Леди не движется

– Это да. Самое главное, вы не обязаны информировать прессу. Так называемые журналисты не понимают, что их ведь читают и преступники, и наша уклончивость объясняется тем, что мы не хотим выдавать свои планы.

– Вам пришлось сегодня выступать?

– Да, – Йен поморщился. – Зря они так. Даже без сведений… Преступники очень любят, когда про них пишут. Они упиваются славой, а должны сидеть в тюрьме.

Хороший мальчик. Не зря он Августу понравился.

* * *

Полицейский морг – самое грустное место в любом городе. Сюда привозят людей, ушедших из жизни наиболее унизительным образом – насильственно. И кажется, будто этот светло-серый цвет стен выбран нарочно, чтобы подчеркнуть уныние и безнадежность случившегося.

Мы отметились у дежурной, которая сказала, что патологоанатом Моррис на месте и практически закончил работу над телом оркушки. Мы спустились на четвертый подземный этаж, где располагался главный зал, натянули на себя одноразовые стерильные комплекты, и Йен распахнул передо мной дверь.

С доктором Моррисом я водила шапочное знакомство, однако весьма уважала его за профессиональные качества. Он имел славу психопата, хотя как по мне, был заурядным шизоидом – нелюдимым, эксцентричным, но неспособным обидеть любое живое существо.

– Доктор Моррис, Офелия ван ден Берг, – представил нас друг другу Йен Йохансон.

– Мы знакомы, – бросил доктор, не удостоив меня и взглядом: он обнаружил нечто интересное в кишечнике оркушки и погрузился в изучение. – Кажется, в прошлый раз вас звали Делла Берг. Не успел тогда спросить: не выносите пафос княжеской фамилии, поэтому выбрали вариант покороче?

– Можно и так, – согласилась я.

– А почему не вернули девичью фамилию?

– Мою девичью фамилию лучше не произносить в присутствии людей, знающих русский язык и историю моей семьи. Они начинают истерически хохотать.

– Как интересно. А я почему-то думал, что вы не до конца разочаровались в муже и сохранили его фамилию в память о недолгом браке.

– Я вообще не разочаровывалась в муже. Я разочаровалась в себе.

– А. Это еще лучше, чем я думал. Делла, какая из жертв вас интересует?

– Все шесть, поскольку их убил один человек.

– Убийц двое. Почерк разный, – поправил Моррис и кивнул ассистенту: – Покажи им всех. Они люди молодые, еще не черствые, горят профессиональным энтузиазмом, и им мало будет моего заключения. Делла, мне звонил Крюгер, объяснил ситуацию. Значит, по Джону Смиту я передам вам все материалы, а по остальным – копии моих рабочих файлов с неформальными заключениями. Это считается ознакомительными сведениями, так что с точки зрения закона все безупречно, притом что достаточно информативно… Да пошевеливайтесь вы, черт вас раздери! – рявкнул он на ассистента. – Как дохлая муха, честное слово, у меня покойники и то теплее вас…

– Прошу запись, – произнесла я протокольную фразу.

– Запись разрешаю, – отозвался Моррис. – Дать вам очки?

– Нет, спасибо, я в линзах.

– Ну как хотите, я-то по старинке…

– Прошу запись, – сказал Йоханссон.

– Вы-то чего?.. – спросил Моррис. – Вы тут вроде как на службе.

– У меня сегодня выходной, – смущенно буркнул Йоханссон.

Нам с Йеном вывезли еще пять тел. Разумеется, Йен, как и я, видел рапорты экспертов, но нормальный следователь или оперативник ни за что не откажется взглянуть на тело, место преступления или улику своими глазами. И потрогать своими руками. Ни один отчет, даже такой педантичный, какой может составить Моррис, не даст вам полного представления о том, как и что выглядит. В отчетах не хватает объема, цвета… Запаха, наконец. Тяжести мертвой руки в твоей руке. А это все важно.

Я не спешила. Ассистент Морриса, хмурый и некрасивый человек, не скрывал недовольства, показывая нам тела. Он не понимал, почему бы нам не удовлетвориться рапортами. Его рабочий день закончился пять часов назад, тут эта оркушка, и еще мы небось задержим доктора… А Моррис славился полной беспощадностью в отношениях с персоналом. Его не разжалобишь сказочками про старенькую маму, которая ждет сына домой, каждые полчаса подогревая нехитрый ужин, и не ляжет спать, покуда не дождется, а у нее больное сердце. Моррис на такое посоветует найти другую работу. Например, сиделкой при маме. А что? Старушка, которая может себе позволить жить на Танире, притом что ее единственный сын работает ассистентом в морге, – это очень небедная старушка…

Разумеется, я поняла, что имел в виду Моррис, говоря о разных убийцах. Первая и третья жертвы были на счету опытного костолома, я бы предположила, что с армейским – и, вероятнее всего, диверсионным – прошлым. Шею им свернули чисто, одним отточенным движением. А вот второму и четвертому не повезло. На восковой коже виднелись следы неудачных захватов, а на запястьях сохранились следы веревок.

Вот и мой эльф. В морге ему снова открыли глаза. Я наклонилась над личиком мертвого малыша, внимательно вгляделась. Потом просунула руку под затылок и нащупала огромную шишку. Понятно.

– Делла, а вы ведь не помирились с мужем вчера? – внезапно спросил Моррис.

– Напоминает вопрос «перестали ли вы пить коньяк по утрам?» – парировала я.

Он посмеялся.

– Да, да, – сказал доктор, – вы, как и многие разумные женщины, нашли компромисс между сексуальностью и опасностью случайных связей. Ваш выход – это бывший муж в качестве нерегулярного любовника. Что ж, весьма прагматично. И свобода при вас, и совершенно безвредно. Главное – требования нравственности почти что соблюдены.

Я перевела линзы в режим увеличения и исследовала сначала левое запястье эльфа, потом – мочки ушей. Так-так. Совсем интересно.

– Никогда об этом не задумывалась, – ответила я без смущения. – Просто Макс – очень привлекательный мужчина. Не могу же я, в самом деле, выбрать кого попало только потому, что он не мой бывший!

– Тоже правильно. Но жить с ним вы не планируете.

Я промолчала. Моррис невероятно умен, но если хочешь что-то узнать у него – смирись и играй по его правилам. Доктор очень любит изучать чужую личную жизнь.

– Будь я женщиной, возможно, поступил бы подобно вам, – неожиданно изрек Моррис. – Князь – прекрасный человек, но безумный. С такими возможны только три сценария: ваш, разделить его безумие или стать его жертвой. Разделить безумие вы, сколько понимаю, уже пытались – будучи в браке. Жертва – это не ваша роль. Вы не из тех женщин, которые положат жизнь на алтарь ради счастья пусть даже самого любимого человека.

– Всегда была уверена, что мазохизм приятен только в гомеопатических дозах, – сказала я. – Это не любовь, когда жертвуешь собой. Интересно, если сама себя отвергаешь ради кого-то, как этому человеку тебя любить? Что ему любить? То, что ты отвергла ради него? Вот и вывод, что любить ему предлагается самого себя. А Макс рано или поздно найдет такое приключение на свою задницу, из которого уже не выберется. Если я не могу помешать – а я не могу, – то в моей власти хотя бы не видеть этого.

– И часто вам после развода приходилось вытаскивать его из таких приключений?

Я медленно повернула голову и посмотрела на ассистента. Моррис стоял спиной, но я не сомневалась, что он все замечает. Зря, что ли, у него на стене зеркало висит.

– Делла, а как зовут этого молодого человека, с которым вы пришли? – поинтересовался Моррис. – Я часто его вижу здесь, и даже по некоторым признакам догадался, что он полицейский, но до сих пор никто не удосужился назвать мне его имя.

У Йоханссона на щеках проступили красные пятна. Я спрятала усмешку. Узнаю старшего эксперта Крюгера. Это в его стиле: привести с собой к доктору нового сотрудника и забыть их познакомить. И так раз десять подряд. Не потому, что Крюгер невежливый, просто он всегда занят.

– Йен Йоханссон, следователь, – сказала я. – Это его первое дело.

– Подчиненный Крюгера? – Моррис покивал. – У Крюгера, при всех его недостатках, есть дар – искать талантливую молодежь.

Я не удержалась и подмигнула Йену – комплимент старого Морриса дорогого стоил. Йен очень забавно смутился.

– Но, к сожалению для полиции, таланты у Крюгера надолго не задерживаются. Их сманивают.

Йен издал какой-то возмущенный звук, Моррис перебил его жестом:

– Не спорьте. Полиция – это скучно. Это еще скучнее, чем полицейский морг. Вы поймете это через год. Нормальному человеку совершенно невозможно жить в обстановке, в которой ничего не меняется. Уйдите, потом вернитесь через пять лет – вы увидите новое оборудование, но те же проблемы. И обсуждать их будут с тем же жаром. Ничего не меняется. В полиции могут работать только люди, напрочь лишенные воображения. Вроде Крюгера. Или шизоиды вроде меня. К какой категории вы себя относите – болван или психопат? Ни к какой? Самое позднее через три месяца вы уйдете. В федеральную безопасность. Там такая же скучища, но хотя бы можно путешествовать. Я бы взял на себя смелость посоветовать вам подтянуть знания по экзопсихологии. В вашем джорджийском университете экзопсихологию читает совершеннейший кретин, обуреваемый собственными сверхценными идеями.

Я слегка удивилась. Я-то думала, у Йена полицейская академия. Да, в Кабане – это лучшая из полицейских академий. Надо же, промазала. Зато теперь все понятно. И то, почему Крюгер так удивился, что парень с дипломом следователя согласился работать практически на побегушках, и почему комиссар потребовал заменить им старого, опытного специалиста… Все дело в том, что, хотя «инквизитор» и переводится как «следователь», есть большая разница между следователем из полицейской академии и инквизитором с факультета криминалистики Университета Джорджии. По сравнению с дипломом Государственного Университета, где учился Август, джорджийский не котируется, но для полиции это даже слишком круто. Это и для федеральной безопасности очень хорошо.

Бедный Йоханссон устал чувствовать себя мебелью, пересилил смущение и подал голос:

– Откуда вы знаете, что я заканчивал именно джорджийский?

– Ваша привычка стоять – одна рука за спину, другая для жестикуляции. Только в Джорджии так отучают пользоваться шпаргалками. Кстати, судя по этой позе, вы порядком побаиваетесь меня. Боитесь, что я поймаю вас на безграмотности или неопытности. Расслабьтесь, Йен, сегодня я экзаменую не вас.

– А кого? – не удержался парень.

– Ее, – Моррис указал на труп оркушки.

Йен отступил, а я, наоборот, подошла поближе.

– Вы уже закончили? – спросил Моррис, указав подбородком на пять тел.

– Да.

– Уберите, – приказал Моррис ассистенту.

Я смотрела на несчастную оркушку. Орков никто не любит, даже они сами. Они лучше других инородцев вживаются в наше общество, однако усваивают замашки самого дна. Охотно вписываются в уличные банды, легко решаются на криминал, в том числе и самый тяжелый. В садизме, однако, не замечены. Убивать предпочитают руками или простыми предметами вроде палки и камня. Любимое оружие орка-хулигана – стальной пруток сечением в дюйм и длиной в два фута. Интересно, что орки исполнительны и признанного вожака не предают. Собственно, поэтому их охотно берут в армию – они там сразу ощущают себя на своем месте, и с ними нет проблем. Они неприхотливы, выносливы, отважны. Практически все орки-граждане – это солдаты. Командиры из них никудышние.

Оркушки грубы и сентиментальны – такое сочетание часто встречается у жестоких людей. Но оркушки вовсе не жестоки. Своих детенышей учат шлепками и подзатыльниками, потому что иначе не умеют, но попробуй кто чужой тронуть их! Традиционные для нас браки у орков не приняты, тем не менее наша система отношений им понятна: они тоже моногамны. Просто у них мужская и женская части трибы живут отдельно. При этом если у орка есть подруга, он не изменяет ей. Он приходит к ограде женской общины, вызывает ее, уводит подальше от глаз, утром возвращает. Детей воспитывают все женщины трибы, но разницу между своими и чужими ребятишками они проводят. Напрочь лишены ксенофобии. Если им подкинуть человеческого или эльфийского детеныша – выкормят и его. Биологически совместимы с индейцами, но от людей потомства не бывает. На совместимость с эльфами, по-моему, исследований и не проводилось ввиду слишком большой габаритной разницы. Половой диморфизм выражен очень сильно – среди орков попадаются и трехметровые особи, тогда как оркушки выше двух метров не вырастают. Впрочем, и это редкость. Их средний рост – около шести футов.

Оркам с трудом даются наши языки. Исключение – федеральный английский, и то потому, что в нем произношение близко к родному наречию орков. Однако в силу их слабого цивилизационного опыта многие понятия остаются пустыми словами. Может быть, поэтому орки тянутся к людскому отребью – у тех все конкретно и практично. И еще орки совершенно не выносят одиночества.

Оркушка Дирга Та не была гражданкой, хотя имела постоянную работу и жила в городе. Она числилась в фирме-посреднике, снабжавшей персоналом богатые дома. По факту, ее хозяйкой была какая-то миссис Ахири, вдова из того круга, с которым я мало пересекалась в силу особенностей своей биографии: для моего происхождения этот класс слишком высок, а для семейного и рабочего статуса – слишком низок. Моя незабвенная свекровь уважала таких дамочек куда меньше, чем честных плебеек вроде меня, подозревая их в обезьяньем подражании аристократии. Не могу сказать, что она была так уж неправа. Взять хоть эту миссис Ахири. В высших кругах принято иметь слуг-инородцев, но родовая аристократия предпочитает иметь дело с эльфами и индейцами. Это очень высокооплачиваемые слуги. Орк на службе у аристократа может быть только охранником, и то лорды вряд ли возьмут чистокровного – хватает орков с осьмушкой или даже четвертушкой индейской крови. Орки с индейской примесью значительно умнее и спокойнее чистокровных. Как правило, они заканчивают хотя бы среднюю школу, а то и полную, имеют приличный армейский стаж. Лучшие еще и проходят годичный курс личной охраны. И да, тоже дорого стоят. У миссис Ахири, по всей видимости, таких денег нет, как нет и опыта в содержании инородцев, поэтому она завела себе недорогую и нетребовательную оркушку. Ну и пусть некрасивая, ну и пусть груба как деревянная колода – зато инородка. Все как в лучших домах, ага.

Я осматривала тело молча, делая для себя пометки. Компактная – порядка пяти футов десяти дюймов росту, – крепкая, очень гармоничная с виду, длинноногая особь. Масть шоколадная, глаза фиолетовые, в бровях и на висках процентов тридцать седых волос. На теле волос немного, короткие – явно регулярно сводила. Я сделала пометку: проверить любовников. Похоже на то, что жила с человеком, потому что орки и индейцы совершенно равнодушны к шерсти у женщин. Грудь едва заметна, значит, не рожала – еще один довод в пользу любовника-человека. Ногти аккуратно подпилены и накрашены – иди ты, старалась быть красоткой. Оппозитные пальцы на ногах удалены, значит, носила обувь человеческого образца. Пальцы удалены давно, возможно, в младенчестве, значит, родилась в поместье, а не перемещенная. Ну или была перемещена вместе с матерью очень рано. Я прощупала стопы. Пальцы удалили хорошо, полностью, до голеностопного сустава. Удалены и три пары рудиментарных сосков, а пуповина завязана. Нет, все-таки родилась в поместье.

На животе виднелся старый рубец, неровный и широкий, без следов хирургических швов. Примерно лет шесть ему. Похоже, оркушка покинула поместье и окунулась в реальную жизнь. На правой ладони мозоли, на левой – многочисленные мелкие царапины, зажившие. Лунки ногтей явно после недавнего маникюра, но на двух пальцах грязные. Не сильно. Просто небрежно промыты. Тыльная сторона правой кисти покрыта едва заметной красной сыпью. Такая же сыпь на лице и шее, за ушами – расчесы. Зубы здоровые, полный комплект, без налета. Уши и ноздри без волос, правое ухо совершенно чистое, в левом скопилось немного крови. Признаков старения, кроме седины, нет.

У меня не было результатов анализа ее крови, поэтому я регистрировала пока только видимые повреждения. Оркушку нашли совершенно голую. Она была тщательно вымыта и причесана – нападавшие пытались убрать следы. Однако побои не смоешь и не вычешешь. Ее несколько раз ударили по голове, придушили, изнасиловали и только потом убили. Она сопротивлялась до последнего вздоха.

– Что скажете, Делла? – спросил Моррис.

– Похоже, у нас не один и не два убийцы, а три. Эльфа тоже сначала ударили по голове.

– У нас три типа убийств, но конкретно убийц пока только двое, – поправил Моррис. – Хотите чаю? Берите своего спутника и поднимайтесь в мою квартиру, вы же помните, где она? Я сейчас закончу и подойду.

Я поманила Йена и направилась в раздевалку. Мы оставили там стерильные костюмы, я открыла малоприметную дверь, в которой не было даже замка, и первой шагнула на лестницу.

– Он живет прямо в морге? – удивился Йен.

– Да. Он никогда и ни по какой причине не покидает его. Простительное чудачество, не так ли?

– Да, – спокойно согласился Йен, – не преступление же. В конституции не написано, что человеку нельзя жить в морге.

– Доктор Моррис не смотрит федеральные каналы, не читает новостные ленты и не выходит на улицу. Все новости он узнает от экономки и от людей, которые приходят сюда. Поэтому он так любопытен.

– А ваш шеф, я слыхал, тоже домосед изрядный, – сказал Йен. – Поэтому вам привычно.

– Август говорит, что гениальные мозги нуждаются в тонкой подстройке к атмосфере. Если атмосфера меняется, начинаются помехи. Он не домосед, просто ненавидит переезды. Чем гениальней человек, тем хуже он адаптируется к переменам.

– Но некоторые гении прошлого буквально жили в дороге.

– Это тоже разновидность постоянства. Кроме того, откуда нам знать, вдруг из-за разъездов их гений так и не смог раскрыться полностью? И нам достались крохи от того, что в действительности могли породить их мозги?

– Делла… простите, что спрашиваю. Доктор спросил, не помирились ли вы вчера с мужем. При этом мне показалось, что вы с доктором Моррисом вовсе не закадычные приятели. Откуда он знал?

– Понятия не имею, – с улыбкой ответила я. – Может быть, что-то в моем облике выдает. А может, днем нанес визит кто-то из общих знакомых. Я не представляю, с каким кругом людей может общаться доктор Моррис, но допускаю самые неожиданные приятельства. Я два года проработала с Маккинби и больше не удивляюсь тому, что человек способен глянуть на тебя искоса и поведать всю твою биографию.

Нас встретила экономка Морриса, такая же немолодая и чудаковатая. Кое-кто по невежеству удивлялся: почему Моррис не женится на ней? Люди, хоть немного понимавшие в человеческой природе, глупых вопросов не задавали. У Морриса даже в ванной комнате не было большого зеркала – только маленькое, перед которым он брился. Сомневаюсь, что он хотя бы раз в жизни видел себя голым. Куда ему жениться, при таком-то характере.

Экономка провела нас в гостиную, усадила в антикварные кресла и подала чай. Ждать пришлось недолго, доктор Моррис поднялся, веселым тоном попросил начинать без него и удалился в душ. Вернулся он, одетый как на прием к губернатору. Поддернул брюки, уселся, принял чай из рук экономки и с удовольствием выпил половину чашки.

– Делла, вы ведь расследуете убийство Джона Смита? Остальные попутно?

– Да, договор у нас только на эльфа. Но поскольку остальные убиты той же бандой…

– Значит, вас в первую очередь интересует эльф. Сказать по правде, будь я инквизитором, тоже зацепился бы за него. Совершенно очевидно, что он попал в поле зрения банды случайно. Убийство было спонтанной акцией, его не планировали, соответственно, должно было остаться множество хвостов. Что ж, эльф Джон Смит. Его труп исследовал не я, а мой коллега доктор Квинси. Воздержусь от комментариев, хотя такого болвана мне стыдно называть коллегой. Доктор Квинси обычно занимается инородцами, он считается большим специалистом в этой области. Очевидно, он сам так уверовал в свои познания, что работает спустя рукава. Например, он не обратил внимания на ушиб мягких тканей на затылке. Непростительная небрежность.

– Да, я тоже удивилась, что в рапорте об этом ни слова.

– Я видел, что вы заметили. Итак, эльф Джон Смит. Мужчина, паспортный возраст сорок два года, биологический – тридцать девять. Рост пять с половиной футов, вес после смерти сорок девять килограммов, абсолютно здоров. Экземпляр, крупный для эльфа, что говорит в первую очередь о его происхождении. Он перемещенный уже в четвертом поколении. Его прадеды и прабабки очень хорошо питались и не страдали от болезней, что привело к появлению рослого потомства. Он легко дожил бы до ста лет, и даже больше, если бы не убийство. Вел размеренный образ жизни, по установленному распорядку, мало подвергался стрессам. Тщательно следил за своей внешностью. Питался только дома, в рейс брал с собой контейнеры с едой или воздерживался – эльфы легко переносят длительный голод. Пил много минеральной воды из источника «Желтый дракон» – его почки в идеальном состоянии. Хотя китайская кухня славится обилием острых приправ, предпочитал мягкую диету с преобладанием разных видов риса. В его желудке я обнаружил остатки плотного домашнего обеда, состоявшего из трех видов риса, утки, маленьких осьминогов, тушеной моркови и чая. Мочевой пузырь был практически пуст, притом что одежда осталась чистой и сухой.

– Он жил в Китайском квартале, – сказал Йен. – Оттуда до космопорта – около пяти часов езды. Если мочевой пузырь пуст, значит, Джон Смит заходил куда-то по дороге, чтобы опорожнить его.

– Вывод очевидный, – согласился доктор Моррис. – Тем не менее доктор Квинси не развил эту мысль. А я осмотрел волосы и кожу убитого, особенно те участки, какие не были закрыты одеждой. И обнаружил частицы моющего средства «Весна» – его иногда используют для обработки санузлов.

– Дорогое средство. – Я внесла пометку в досье.

– Следы были обнаружены на левой скуле, левом виске и левой кисти. На левом колене сбоку – небольшой кровоподтек.

Я прищурилась:

– Следы от падения на кафель? Можно предположить, что именно там эльфа ударили по голове, оглушили, он потерял сознание и упал.

Между прочим, эльф был в форме. Вынести из общественного туалета бесчувственное тело в форме так, чтобы никто не обратил внимания, – невозможно.

– Удар в действительности был смертельным, – продолжал доктор Моррис. – Все, что убийцы делали потом, Джон Смит уже не почувствовал. Рану на щеке ему нанесли при жизни, чип сняли уже после смерти. Между ударом по голове и смертью прошло не более сорока минут.

– Как вы установили это без чипа? – с профессиональным интересом спросил Йен.

– Немного знаю эльфийскую физиологию, – скромно ответил Моррис. – То, чего не знали ни убийца, ни доктор Квинси. Удар в затылок вызвал ушиб головного мозга, для эльфа фатальный, и гематому. Учитывая, какие именно сосуды лопнули, и зная обычные для здорового эльфа параметры кровотока, легко рассчитать, за какое время в мозг выльется обнаруженный объем крови. У Джона Смита была высокая свертываемость крови, и к моменту смерти кровотечение практически прекратилось. По моим расчетам, от тридцати до сорока минут. Опираясь на те же знания о физиологии, могу сказать с уверенностью, что рана на щеке была нанесена за несколько минут до смерти от ушиба головного мозга.

– А шею сломали тоже при жизни?

– Да, в последний момент. Убийца испачкал руки в крови, текшей из раны на щеке, размазал ее по подбородку эльфа и оттирал гигиенической салфеткой «Перышко».

Йен слушал и едва заметно кивал – делал отметки в досье. И легонько шевелил пальцами. Нас, разведчиков, еще на первом курсе от этого отучали – вообще ото всей мелкой рефлекторной моторики, которая выдает работу с чипом. А потом заново учили имитировать ее, когда надо… Инквизиторам это ни к чему, но Август в полной «сбруе», с линзами на глазах – как каменный, только зрачки движутся. Ну так это Август.

– Еще один довод в пользу спонтанности этого убийства – в крови Джона Смита не обнаружено наркотиков.

О наркотиках я уже знала: Крюгер мне показал. Жертвам кололи «нирвану». Изначально это медицинский препарат, его применяли недолго в качестве наркоза и отказались из-за побочных эффектов: было несколько внезапных смертей через пару суток. Дает расслабление, поднимает болевой порог. Субъективно человек под «нирваной» просто отдыхает: голова пустая, жизнь наконец-то прекрасна. Объективно он превращается в мебель, которую можно кувыркать как угодно. Слыхала, что «нирвана» нравится оркам – они с нее окончательно дуреют, зато избавляются от комплекса неполноценности и в кои-то веки себя любят.

Я подняла руку:

– Доктор Моррис, Йен, у меня есть несколько вопросов. В досье Смита указано, что он брал полную медицинскую страховку. Ее не дадут, если чип ниже второй категории. Значит, у него был чип от второй категории и выше. Но такие чипы подают сигнал бедствия, если носитель теряет сознание и явно не может вызвать врача сам. Крюгер сказал мне, что в базе нет никаких зацепок. Этот чип не регистрировался ни на каких рамках и не подавал никаких тревожных сигналов в последние три часа жизни Смита. Именно поэтому Крюгер сделал предварительный вывод, что Смита убили в «чистом поле», и смерть была мгновенной. Его вывод подтверждает и рапорт доктора Квинси. Однако, доктор Моррис, ваше исследование показывает иную картину. Смит куда-то заходил непосредственно перед смертью, то есть хотя бы одну-две рамки миновал. И он умер не сразу, значит, его чип должен был вызвать помощь, но этого не произошло. У меня к вам чисто технический вопрос: какой шунт у Смита, и могли ли быть потери сигнала и проблемы распознавания из-за несоответствия, например, дешевого шунта и дорогого чипа? Допустим, у шунта слабая пропускная способность, или материалы низкого качества…