостоять заговору бюрократии, недовольной мерами по борьбе с коррупцией.

– Но ведь моим противником будет Покровский. Вы сможете добиться его развенчания в прессе?

– Нет ничего невозможного. В средствах массовой информации нельзя ничего доказать, можно только убедить потребителей. Разумеется, не в преступлениях лично Покровского, но в его неспособности принять реальные меры к оздоровлению госаппарата.

– Каким же образом?

– Обыкновенным – через создание сенсационных информационных поводов. Можно уволить того или иного ключевого министра и в ходе дискуссии обнародовать обвинения против него. У вас же есть такая возможность?

– Изыщем, – неопределённо заметил Саранцев. – Не подставляется тот, кто ничего не делает. Только до президентских выборов меньше года, ни один судебный процесс не завершится.

– И не надо – хватит кадров задержания или в зале суда, совсем хорошо – в наручниках.

– Юлия Николаевна, вы циник, – ласково погрозил пальцем Антонов.

– Почему? – искренне удивилась та. – Я ведь не призываю сажать невиновных ради рейтинга. Неужели ни на одного министра не наберётся реального материала?

– Наберётся, – задумчиво вставил президент. – Но ведь этого не хватит для победы?

– Нет, конечно. Основным посланием предвыборной кампании должна стать мысль о президенте Саранцеве как блюстителе интересов государства и защитнике народных прав. Подробности нужно разрабатывать, я бы не хотела сейчас думать вслух и на коленке сходу решать мировые проблемы.

– Хорошо, Юля, договоримся следующим образом. Сразу предупреждаю – выходные вам не светят. Следует подготовить к вечеру воскресенья проекты трёх обращений президента к нации: об отказе идти на новые президентские выборы и обратной ротации с Покровским; о решении идти на перевыборы и готовности к противостоянию с Покровским; об отказе от перевыборов и уходе из политики. Всё понятно?

– Понятно.

Юля волновалась и тщательно скрывала свои чувства. Столкновение с Покровским – реальный шанс достичь недосягаемых высот в профессии. Правда, поражение Саранцева может сильно спутать карты, зато победа поставит её на голову выше всего остального журналистского цеха и активистов общественных связей. Сейчас многочисленные главреды и журналюги из кремлёвского пула ищут к ней подходы и стараются завязать чересчур близкие, хоть и профессиональные, отношения, но при этом изредка, вопреки своей воле, а то и специально, выказывают лёгкое пренебрежение. Мол, не знаем, каким это ветром тебя взметнуло так высоко, но он – всего лишь обидная случайность. Пройдёт немного времени, всё вернётся на круги своя, и ты снова, как прежде, будешь околачивать пороги редакций в поисках достойного места, но найдётся ли оно – большой вопрос. Любой дурак управится с работой по поддержанию имиджа действующего президента – ведь к его услугам всё федеральное телевидение! Причём, не вследствие успешной работы пресс-секретаря, а изначально, по определению. Ты вот попробуй каждый день на работе пробивать лбом каменные стены!

– Хорошо, Юля. Давайте пока сосредоточимся на сегодняшнем мероприятии, а с завтрашнего дня займёмся новыми упражнениями, – подвёл итог обсуждению Саранцев и встал. – До встречи.

Кореанно тоже встала, попрощалась и вышла, уверенно цокая каблучками. Президент и глава его администрации проводили её взглядами, потом посмотрели друг на друга и помолчали ещё некоторое время.

– Ты ведь не мог хорошо всё обдумать, у тебя времени не было, – утвердительным тоном заметил Антонов. – Зачем бросаться омут, не зная броду, или как там ещё говорится?

– О чём тут думать, драться надо. Лучший способ обороны – нападение.

– Суворовские лозунги в нашем деле не всегда оправдываются. Даже Юля это знает, а ты, словно мальчишка, пошёл на авантюру с поднятым забралом.

– А чем плохо? Расставить точки над i, раздать всем сёстрам по серьгам и посмотреть, что получится. Погибать, так с музыкой. Я ведь ещё не выступил, и до тех пор ничего не определено. Посмотрю в воскресенье, что там юлины орлы родят общими усилиями на предмет заявления, в понедельник – ещё внимательнее – на план кампании, и там решу.

– Что такое ты хочешь увидеть во всех этих бумажках, чтобы решиться на бунт? Про овраги не забыл?

– Про овраги я всегда помню, но всё равно дольше понедельника откладывать некуда. Либо мы делаем совместное заявление с Покровским, либо я делаю своё собственное.

– Ты уверен, что он будет спокойно наблюдать за твоими двойственными приготовлениями? Кстати, почему ты не поручил Юле заодно и другое заявление? Или парочку? О начале гражданской войны, об аресте генерала по подозрению в злоупотреблении властью, ещё о чём-нибудь в том же духе.

– Мне противно ощущение крючка в челюсти.

– Но ты действительно на крючке! Противно или не противно, но так случилось. За тобой выбор: сдаться на волю рыбака или оборвать леску. Первое – проще, второе – гораздо больнее.

– В отставку я пока не собираюсь, заявление о ротации Корчёный тебе уже сопроводил, и Юля не может его переписать. Так зачем же ей о нём говорить? Пусть не отвлекается на привходящие обстоятельства.

– И всё-таки, чего ты ждёшь от своей пресс-службы? Каким должен оказаться их проект, чтобы вдохновить тебя на шаг вперёд? Ты, кстати, стоишь сейчас на краю пропасти, и шагать вперёд – не самый разумный выбор.

– Понятия не имею. Думаю, свою роль должно сыграть вдохновение. Со мной уже так случалось в прошлом: сейчас ничего не ясно, сплошная неопределённость, а через минуту хаос волшебным образом рассеивается, приходит понимание, и только диву даёшься, почему сомневался в очевидном.

– И ты оставался жив?

– Как видишь. Очень неплохо себя чувствую.

– А как ты себя почувствуешь, когда твоя родная дочь попадёт под суд?

– Я буду несчастлив.

– Ты ведь можешь избегнуть несчастья. Всего-навсего нужно тихо перейти из президентского кресла в премьерское. Покровский ведь так поступил и, можно сказать, процветает.

– Ты ведь и сам понимаешь разницу. В глазах страны он не так уж и ушёл, просто сделал ход конём и продолжает контролировать ситуацию с другой позиции. А на меня посмотрят как на подручное средство, орудие в чужих руках.

– А в тебе ретивое взыграло? Хочешь непременно состоять в лидерах нации? Даже если потребуется отдать на заклание Светлану?