Власть королев

Она увидела стоящего над ней Крона, и её захлестнула радость. Крон был жив, и она была счастлива это узнать. Он сильно отощал с тех пор, как Гвен его видела в последний раз, и она осознала, что совсем потеряла его в происходившем хаосе. Последний раз, когда она его видела, забился под корму в особенно свирепый шторм. Скорее всего, всё это время он прятался где-то, отказываясь от пищи, чтобы другим досталось больше. В этом был весь Крон – сама самоотверженность. Но теперь, когда они снова приблизились к берегу, он снова дал о себе знать.

Крон скулил и облизывал ей лицо, а Гвен обнимала его из последних сил. Она снова легла, и Крон – рядом с ней. Поскуливая, он положил голову ей на грудь и прижался к ней так, будто она была последним человеком на земле.

* * *

Гвендолин почувствовала, как прохладная и сладкая влага щекочет её губы и стекает по щекам на шею. Она открыла рот и начала пить, жадно глотая, постепенно просыпаясь.

Не переставая пить, Гвен открыла глаза, и увидела над собой лица незнакомых людей. Она пила и пила, пока не закашлялась.

Кто-то помог ей подняться, и она села, пытаясь остановить кашель. Кто-то похлопал её по спине.

«Тссс…», – сказал голос. «Пей медленно».

Это был мягкий голос, голос лекаря. Гвен оглянулась и увидела пожилого мужчину с улыбающимся лицом, испещренным мелкими морщинками.

Гвен осмотрелась и увидела дюжины чужих лиц – народ Сандары – которые молча её разглядывали, будто она была какой-то диковинкой. Гвендолин, одолеваемая голодом и жаждой, как сумасшедшая схватилась за бурдюк и вливала себе в рот сладкую жидкость, чем бы она ни была. Она пила и пила, прикусывая горлышко, будто больше её в жизни пить не придётся.

«Теперь спокойнее», – произнёс мужской голос. «Иначе тебе станет плохо».

Гвен смотрела, как дюжины воинов, людей Сандары, располагаются у неё на корабле. Она видела и своих людей, выживших из Кольца, лежащих или сидящих, рядом с каждым из которых был кто-то из людей Сандары, которые ухаживали за ними и подавали бурдюки с жидкостью. Все они сейчас практически возвращались с того света. Среди них Гвен увидела Иллепру, держащую на руках и кормящую младенца, которого Гвен спасла на Верхних островах. Услышав детский плач, Гвен испытала облегчение. Она передала маленькую девочку Иллепре, когда была уже слишком слаба, чтобы заботиться о ней, и мысль о том, что девочка выжила, напомнило Гвен о Гувейне. Она твёрдо решила, что хоть эта малышка должна жить.

С каждым мгновением силы возвращались к Гвен. Она привстала и выпила ещё жидкости, гадая, из чего же она была сделана, и сердце её наполнилось благодарностью к людям, которые спасли их жизни.

Рядом с Гвен раздался стон, и, опустив взгляд, она увидела, что голова Крона всё ещё лежит у неё на коленях. Она потянулась за бурдюком и дала ему попить, а он ответил ей благодарным взглядом. Она с любовью потрепала его по затылку – в который раз он спас ей жизнь. В этот момент Крон напомнил ей о Торе.

Гвен наблюдала за людьми Сандары и не знала, как их отблагодарить.

«Вы спасли нас», – сказала она. «Мы обязаны вам жизнью».

Гвен обернулась и посмотрела на Сандару, которая подошла и опустилась на колени рядом с ней. Сандара покачала головой.

«Мой народ не признаёт долгов», – сказала она. «Они верят, что помочь кому-то в беде – это честь».

Народ расступился, и Гвен увидела приближающегося к ней сурового мужчину возрастом около пятидесяти лет, с выдающейся челюстью и тонкими губами, который, по-видимому, был их лидером. На нём было массивное бирюзовое ожерелье из переливающихся на солнце ракушек. Он кивнул ей, устроился рядом, и принялся сочувственно рассматривать своими жёлтыми глазами.

«Я Бокбу», – сказал он глубоким властным голосом. «Мы ответили на зов Сандары, потому что она – одна из нас. Спасая вас мы очень рискуем. Если кто-то из Империи сейчас нас заметит, нас всех убьют».

Бокбу поднялся, держа руки на бёдрах, и Гвен тоже медленно встала, поддерживаемая Сандарой и лекарем, и посмотрела ему в глаза. Бокбу огляделся и вздохнул от жалкого зрелища, которое представляли её корабль и экипаж.

«Им уже лучше, и они должны уйти», – раздался ещё один голос.

Гвен обернулась на голос и увидела мускулистого воина с копьём в руках. Как и на остальных, на нём не было рубашки. Он подошёл к Бокбу и холодно взглянул на него.

«Отошли этих чужеземцев обратно за море», – добавил он. «Зачем нам проливать за них кровь?»

«Я твоей крови», – сказала Сандара, выходя вперед и испытующе глядя на воина.

«Именно поэтому тебе не стоило приводить сюда этих людей и подвергать нас опасности», – бросил он в ответ.

«Ты позоришь наш народ», – сказала Сандара. «Ты забыл законы гостеприимства?»

«Позор – то, что ты привела их сюда», – парировал он.

Бокбу жестом приказал им обоим замолчать.

Лицо Бокбу было непроницаемым – казалось, он глубоко задумался. Гвендолин наблюдала за происходящим и осознавала, в каком непростом положении они оказались. Отплыть обратно в море означало бы умереть, но ей, тем не менее, не хотелось подвергать опасности людей, которые пришли ей на помощь.

«Мы не хотели для вас неприятностей», – сказала она Бокбу. «Я не хочу заставлять вас рисковать. Мы можем немедленно уплыть».

Бокбу покачал головой.

«Нет», – ответил он Гвен, глядя на неё с любопытством. «Зачем ты привела сюда своих людей?»

Гвен вздохнула.

«Мы бежали от огромной армии», – ответила она. «Они уничтожили нашу родину. Мы приплыли сюда в поисках нового дома».

«Вы приплыли не туда», – сказал воин. «Здесь вашему дому не бывать».

«Молчать!», – перебил его Бокбу, и его суровый взгляд заставил воина притихнуть.

Бокбу повернулся к Гвендолин и встретился с ней глазами.

«Ты гордая и благородная женщина», – обратился он к ней. «Я вижу, что ты лидер, и ты мудро правишь своими людьми. Если вы повернёте обратно в море, вы, несомненно, умрёте. Может, не прямо сегодня, но в течение нескольких дней».

Гвендолин смотрела на него непреклонно.

«Значит, мы умрём», – ответила она. «Я не позволю твоим людям жертвовать своими жизнями ради наших».

Она не отрывала от него твёрдого взгляда, скрывая свои настоящие эмоции и черпая силы в своём благородстве и гордости. Она заметила, что Бокбу смотрел на неё с уважением. В воздухе повисла напряжённая тишина.

«Я вижу, что в твоих жилах течёт кровь воительницы», – сказал он. «Ты останешься с нами. Пусть твои люди наберутся сил, сколько бы времени на это не понадобилось».

«Но, вождь…», – начал было воин.

Бокбу ответил ему резким взглядом.

«Я принял решение».

«Но их корабль!», – возразил он. «Если он останется в заливе, имперцы его заметят. «Мы все умрём ещё до новолуния!»

Вождь окинул взглядом корабль, от мачты до кормы, взвешивая его слова. Гвен в это время изучала пейзаж, открывшийся им, когда они вошли в скрытую бухту, окружённую густой стеной леса. Она обернулась и увидела за спиной открытое море. Она знала, что мужчина прав.

Вождь посмотрел на неё.

«Хочешь спасти своих людей?», – спросил он.

Гвен утвердительно кивнула.

«Да».

Он кивнул ей в ответ.

«Лидерам приходится принимать сложные решения», – сказал он. «Сейчас твоё черёд. Ты хочешь остаться с нами, но твой корабль угробит нас всех. Мы приглашаем тебя на берег, но корабль не может тут остаться. Ты должна его сжечь. Тогда мы тебя примем».

От этой мысли Гвендолин упала духом. Она смотрела на свой корабль, который перенёс их через море, спас её народ за полмира отсюда, и сердце её ныло. В ней боролись противоречивые эмоции. Этот корабль был единственным способом выбраться отсюда.

Но что делать потом, если они уплывут? Снова направиться в бесконечный океан на верную смерть? Её люди едва могли ходить, им нужно было прийти в себя. Им нужен был причал и приют. И если сжечь корабль было ценой, которую нужно заплатить, значит так и будет. Если они решат снова выйти в море, то найдут другой корабль или построят новый – сделают всё, что будет нужно. А сейчас им нужно было выжить. Вот что было главным.

Гвендолин посмотрела на вождя и скорбно кивнула.

«Да будет так».

Бокбу ответил ей взглядом, полным глубокого уважения. Он обернулся, дал команду своим людям, и всё вокруг него пришло в действие. Люди рассредоточились по кораблю, помогая членам Кольца, поднимая их на ноги и спуская по трапу на песчаный берег. Гвен стояла и смотрела, как Годфри, Кендрик, Брандт, Атме, Абертол, Иллепра, Сандара и остальные любимые ею люди проходили мимо.

Она стояла и ждала, пока все до одного не покинули корабль, пока там не остались только она, Крон у её ног и вождь.

Бокбу уже держал зажжённый факел, поданный одним из его людей.

«Нет», – сказала Гвен, схватив его за запястье.

Он удивился.

«Я лидер, и должна сделать это сама», – объяснила она.

Гвен осторожно приняла тяжёлый горящий факел у него из рук, отвернулась на секунду, чтобы вытереть слезу, и подожгла один из парус на корме.

Гвен стояла и смотрела, как пламя охватило парус, и начало быстро распространяться на весь корабль.

Жар быстро усиливался. Она бросила факел, и пошла к трапу, а Крон и Бокбу последовали за ней. Она спустилась на пляж. Это место должно было стать их новым домом, во целом мире им больше некуда было деться.

Когда она осматривалась в чужих джунглях и прислушивалась к незнакомым крикам птиц и животных, которых прежде не видела, в голове у неё звучал один вопрос:

«Сможем ли мы построить тут дом?»

Глава пятая

Алистер стояла коленями на камне, дрожа от холода, и смотрела как первые лучи первого из солнц постепенно заливали Южные острова, освещая горы и долины мягким сиянием. Она стояла на четвереньках. Её руки, закованные в деревянные колодки, тряслись, а её шея лежала там, где до неё лежало множество других шей. Глядя вниз она могла видеть пятна крови и зарубки на кедровой древесине, в местах, куда раньше опускались лезвия. Она ощущала трагическую энергетику этого дерева, когда касалась его шеей, переживала последние мгновения, последние эмоции всех казнённых, когда-либо там лежавших. Сердце её разрывалось от страданий.

Алистер подняла гордый взгляд и стала смотреть на свой последний восход солнца, на зарождение нового дня. Знание того, что больше она этого никогда не увидит, было каким-то сюрреальным. Никогда в жизни восход не казался ей столь прекрасным. Этим прохладным утром, под дуновениями нежного бриза, Южные острова выглядели невероятно красиво. Для неё они были лучшим местом из всех, где она бывала: деревья пестрели оранжевым, красным, розовым и пурпурным, потому что с них обильно свисали зрелые плоды, лиловые утренние птицы и огромные жёлтые пчёлы уже наполняли воздух звуками, а до её носа доносился сладкий аромат цветов. Туман переливался в лучах света, придавая всему магический ореол. Она никогда раньше не чувствовала такую любовь к какому-то месту, и знала, что на этой земле она могла бы прожить вечность.

Алистер услышала шарканье сапог по камням и перевела взгляд в сторону, на приближавшегося к ней Бауэра, в одной руке небрежно держащего огромный двусторонний топор. Он подошёл к ней, посмотрел сверху вниз и нахмурился.

Позади него Алистер могла разглядеть сотни преданных ему жителей Южных островов, выстроившихся полукругом на широкой мощёной камнем площади. Все они были не меньше чем в двадцати ярдах от неё, так, что на просторной площадке оставались только она и Бауэр. Никто не хотел быть слишком близко, чтобы кровь не забрызгала.

Рука, в которой Бауэр держал топор, чесалась – ему определённо хотелось поскорее покончить со всем этим. В его глазах она читала затмившее всё желание стать королём.

Алистер радовалась одному: как бы несправедливо это ни было, её жертва позволит выжить Эреку. Это значило для неё больше, чем собственная жизнь.

Бауэр сделал шаг вперёд, низко наклонился и прошептал ей так тихо, чтобы больше никто не услышал:

«Не сомневайся, я нанесу точный последний удар», – сказал он, щекоча своим зловонным дыханием её шею. «И тебе, и Эреку».

Алистер подняла на него взгляд, полный замешательства и тревоги.

Он улыбнулся ей едва видимой, припасённой лично для неё улыбкой.

«Именно так», – прошептал он. «Это может случиться не сегодня, а многие дни спустя. Но однажды, когда он меньше всего будет этого ожидать, твой муж обнаружит нож в своей спине. Я хотел, чтобы ты это узнала, прежде чем я отправлю тебя прямиком в пекло».

Бауэр отошёл на два шага, крепко сжал древко топора в руках, и повращал головой, разминаясь перед ударом.

Сердце Алистер бешено колотилось. Там, стоя на коленях, она думала о том, насколько же ужасным человеком он был. Не только тщеславным, но ещё и трусливым лжецом.

«Освободи её!» – потребовал взявшийся из ниоткуда голос, пронзив утреннюю тишину.

Алистер обернулась, насколько могла, и увидела, что в толпе возник беспорядок от того, что две фигуры пытались протолкнуться к площадке, пока их не остановили крепкие руки телохранителей Бауэра. Алистер была удивлена и благодарна увидеть мать и сестру Эрека, стоящих там с исступлёнными лицами.

«Она невиновна!» – выкрикнула его мать. «Не смей её убивать!»

«Ты убьёшь женщину?!» – прокричала Дофин. «Она иностранка. Отпусти её. Отправь её обратно домой. Не нужно впутывать её в наши дела».

Бауэр обернулся к ним и проревел:

«Она иностранка, посягнувшая на королевский трон. Желавшая убить нашего бывшего короля».

«Ты лжец!» – кричала мать Эрека. «Тебе не пить из источника правды!»

Бауэр пробежал глазами по лицам в толпе.

«Кто-нибудь ещё хочет опровергнуть мои слова?» – воскликнул он, вызывающе глядя на всех.

Алистер с надеждой оглядывалась, но, один за другим, все храбрые воины, преимущественно, соплеменники Бауэра, опускали глаза, потому что никто не хотел сойтись с ним в схватке.

«Я ваш чемпион», – громогласно сказал Бауэр. «Я одолел всех соперников в турнирный день. Среди вас нет никого, кто смог бы меня победить. Ни единого человека. Если есть, пусть примет вызов и выйдет вперед».

«Никого, кроме Эрека!» – отозвалась Дофин.

«И где он сейчас? На смертном одре. Нам, жителям Южных островов, не нужен король-инвалид. Я ваш король. Я ваш следующий чемпион. По законам этой земли. Также, как мой дед был королём до отца Эрека».

Мать Эрека и Дофин попытались прорваться вперёд, чтобы остановить его, но охрана схватила их и оттащила назад, задерживая. Алистер увидела, что кроме них руки за спиной связали и брату Эрека, Строму. Он сопротивлялся, но не мог вырваться.

«Ты за это заплатишь, Бауэр!», – кричал Стром.

Но Бауэр не обратил на него внимания. Вместо этого он вернулся к Алистер, и по его глазам она поняла, что он был настроен продолжить. Её время истекло.

«Время – опасная вещь, если ты полагаешься на обман», – сказала ему Алистер.

Он нахмурился – очевидно, эта фраза задела его за живое.

«Это будут твои последние слова», – ответил он.

Бауэр резко занёс топор высоко над головой.

Алистер зажмурилась, зная, что через какой-то миг её не станет в этом мире.

С закрытыми глазами ей показалось, что время замедлилось. В голове сменялись разные образы. Алистер увидела, как впервые встретила мать Эрека, ещё в Кольце, в замке герцога, где она была простой служанкой и влюбилась в его с первого взгляда. Она полюбила его, и по сей день чувствовала, как эта любовь горит у неё внутри. Она увидела своего брата Торгрина, его лицо. Почему-то, он был не на Королевском дворе, но в далёких землях, за океаном, изгнанный из Кольца. Дольше всего ей виделась её мать. Она стояла на краю скалы перед замком, высоко над океаном, в начале смотровой площадки. Она протягивала к Алистер руки и тепло улыбалась.

«Дочь моя», – сказала она.

«Мама», – ответила Алистер. «Я пришла к тебе».

Но, к её удивлению, мать отрицательно покачала головой.

«Твоё время ещё не пришло», – сказал она. «Ты ещё не выполнила свою миссию на земле. У тебя впереди великая судьба».

«Но как, мама?» – спросила она. «Как мне выжить?»

«Ты больше, чем эта земля», – ответила её мать. «Это лезвие, смертоносный металл, принадлежит этой земле. Твои оковы с этой земли. Всё это – земные ограничения. Они сдерживают тебя, только если ты в них веришь, если позволяешь иметь над собой власть. Твой дух – это свет и энергия. В них твоё настоящее могущество. Ты выше всего этого. Сейчас ты позволяешь удерживать себя физически. Тебе не хватает не силы, а веры. Веры в себя. Насколько сильна твоя вера?»

Алистер стояла на коленях, дрожа, с закрытыми глазами, а в голове её звучал вопрос матери.

Насколько сильна твоя вера?

Алистер отпустила себя, забыла о своих оковах, отдалась в руки вере. Постепенно, она перенесла свою веру с физических ограничений этой планеты на высшую силу, единственную высшую силу, которой подчинялся остальной мир. Она знала, что сила создала этот мир. Сила создала всё это. Ей нужно было настроиться на эту силу.

И у неё получилось. Через долю секунды Алистер ощутила тепло, растекающееся по телу. Её охватил огонь, сделав непобедимой и способной на всё. Она почувствовала, как языки пламени выходят у неё из ладоней, как гудит в голове от сильного жара, скопившегося во лбу, между глаз. Она чувствовала себя сильнее всего на свете, сильнее своих оков, всех материальных вещей.

Алистер открыла глаза и время снова ускорилось. Посмотрев вверх она увидела Бауэра, готового опустить топор, с ухмылкой на лице.

Одним движением Алистер развернулась и подняла руки, и на этот раз её колодки с треском порвались, будто были всего лишь прутиками. В ту же секунду она вскочила на ноги и направила одну ладонь на Бауэра. В момент, когда его топор уже со свистом понёсся вниз, случилось нечто невероятное – он рассыпался. Превратился в пепел и пыль и упал к её ногам.

Бауэр нанёс удар, но поскольку в руках у него было пусто, он потерял равновесие и упал на колени.

Алистер огляделась и взгляд её приковал меч на другой стороне площадки, на поясе одного из воинов. Она протянула руку и велела ему лететь к ней. Меч поднялся из ножен и, проплыв по воздуху, лёг прямо в её протянутую ладонь.

Не мешкая, Алистер ухватила меч, высоко замахнулась и опустила его на беззащитную шею Бауэра.

В толпе пронёсся вздох ужаса, когда они услышали звук стали, врезающейся в плоть, и обезглавленный Бауэр сполз на землю, мёртвый.

Он лежал ровно на том же месте, где секундами ранее хотел, чтобы лежала мёртвая Алистер.

Из толпы раздался крик, и Алистер увидела, что Дофин вырвалась из рук солдата, выхватила кинжал у него с пояса и перерезала ему глотку. Тем же движением она рассекла верёвки, опутывавшие Строма. Тот немедленно потянулся назад, схватил меч другого солдата, и одним ударом с разворота убил троих людей Бауэра, пока они не успели опомниться.

После смерти Бауэра в толпе наступил момент замешательства, потому что им было неясно, что делать дальше. Потом начали разноситься всё больше и больше возгласов, и стало ясно, что его смерть придала храбрости тем, кто служил ему против воли. Им нужно было пересмотреть свои взгляды, особенно в виду того, что дюжины преданных Эреку воинов пробивались через ряды стоявших, и становились плечом к плечу со Стромом, чтобы драться с приверженцами Бауэра.

Перевес быстро оказался на стороне людей Эрека, потому что на их сторону переходили отдельные воины и целые ряды. Люди Бауэра покинули свои позиции и побежали прочь через равнину к скалистым горам. Стром и его соратники гнались за ними попятам.

Алистер стояла, по-прежнему с мечом в руках, и смотрела на начало великой битвы: на холмах и в низинах, в деревнях слышались крики и трубил рог, эхом накрывая весь остров, который, казалось, разом объединился и поднялся на борьбу с обеих сторон. Звон доспехов и крики умирающих наполнили утро, и Алистер знала, что началась гражданская война.

Алистер держала меч высоко в лучах солнца, она знала, что спаслась благодаря милости Бога. Она чувствовала себя родившейся заново, более могущественной чем раньше, и слышала зов своей судьбы. Она была полна оптимизма. Людей Бауэра уничтожат, в этом она не сомневалась. Справедливость восторжествует. Эрек выздоровеет. Они поженятся. И скоро она станет Королевой Южных Островов.

Глава шестая

Дариус бежал по колее в грязи, удаляясь от своей деревни по следам Волусии, с твёрдым намерением спасти Лоти и убить её похитителей. Он бежал с мечом в руке – с настоящим мечом, сделанным из настоящего металла – и это был первый раз в жизни, когда настоящий металл попал в его распоряжение. Это само по себе был достаточным основанием для того, чтобы расправились и с ним, и со всей его деревней. Сталь была под запретом – даже его отец и дед боялись хранить её у себя – и Дариус знал, что пересёк черту, за которой не будет возврата.

Но Дариусу было уже всё равно. В его жизни было слишком много несправедливости. После исчезновения Лоти он не мог думать ни о чём, кроме её возвращения. Он едва успел узнать её, но, странным образом ему казалось, что она была с ним всю жизнь. Одно дело, если бы его самого забрали в рабство, но забрать её – это было уже слишком. Он не мог отпустить её и не перестать себя уважать. Пусть он и был ещё мальчиком, и понимал это, но он уже был на пути к тому, чтобы стать мужчиной. Именно эти решения, осознал он, эти сложные решения, которые больше никто не желал принимать, и были ступеньками к настоящей мужественности.

Дариус бежал один по дороге, пот застилал его глаза, дыхание его было тяжёлым. Он готов был в одиночку сразиться с целой армией, с целым городом. Других вариантов не было. Ему нужно было найти Лоти и вернуть её обратно или умереть, пытаясь это сделать. Он знал, что если потерпит неудачу (хотя, впрочем, и если ему повезёт – тоже) он навлечёт месть на всю свою деревню, семью, и весь народ. Если бы не эта мысль, он бы уже, наверное, повернул назад.

Но им двигал не только инстинкт самосохранения, и даже не забота о безопасности семьи и народа. Им двигала жажда справедливости. Свободы. Желание сбросить угнетателей и стать свободным, хоть на одно мгновение за всю жизнь. Если не ради себя, то ради Лоти. Ради её свободы.

Дариус был во власти страсти, а не логики. Где-то там была любовь всей его жизни, и он достаточно настрадался от Империи. Сейчас ему было плевать на любые последствия. Он должен был показать им, что в его народе есть как минимум один мужчина, хоть один, пусть ещё и совсем юный, который не потерпит их издевательств.

Дариус всё бежал и бежал, петляя знакомыми полями, к окраинам территории Волусии. Он знал, что даже если его просто заметят в этих местах, так близко к Волусии, то уже приговорят к смерти. Он следовал за колеёй с удвоенной скоростью, различая следы зертов близко друг к другу – это означало, что двигались они медленно. Если он поторопится, то сможет их догнать.

Задыхаясь, Дариус обогнул холм, и, наконец, заметил вдалеке то, что искал: ярдах в ста от него стояла Лоти, с цепью на шее и в железных колодках, цепь от которых тянулась добрых двадцать футов и крепилась к сбруе на спине зерта. Верхом на зерте сидел имперский надзиратель, тот, который увёз её. Он сидел к ней спиной, а рядом с ним шли ещё двое солдат Империи в толстых чёрных с золотом имперских доспехах, сверкавших на солнце. Каждый из них был вдвое крупнее Дариуса – великолепные воины, с лучшим оружием и зертами под рукой. Понадобилась бы целая толпа рабов, чтобы их одолеть.

Но Дариус не позволил страху вмешаться. У него не было ничего, кроме силы духа и яростной решительности, и он был намерен этим обойтись.

Дариус бежал и бежал, нагоняя ничего не подозревавшую процессию, и скоро приблизился к ним вплотную, подбежал к Лоти сзади, высоко поднял меч и, пока она поражённо смотрела на него, перерубил цепь, приковывавшую её к зерту.

Лоти вскрикнула и отпрыгнула, шокированная произошедшим, а Дариус рубил цепи, освобождая её, и громкий звон металла пронзал воздух. Лоти была свободна, только обрывок цепи всё ещё свисал с ошейника её на грудь.

Дариус обернулся и увидел не менее поражённое лицо надзирателя, наблюдавшего с высоты своего места на зерте. Солдаты, шедшие за ним, тоже остановились, обескураженные видом Дариуса.

Дариус стоял между ними и Лоти, сжимая меч трясущимися руками прямо перед собой, не намеренный выказать свой страх.

«Она вам не принадлежит», – крикнул Дариус дрожащим голосом. «Она свободная женщина. Мы все свободны!»

Солдаты переглянулись с надзирателем.

«Мальчик, – обратился он к Дариусу, – ты только что совершил самую большую ошибку в своей жизни».

Он кивнул солдатам, и они подняли мечи, направляясь к Дариусу.

Дариус не сдвинулся, выставив вперёд меч не слушающимися руками, и в этот момент почувствовал, что сейчас за ним с небес наблюдают его предки. Он ощутил на себе взгляды все когда-либо убитых рабов и их поддержку. И внутри него начал подниматься жар.