Каста мимов

Нужно все же придумать, как сообщить нашим об опасности. Бегать по улицам и кричать про рефаитов нет смысла – меня просто сочтут ненормальной. Но в одиночку с таким могущественным врагом не справиться, ведь за его спиной вся военная мощь Сайена. В дрожь бросает при одной только мысли об этом. Если не заручусь поддержкой Синдиката, все пропало.

Когда рикша высадил меня на перекрестке, дождь полил как из ведра. Пообещав водителю расплатиться чуть позже, я обмотала лицо шейным платком и юркнула в арку.

С восьмидесятых годов двадцатого столетия Граб-стрит служила приютом для богемы подпольного мира ясновидцев. Здесь, в самом сердце I-5, обитала бунтарская прослойка паранормального общества. Местная архитектура представляла собой причудливую смесь из георгианского стиля восемнадцатого века, псевдотюдоровских построек и модерна. Куда ни глянь, потрескавшиеся фасады, брусчатка, покатые стены с вкраплениями неона и стали. Неизменный атрибут – транслятор. Обилие товаров в магазинах удовлетворило бы самого взыскательного покупателя: на прилавках высились горы плотной бумаги, башни из чернильниц, букинистические фолианты, распахивающиеся, словно двери в иной мир, и даже – настоящая роскошь! – шариковые ручки.

Пять или шесть кофеен и единственная в округе закусочная уже ждали своих клиентов. Из распахнутых окон доносился чарующий аромат молотых зерен. Сразу понятно, что тут живут в основном библиоманты и психографисты, коротающие досуг на пыльных чердаках в компании муз, книг и кофе. Из дверей антикварного магазинчика лилась классическая викторианская музыка.

Во все стороны от главной дороги разбегались извилистые переулки, и каждый упирался в закрытый дворик. Мой путь вел к одинокой ночлежке. Вывеска над входом гласила: «Гостиница „Колокол“».

Почувствовав, что Ник на месте, я постучала.

Через пару секунд в окошке мансарды появилось его обеспокоенное лицо.

– Как ты тут очутилась? Что-нибудь произошло?

– Гектор, – коротко бросила я.

Ник помрачнел:

– Радуйся, что осталась жива. – Он поцеловал меня в макушку. – Входи.

– Нужно расплатиться с рикшей.

– Не переживай, заплачу.

В вестибюле я стряхнула воду с плаща. Вернувшись, Ник проводил меня в гостиную. В камине полыхал огонь, неподалеку какой-то толстяк с трубкой в зубах сидел, склонившись над книгой. На вид ему было лет шестьдесят, щеки покрывала нездоровая бледность. Картину довершали огромный нос и аккуратная темная с проседью бородка.

– Добрый вечер, Альфред, – поздоровался Ник.

Толстяк подскочил так, что едва не опрокинул кресло.

– А, Взор, это ты! Рад тебя видеть, дружище. – Толстяк говорил с поистине аристократическими интонациями, словно родился еще во времена монархии.

– Неважно выглядишь, приятель, – заметил Ник.

– Что есть, то есть, – вздохнул тот, усаживаясь. – Минти меня разыскивает. Сил уже никаких нет.

– Ты принял меня за Минти? Ничего себе комплимент, – усмехнулся Ник, забирая ключ у консьержа. – По-моему, ты переутомился. Поехал бы куда-нибудь отдохнул.

– Шутишь? Да у главаря мимов случится удар. Ему нравится, что я всегда под рукой, на случай творческих катаклизмов. Не то чтобы он у меня на хорошем счету – мерзавец задолжал мне рукопись. – Шишковатым пальцем толстяк поправил пенсне. А потом заметил меня, и брови поползли вверх. – Кто эта юная леди, которую ты норовишь затащить на чердак?

– Познакомься, Альфред, это Пейдж. Подельница Джексона.

Альфред взглянул на меня поверх очков:

– Ну надо же, сама Бледная Странница! Очень рад встрече.

– Альфред у нас спец по психам. Уникум, других таких в Лондоне нет. Не кто иной, как он, раскрыл писательский талант Джекса.

– Спешу добавить, что псих в данном контексте – сокращенное от психографиста. Дело в том, что почти все мои клиенты – психографисты, или, как их называют в народе, пишущие медиумы. – Альфред галантно поцеловал мою грязную кисть. – Главарь мимов столько о тебе рассказывал, но так и не утрудился нас познакомить.

– Джексон вообще не любит себя утруждать, – усмехнулась я.

– Он же генератор идей! Такому не пристало работать. – Альфред выпустил мою руку. – Должен сказать, голубушка, вид у тебя как после бомбежки.

– Гектор, – все так же коротко пояснила я.

– А, тогда ясно. Наш темный владыка далеко не миролюбив. Никогда не понимал, почему ясновидцы так яростно истребляют друг дружку, вместо того чтобы объединиться против инквизитора.

Я украдкой изучала изнуренное лицо собеседника. Если он и впрямь раскопал писанину Джекса, значит с его подачи увидели свет «Категории паранормального» – памфлет, ставший причиной вечного раздора среди ясновидцев.

– Действительно странно, – пробормотала я.

Альфред озадаченно повернулся ко мне. Под глазами цвета каленой стали бурели мешки.

– Ник, поведай старику последние сайенские сплетни, – попросил толстяк, поудобнее усаживаясь в кресле. – Какие дьявольские эксперименты сейчас в ходу? Ясновидцев уже начали прилюдно четвертовать?

– Пока ничего пикантного, увы, – шутливо посетовал Ник. – Почти всех врачей заняли на испытаниях «Экстрасенса» для СайОРТа.

– Кто бы сомневался. Даника сильно переживает по этому поводу?

Вряд ли Даника знала толстяка лично, с ее-то замкнутостью. Скорее всего, Джекс слил ему всю информацию, включая наши подлинные имена.

– Она из шестой касты, – пожал плечами Ник. – Ей пока ничего не грозит.

– Вот именно: пока, – подчеркнул Альфред.

Мне вдруг стало не по себе. Какая же я эгоистка! Даже не удосужилась узнать, вышла ли Даника на работу после побега. Она трудилась в СайОРТе на полставки, и очень хотелось верить, что ей удалось не опоздать к началу смены.

– Все равно, новый прототип будет готов не раньше Ноябрьфеста. По крайней мере, его массовый аналог, – добавил Ник.

– В архонте их уже внедряют вовсю, друг мой, – вздохнул Альфред. – И на стадионе поставят непременно. Вот помяни мое слово: месье инквизитора ждет роскошный прием.

– Скорее бы посмотреть на юбилейные казни, на все пятьдесят. – Ник подтолкнул меня к лестнице. – Извини, Альфред, но Пейдж необходимо принять обезболивающее. Удачи тебе в прятках от Минти.

– Не беспокойся. «Если госпожа Удача не может прибавить ума дураку, она наделяет его везением».

– Шекспир?

– Монтень. – Неодобрительно цокнув языком, Альфред снова уткнулся в книгу. – Гуляй, невежда.

В недрах гостиницы царил полумрак. Мы поднялись по скрипучей лестнице в мансарду, устланную протертым до дыр ковром. Тускло-коричневые стены цветом напоминали застарелый синяк.

– Альфред с Джексом дружат с незапамятных времен. – Ник провернул ключ в дверном замке. – Весьма незаурядная личность – самый талантливый библиомант в цитадели. Пятьдесят семь лет, а пашет по восемнадцать часов в сутки. Бестселлеры нутром чует, после первого же прочтения.

– А он хоть раз ошибался в своих прогнозах?

– Насколько мне известно, нет. Говорю же, уникум, единственный в своем роде. Других он просто вытеснил.

– И что же он делает для Джекса?

– Ну во-первых, продвигает его памфлет в «Призрачном клубе», сам неплохо нажился на «Категориях».

Я сочла за лучшее промолчать.

Ник щелкнул выключателем. Лампочка под потолком озарила ничем не примечательную комнату с поистине спартанской обстановкой: зеркало над треснувшей раковиной и кровать, застеленная жидким одеялом. Судя по слою пыли, не убирались тут лет сто. Пару-тройку нужных в хозяйстве вещей Ник явно не поленился перетащить из своей основной квартиры.

– И ты платишь за эту дыру? – удивилась я.

– Представь себе. Тут, конечно, не Букингемский дворец, но иногда меня тянет пообщаться с кем-нибудь, кроме Джекса и банды. Считай это чем-то вроде дачи. – Он смочил фланелевую тряпку в горячей воде и протянул мне. – Рассказывай, что вы не поделили с Гектором.

– Он собрался к Джексону.

– Зачем?

– Из-за депеши. – Я промокнула разбитые губы. – Хотел выяснить, кто ее отправил. А когда сообразил, что это моих рук дело, натравил на меня Проныру.

Ник поморщился:

– Этого следовало ожидать. Выходит, собрание отменяется?

– Да.

– Но к Джексу они все равно нагрянут?

– Я звонила ему, чтобы предупредить. В итоге меня позвали обратно в Севен-Дайлс. Я отказалась.

– Сильно лютовал из-за депеши?

– Самое удивительное, что нет. – Отняв тряпку от лица, я увидела, что она вся перепачкана кровью и грязью. – Но зато грозился назначить Надин подельницей.

– Все к тому и шло, sötnos. – Заметив мое недоумение, Ник со вздохом пояснил: – Надин метит на эту должность с первого дня, как ты исчезла. Постоянно болтается с Джексом, даже взяла на себя большую часть твоих обязанностей: собирает арендную плану, торгуется на подпольных аукционах в склепе Юдифи, ну и все в таком духе. Конечно, с твоим возвращением это кончится, но Надин явно будет не в восторге.

– Почему именно Надин, а не Зик или Дани? Они ведь фурии.

Ник только развел руками:

– Кто разберет, что творится в голове у Джексона Холла. Так или иначе, Надин станет подельницей лишь при условии, что ты ответишь категорическим отказом. Точно хочешь завязать?

– Да… Нет… Не знаю. – Я плюхнулась на кровать. – Не могу забыть его слова, что он превратит мою жизнь в ад, если не вернусь.

– С него станется. И прости-прощай Синдикат… Подумай хотя бы о деньгах. Мне все труднее выкраивать на плату за твое жилье – Сайен тщательно мониторит счета сотрудников, вот-вот начнутся вопросы. Да, Джексон не подарок, но платит всегда щедро.

– Ага. Мне он платит за то, что дразню Дидьена, Надин – за игру на скрипке, Зику – за то, что позволил сделать из себя лабораторную крысу. Полный идиотизм!

– Он главарь мимов, это его работа.

– Вся проблема в Гекторе, – объявила я, глядя в потолок. – Умри он, кто-нибудь другой смог бы возглавить Синдикат и объединить ясновидцев.

– Размечталась. Для этого нужно, чтобы темный владыка убрался вместе с подельницей. Не станет Гектора, Рот-до-Ушей займет его место, а она ничем не лучше. И потом, Гектору всего сорок, от голода он не страдает, поэтому к праотцам отправится ох как нескоро.

– Если только ему не помогут.

Ник отвернулся.

– Даже самым жестоким головорезам не выгодна революция, – глухо произнес он.

– Это потому, что Гектор всячески потворствует их жестокости, – отрезала я.

– Предлагаешь устроить революцию?

– А есть другие варианты?

– Допустим, мы сумеем устранить Рот-до-Ушей. И все равно Потусторонний совет не согласится выступить против Сайена, – мягко проговорил Ник. – Правящая верхушка Синдиката захватила власть при помощи убийств и шантажа, но никак не благодаря отваге. В данном случае убрать Гектора – не панацея. – Он налил салепа из фляжки. – На вот, выпей. Ты вся дрожишь.

Я покорно взяла чашку.

Ник опустился рядом со мной на кровать и, отхлебнув салепа, вдруг признался:

– После возвращения меня посещают странные образы. Возможно, все это ерунда, но некоторые очень настораживают…

– Что за образы? – перебила я.

– Пытка водой. – Ник сказал это так, словно видение преследовало его до сих пор. – В комнате с белыми стенами и синим кафельным полом. Мне и прежде доводилось видеть такое, но без деталей, а теперь… В пыточной висят деревянные часы. На циферблате вырезаны цветы, листья. Когда бьет полночь, появляется крохотная птичка и поет песенку из моего детства.

У меня лихорадочно забилось сердце. Дар оракулов – посылать образы, но иногда те сами являются им из эфира. Для Ника эти непонятные картинки служили нескончаемым источником тревог и радостей одновременно.

– Ты раньше видел такую штуковину?

– Да, у матери. Называется «часы с кукушкой».

Ник всегда избегал разговоров о своей семье.

– Думаешь, это касается тебя? – спросила я, пододвигаясь поближе.

– Судя по песенке, да. – Ник мрачнел на глазах. – Видения у меня с шести лет, но расшифровывать их я так и не научился. Даже если пытка предназначена не мне, правда все равно скоро всплывет. Можно мнить себя самым крутым смельчаком, но мы всего лишь люди, Пейдж. А люди ломают кости, пытаясь вырваться из водной доски.

– Хватит! Они не имеют права пытать тебя.

– Еще как имеют. – Он устало прикрыл глаза. – За годы работы на Сайен я спас от виселицы тридцать четыре ясновидца и двоих – от азотной асфиксии. Только это придавало мне сил, было смыслом жизни. Всегда нужен свой человек в стане врага, иначе не победить.

Меня всегда восхищала самоотверженность Ника. Джекс жутко злился, что его оракул пашет на Сайен в ущерб шайке, однако поделать ничего не мог – у доктора Найгарда был контракт с государством и благодаря этому свободные средства, чтобы по возможности выручать друзей.

– Но ты, sötnos, вполне можешь уехать, – продолжал Ник. – Через Атлантику тебя, конечно, никто не переправит, а вот на континент – запросто.

– А смысл? Обстановка там тоже неспокойная. И чем мне заниматься? Пойти работать в цирке уродов?

– Серьезно, Пейдж. Французский у тебя хороший, не пропадешь. Главное, будешь подальше от эпицентра событий. Или возвращайся в Ирландию. Туда они точно не сунутся.

У меня вырвался горький хохоток.

– Ирландия – табу для инквизиторов?! Ну насмешил.

– Хорошо, забыли про Ирландию, – согласился Ник. – На свете куча других мест.

– Куда бы я ни забралась, везде найдут.

– Кто? Сайен?

– Нет, рефаиты. – Уж Нашира так легко не отступится. – Всего пять человек пережили побег, но лишь у меня хватит духу совершить переворот.

– Значит, остаемся?

– Да. Мы останемся и изменим мир.

На его лице появилась вымученная улыбка. Оно и понятно – перспектива сражаться с Сайеном не внушает оптимизма.

– Пойду в закусочную, – сообщил Ник, поднимаясь. – Что хочешь на завтрак?

– На твое усмотрение.

– Ладно, только задвинь шторы. – Он натянул пальто и скрылся за дверью.

Я задернула плотные занавески.

Революция в Шиоле I удалась на славу. Главное – правильно выбрать время и цель, тогда даже самая безропотная и забитая масса восстанет и захочет заявить о себе.

Главари мимов безропотной и забитой массой точно не были. Заявить о себе им помогла деспотия и зверства Сайена. С налаженной инфраструктурой, с подручными бандитами, карманниками и вымогателями воротилы подпольного мира могут не беспокоиться о завтрашнем дне. Дело за малым – убедить их, что со свержением Сайена все станет еще лучше, но, пока жив Сенной Гектор, его подданные так и будут прозябать в праздности и разврате.

Склонившись над раковиной, я смыла засохшую слюну с волос. Ник сказал, что убивать Гектора бессмысленно, однако синяк, проступивший у меня на щеке, говорил об обратном. Темный владыка – симптом хронических болезней Синдиката: жадности, жестокости и, что хуже всего, апатии.

Убийство – не самое страшное преступление для тех, кто не верит в загробную жизнь. Гектор собственноручно отправил на тот свет множество ясновидцев – и отнюдь не гуманным способом, а никто и бровью не повел. Но прикончить главу Синдиката… Это не какая-то мелкая сошка. Существует неписаное правило: нельзя покушаться на своего главаря мимов, а уж тем более на темного владыку. По меркам Синдиката такой поступок сродни государственной измене.

Может – ну в порядке бреда! – переговорить с Рот-до-Ушей? Вдруг сама по себе она окажется адекватной? Ага, мечтать не вредно. Это равносильно тому, что Гектор добровольно сложит полномочия.

Прижимая к щеке холодный компресс, я снова опустилась на кровать. Похоже, нет другого выбора, как снова стать подельницей. Чтобы натравить Синдикат на Сайен, мне надо держаться поближе к Потустороннему совету. Только так можно завоевать уважение и власть. Однако без Стража нет никаких доказательств существования рефаитов, а на слово мне вряд ли поверят.

Я вновь дернула золотую пуповину.

Отзовись! Ты просил, чтобы я помогла начать все это. Теперь помоги мне закончить.

Ничего. Лишь до боли знакомая гнетущая тишина была мне ответом.

5

Уивер

Пару часов спустя Ник отправился на работу. Гостиничная комната осталась в полном моем распоряжении, да и возвращаться в ночлежку особо не тянуло. Я прилегла отдохнуть, но с уходом Ника меня одолела тоска. Ближе к вечеру захотелось есть. Пришлось собираться и идти. Из магазинчика грамзаписей доносилась музыка, двери гостеприимно распахнулись для участников сеансов. По дороге мне попался ясновидец-попрошайка, с ног до головы замотанный в грязные одеяла. Наверное, гадатель или прорицатель – с приближением зимы эти бедолаги зачастую оказывались на улице в поисках куска хлеба.

Живы ли родители Лисс? Чем занимаются? Мерзнут под открытым небом, предлагая прохожим раскинуть карты, или после исчезновения дочери вернулись на Северо-Шотландское нагорье? Впрочем, не важно. Они так и не узнают, что с ней сталось, не смогут наказать убийцу, Гомейсу Саргаса. Наверняка он сейчас в архонте, готовит страшную месть мятежникам.

Мне вдруг вспомнились его слова:

«Вот каким нам видится ваш мир, Пейдж Махоуни. Рой мотыльков, обреченных на гибель».

Так странно было вновь очутиться в I-5, в финансовом центре Сайена, где прошла моя юность. До знакомства с Джексоном Холлом я коротала время в зеленых оазисах, чудом уцелевших среди небоскребов, стараясь не поддаваться позывам своего дара. Отец не возражал против моих отлучек, а с появлением мобильников и вовсе предоставил мне полную свободу действий.

Слева на перекрестке в тумане обозначилась кофейня. Завидев неоновую вывеску, я застыла как вкопанная. «Боббин-кафе». Мой отец – человек привычки. Всякий раз после работы он шел пить кофе, и обязательно – в «Боббин-кафе». Помню, в детстве сама ходила с ним туда пару раз.

Ладно, рискну. Конечно, разговора на людях не получится, но хотя бы удостоверюсь, что отец жив-здоров. После всего, что мне довелось увидеть и узнать о мире, так хочется взглянуть на родное лицо. Лицо моего отца, которого я всегда любила, но никогда не понимала.

В кафе, по обыкновению, толпился народ, витал чарующий аромат кофе. Несколько посетителей покосились на меня – по-видимому, учуяли красную ауру, – но никто не насторожился. Ясновидцы с Граб-стрит вообще считали себя выше условностей Синдиката. Худенькая избитая девушка не представляет угрозы, будь она хоть трижды прыгун. И все-таки, устроившись в самом темном углу за ширмой, я по-прежнему чувствовала себя голой. Не стоило мне выходить. Сидела бы спокойно в четырех стенах за надежно запертой дверью.

Убедившись, что мое инкогнито не раскрыто, я пересчитала деньги, оставленные Ником, и заказала дешевый суп, старательно имитируя английский акцент в разговоре с официантом. Когда принесли густую массу из перловки и гороха, налитую в полую булку, я с удовольствием принялась за еду, наслаждаясь каждым кусочком.

Ни у кого из посетителей не было датапэда, но читали практически все: викторианские рукописи, манускрипты, страшилки. За соседним столиком библиомант, прикрываясь газетой, перелистывал потертое издание первого сборника стихов Дидьена Вэя «Любовь с первого взгляда, или Ясновидца отрада», якобы анонимного. По крайней мере, сам Дидьен считал его анонимным. Остальные же прекрасно знали, кто автор, поскольку всех муз он называл в честь усопшей супруги. Джекс истомился в ожидании, когда же Дидьен наконец возьмется за эротическую прозу.

Улыбка слетела у меня с лица, едва над дверью звякнул колокольчик. До боли знакомый лабиринт заставил меня разом забыть о книге.

Повесив сложенный зонт на вешалку у стойки, вновь вошедший сбил грязь с сапог и двинулся мимо меня к прилавку.

За последние полгода отец изрядно поседел, морщин прибавилось, но шрамов, выдающих жертву пыточной камеры, не было. У меня отлегло от сердца.

Ясновидящая бариста повернулась к отцу:

– Что будете заказывать?

– Черный кофе, – практически без акцента проговорил он. – И стакан воды.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не выдать себя.

Отец занял столик у окна, оказавшись ко мне в профиль. Сквозь мозаичные стекла ширмы я вдруг с ужасом заметила у него на шее лиловый рубчик, смахивающий на порез от бритья. Моя рука машинально метнулась к позвоночнику, где красовалась точно такая же отметина – живое напоминание о ночи ареста, когда меня подстрелили «флюидом».

Дверь снова распахнулась. В кофейню вошла невидица и решительным шагом направилась к столику отца, на ходу снимая пальто. Незнакомка была невысокая и коренастая, с оливковой кожей и светлыми глазами; черные как смоль волосы заплетены в косу. Усевшись напротив отца, брюнетка сплела пальцы, унизанные десятком серебряных колец тонкой работы.

Во мне нарастала тревога. Вот брюнетка покачала головой. Отец резко сник и закрыл лицо ладонью, его плечи предательски задрожали. Женщина успокаивающим жестом накрыла его другую руку, сжатую в кулак.

В горле у меня вдруг встал тугой комок, и я поспешно склонилась над супом. Музыкальный автомат, проглотив монетку, заиграл «The Java Jive». Поддерживаемый подругой, отец встал, и вскоре оба они растворились во мраке улицы.

– О чем задумалась, голубушка? – раздалось над ухом.

Вздрогнув, я не сразу узнала спеца по психам.

– Альфред, ты?

– Он самый, старый дурак. Все подкатывает к юным дамам в кафе, ничему жизнь не учит. – Он с любопытством всматривался в мое лицо. – Вид у тебя слишком мрачный для субботнего вечера. Судя по моему опыту, недолили кофе.

– Вообще не налили.

– Да ты, милочка, явно не из книжных червей!

– Здорово, Альфред! – помахала ему бариста, а вслед за ним еще несколько посетителей. – Давненько не виделись.

– Привет, привет. – Тот с улыбкой приподнял шляпу. – А куда деваться? Власть имущие уже наступают на пятки. Пришлось притвориться, будто работаю. Какие книги, окститесь!

Его слова были встречены добродушным смехом, после чего публика вернулась к своим делам.

Альфред взялся за спинку соседнего стула:

– Не возражаешь?

– Конечно нет.

– Спасибо. Постоянное общение с писателями так утомляет. Жуть! Ну, чего изволите? Кофе с молоком? Миель? Бон-бон? Венский? Может, чашечку масала-латте? Кстати, отличная штука.

– Обычный салеп, пожалуйста.

– Серьезно? – Альфред снял шляпу и положил на стол. – Ладно, если настаиваешь. Официант, принесите нам зерна просвещения!

Теперь понятно, почему они с Джексом так хорошо ладят, – оба чокнутые. Официант практически бегом метнулся к стойке, оставив меня наедине с потоком музыки.

– Говорят, вы работаете в «Призрачном клубе»? – откашлявшись, спросила я.

– В здании клуба, но не в организации. Просто приношу время от времени кое-какие бумажки, иногда их даже покупают.

– Довольно провокационные бумажки, не находите?

Альфред добродушно прыснул:

– Голубушка, провокации – это мой хлеб. Твой главарь мимов тоже в них поднаторел. Не зря его система семи каст по праву считается главным шедевром подпольного мира.

По мне, так весьма спорное заявление.

– Как вы на него вышли?

– Получилось как раз наоборот. Он прислал мне рукопись «Категорий паранормального», будучи примерно твоего возраста. Одно слово – гений. Но жутко ревнивый. До сих пор бесится, стоит мне завести нового клиента в Четвертом Первой. – Альфред укоризненно покачал головой. – Потрясающий талант, дерзкое воображение, и так переживать из-за ерунды! – Он умолк, дожидаясь, когда официант поставит поднос. – Спасибо, дружок.

Принесенный кофе оказался густым, как грязь.

– Конечно, публикация памфлета была сопряжена с огромным риском, – продолжал Альфред, – но я в душе игрок, поэтому решил рискнуть.

– А потом изъяли тираж, – напомнила я. – После войны банд.

– Символический жест. Вдобавок запоздалый. К тому времени пираты штамповали «Категории» по всей стране, внося еще бо́льшую смуту в умы ясновидцев. Литература – самое мощное наше оружие, Сайену такое не по плечу. Максимум, на что они способны, – это дезинфицировать свою макулатуру. Но мы, творческая прослойка, должны особенно тщательно относиться к провокационным творениям. Изменив одно-два слова, даже единственную букву, можно необратимо изменить ход истории. Рискованное занятие, очень рискованное.

Я подлила в салеп розовой воды, размешала:

– Значит, вы больше не рискнете опубликовать нечто подобное?

– Голубушка, не трави старику душу. После изъятия тиража я отошел от дел. Памфлет живет и процветает, а твой покорный слуга влачит жалкое существование в съемной мансарде. – Альфред снял очки и потер веки. – Хотя я по-прежнему получаю процент от прочего самиздата, попадающего на полки, за исключением разве что лирики месье Вэя. Впрочем, невелика потеря – как для меня, так и для литературы.

– Мятежным настроем в его творчестве не пахнет, – согласилась я.

– Как и в творчестве других его собратьев по перу. Кроме Джексона, разумеется. В остальных случаях весь протест сводится к незаконным тиражам. – Альфред кивнул на женщину у окна, целиком поглощенную чтением: голова опущена, взгляд прикован к томику на коленях. – Поразительно, какую власть имеет над нами печатное слово! Сейчас мы наблюдаем чудо, милая.