Полная версия
Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018
– Всенепременно! – фальцетом выкрикнул майор Доценко из Москвы.
Этот майор был начальником одного из РОВД и ему для продвижения по службе срочно нужна была «боевая» награда, которой можно было кичиться. Однажды Игорь собственными ушами слышал, как майор Доценко спорил до хрипоты, что лучше – «орден Мужества», или медаль ордена «За заслуги перед Отечеством», или медаль «Жукова», или же, на худой конец, медаль «Суворова». Оказывается, майора волновало, за какую из наград пожизненно платят деньги. «За Героя России, – объясняли ему, – а за всё остальное – собственной кровью». Такая постановка вопроса Доценко явно не устраивала, и он ответил: «Я теперь пальцем не пошевелю, нашли дурака». И разумеется, валял ваньку при первой возможности. Севостьянихин вообще и давным-давно «забил» на «диких гусей», и они существовали сами по себе, никто ими не командовал, никому они не подчинялись, считались командированными, повышающими боевой опыт. Спасибо, хоть не мешали «стену» охранять.
Под низким потолком горела лампа, плавал сигаретный дым, в соседнем помещении тарахтел движок. На полу сидели те, кто не хотел воевать, некоторые были в прострации – подходи режь, не шелохнётся. Их, как и «диких гусей», было немного: шоферы, следаки и десятка два из ДПС. Все они глядели в рот своему начальству и власть Севостьянихина не признавали. Бывалые вояки говорили, что такого не было ни в первую, ни во вторую чеченские войны. Люди тогда совесть имели, а если договаривались с боевиками, то «со смыслом», «по малому вреду» – никто ведь не хотел умирать, да и страна одна была. Попробуй при Владимире Трофимове посамовольничай, подумал Игорь, сразу вылетишь на гражданку и попадёшь под суд, а теперь всё дозволено, «новая свобода», мать её за ногу, демократия во всей её красе. Не армия, а цыганский табор.
– Чего молчишь, капитан, воды в рот набрал?! – спросил полковник Примогенов.
– А у нашего спецназовца поджилки трясутся, – поддакнул майор Доценко.
– Сам поднимешь задницу и сам доложишь, – огрызнулся Игорь, и прежде чем кто-то из «диких гусей» среагировал, смотался из подвала от греха подальше.
– Никуда они не денутся, – уверенно сказал майор Севостьянихин. – А уйдут, чёрт с ними. Баба с возу, кобыле легче. Ты вот что, усиль охрану гаража.
– Я туда Бургазова пошлю и парочку бойцов посообразительней.
– Пошли, пошли, – согласился Севостьянихин. – Да не парочку, а больше, потому что их попытаются взять на хапок.
– Так точно, – ответил Игорь, ожидая начала обстрела, если рыжий, конечно, не обманул.
В бинокль хорошо было видно, что горит район главпочтамта. Дым стлался по низинам, вдоль Теплосерной и по бульвару Гагарина, заволакивая подножие Машука, не давая боевикам вести прицельный огонь. Да и, похоже, боевой пыл у них угас. Наскоком взять не получилось, какую-нибудь гадость замыслили. Скорее всего, орудия установят на горе Казачка. Больше негде, только там склоны с обратным углом. Можно ещё, правда, на крышах общекурортного санатория. Но затащить на крышу – целая история, хотя с боевиков станется. Хитрые они. А если всё же на Казачке, то не эффективно: во-первых, далеко, а во-вторых, огонь придётся в торец гостиницы. Ну немного побегаем, легкомысленно решил Игорь, делов-то. Вот если танки приползут, тогда дело дрянь, потому что с автоматом против танка не повоюешь. Но танков, похоже, у моджахедов нет.
Он пошёл искать своих и нашёл их на пятом этаже в номере люкс. Сел под окном с таким расчётом, чтобы пуля ненароком не залетела в рот, и закрыл глаза.
Старлей Юра Драганов, который из принципа не носил шлем, а повязывал голову зелёной косынкой, чём-то неуловимо походил на актёра Краско. Даже щетина такая же и усы воинственные. Ну и голос, и манеры – медлительные, со значением. Если уж что-то скажет, то смысл тебе становился ясен через пару минут и отвечать поздно будет, потому что тема разговора уже сменилась. Так и ходишь с открытым ртом полдня, соображая, что хотел сказать Юра Драганов. «Тебе бы артистом стать, – говорили многие, – а не с автоматом за басмачами бегать». «А что, возьму и стану, – отвечал он всё так же со значением в голосе, которое всем нравилось. – Вот только навоююсь досыта. Какие наши годы?!»
Юра Драганов спал ничком. У него на шее была нанесена татуировка в виде штрих-кода, в котором значился личный номер, номер дома, квартиры и телефон. Он был фаталистом и верил, что после спецназа станет работать на «Мосфильме»: «Ну, если не артистом, то консультантом, они ж, поди, и в оружии, и в звёздочках не разбираются». Он открыл глаза, увидел пробирающегося Габелого и сказал назидательно – так, как умел только он один:
– Грязь не носи… – словно почивал на белоснежных простынях, а не валялся в грязном углу, подложив под себя подушки из кресел.
Мы всем нравимся, пока нас не узнают получше, решил Игорь. Одному Герману Орлову всё было нипочём: он храпел посреди комнаты на шикарной постели, положив рядом с собой автомат и раскинув руки и ноги. Его грязные ботинки покоились прямо на атласном покрывале, которое, правда, из розового давно превратилось в серое.
Игорь, казалось, только прислонил к стене голову и тут же уснул. Вернее, уснула только одна часть мозга, а другая слушала, что происходит вокруг и была настроена на тембр голоса командира, ждала его приказов. Приснилось ему, что пахнет молодой картошкой и солёными помидорами с укропом, как раз такими, какими угощала его Божена. Ему так захотелось есть, что он проснулся от голода. В желудке поселилась пустота, но голова была ясной, и можно было снова бежать воевать.
– Слышь… – приподнял голову Герман Орлов, – лезгинку танцуют.
Лезгинку Игорь не сразу услышал. Доносилась она издалека, как шелест ветра. Сама по себе лезгинка была всего лишь мелодией, но моджахеды давно сделали её неофициальным символом исламского государства Имарат Кавказ, что для русского уха было оскорбительно, потому что всё пришло оттуда – из одной большущей страны, и лезгинка по ту сторону «стены» воспринималась предательством.
– Ну, сейчас полезут, – лениво отреагировал Лёва Аргаткин, который сидел в кресле, вытянув ноги в рваных носках. – Ура тараканам!
Эта поговорка прицепилась к нему с месяц назад, и он к месту и не к месту применял её. На него даже косились, как на сумасшедшего. Но Лёва чувствовал себя вполне адекватным и на грубые шутки в свой адрес не обращал внимания, потому что знал, что у каждого в голове сидят свои тараканы, только не каждый об этом заявляет, смелости не хватает, наверное, а я смелый, думал он, и в бою был безрассуден.
Здоровенные армейские ботинки аккуратно стояли рядом. Лёва Аргаткин тёр раненый глаз. Его автомат, «бронник» и «разгрузка» валялись на полу в хлопьях тополиного пуха.
– Ага… – иронично прокомментировал Юра, – полезут, встретим. – И хмыкнул так, как только он один умел хмыкать – со значением, которое придавало ему уверенности в жизни. После его хмыканья почему-то хотелось думать, что всё обойдётся, как обходилось до сих пор.
За одно это можно было любить Юру Драганова, хотя некоторые и считали его чуть-чуть баламутом, как бродячего пса, чуть-чуть несерьёзным, в смысле большим пофигистом, а не будущим актером, в меру добродушным, не злым, но и не добрым, как Германа Орлова, который и человека-то ни за что ни про что ударить не мог, вот если его только разозлить. Но злить Германа Орлова почему-то никто не решался.
Юра Драганов просто спасался таким образом от мира. Жены у него было две, и обе богатые, и обе в Москве, но друг о друге, разумеется, даже не подозревали. Так что здесь, на Кавказе, он мог себе позволить расслабиться «по жизни». Когда у него спрашивали насчёт жен, он с ухмылкой отвечал: «Уметь надо…» – но особенно на эту тему не распространялся. А когда спрашивали, зачем воюет, если есть деньги, то говорил так: «Никто, кроме нас, даже за деньги. А в Москве что?..» Все знали, но всё равно ждали, что он скажет: «В Москве-то дюже скучно». И в этой игре слов были своя правда и своя логика, и презрение к сытой и чистой столице: чуть-чуть высокопарная, чуть-чуть наивная, но логика от народа, которому всё страшно надоело, но деваться некуда, как с подводной лодки, а надо упереться рогом и стоять, а если надо, помереть. «А что ещё делать? – с непонятным значением добавлял Юра Драганов. – Водку, что ли, жрать, так это дело нехитрое, у нас в стране каждый четвёртый это регулярно делает».
На этой стороне «стены» лезгинка, которая звучала в каждом втором доме, ассоциировалась с бородатыми немытыми рожами моджахедов, а там, где эта музыка – там обязательно крики, стрельба и поножовщина. Кавказские традиции гостеприимства давно канули в Лету. Те местные, у которых были деньги, разбежались кто куда, а те, кто остался из-за нищеты или каким-либо другим причинам, так или иначе были связаны с моджахедами. Да и пропаганда из-за «стены» возымела свои результаты. «Мы живём лучше, чем вы! – взывали оттуда. – Боритесь за новое исламское государство, и вы будете жить точно так же!» Так что Игорь давно не питал иллюзий в отношении местного населения, которое давно перестало быть «своим». Русских же на Кавказе вырезали ещё в первую чеченскую войну, поэтому властям опереться было не на кого и они проигрывали во всех отношениях.
Затем действительно ударила артиллерия, только не настоящая, которую все ожидали, а всего-навсего СПГ-9[9], и можно было спокойно спать дальше, потому что это были почти такие же гранаты, которые использовались в РПГ-7. Боевики выпустили десятка два из них. Единственно, чего добились – подожгли верхние этажи с торца. Гостиница, которая была построена ещё в СССР, не то чтобы выстояла, она даже не шелохнулась. Затем начался уже привычный обстрел из стрелкового оружия. Но и он потихоньку сошёл на нет, спорадически разгораясь то на одном фланге, то на другом, словно боевики поняли бесперспективность своих усилий. Но, разумеется, это только так казалось. По опыту Игорь знал, что просто так они не уйдут, что рано или поздно их придётся выкуривать из каждой щели. Хотя, разумеется, группа из опытных бойцов могла потрепать нервы: планомерно обстрелять из гранатомётов первые два этажа, приблизиться, забросать гранатами и ворваться внутрь. Но делать это, по всей вероятности, моджахеды не умели, а может, не хотели умирать и шли, чтобы только пограбить, побузить. А может, впереди была Москва? Кто его знает?
– Как ты думаешь, сколько мы их уложили? – громче обычного спросил Герман Орлов.
– Сотни две точно, – уверенно сказал Лёва Аргаткин, шнуруя ботинки.
– Ха! – иронично воскликнул Юра Драганов и снова уснул.
Игорь подумал, что он лично убил троих. Это те, которые упали и не поднялись. Первого завалил в самом начале боя, когда боевики пёрли дуром прямо через площадь Козлова. Бежавшего впереди всех, здорового, с бородой до пупа, он снял с шестого этажа и потом ради интереса, даже когда уже бегал вверх-вниз, нет-нет да и поглядывал в окна – боевика никто не утащил, потому что площадь простреливалась с нескольких точек; второго – того, который был обкуренный и внаглую вымелся прямо перед гостиницей; третьего же – абсолютно случайно, когда духи пошли в атаку и уже закидывали гранатами подвал, а Игорь как раз сидел в нём, и боевики оказались точно на линии флангового огня, так что в самого крайнего он приложился весьма конкретно, почти в упор. И хотя боевик был в бронежилете, от него во все стороны полетели клочья – вот что значит тяжёлая пуля калибра семь целых и шестьдесят две сотых миллиметра. Может, Игорь зацепил ещё кого-то, но не был в этом уверен, потому что атака захлебнулась и боевиков как корова языком слизнула. Сидеть в подвале, когда тебя обнаружили, было глупо, поэтому Игорь сменил позицию. Потом на этом месте убили старшего сержанта из Вологды, выстрелили туда из гранатомёта – видать, специально караулили.
– Выдохлись?! – крикнул Герман Орлов, которого контузило ещё утром, и поэтому он разговаривал громче обычного.
– Ага… – лениво прокомментировал Юра Драганов.
– Похоже, – согласился Игорь, выглядывая из окна.
Рядом тотчас щелкнула пуля, и он присел. На крыше телестудии и универмага валялось с десяток трупов боевиков. Утром они борзо лезли, а потом, когда их перебили, как котят, ушли за верхний рынок и где-то там среди многочисленных палаток установили крупнокалиберный пулемёт, который здорово надоедал, и хотя огонь его был не очень эффективен из-за неверной позиции, при перемещении внутри гостиницы и выборе точки обстрела его приходилось учитывать, чтобы случайно не попасть под его очередь.
«Должно быть, сообразили, что нас на хапок не взять», – думал Игорь. Он стрелял из ПКМа[10] и после каждой второй-третьей ленты менял позицию. За ним уже начали охотиться: пули щелкали всё ближе и ближе, и он понимал, что надо прекращать это занятие, что рано или поздно подстрелят, но им овладел азарт, и он чувствовал, что у него получается. Получается вовремя перебежать к другому окну и подловить духов на движении, и если не убить и не ранить, то напугать. А потом, когда в него всё же попали, рухнул на колени и сказал сам себе: «Всё, хватит воевать!» Ранение было пустяковое, и он даже не стал перевязываться, только промокнул кровь бинтом несколько раз и услышал, как Герман Орлов ругается на третьем или четвертом этаже.
– Старый же, как говно мамонта, а туда же! Командир!
И пошёл посмотреть, что происходит. Рана на щеке принялась зверски печь, словно к лицу приложили раскалённый прут.
– Чего-о-о?.. – отозвался Севостьянихин.
– Андрей Павлович! – вопил Герман Орлов где-то на лестнице. – Ёпст!
– Ну-у-у?.. – майор Севостьянихин высунулся в коридор. Связи не было, и Севостьянихин тоже бегал по этажам и стрелял. – Капитан, тебя ранило, – сказал он Игорю.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
РПГ-7 – ручной противотанковый гранатомёт.
2
Азан – в исламе призыв к обязательной молитве.
3
Пиндосы – презрительная кличка военнослужащих США.
4
«Дикие гуси» – наёмники.
5
СВД – снайперская винтовка Драгунова.
6
Чича – Чечня (жарг.).
7
Лэнгли – штаб-квартира ЦРУ.
8
Джин Шарп – американский общественный деятель, автор книги «От диктатуры к демократии» и пропагандист цветных революций.
9
СПГ-9 – станковый противотанковый гранатомёт.
10
ПКМ – пулемёт Калашникова модернизированный.