Воронеж 20.40. Красная книга Алёши

– Стоять здесь! – скомандовал верзила из охраны и двинулся к Лучнику.

– Да хватит тебе, Бивень, – попытался остановить здоровяка Сиплый.

Это ему не удалось. Бивень оттолкнул Сиплого и вместе с юношей-крепышом приблизился к Лучнику.

– Как тебя звать? – спросил Бивень.

– Не знаю, – честно ответил Лучник.

– Э, что ты мне врать собрался? – ощерился Бивень, схватившись за короткий меч, рукоять которого венчала белая кость какого-то животного.

– Все знают свои имена, я – Бивень, вот этого Котом зовут, – показал он на крепыша. – Бабу ту видишь?

Лучник посмотрел в сторону шлагбаума.

– И у нее имя есть. Она Гера, – Бивень приблизился к Лучнику на расстояние удара.

«Гера… Герман, я ведь Герман», – пронеслось в голове у Лучника, но он не произнес имени вслух. Вместо этого он сделал быстрый шаг навстречу Бивню:

– Лучник, называй меня Лучник, – вызывающе ответил он.

Бивень, почуяв серьезного противника, повернулся к нему лицом и понизил голос:

– Ты не дергайся, не со зла я, правила у нас такие, всех досматриваем, кто приходит, а приходят к нам всякие… Дисциплина, ядрена вошь!

Газ, стоящий рядом, с сожалением вздохнул; он надеялся, что будет досмотр личных вещей и ему удастся вернуть свой нож.

Гера подошла к Бивню.

– С ним хочет Каган поговорить, – она кинула вызывающий взгляд на темноволосого незваного гостя. – Я Гера.

– Я тоже, – ответил он.

– В смысле? – прыснула со смеху девушка.

– Не бери в голову, – улыбнулся Лучник.

Каштановые волосы, большая грудь, спрятанная в камуфляже, маленькая родинка на щеке. Не красавица, но очень обаятельна! Большие зеленые глаза, встретившись со взглядом Лучника, на мгновенье напомнили образ из учебников далекого прошлого, прошлого, которое обрывками потихоньку возвращалось к нему.

– Гера… Покровительница женщин? – прошептал он.

– — Что? – не поняла она.

– Пошли, – пробурчал Бивень, и процессия двинулась к зеленым вагончикам, стоящим неподалеку.

Там расположился большой курятник, обнесенный такой же сеткой, что и в начале спуска. Чуть подальше – стойло и поилка для лошадей. Запахло навозом и сельским уютом. Вдали под пристальным надзором матерей играли дети на площадке… У входа в самый большой вагон стоял громила похлеще Бивня, скрестив руки на груди. Он немного отодвинулся, пропуская вперед Геру, и снова преградил путь, как только она шмыгнула в вагон. Бивень, Газ и Сиплый отошли в сторону.

– Положи рюкзак на землю, – обратился громила к Лучнику.

– Если что пропадет – убью, – неожиданно для самого себя сказал тот и ухмыльнулся, понимая, что ему самому не очень-то знакомо содержимое собственного рюкзака. Ну, кроме арбалета, кофе и книги.

Он всё же снял рюкзак с плеча и протянул громиле.

– Что там – не мое дело, все будет на месте, поэтому убивать меня не придется, но с оружием нельзя, – громила указал на потайной карман Лучника, где был спрятан нож Газа.

– В рюкзаке арбалет, он не заряжен, еще стрелы, это последнее, – Лучник отдал нож громиле.

– Впечатляет, – произнес тот, вешая за спину рюкзак и пряча нож под ремень. – Пошли, Каган ждет тебя.

– Странное имя. Откуда такое? – поинтересовался Лучник.

– Когда-то мы называли его Пиратом, он одноглазый, – добродушно ответил громила. – Потом ему что-то не понравилось, он нашел какие-то бумаги в бункере под Планетарием, прочитал о том, что это место в стародавние времена называлось «Парком культуры и отдыха имени Кагановича». Решил Кагановичем стать! Отсюда и Каган… В общем, мужик на истории помешан, а в прошлом был известным хакером.

– Кем-кем?

– Ну, типа компьютерщиком, программистом что ли. Я толком не знаю. Каган тогда и группировку нашу назвал странно как-то. Ну, вывеску ты видел?

– Динамо? Смерти нет?

– Вот-вот. Так раньше сайты в интернете назывались, а Пират, тьфу, Каган – большой был знаток интернета.

Они прошли в старый железнодорожный вагон. Он был когда-то сверхкомфортабельным, впрочем, и сейчас прекрасно сохранился. Двери во многие купе были приоткрыты, по вагону проносились детские смешки и крики, но на проходе никого не было видно. Только Гера стояла у одного из окошек. Она слегка опустила голову. Громила и Лучник вошли в просторное купе. Пол, потолок и диваны были обиты бордовым бархатом. За столиком сидел крепкий сухой мужчина явно старше пятидесяти. Его лицо было испещрено множеством морщин, на правой щеке красовался крупный шрам. Шрам уходил под повязку, сделанную из кожи и резиновой ленты, которая туго обхватывала голову Кагана. Лицо человека свидетельствовало о богатом жизненном опыте, который явно нельзя было назвать легким.

– Садись, – скомандовал Каган.

Лучник присел напротив. Огляделся. Его улыбку вызвал плюшевый розовый медвежонок с оторванным ухом, лежавший на пластиковом столике.

– Интересуетесь?

– Что лыбишься? Выжил чудом и лыбишься… Ладно, давай знакомиться. Кто ты и как тебя зовут?

– Я Лучник, – ответил Герман.

– Лунтик? – заржал Каган. – Помню тебя, ты в мультиках снимался… Обожал мультики! Или Тарталья из Геншин? Ладно, пусть Лучник, мы погоняла уважаем. Я Каган, – представился одноглазый. – Я контролирую эти земли, и чужак за два последних месяца у меня в гостях впервые. Живой, по крайней мере. Я хочу получить от тебя ответы на некоторые вопросы – взамен на лечение, провизию и скарб. А точнее, я очень хочу знать, как ты перелетел воду, на чем летел?

– Я не помню, – честно ответил Лучник.

– Уверен в этом? – спросил Каган, и, повернув голову в сторону дверного проема, приказал:

– Паука ко мне, пусть спустится тот, которого Подзором звать.

Каган снова посмотрел на Лучника.

– Да, видимо, ты и вправду хотел убить звонаря, все, как Алина мне написала. Рисково! – он указал на листок бумаги, лежащий на столике. – Ты борзый. Но мне это нравится.

В дверях появился человек небольшого роста, не давший договорить Кагану. На нем была темно-зеленая ветровка, которая закрывала практически все места выше пояса. Капюшон был сильно затянут вокруг лица. На глазах – старые лыжные очки. Было неясно, сколько ему лет, зато понятно, почему его называют Пауком: множество кожаных шлеек, пришитых к ветровке, заканчивались металлическими крюками; именно они, по-видимому, позволяли держаться этому человеку на высоте. Кожаные брюки верхолаза заканчивались военным ремнем черного цвета, к которому была привязана массивная подзорная труба. Из правого кармана торчало несколько разноцветных флажков. Руки Паука, казалось, были значительно длиннее положенного, произрастая из небольшого туловища, которое венчала маленькая голова.

– Ты этого с Колеса видел? – негромко спросил Каган, указав на Лучника.

Паук кивнул в ответ.

– Ты уверен? – переспросил Каган.

Паук снова кивнул.

– Он на метеозонде через море летел. Точно он.

– Все, иди, – Каган задумчиво уставился на Лучника и постучал по столику.

Паук быстро исчез в дверном проеме купе. Вместо Паука снова возник громила.

– Что-то опять голова раскалывается, не дай бог Давление… Что с этим делать будем? – спросил он, указав на Лучника.

– К Лекарю его надо, пусть попробует вправить ему мозги, не помнит он ничего, – ответил Каган.

И, повернувшись к Лучнику, сказал:

– Послушай, информация в твоей голове очень важна для нас, у меня есть враги, мы называем их Октябрями. Последние поселенцы Отрожки говорили о тысячных набегах Красных Октябрей. Так вот, мне нужно знать, могут ли они летать через воду, как ты? И зачем тебя послали, ты ведь летел оттуда. Но, вижу, ты не один из них. От ответов, которые я получу, возможно, зависит будущее нашего лагеря, а, может, и твоя жизнь. Если ты шпион… Нет, ты не шпион. Поможешь – у тебя будет возможность отдохнуть и пополнить скарб. Подлечишься и пойдешь дальше с миром. Это понятно тебе?

Лучник кивнул.

– Отлично! Отведи его к Лекарю, – приказал Каган громиле, глядя куда-то поверх его головы.

«Дон, Дон, Дон», – послышалось за окном. Все мощнее и мощнее.

– Колокол, сука! – заорал громила.

В голове Лучника сжались тиски боли, он непонимающе уставился на Кагана. Тот крикнул громиле:

– Быстрее! И запри вагон, начинается!

Громила вырвал Лучника из купе и толкнул в сторону выхода.

– Бегом!!!

Лучник бросился к тамбуру, сзади что-то громыхнуло. Лучник оглянулся: громила уже корчился на полу, то собираясь в позу новорожденного, то растягиваясь словно резинка. Руками он крепко сжимал голову, глаза вылезли из орбит, а из носа текла струйка крови. В конце вагона на полу сидела Гера. Ее взгляд был полон боли, но при этом она находилась в сознании. Гера как будто смотрела сквозь Лучника, раскачивалась и стонала. Колокол продолжал неистово бить.

Дон, дон, дон…

– Ты кто, мать твою? – Лучник едва уловил голос Бивня снаружи вагона, но не понял, к кому он обращается. Лучник прислушался.

– Сарацин я, – вызывающе ответил незнакомый голос. – Ваши все лежат, стонут… И тебе пора!

Послышался резкий неприятный звук, что-то булькнуло и стихло. Лучник осторожно выглянул в мутное окно и отшатнулся. Бивень стоял на коленях метрах в пяти от входа. На его могучей шее красовалась большая дыра с рваными краями, из которой под давлением плескали тонкие струйки крови. Бивень еще пытался зажать рану, но руки его уже не слушались. Чья-то тень метнулась к входу в вагон.

Боль отпустила. Лучник бросился к громиле, схватил рюкзак и ринулся в купе. Он слышал, как кто-то медленно, почти беззвучно, шел по вагону, открывая двери и заглядывая в каждую. Вскоре шаги остановились у купе Лучника. Тот, что назвался Сарацином, отворил створки, но внутри купе его ждала пустота: Лучник, держа арбалет наготове, завис над дверным проемом, уперевшись ногами в стены и удивляясь собственному хладнокровию, гибкости и прыти. Дверь закрылась, послышались удаляющиеся шаги.

До купе Кагана было еще несколько дверей, и незнакомец продолжил свой путь. Так он дошел до Геры. Она сидела, прижавшись спиной к двери Кагана. Ее ноги упирались в стену напротив, а сама она испуганно таращила большие зеленые глаза на приближавшегося к ней Сарацина. Он остановился, дернул дверцу, но ту заклинило. Через тонкую щелку он увидел лежащего на полу человека. Каган корчился в муках, а из-под кожаной повязки сочились капельки крови. Сарацин еще раз несильно дернул дверцу. Но дверь снова не поддалась. Он пристально посмотрел на Геру, словно удав на кролика. Девушка выдержала тяжелый взгляд нежданного гостя.

– Сторожишь его, сука, – Сарацин замахнулся на Геру коротким мечом. – Передай привет моей покойной бабушке!

Гера попыталась пошевелиться, ей это не удалось. Меч с рукояткой из слоновой кости вознесся над лицом девушки, приготовившейся к смерти. Но вместо удара последовал невнятный звук. В ту же секунду голова Сарацина, пробитая острой стрелой, поникла на мощных плечах. Меч выпал из рук, вонзился в пол рядом с ногами Геры, а сам Сарацин, заливая девушку кровью, повалился прямо на нее. И Гера потеряла сознание.

Дон, дон, дон…

Глава 4. Комната смеха

Где-то за вагоном послышались голоса – сначала осторожные и негромкие, затем они зазвучали ближе и увереннее, а через пару минут совсем рядом раздался задорный детский смех.

«Странно, – подумал Лучник. – В этом осатаневшем мире, которого я совсем не помню, есть еще место радости и веселью. Даже дети продолжают свои игры в двух шагах от смерти, а женщины…» Он вспомнил про Геру. Она в нелепой позе распласталась на полу вагона, но уже приходила в себя, пытаясь ослабевшей ладонью стереть вязкую коричневую кровь со своего испуганного, но бесконечно милого лица.

Герман отодвинул труп Сарацина в сторону и, протянув руку девушке, произнес:

– Вставай, все кончилось.

Гера благодарно взглянула на Лучника, ухватилась за его ладонь и попыталась подняться. Попытка оказалась не очень удачной – девушка, привстав, покачнулась и, не удержавшись, упала в объятия Лучника.

– Тихо, тихо, не спеши, – проговорил тот, ощутив, насколько она хороша и беззащитна. Ее левая щека была испачкана кровью, руки дрожали, а на глазах поблескивали слезы.

– Кто это был? – услышал Герман хриплый басок громилы.

– Кто-кто… Друг твой в пальто, – буркнул Герман и, наступив на шею лежащего Сарацина, извлек из него острую металлическую стрелу. – У вас есть, где помыться?

Подошедший громила, наблюдая, как Герман пытается стереть кровь с рук и стрелы, попросил Геру проводить его до бани.

– А мне надо Кагана поднять. Да трупами заняться. Жаль Бивня…

За спиной Германа громыхнула заклинившая недавно дверь купе, раскрылась, и перед ним возник перекошенный злобой Каган.

– Меня что ли поднимать собрались?

Он осыпал Геру, Лучника, мертвого Сарацина и не менее мертвого Бивня трехэтажным доисторическим матом, отхаркался кровью и обеими ручищами принялся трясти за грудки громилу.

Единственный глаз, который имел несчастье наблюдать Лучник напротив себя, дополнял картину происходящего, превращая Кагана в разъяренного циклопа. Невольно Лучник попятился, прикрывая собой Геру.

– Кота! И дозор от шлагбаума ко мне!!! – взревел Каган.

Громила пулей вылетел из вагона и тут же исчез в зарослях дикого винограда. Каган пнул Сарацина.

– Кто его? Ты?

Лучник кивнул в ответ. Гера отошла к окну и принялась приводить себя в порядок. Лучник взглянул на Сарацина: рост под два метра, крепкий, небритый, явно не славянин, да и одежда точно не местная – собачья шкура и широкие штаны из мешковины. Рядом с пробитой головой на полу вагона – зеленая повязка и короткий меч. Кочевник? Фанатик? Воин Аллаха?

– Хрен бы с ним, с Давлением. Но шпион… Впервые за год! Я выясню, кто его послал… Кстати, ты, похоже, вообще без проблем перенес скачок? – спросил Каган у Лучника.

– Скачок? Да вроде того, – ответил Лучник, размышляя, почему он не так сильно мучился, как остальные. – Я сам пока не понимаю…

– То, что ты не за мной пришел – ясно. Но слишком много вопросов остается, слишком много… Шар этот, звонарь, который тебя пожалел… Да и как ты выжил среди Октябрей, если ты сам не Октябрь? – размышлял вслух Каган. – Ладно, Лекарь разберется. И вот еще что… Спасибо тебе!

– Не за что, – просто ответил Лучник и протянул правую руку, сам удивляясь этому жесту.

Крепкое мужское рукопожатие на доли секунды отбросило Германа в какой-то необозримый мир, светлый и далекий. В город, где каждое утро Герман совершал десятки подобных рукопожатий. Видимо, эта привычка давным-давно была чем-то обыденным и означала пожелание доброго дня. Сейчас же рукопожатие Кагана означало для Лучника нечто большее – он принят «как свой», и в ближайшее время ему гарантированы хлеб и кров. А если повезет, он сможет восстановить память…

– Каган, мне нужно помыться.

Одноглазый взглянул на Геру, запачканную кровью Сарацина, подмигнул ей и сказал:

– Нужно значит нужно! Да и тебе умыться не мешало бы…

Гера тихонько подтолкнула Лучника в спину, и они вышли из вагона. На освещенной факелами и кострами площадке десятки разношерстных людей, словно в замедленном кино, приходили в себя после Давления. Кто-то потирал ладонями виски, кто-то жадно пил воду из металлической фляги, кому-то не удавалось подняться на ноги с мокрой от подтаявшего снега земли, и кто-то уже двигался к нему на помощь. А дети снова играли в свои веселые игры, будто ничего и не произошло.

– Да, и еще, – из окна вагона высунулась небритая одноглазая физиономия Кагана, – скажи Каптеру, что я приказал выдать ему «талый снег» или «камыш». И берцы. Пригодятся…

– Хорошо, передам, – ответила Гера и взяла Лучника за руку. – Идем!

Они подошли к высокому вагончику. Герман обернулся – двое крепких мужчин лет сорока укладывали на брезент отправившегося к праотцам Бивня.

– Что с ним сделают? – поинтересовался Герман.

– Похоронят с почестями, – ответила Гера и громко постучала в тяжелую металлическую дверь с небольшим окошком посередине.

Тук… Тук…

Окошко приоткрылось, из него показался бритый налысо мужик.

– Привет, Гера, чего тебе? – спросил он, недоверчиво косясь на ее спутника.

– Привет! – ответила Гера. – Это Лучник. Каган приказал помыть его и приодеть. Берцы, «камыш» или «снег», смотри сам. И побрить бы его… Мыло-то есть?

– Еще и мыло? – недовольно буркнула лысая голова и скрылась в окне. – Можь, ему еще и берцы с собственной ноги снять? А то что, я могу, если Каган сказал…

Герман хотел было обидеться на лысого ворчуна, но громкая возня за спиной помешала ему. Он обернулся и увидел картину, которая стремительно разворачивалась в полумраке возле вагона Кагана. Бывший хакер, сбросив военный бушлат и засучив выше локтя рукава тельняшки, жестоко избивал двух молодцев. В одном из них он узнал Кота, который встречал его вместе с Бивнем у шлагбаума. Кот защищался, как мог, и даже один раз неуверенно заехал Кагану в челюсть.

Лучник понял, что авторитет Кагана держался здесь не только на умении говорить и думать, но и на изрядной физической силе, несмотря на возраст. Он хорошо двигался, быстро переключаясь с одного динамовца на другого и нанося увесистые удары массивными кулаками. Глядя на него, никто бы не смог предположить, что в прошлом это какой-то неудачливый программист…

Через минуту соперники Кагана лежали в грязи.

– Просмотрели, суки, пришельца! В яму их, и не кормить два дня, – приказал Каган громиле и, глядя в сторону Лучника, победно поднял правую руку, потрясая кулаком.

Лучник в ответ протянул вперед кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. Дверь, звякнув металлическим засовом, открылась. Лысый нетерпеливо проговорил:

– Быстрей сюда, а то тепло уходит!

Гера первой шагнула в дверной проем. Следом за ней зашел Лучник. Внутри уютно потрескивал камин.

– Так что ты там про берцы шутил? – спросила Гера у лысого.

– Про берцы не шутят.

– Ну, тогда тебе не повезло: подбери-ка ему берцы, и чтоб по ноге были! Приказ Кагана, – Гера развела руками.

– Важная, видно, птица, – лысый оценивающе посмотрел на Лучника. – Звать-то как?

– Германом.

– Фашист, что ль?

Герман непонимающе взглянул на Геру.

– Да не фашист он, просто имя такое. Так есть берцы?

– Раз Каган сказал, значит, есть, куды ж деваться! Надо так надо, найдем, не переживай, проблем нет, – сбивчиво затараторил лысый. – Слушай, только побрей его сама, а? А то руки меня подводят последнее время, нервы, все такое. А я за «камышом» к Каптеру схожу, берцы подберу.

– Хорошо, – без смущения ответила Гера, – мыло давай!

Лысый достал с правой антресоли маленькую упаковку, протянул ее Герману и удалился.

– Самау, – прочел Герман.

– Камэй, – поправила девушка, – это по-английски.

– Ты знаешь языки? – удивился Герман, подумав при этом совсем о другом; он вспомнил, что кроме этого места есть другие города и страны, острова и континенты. Что теперь с ними?

– Гера, а что случилось с остальным миром? Что вообще вокруг творится?

– Мы не знаем, что с миром. Некоторые говорят о том, что у нас здесь просто рай по сравнению с другими местами, но верить ли им? Потом расскажу, всему свое время. А пока – добро пожаловать в нашу баню! Раздевайся.

Гера закрыла входную дверь на засов и быстро прошла в соседний закуток. Когда она появилась, Герман не узнал ее: кровь исчезла с ее хорошенького лица, а волосы, слегка распущенные, струились каштановыми прядями по голым плечам. На ней была какая-то полупрозрачная накидка с розовым отливом, подчеркивающая упругие формы. Гера соблазнительно улыбалась.

– Иди сюда, – проговорила она, тихонько открывая дверь в следующую комнату.

Они вошли в небольшое помещение с несколькими оцинкованными тазами, в которых маняще поблескивала вода. Попробовав ее рукой, Гера взяла тазик и засеменила в отдельную кабинку. Обернулась.

– Ладно, мойся, Лучник. Надеюсь, помнишь, как это делать?

– Разберусь.

Гера вышла, но дверь за собой затворять не стала. Герман чувствовал себя прекрасно, просто великолепно. Небольшой кусок мыла буквально творил чудеса. Волосы Германа распушились и уже торчали в разные стороны, а легкий аромат, пропитавший все дерево бани, пьянил его. Присев на край лавки, он постепенно впадал в состояние блаженства, и даже не заметил, как перед ним появилась полуголая Гера. Мягко, по-кошачьи ступая, она подошла к Лучнику вплотную, и, коснувшись грудью его плеча, нежно поцеловала в лоб. Он привлек ее к себе. Сон и нега улетучились вмиг, а сердце, колотясь в безумном ритме, наполнило Лучника силой. Они прижались друг к другу. Зеленые, какие-то животные глаза Геры наполнились огоньком вожделения, грудь неистово вздымалась. Вскоре она и Лучник стали одним целым, слившись в безумном экстазе. В это мгновение исчезло все – баня и лагерь, дрезина и колокол, вагоны и арбалет, вернулось, смешалось и снова исчезло. Они были вместе, забыв про опасность и жестокость этого мира. Навсегда. И как только Навсегда превратилось в Вечность, в металлическую дверь предательски постучали. Тук… Тук…

Гера громко застонала, быстро соскочила с Лучника, схватила накидку и скользнула к двери, открыв маленькое окошко. Впустила лысого.

– Ну что, не подстригла еще? – ехидно поинтересовался тот.

– Почти закончила, ты помешал, – засмеялась Гера. – Кстати, бритва где?

– Где-где, в Воркуте, – ответил лысый и достал из нагрудного кармана маленький футляр.

– Одна она на все поселение, потеряем, что тогда, топором бриться!?

– Ага, в каждом втором вагоне такая. И у всех – единственная и последняя!

…Гера брила Лучника осторожными плавными движениями. В это время лысый доставал из мешка новенький камуфляж для Лучника: плотные штаны, куртка с капюшоном, нательное черное белье и круглая кепка с козырьком. В левой руке он гордо держал штурмовые ботинки с высоким берцем.

– Лично от Кагана!

О такой обуви Лучник не мог и мечтать. Ботинки были действительно хороши – крепкие, на толстой подошве, язычок добротно прострочен, при плотной шнуровке не даст воде попасть внутрь. К тому же они удачно подошли ему по размеру. Герман с превеликим энтузиазмом надел все, что принес ему лысый.

– А что с моим шмотьем? – спросил Герман, примеряя военную кепку.

– Твое шмотье теперь «камыш», а за старье не переживай, разберемся, – щурясь от доброй зависти, произнес лысый.

– Все, Лучник, пора к Лекарю, – сказала Гера.

Они вышли наружу. Вокруг горели факелы. Легкий ветерок донес до Лучника чей-то шепот. Он поднял голову, но кроме заколоченного трехэтажного здания ничего не увидел.

– Что это? – спросил он, показывая на здание.

– Неважно.

Герман не стал больше расспрашивать. Он попытался взять ее за руку, но она быстро высвободилась:

– Люди здесь, нельзя на людях, ты уйдешь, а мне жить здесь. Хоть и темно, но нельзя.

– А лысый? Он же все понял.

– Лысый – мой брат, ему можно.

Герман понимающе кивнул и пошел за ней вглубь парка, наслаждаясь весенними запахами и легким шелестом своего камуфляжа. Рюкзак все также позвякивал замочками, а Никон, покоящийся внутри рюкзака, позволял чувствовать себя увереннее.

Вскоре они очутились у небольшого строения, над входом которого красовалась большая вывеска – «Комната смеха». Дверь в помещение была приоткрыта…

Неподалеку три женщины у костра, одетые в бушлаты и синие брюки, что-то варили в большом чане. Все вокруг было буквально пропитано запахом, напоминающим аромат мясной солянки, приправленной специями и чесноком. Герман жадно вдохнул воздух и, проглотив слюну, спросил:

– Что они варят?

– Суп с курятиной, – Гера улыбнулась, – но тебе не достанется, не рассчитывали мы на тебя, хотя… Может, вместо Бивня поешь. Я, кстати, не шучу. У нас с этим строго.

Она отошла от Германа, подняла палку и сильно стукнула ею о вывеску. «Комната смеха» протяжно и звонко ухнула. Дверь открылась

– Эльза, к тебе можно? – громко спросила Гера и шепнула Герману: «Эльза и есть Лекарь, она немного странная».

В дверях показалась седая старуха с фонарем в костлявых руках. Она пристально посмотрела в глаза Германа, лицо ее исказила гримаса удивления и страха.

– Тебе можно. А он усть пуходит, – пропищал старческий голос.

– Эльза, Каган просил, это тот самый… Ну, который на шаре… Ему нужна твоя помощь, память у него отшибло.

Герману старуха показалась знакомой.

– Память у твоего упу, запу, тьфу ты, спутника почище нашей с тобой будет, – зашипела старуха. – А то, что он во снах своих видит, обернется кошмаром для всех нас! Обернулось уже.

Гера оторопела, с опаской посмотрев в сторону Лучника.

– Гер с тобой, Херман! – махнула рукой старуха. – Входите уже.

– Она иногда слова путает, – пояснила девушка.

Герман сделал несколько шагов в комнату и остановился напротив огромного зеркала. Он увидел худощавого мужчину в камуфляже, ростом выше среднего, гладко выбритого и аккуратно подстриженного. Из-за кривизны зеркала лицо сильно искажалось, но Герман и без того понял, что совершенно себя не помнит. И еще: ему совсем не хотелось смеяться в этой Комнате смеха. Герман наклонился, и его физиономия растянулась вширь, увеличив уставшие голубые глаза вдвое.