Врата войны

Мир

Глава 2

1

– Яркость, мсье Ланьер, яркость прежде всего, – любил повторять шеф, дружески похлопывая Виктора по плечу. Шеф любил менять личины, бывал то строг, то снисходителен – как повезет. Сегодня с утра начальник лучился улыбкой, значит, работой остался доволен. Но добродушие это обманчиво: если внезапно что-то пойдет не так, набросится на первого встречного без всякой причины с яростью волка. Хватка у него была мертвая, а язык злой, недаром подчиненные прозвали главу «Дельта-ньюз» «Гремучкой». – На той стороне многие бывали, да что толку! Порталят все одно и то же! В зубах навязло. Ты расскажешь по-особенному, у тебя, дружище, получится. Твоя ирония, твой острый взгляд – это дар. Главное – без бабских соплей и без юношеского восторга. Видашки тащи – чем больше, тем лучше. Видашки чтоб подлинные, а не монтировки со студии. Я в тебя верю, Палыч. Не подведи.

Они сидели в кабинете главного: Гремучка спиной к панорамному окну, а Виктор расположился в кресле лицом к городу с высоты птичьего полета, через стекло созерцая вечный укор их лени и неуспеху, грандиозные башни – обиталища конкурентов, офисы «Глобал-ньюз» и «Панорамы». Одна башня приземистая, похожая на средневековую пороховую, толстая, бочкообразная, синим отсвечивали окна, синими казались перекрытия из аморфной стали. Ее прозвали «толстой Маргаритой», но чаще именовали «синей Маргаритой». Вторая башня, серебристая, тонкой иглой пронзала небо, сокращенно от «Панорамы» ее именовали рамой.

– Да ты не хмурься! – усмехался Гремучка. – Хоть раз в жизни настоящий мужчина должен повоевать. Еще спасибо мне скажешь, что я тебя за врата посылаю. «На войне человек снова становится человеком, у него есть шанс отличиться», – процитировал он Эриха Фромма и глянул искоса – ну как, произвело впечатление?

– Да? Спасибо скажу? Надо же! Что ж ты сам после универа с миротворцами в Африку не поехал?

– Миротворцы – это фигня, для слабаков. За вратами – там настоящее, – тут же нашелся, что ответить, шеф. – Если постараешься, мы будем сидеть вон в той башне. – Гремучка ткнул пальцем через плечо в направлении «Маргариты».

– Если я очень сильно постараюсь, то мне понадобится совсем крошечная башенка в нашем колумбарии, – заметил Виктор Ланьер.

– Не волнуйся, если тебе повезет, и тело притащат на эту сторону, похороны за счет заведения, так что по этому поводу не переживай. Зайдем в бар?

– Нет, – покачал головой Виктор. – Не получится. Надо сегодня заглянуть в банк генов, сдать сперму на хранение. Кстати, проштампуй мне командировку. Для идущих за врата портальщиков, медиков и полицейских скидка двадцать процентов.

– Ты серьезно? – хмыкнул Гремучка.

– Думаю, насчет скидки обманут. Скажут, для всех, кроме портальщиков.

– Алена попросила? Будет рожать без тебя?

– Нет, Алена на подвиги не способна. Мама настаивает. Если не вернусь, она закажет внука. Страховки как раз хватит.

– Страховку выплатят только через пять лет.

– Да, если труп останется на той стороне. Но знаешь, я заметил, мне везет минимум наполовину. Если меня убьют, то труп не потеряют – это точно.

– А если не убьют? Что, согласно твоей теории, произойдет в этом случае?

Виктор прищурился, глядя на приземистую синюю башню.

– Нас пригласят в «Толстую Маргариту». Поглядеть, как кому-то другому вручают «Левушку».

Так на своем жаргоне портальщики называли премию имени Льва Толстого. Переписанный, сокращенный, прилизанный, роман «Война И МIР» вновь стал популярен в мире, где не было больше войны, а были только врата для жаждущих крови и смерти.

– А ты шутник! – погрозил ему пальцем Гремучка.

2

«Дурацкий разговор, – думал Виктор, выходя из кабинета. – О самом главном так и не поговорили. И он ни словом не обмолвился про Валгаллу. Почему?»

Все время, пока они с Гремучкой обменивались плоскими шутками, достойными портальной секции третьего ряда, у Виктора на кончике языка вертелось два вопроса. Первый: «Почему за врата со мной идет Эдик Арутян?» И второй: «Что Гремучке известно о Валгалле?»

Никто не спорит: как менеджер, Эдик в «Дельта-ньюз» незаменим, он может заключить контракт с самим сатаной, заставить сотрудников работать почти бесплатно, найти дешевого и очень хорошего адвоката, если обиженные граждане подают на портал в суд. Но что делать за вратами этому сугубо цивильному человеку? Почему группу (их двое, но все равно – группа, не называть же их парочкой) возглавляет Эдик, который за всю свою работу на «Дельте-ньюз» ни одного самого крошечного репортажа не сделал? Не говоря о том, что именно Виктор освещал операции миротворцев из года в год. В последний раз довелось увязнуть на четыре месяца в Анголе. Там было жарко в прямом и переносном смысле слова.

Эдик жил в виртуальном мире, где все подвластно тебе одному, неудачи можно на другой день исправить, неугодное – стереть. «Король сети», – именовал себя Эдик. «Голый – как любой сетевой король», – мог добавить Ланьер, да и бросал за глаза порой. Сеть любому (или почти любому) давала иллюзию могущества, но Арутян воображал себя воистину всемогущим. Сражение мнилось ему обычной игрой: не прошел уровень сегодня – выиграешь завтра. Не дрейфь, прояви сообразительность и напор. Враги – это голограммы, они распадутся на пиксели при первом удачном выстреле и обрызгают кровью фальшивую землю завратного мира.

Свои файлы Эдик трижды защищал не только от посторонних глаз, но и от собственных сотрудников, поживиться его информацией не удавалось никому. Даже Виктор не имел доступа к файлам Арутяна, так что про Валгаллу Ланьер услышал от других.

Виктор явился в тот день на работу раньше обычного. Проходя в свой кабинет, услышал голоса. Удивился. Похоже, Гремучка уже пожаловал в офис, хотя в другие дни приходил не раньше двенадцати, демонстративно сибаритствуя. Виктор, повинуясь внезапному наитию, шагнул в закуток секретарши и сел в кресло. Теперь, чтобы заметить его, надо было не просто заглянуть мимоходом в дверь, а войти в комнатку. В этот момент дверь в кабинет Гремучки распахнулась.

– А если вы ошибаетесь, полковник? – спросил у невидимого собеседника шеф.

– Я вам говорю, это не выдумка, Валгалла существует. Карта, что я вам дал – единственная. Главное, предупредите людей, что там вокруг мортальный лес.

Знакомый голос, старческий, скрипучий. Где-то Виктор уже его слышал этот. Сегодня? Вчера? В сети? Когда же?

– Мой человек пройдет где угодно, – похвастался Гремучка.

– Вам непременно поверят, а меня «стражи» врат сторонятся, как чумного, любое мое слово объявят выдумкой или злобной клеветой.

– Вы им немало досадили.

– Сами посудите, мы открыли новый мир, чудесный мир, и вместо того…

– Полковник, – бесцеремонно прервал старика Гремучка. – Мы знаем наизусть вашу программную речь.

Ну конечно! Полковник Скотт! – догадался, наконец, Виктор. Кошмар всех управляющих вратами. Виктор встречался с ним однажды у Сироткина. Разговор вышел коротким, но весьма эмоциональным.

Полковник получил свой чин не за игры на природе на другой стороне, как большинство нынешних фиктивных офицеров, не за миротворческие операции, как спецслужбисты в мире вечного мира, а на той далекой, настоящей войне.

Теперь Скотт возглавлял один из общественных комитетов, который пытался (пока совершенно безуспешно) контролировать врата. Полковника многие недолюбливали, а у «завратных» генералов (и у капитанов, порой, тоже), от ярости наливались кровью лица, при одном звуке его голоса. Кое-кто из них даже пытался поставить под сомнение военные заслуги Скотта, в Сети писали, что, мол, и не воевал он вовсе, а если и воевал, то не был героем, а если и совершил что-то там такое, то совершенно случайно. Скотт относился к этим выпадам со стоическим равнодушием.

«Я не герой, – соглашался Скотт, – герои те, кто погиб».

– Кто пойдет за врата? – спросил полковник.

– Эдик Арутян, он первый узнал про Валгаллу.

– Один не справится, необходим еще кто-то дельный. Вторым должен быть Виктор Ланьер. Это ведь он делал репортаж о миротворцах. Так?

– Да, что-то такое делал. Но миротворцы – это фигня. Не сравнить с завратным миром.

– Можете послать Ланьера?

– Пожалуй. Ему давно пора проветриться, а то его программки сделались пресными.

– Пусть ваши люди будут осторожны. Два моих человека в прошлом году не вернулись. С морталом не шутят.

«Интересно, куда эти двое меня посылают, в какое болото?» – мысленно задал себе вопрос Ланьер.

Но вслух не спросил. И тогда промолчал, и сейчас в разговоре с Гремучкой не заикнулся. Потому что знал: Гремучка не ответит. Раз шеф ничего не сказал сам, не посвятил, не удостоил, значит, придется тебе, Виктор Ланьер, и дальше изображать идиота.

3

Как у всякого уважающего себя портальщика, у Ланьера были знакомства в Мировом правительстве, не на самом верху, разумеется, а среди клерков среднего звена, из тех, кто решения не принимает, но почву для них готовит. К примеру, он знал (и вроде бы неплохо) Сашку Вязькова, из комитета по безопасности врат. Работников комитета именовали «стражами». На самом деле они не носили оружия и не стояли в карауле, а были самыми обычными бюрократами. С Вязьковым Виктор познакомился после возвращения из Анголы – с документами возникли проблемы. Тогда «комитет врат» курировал еще и миротворцев, теперь бюрократический организм разросся, и у миротворцев появились свои пастухи. Виктору Вязьков понравился умением видеть гораздо дальше своего кабинета в Брюсселе, и если Виктор о чем-то просил Вязькова, тот никогда не отказывал. К тому же его информация всегда (или почти всегда) оказывалась достоверной. Другое дело, что Сашка не всегда готов был информацией делиться. Имелся еще один плюс в их общении: у всех сотрудников безопасности врат имелся полностью защищенный канал связи (или им казалось, что полностью).

– Нужна информация? – спросил Сашка, едва услышал голос старого приятеля в коммике. – Что на этот раз? Миротворцы? Фальшивые комбраслеты? Контроль над эмоциями? Служба коррекции психики? – Вязьков безошибочно назвал все «горячие» темы.

Он был всегда в курсе, во всё посвящен, и ему нравилось слыть компетентным.

– Валгалла, – только и сказал Виктор.

– Что? Мечтаешь о рае для военных? – расхохотался Вязьков. – Не ожидал! Впрочем, мы давно не виделись. Тебе пора в Париж. Лети.

И отключился.

«Неужели так серьезно?» – подивился Ланьер.

4

Одни обожали этот космополитический город, ассимилирующий любую культуру, любое наречение, другие – ненавидели. Нынешней весной (довольно прохладной, с дождями) в Париже Виктору показалось неуютно. Над узкими улицами раскрылись прозрачные навесы, и теперь всюду слышался дробный шум капель и журчание воды в водостоках. Ярко-желтые или ярко-синие электромобильчики сновали взад-вперед, как будто боялись выехать на широкие улицы или площади, отданные во власть водной стихии. Пахло цветами, красками, немного пряностями. Но в запахах не было свежести – так пахнут вещи, долго пролежавшие в шкафу.

Виктор заглянул в первый попавшийся магазинчик. На витрину даже не посмотрел, наугад толкнул дверь, будто играл в рулетку. Оказалось – сувенирная лавка, здесь торговали серебром под старину. Цены невысокие, вещицы попадались красивые, сделанные с душой. Ланьер выбрал серебряный медальон с тончайшей гравировкой, в такой внутрь можно вставить голограмму Алены. Идущие за врата непременно берут с собой какой-нибудь особый амулет – иконку, ладанку, крестик, мешочек с прядью волос. Амулет полагалось спрятать под одежду и никому не показывать – только тогда он тебя оградит и защитит. Дикий мир – мир суеверий. Виктор не верил в талисманы, но медальон решил купить.

– Идете за врата? – спросил хозяин и подмигнул.

Достал из-под прилавка связку колокольчиков. Те мелодично зазвенели.

– Берите. Всего пять евродоллов.

– Зачем?

– Берите, месье. На той стороне узнаете, в чем тут толк.

Ланьер отрицательно покачал головой: ему показалось, что продавец над ним издевается.

Парижанин не стал настаивать, только сказал:

– Голограмму не вставляйте – распадется. Закажите в мастерской рядом миниатюру. Всего три евродолла, и час работы.

Виктор последовал совету – миниатюра получилась великолепной, Алена на ней – как живая. До назначенной встречи с Сашкой времени оставалось всего ничего, так что к деду на улицу Дантона он уже не успеет. Ну что ж, заедет после встречи.

Уличные кафе пустовали.

– Куда все подевались? – спросил Виктор, пожимая руку Вязькову. – Неужели подались за врата?

– Возможно. В конце концов, наш мир под колпаком ужасно скучен. – Вязьков вскинул руку с комбраслетом. – Коммик, который начинает тревожно пищать, стоит мне хотя бы разозлиться на кого-то – разве это не строгий ошейник?

– Скорее, намордник. Тревожную кнопку придумали злобные начальники. Мне довелось работать с одним типом. Он нарочно доводил своих сотрудников до белого каления, каждый день у кого-нибудь включалась тревожная кнопка.

– На него подали жалобу?

– Не успели. Шеф нарвался на совершенно непробиваемого типа. Парню все было абсолютно по фигу, он как будто спал на ходу, но при этом недурно работал. Особенно любил указывать начальству на ошибки. Тут недосмотрели, там не учли. Все это произносилось на одной ноте, сонным голосом. После разговора с ним начальник по три раза на дню взрывался петардой. Так что через два дня накопленная агрессия понизила порог запуска ниже допустимого, и нашего мучителя отправили на коррекцию психики.

– И кто был ваш герой? Ты? – засмеялся Вязьков.

– Нет! Ну что ты! Я на такое не способен. В те дни вместо того, чтобы ходить на работу, ходил на консультации. К счастью, корректор попался неглупый, мы с ней очень живо беседовали.

– Ах, это была она?

– Ну да. Жанна Орловская. Она выступала в моей программе: «Душевные надсмотрщики».

– Помню, помню.

Они заказали бутылку «Шардоне». Мимо кафе, периодически выкрикивая: «Позор!», брела немногочисленная демонстрация. Неясно было, против чего они выступали: абстрактные голограммы над их головами могли обозначать что угодно.

– Кстати, ты знаешь, что случается с теми, кто попадает на коррекцию психики повторно? – поинтересовался Вязьков.

– Реабилитационный центр. Оттуда только два пути – в психушку или за врата. Поэтому многие, имеющие «привод» к корректору, стремятся провести лето за вратами, и так сказать, обнулить свое дело.

– Так ты собираешься за врата, чтобы отбелить прошлое?

– Мой «привод» сняли. Я подал в суд, и дело сочти провокационным.

– Но ты все равно идешь за врата? – «Страж» ухмыльнулся. – Кризис жанра? Давно замечено: в порталах популярна только военная тема. Обыватель дорожит своим уютным мирком, вздрагивает при малейшем шуме, трясется и, роняя слюни, с восторгом смотрит репортажи о Диком мире, где убивают взаправду, при этом радуясь, что кровь льется где-то далеко. Успокаивают себя, повторяя: гибнут те, кто пошел на это добровольно.

– Ты презираешь обывателя?

– А ты – нет?

– Нет.

– Не лги.

– Я сам – один из них. Ни с кем не говорю свысока.

– Хочешь поднять рейтинг портала?

Виктор пожал плечами: опровергать это утверждение было по меньшей мере глупо.

– Рейтинг – великая вещь, – Ланьер аккуратно повел тему разговору к нужному повороту. – Но за вратами надо отыскать нечто особенное. То, о чем никто еще не слышал. Чего никто не видел. – Последовала долгая пауза. – Например – Валгаллу.

– Кто тебе о ней рассказал? – Вязьков, хмурясь, поглядывал на свой наладонный комп. Новостные сообщения сменяли друг друга, и по лицу его скользили отблески голограмм.

«Почему он не вшил себе информационный чип? Чиновник такого уровня обязан иметь электронного помощника, – подумал Виктор. – Или надеется пройти врата?»

– Мы скрываем имена доносчиков. Как и вы, – напомнил Ланьер.

– Но ты хочешь знать, что «стражам» известно о Валгалле? – Вязьков нахмурился еще больше.

– Ты догадливый.

– А ты не слишком – для портальщика, во всяком случае. Так вот, мы знаем о Валгалле до смешного мало. Даже неизвестно точно, где она расположена. Где-то в центре мортальной зоны, но вот где – никто не ведает. Все попытки проникнуть заканчивались исчезновением любопытного. Мы отправили в Валгаллу свою экспедицию – никто не вернулся.

– Понял: путешествие очень опасно. Но что это такое? Порождение «милитари»? – Это объяснение было самым простым. Слишком простым, чтобы оказаться верным.

– Опять одни догадки. Некая организация. Военное формирование. Секта. Все, что угодно. Никто не знает.

– Занятно. Почему в порталах об этом неизвестно?

– Вопрос не по адресу, но лично у меня с каждым днем крепнет подозрение, что нашему миру может в ближайшее время очень сильно не поздоровится, – скривил губы «страж».

– Ты можешь мне чем-то помочь?

– Дать карту? Или еще что-то в таком духе? Нет. – Вязьков вновь наполнил бокалы.

– Ну, хоть что-то.

– Кое-что я тебе могу сообщить. Например, рассказать про новый законопроект. Внесен неоконсерваторами в Мировой парламент два дня назад. Комитет по безопасности врат будет его рассматривать в ближайшие дни. Предлагается осенью выпускать в наш мир только портальщиков, врачей, полицию и наблюдателей. Стрелков оставлять за вратами. Навсегда.

Ага, Вязьков «сливает» ему информацию, надеется, что Виктор озвучит ее в портале. Как же! Ни один уважающий себя политик не проголосует за подобную глупость, разве что крайние «нео» захотят сделать себе рекламу накануне выборов. Один-два процента, максимум три. Не поставят даже на голосование. Но Вязькову зачем-то нужно, чтобы в порталах обсасывали эту пустышку.

– И чем «нео» обосновывают свой бред? – поинтересовался Ланьер.

– Очищение вратами по их мнению фикция. Кто убивал, тот убийца, и таким нечего делать на этой стороне.

– Они что-то знают про Валгаллу?

– Не думаю.

– Полковник Скотт прав: мы выгребли на ту сторону слишком много мусора.

– Ой, не надо! – взмахнул обеими руками Вязьков. – Только, пожалуйста, не цитируй Скотта.

– Буду цитировать. Пока не скажешь, что известно про Валгаллу. Вот, к примеру, отличная фраза: «Самое сильное чувство – это ненависть маргиналов. За вратами все в той или иной степени маргиналы». Или вот эта: «Страх и агрессивность неразделимы. Все наше общество пронизано страхом. Мы боимся с утра до вечера, боимся потерять свой тихий чудный мирок». Или еще…

– Ну хорошо, Виктор, хорошо! Ты – великолепный пытатель. Сдаюсь! – Вязьков шутливо поднял руки. – Могу сказать одно слово. Вернее – два. Но если ты проболтаешься, я вылечу из «стражей» через две секунды. А может быть, и через одну.

– Я не болтлив.

– …Сказал портальщик… – хмыкнул Вязьков. – Певец без голоса, программер без компа, портальщик, хранящий тайну, оксюморон. Ладно, я рискну.

Война

Глава 3

1

«Дураки бывают разные. Одни – просто дураки, а другие – пасики».

Этот анекдот Виктор всегда вспоминал, когда смотрел с холма на покинутую деревню пацифистов.

Смотрел и испытывал тревогу. Что-то схожее с зубной болью. (О зубной боли быстро вспомнили в завратном мире – тут о многом вспомнили, но не испугались, а приняли как неизбежную плату). Чем дольше Виктор смотрел, тем сильнее становилась тревога.

Сейчас идти туда, вниз, не хотелось смертельно.

«Смертельно», – нелепо говорить за вратами. Здесь смерть каждый миг у тебя за спиной. Дышит в затылок холодом. Порой сильно. Порой едва-едва.

Прежде, чем спуститься вниз, Виктор минут десять рассматривал деревню в бинокль.

Снабженный примитивным интеллектом, бинокль услужливо высвечивал названия попадавшихся ему объектов поверх изображения: «дом», «береза», «осина», «сосна», «дом», «сарай». Большинство ребят в первые же дни выламывали из своих биноклей «мозги», но Виктор был человеком терпеливым. К тому же в начале лета, когда закрылись врата, чип тоже отключился. Ожил 1 сентября. Памятный день. Начало Второй Мировой. Третья началась в марте.

Ничего подозрительного так и не обнаружилось. Они спустились с холма и пошли по единственной деревенской улице. Ветер шумел в ветвях, кружил на дороге опавшие листья, сметая шуршащее золото к порогам мертвых домов. Где-то хлопала дверь. Или ставня?

Тишина. Покой. Красота. Яблони в садах. Яблони высотой с березу. Яблоки падают. П-пах… П-пах… Яблокопад, как звездопад – загадывай желание. Желание одно: пройти врата. Вернуться.

Когда это, интересно, пасики успели яблони насадить? Сколько лет они жили в этой деревне? Впрочем – почему бы не жить? Земля тут щедрая. Но пасики как ушли весной, так и не вернулись. За все время, что трое «красных» просидели в блиндаже, приходя в себя после мортала, они видели только маров. Да еще призрак являлся.

Призрак – это условно. Призрак – потому что человек этот приходил неизвестно откуда и так же неизвестно куда исчезал. Появлялся он дважды. Одежда белая, белая борода, посох струганный, котомка за плечами. Пытались ловить – да куда там! Они только шаг сделают, а призрака уже нет. Сгинул. Борис хотел выстрелить ему вслед – Виктор остановил. Зачем? Зла от него нет, на мара не похож. Мало ли отбившихся от своих мыкается в эти осенние дни по лесу, отыскивая дорогу к вратам?

– Как ты думаешь, пасики все погибли, или кто-то успел убежать? – спросил Димаш.

Этот вопрос он задавал уже раз в десятый. После того, как все подходящие шутки кончились, Виктор попробовал не отвечать. Но ничего не получилось: Димаш повторял свою «загадку» вновь и вновь. Трупов пасиков они не видели. Ни одного. Хотя вещи валялись повсюду.

– Куда им бежать, сам посуди. Даже в сортире никто не спрятался.

– Ну, они могли убежать к воротам.

– Ты видел их у ворот, когда мы входили?

– Они могли проскочить мимо нас.

– Могли, конечно. Но что они делали все лето? Деревню весной разграбили.

– Почему ты думаешь, что весной?

– Потому что лук они посадить успели. И морковь. А огурцы и кабачки – нет. В оранжереях и на подоконниках засохшая рассада так и осталась стоять.

Морковь и лук на деревенских грядках выросли удивительные: каждая морковина – килограмма по два, а луковицы все, как на подбор, величиной с кулак. От нечего делать Виктор с Димашем два дня назад собрали овощей не меньше двух центнеров и забили припасами устроенный пасиками погреб. Для кого старались? Не ясно.

Верно, каждый думал об одном и том же: вдруг пасики вернутся к зиме? То-то обрадуются, обнаружив собранный кем-то урожай. На той стороне, за вратами, принято думать о том, кто идет или едет за тобой по дороге. Есть даже термин такой: «глаза на затылке». Этому учат, начиная с детского сада. В Диком мире глаза на затылке нужны лишь для того, чтобы заметить снайпера в засаде.

– Точно! – изумился Димаш. – Как вы все замечаете, Виктор Павлович?

– У меня дополнительный блок памяти и видеокамера в глазу.

– Серьезно?

– Димаш!

– Ах, да… Это вы опять пошутили. Я понял. Но пасики могли спрятаться в лесу, переждать, пока мары уйдут, и дать деру.

Чушь, конечно. В редком лесу на холме не укроешься. Вот если до реки успели добежать, тогда могли на моторках уйти к Великому озеру. Это – единственная правдоподобная версия, дававшая пацифистам шанс на спасение. Сарай у реки был сожжен, но лодок на берегу, ни целых, ни поврежденных, не нашлось. Хотя (это больше походило на правду) на лодках могли уйти мародеры, то есть мары. Уходя, они подожгли лодочный сарай.

– Их могли эмпэшники вывести, – продолжал искать пути спасения для неизвестных людей Димаш. Он упрямо отказывался принимать версию о гибели деревни.

– Это же пацифисты, Димаш! Они не желают иметь дело с военной полицией. Это их принцип.

– Когда задницу припекает, о принципах лучше забыть. Им детей надо было спасать. И женщин.

– Димаш, тебе бы в виндексы – самая дорога.

– Как вы догадались? – ахнул Димаш. Потом вымученно усмехнулся. – Я дважды поступал. Но тест не прошел. Эмпатии маловато. Вот если бы на этой стороне виндексы были нужны! – мечтательно вздохнул Димаш. – Мне, если честно, этот мир чем-то больше нашего нравится. Здесь такие леса, озера! Вот бы по Великому под парусом походить! Вы на побережье были?

– Нет.

– Я тоже не был. Вообще здесь здорово. И потом… правду говорят: настоящая дружба бывает только здесь, в Диком мире, а на той стороне люди холодные, на рыб похожи.

– Это только кажется. Меньше эмоций. И потом – кто тебе мешает на той стороне быть человеком, а не рыбой? – спросил Виктор.

– Не знаю. На той стороне искренность смешно выглядит. Все такие правильные, доброжелательные. Какие-то ненастоящие. Здесь все иначе.