Королевство Гаргалот

– Не знаю такого… Хотя неважно, королевство большое, не все герцоги толкутся при дворе.

Она кивнула.

– Да, у некоторых дворцы не уступают королевскому.

– Ладно, – сказал я, – спи.

Она застенчиво улыбнулась.

– Я еще никогда не спала с мужчинами. Вот так, в одной постели. Говорят, так только у самых бедных крестьян… А вы, Юджин, полководец…

– Что-что? – перепросил я.

– Не придворный, – пояснила она. – Вы утолили мужской голод и… все. Ничего сверх. Из того, что требуется пресыщенным глердам двора. Кем бы вы ни прикидывались, но в постели каждый мужчина себя выдает, кто он есть и чего стоит. Вам не нужно никаких утех…

– Гм…

– Вы ворвались в меня, – пояснила она, – как захвативший крепость полководец. Крепость ваша, а все ее украшения вам неинтересны.

– Любопытное сравнение, – пробормотал я.

Она посмотрела на меня серьезными глазами.

– Глерд, не буду от вас скрывать… красивой, но бедной девушке, это я о себе, приходится уживаться при дворе, уступая домогательствам и желаниям высшей знати. Для того нас и набирают, чтобы распаленные страстью вельможи не уходили по ночам в притоны на окраину города, где их могут ограбить и даже зарезать… Потому я уже научилась разбираться в мужчинах. От вас будет многое зависеть в этом мире, глерд!

– Спасибо за пророчество, – сказал я, – хотя я в них не верю.

– Я тоже, – сообщила она. – Это не пророчество, а понимание мужской сути. Всегда вы таким были или недавно взматерели, неважно. Сейчас вы настоящий, каким должен быть мужчина. И мне хорошо и защищенно в кольце ваших рук… Кстати, голова уже не болит, а чувствую я себя так хорошо, как никогда в жизни.

Я развернул ее к себе задницей, подгреб ближе, вжимая в себя ее мягкое нежное тельце. Так и заснули, как сложенные в кухонном ящике столовые ложки.

Наверное, чтобы лучше понять женщину, проще всего провести с нею ночь под одним одеялом. Утром я проснулся первым и некоторое время смотрел на это теплое и беззащитное существо, что, как бы мы ни поворачивались во сне, все равно подгребалось ближе и почти заползало на меня, инстинктивно ища защиты у более сильного и свирепого существа.

Она сняла не только одежду, но и роль, которую играет при дворе, поняла женским инстинктом, что с настоящими мужчинами, а меня считает именно таким, это бесполезно и даже вредно. И вот теперь у меня вместо настороженности только жалость и желание чем-то помочь, но, увы, в такой помощи нуждается все население этого королевства и всех остальных.

Осторожно начал выползать из-под ее теплого нежного тела, сперва переложил кудрявую головку с эротично распущенными волосами с моего плеча на предплечье, аккуратно сдвинул согнутую ногу с моего пуза.

Карелла жалобно прошептала что-то, не просыпаясь, а я наконец поднялся, тихонько оделся и бросился к маленькому столику, где вчера оставил стрелы.

Никаких стрел, никакого следа. Значит, все-таки несколько часов они держатся. Сколько точно, выясним в другой раз. А вот примитивный камешек все еще лежит.

Осторожно приоткрыл дверь, придержал, чтобы не стукнула, и вышмыгнул в коридор.

Двое гвардейцев внизу у лестницы коротко переглянулись, но смолчали, их работа реагировать на вторжение, а я сказал наставительно:

– Завидовать нехорошо!

И гордо прошел мимо.

Понсоменер зашагал рядом так неожиданно, что я вздрогнул, вот бы так научиться, я бы даже не знаю, ну, сперва, конечно, подкрадывался и гавкал над ухом… хотя нет, пора кончать с этой дурью, я же теперь знатный глерд и вообще обладаю силой, так что надо вести себя иначе, но как… еще не понял. Точнее, не определился.

– Коней седлать? – спросил он.

– Разве уже не утро? – спросил я бодро. – Фицроя искать нужно?

– Нет, – ответил он. – Я знаю, где он.

– Тогда и седлай, – сказал я, – и Фицроя приведи, а еще маковые зерна в мешке пересчитай.

– В каком мешке? – спросил он.

Я посмотрел на его серьезное лицо.

– Ух ты, в самом деле можешь. Ладно, мешок ввиду особых обстоятельств пока отменяем. Седлай коней. Три нам и три в запас.

Он кивнул и удалился, вроде бы уходил медленно, но как-то слишком быстро исчез, что-то у меня с восприятием пространства-времени…

Издали донесся веселый голос:

– Все равно я поднялся раньше всех! Пришел, здесь никого и… отлучился ненадолго. Понс с лошадьми?

Я обернулся, Фицрой идет от группы щегольски разодетой молодежи бодрый, веселый, чуточку хмельной и самый яркий, как павлин в знойном солнечном свете среди простых петухов и кур.

– С лошадьми, – ответил я, – слушай, ты такой нарядный… Может быть, оставить тебя на потеху местным глердессам? Жалко такого тащить через лес, где тролли, вепри и вот такие лягушки, а то и вовсе жабы, даже жабищи.

Он изумился:

– Тебе что, меня жалко?

– Одежду, – пояснил я. – Ты же у нас экспонат.

Он беспечно отмахнулся.

– Как только выедем за город, переоденусь. У меня в мешке всегда есть дорожная. А та, что ты у Рундельштотта спер, всегда на мне!

– Хитер, – согласился я. – Ладно… а вон и Понс!

Понсоменер вывел трех коней, за ними еще трое с мешками, у двух за седлом, а у одного свисают по обе стороны.

Фицрой лихо вскочил в седло, я вставил кончик сапога в стремя, начал разбирать повод, как за спиной раздался хриплый вопль:

– Что… а хде мой конь?

Стражники у башни Рундельштотта весело смотрят вслед старому мастеру, а он, пошатываясь, двигается зигзагом к нам, всклокоченный и с опухшим то ли от пьянства, то ли от недосыпа лицом.

Фицрой гыгыкнул, пьяных все любят, а я спросил настороженно:

– О чем вы, профессор… э-э… мастер?.. Мы уже вернулись, все в порядке! Отдыхайте. Это не Уламрия, правда-правда!.. Видите вон дворец? Правильно, это королевский… А в нем ее величество королева Орландия.

– У вас такое вино, мастер, – сказал Фицрой с завистью и облизнулся, – что можно всю жизнь провести на ложе с чашей в руке. Даже без баб, хоть и недолго. А с бабами долго.

Рундельштотт огрызнулся:

– Я еще не выжил из ума!.. Не надо мне вот такое!.. Здесь, по мнению ее величества, я потерпел крах и едва не погубил все королевские драгоценности, хотя чувствую, что кое-что удалось… но на новом месте могу если не совершить нечто, то хотя бы увидеть это новое!.. Так что еду с вами.

Я сказал мягко:

– Мастер… После того как удалось вернуть принцессу, королева сама вас будет целовать в задницу и сделает для вас все, что пожелаете. Может быть, не стоит?

Он покачал головой.

– Она не сделает того, что мне нужно. А замка и слуг мне как-то не требуется. Это мальчишек нетрудно купить такой ерундой.

Фицрой заулыбался шире, даже Понсоменер посветлел лицом, а я сказал:

– Мастер, без вас мы провалили бы дело, вы несколько раз спасали наши шкуры. Так что вы имеете право…

– На отдых, – вставил Фицрой.

– И даже с нами, – закончил я, – только не жалуйтесь, будет трудно.

Понсоменер молча подвел Рундельштотту его прежнего коня, уже оседланного и с вещевым мешком позади седла.

Рундельштотт посмотрел на него пристально, но смолчал, а Понсоменер выждал, когда чародей вставит носок сапога в стремя, и помог подняться на конскую спину.

– Минутку, – сказал я, спохватившись, – я мигом… Одна нога здесь, другая там.

Они провожали меня недоумевающими взглядами, а я вбежал в башню, поднялся на самый верх, прыгая через две ступеньки, а там, влетев в лабораторию с Зеркалом Древних, открыл стрельбу с двух рук сперва в зеркало, но там ничего не произошло, пули уходят как в туман, а когда сообразил, что стараюсь зря, шагнул ближе и начал методично всаживать разрывные пули в стену по кромке Зеркала.

Гранитные блоки уступают нехотя, пули высекают глубокую борозду, а если бы строили из простого кирпича, просаживало бы насквозь.

Я перевел дыхание, зашел с другой стороны, но когда и так прорубил канаву, зеркало против ожиданий осталось таким же прилипшим к стене. Сцепив зубы, прострелил канавку и снизу, попробовал отодрать. Сверху крякнуло, тяжелая рама поползла по стене вниз, тяжело ударилась краем о пол.

– Минуточку, – сказал я хрипло и пощупал поверхность, попробовал надавить, но теперь это всего лишь твердая пластина из неведомого металла, если кому придет в голову, что через нее можно проходить, тот наверняка сумасшедший.

Фицрой и Рундельштотт с интересом оглянулись на грохот моих сапог, когда я выскочил из башни. Понсоменера с ними нет, а Фицрой крикнул:

– Помочь?

– С королевой не попрощался, – крикнул я и ринулся в сторону главного корпуса. Придворные по дороге почтительно кланяются, я пронесся через холл, взбежал наверх, а там гвардейцы забеспокоились, когда я с решительным видом устремился к двери королевского кабинета.

Один из дежурящих в коридоре слуг торопливо выступил навстречу и спросил в нерешительности:

– Вам… назначено?

– Мне всегда назначено, – отрубил я.

– Но… где сопровождающий?

– Мне без надобности, – ответил я и, отпихнув, распахнул дверь. В кабинете королевы три ее фрейлины, Джеффрина, Аннароза и Карелла, устроились на крохотных скамеечках у трона, у королевы у руках длинный свиток.

На меня оглянулись в испуге, я сказал быстро от порога:

– Кони уже оседланы, ваше величество, мои спутники меня ждут! Но я забежал на минутку, чтобы, рискуя навлечь на себя ваш гнев, напомнить об одном незаконченном деле.

Фрейлины притихли, рассматривая меня с испугом и любопытством.

Королева произнесла холодно:

– Глерд?

Я указал взглядом на фрейлин, она сделала небрежное движение пальцами, и все три, послушно поднявшись, упорхнули мимо в коридор, обдав меня мощным запахом духов, а Карелла постаралась задеть и одарить нежным напоминающим взглядом.

Едва за ними захлопнулась дверь, я сказал негромко:

– Зеркало Древних.

Королева вздрогнула, зрачки сузились, явно тоже иногда о нем вспоминает с тревогой.

– Что с ним?

– Пока ничего, – пояснил я осторожно, – однако побаиваюсь, что в принципе умному человеку можно найти другой способ, чем отыскал Рундельштотт. Более дешевый и простой. А это очень даже не в ваших интересах, как я понимаю.

Он спросила быстро:

– И что предлагаете?

– Либо уничтожить, – ответил я, – либо поставить в ваших личных покоях. Где никто, кроме вас, не сможет его даже увидеть. Я его уже подготовил к транспортировке.

Она не сводила с меня испытующего взгляда.

– Странно, что предлагаете такое именно вы.

– Ваше величество, – ответил я смиренно, – мне так понравилось здесь, теперь меня палкой не выгнать обратно.

Ее губы слегка дернулись, то ли удержала язвительную усмешку недоверия, то ли признак раздражения на слишком заметную брехню.

– Зеркало уберем, – ответила она сухо. – Хотя по сравнению с угрозой вторжения войск Антриаса…

– Мониторите? – спросил я. – В смысле, следите за продвижением его войск?

Она наклонила голову.

– Конечно. Докладывают ежедневно. Мне показалось, он очень рассчитывал использовать Андрианну. Сейчас даже не знаю, ускорит нападение или замедлит, придумывая что-то еще.

– Оба варианта хороши, – сказал я почтительно. – Но войска короля Астрингера, как я вам уже сообщил, занимают позиции на границе. Везде строятся засеки и защитные полосы, так что Антриаса встретят достойно.

– Если ничего нового не придумает, – сказала она усталым голосом. – Но все равно мы не сдадимся.

Я отступил на шаг, поклонился.

– Позвольте откланяться, ваше величество. Я рад, что во главе вашего вполне демократического правления стоит самодержец, который железной рукой ведет королевство к победе и всеобщему счастью.

Она кивнула с самым кислым видом, я отступил еще, повернулся и вышел в коридор.

Глава 5

Все три фрейлины скучились в дальнем конце коридора, шепчутся. Я махнул им рукой и указал на дверь королевского кабинета широким жестом, дескать, можете вернуться, а сам прибавил шагу, чтобы не догнали.

Гвардейцы и слуги сделали вид, что вообще меня не видят, а я сбежал вниз, на первом этаже придворные прохаживаются парами и группками, степенно беседуют, раскланиваются. Я быстро направился к выходу, как вдруг ощутил острый холодок между лопатками.

Нечто подобное чувствовал во дворце часто, слишком многим встал поперек горла, но привык отсеивать, мало ли что не нравлюсь кому-то, даже остро не нравлюсь, мне тоже многое и многие не нравятся, ну и что, не повод бросаться с топором, но сейчас кольнуло настолько остро, словно кто-то в самом деле подкрадывается с обнаженным кинжалом.

Ко мне действительно быстро идет молодой глерд в богатой, но сшитой без вычурности одежде придворного. Я обернулся, он тут же изменил направление и прошел мимо, а я уловил злость и разочарование, типа какая жалость, но ничего, в другой раз.

Не оставляя его взглядом, я выждал чуть и двинулся следом. Он умело двигался по узким коридорам, успевал свернуть, заслышав шаги стражей, затаивался в нишах, пропуская мимо себя беседующих придворных.

Чем-то я себя выдал, он резко обернулся, глаза в испуге расширились, а рука метнулась под полу камзола.

– Стоять! – рыкнул я.

Он выхватил кинжал, я едва-едва успел уклониться, второй замах перехватил на полпути, вывернул руку и, с хрустом сломав запястье, отобрал кинжал.

– Замри, – велел я, – иначе умрешь страшной смертью.

Он, кривясь от боли, проговорил с трудом:

– Чего вдруг…

– Чего не убью? – договорил я. – А зачем убивать простых исполнителей? Ты и мои приказы будешь выполнять за хорошую плату, а вот твой хозяин как был мне врагом, так им и останется. Кто послал?

Он прошептал:

– Ты меня убьешь…

– Лев мышей не давит, – ответил я с презрением великого глерда. – Кто тебя послал? И что велел?.. Хозяину твоему в любом случае придет конец, так или иначе я его вычислю, а вот жить или умереть тебе – в твоих руках.

Он сказал слабо:

– Это герцог Лонгшир…

– Зачем ему я?

– Не знаю, – ответил он стонуще. – Слышал только, что мешаете его планам и… планам других людей.

– Каких?

– Не знаю, – проговорил он. – Но герцог говорил о них с огромным почтением…

– Понятно, – сказал я. – Хорошо, я тебя отпускаю.

Он с облегчением перевел дыхание, но в моей ладони уже пистолет, выстрел грянул негромко, а дыра во лбу тут же закупорилась изнутри сгустком крови.

По отношению к нему, мелькнула мысль, я в некоторой мере неблагороден, кто-то из недругов со злорадством будет кричать о недостойном поступке, но я же политик, а политик старается блюсти права общества. Права отдельных людей тоже хорошо бы, но это как получится.

Из двух зол надо выбирать меньшее, из двух добров – большее. Вот я и выбрал с позиции чистого разума, как и велел Гегель, чисто по-человечески логично и правильно.

Когда вышел из дворца, там народу уже прибавилось, кроме щеголеватых гвардейцев появились и первые придворные из немолодых, а Фицрой вскричал бодрым голосом:

– Ну ты и улитка!.. Хотя да, королева, а мы тогда кто?

– Чуть задержимся, – объявил я. – Нет-нет, откладывать на завтра не будем, нужно только сперва кое-что выяснить… Да не мы, это пусть выясняет Картер. А вы пока проверьте, ничего ли не забыли. А то потом начинается!

Рундельштотт спросил серьезно:

– Что-то случилось? Чую кровь…

– Вот уж нет, – возразил я. – Крови почти не было. У меня к ней что-то все больше некоторого неодобрения.

Фицрой подпрыгнул в седле.

– Без крови?.. Ну ты и чудовище!

Понсоменер проговорил негромко:

– Начальник королевской охраны. Идет к нам. Очень зол.

– Все спокойно, – велел я.

В нашу сторону широкими шагами через заполняющийся придворными двор перед главным зданием двигается Картер, как могучий бык, раздвигая стадо коз.

Взгляд его цепких глаз сразу требовательно уперся в меня. Я подумал и решил не слезать с коня, а то вдруг поймет как-то не так, хотя вообще-то меня все понимают не так.

– Глерд, – сказал Картер строго, – вы были в главном здании?

– Был, – согласился я.

– Что там случилось, вы знаете точно?

Я любезно улыбнулся.

– Вообще ничего не знаю. А что случилось?

Он вздохнул, покачал головой.

– Ну конечно, вы всегда в стороне. В одной из проходных комнат нашли тело убитого.

– О, – сказал я заинтересованно, – несчастная любовь? Ревность?.. Кто убит, любовник или муж?.. Хотя мне вообще-то никого не жалко.

Он посмотрел на меня с укором.

– По одежде глерд среднего достатка, но никто не мог его признать. Сейчас ведется дознание, как незнакомец прошел в самое охраняемое здание. Пусть и не на самый верх, но все же…

Я спросил с сомнением:

– Так что тот, кто его убил, естественно, из ревности, сделал вам услугу?

Он кривился.

– В какой-то мере. Но я предпочел бы взять его живым. Зачем вы его убили?

Я охнул.

– Глерд, я думал, мы друзья, а вы на меня такое!.. Как можно без всяких на то оснований?

– Рана больно странная, – буркнул он без приязни в голосе. – Ладно, если собрались ехать, к вам претензий нет, можете убираться. Без вас спокойнее.

Я улыбнулся ему чарующе.

– Я вас тоже люблю, глерд. Искренне, но по-братски. Ребята… в путь! Можно пока без песни, чтобы народ не пугать.

– Народ пугать надо, – заявил Фицрой, – но петь все равно не буду.

Понсоменер тронул коня и привычно поехал впереди. Рундельштотт взглянул на меня в нерешительности, но я придерживал коня, и он пустился догонять Понсоменера.

Фицрой мигом поравнялся со мной, пахнуло запахами по крайней мере трех сортов вин, когда он только успел, но глаза блестят живо, тут же спросил шепотом:

– Кто тот убитый, не узнал?

– А я при чем? – буркнул я. – Это дело королевской охраны. Мы скоро вернемся к своему флоту.

Он всмотрелся в меня хитрыми глазами.

– Точно ни при чем?.. И не связано с возвращением принцессы?

Я подумал, пожал плечами.

– Вот это не знаю. Возможно, пятой колонне пришлось перейти к запасному плану. Какому? Не знаю. Но если Антриас не дурак, а он точно не дурак, то наверняка подстраховал каждый шаг. Или хотя бы важные шаги.

– Думай, – сказал он, – чтоб не застало нас врасплох.

– Нас? – спросил я. – Фицрой, ты вообще-то кто?

Он нагло рассмеялся.

– Еще не понял? Вот и хорошо, а я не скажу. Ты собираешься проследить ниточку или же сразу, как всегда, к главному?

– А что я ему скажу? – поинтересовался я. – Этому главному?

Он изумился:

– Скажешь? Что-то новое. Я думал, сразу в лоб!.. Стареешь, умничать начинаешь.

Гвардейцы у ворот королевского сада распахнули обе створки, а офицер отдал честь. Я помахал рукою, а Фицрою буркнул:

– Начинаю. Что-то меня метаморфозит. Чем становлюсь сильнее, в смысле – старше, тем больше трушу. Все думаю, а вдруг не так, а вдруг неправомерное применение силы.

– Чего-чего? – переспросил он в диком недоумении. – Это чего такое?.. Как может быть сила неправомерной в наших благородных руках? Другое дело, если у противника, а то и вовсе у врага… Мы же всегда правы, не знал?

– Если бы не знал, – согласился я, – то не спал бы так крепко. Пока что совесть не мучает. Так, иногда попискивает…

– Придуши, – посоветовал он. – Ишь, распопискивалась!.. Нечего попискивать в серьезных делах.

– В серьезных, – согласился я, – не до совести.

– Я же вижу, – сказал он, – ты нацеливаешься на что-то серьезное, тут не до попискивания.

Я взглянул исподлобья.

– Что, заметно?

Он ухмыльнулся.

– Еще бы. Можно подумать, ты потерял дар Улучшателя, но мне со стороны виднее. Ты ничего не теряешь, а только гребешь к себе, как всякий зверь. За это время у тебя аппетиты выросли, уже не до прялок…

– Только бы другие не заметили, – пробормотал я. – Прибьют!.. Надо осторожненько. У нас же ничего нет, кроме силы.

Он вытаращил глаза.

– Так чего тебе еще?

– Не прикидывайся, – посоветовал я. – Ты не настолько прост, как рисуешь себя для нас, таких наивных и доверчивых, что даже бить их рука не поднимается.

Понсоменер и Рундельштотт впереди проехали под аркой городских ворот, дальше распахивается такой чистый и ясный простор, словно там вообще не ступала нога человека.

Здесь не гвардейцы, стражники попроще, но и они, похоже, слышали о моей грозной славе, выпрямились и проводили меня блистающими глазами.

Ехали, время от времени переходя на рысь, в прежнем порядке: Понсоменер впереди, я следом, дальше Рундельштотт, а за ним, то догоняя, то отставая, Фицрой, но быстро устал нести караульную службу, я услышал настигающий стук копыт, рядом оказался такой же разукрашенный конь, как и сам Фицрой, кто-то из них спросил:

– Не люблю тащиться по уже знакомой дороге.

– Что делать…

– Что делать, – сказал он сварливо, – где-то да существуют монги?.. Я бы рискнул! Лежал бы и пил вино, а через сутки – ура, внизу Дронтария!

Рундельштотт услышал, придержал коня.

– Монги часто горят, – сказал он сердито. – Там благородной магией и не пахнет! Какой-то Улучшатель придумал в древние времена, но так с тех не появился Второй, чтобы довел до ума. Треть тех, кто пытается улететь, гибнет.

Я вздохнул.

– Нас это не устраивает. Но, обещаю, займемся этим. И будем передвигаться быстрее, чем те неуклюжие чудовища.

Они посмотрели на меня с таким уважительным ужасом, что я поспешно пустил коня к Понсоменеру, тот ничему не изумляется, даже не удивляется, надо будет как-нибудь поговорить с ним о межпланетных путешествиях и яблонях на Марсе.

Город скрылся за очередным поворотом дороги, теперь лес спереди, сзади и по бокам, мир юн, чист и невозделан.

Фицрой повертел головой по сторонам, оглянулся на Понсоменера.

– Тоже чуешь?

– Еще далеко, – ответил Понсоменер. – И не готовы.

Я потребовал сердито:

– Вы, умники, о чем разговариваете?

– О вовколаках, – сообщил Фицрой небрежно. – Пока их двое или трое. А чтобы напасть, им нужна стая.

Я вздохнул с облегчением.

– Значит, не нападут?

– Нападут, – заверил Фицрой. – Когда соберут стаю.

– А когда…

– Да уже почти собрали, – заверил он успокаивающе. – Или еще чуть…

Понсоменер покачал головой.

– Собрали. Сейчас нюхают наши следы и прикидывают, бежать следом или обогнать и напасть спереди и с боков.

– И что решили?

Он не понял юмора, ответил очень серьезно:

– Побегут следом, а также обгонят, а еще нападут и с боков.

– Скажи проще, – посоветовал Фицрой, – окружат. И сожрут.

– Вот уж чего не люблю, – сказал я, – так это воевать с животными. Я из королевства, где животные всегда правы, а люди всегда виноваты. Перед животными и женщинами виноваты как-то совсем уж изначально.

Рундельштотт пробормотал:

– Наверное, потому, что сильнее и умнее?

– Именно, – сказал я недовольно. – Какое же равноправие, когда от нас требуют больше?

– Равноправие? – переспросил Рундельштотт с интересом. – А что это?

Я запнулся, с трудом выявил:

– Очень хорошая штука в теории, но ужасная по ударной мощи воздействия. Способна стереть с лица земли целые королевства, а их земли отдать тем, кто не купился на демократию. Отогнать этих тварей как-то можно?

– Женщин? – спросил Фицрой. – Я им лучше сдамся!

– Не видел ты настоящих раскрепощенных женщин, – буркнул я. – А отпугнуть их чем-то не? Репеллентом или пугалкой? Запахом хищника, которого боятся?

Фицрой хохотнул.

– Этого хищника надо добыть, содрать шкуру, чтобы еще свежей была и сохраняла запах… Но мне кажется, любой вовколак сдерет с тебя шкуру раньше. Если, конечно, ты выйдешь с ним на честный бой.

– В жопу твою честность, – огрызнулся я. – Щас я буду на кулаках драться с медведями!.. Я демократ, знаешь ли, в теории. Ты демократа скреб? Ну то-то. Пока я хожу по этой земле, я пользуюсь ее правилами.

– Ага, – сказал он с удовлетворением, – значит, стальную стрелу в лоб?

– Придется, – ответил я со вздохом. – Не люблю… Не такой уж я и миротворец, но когда убиваешь противника, тем самым признаешь себя дураком, не сумевшим переубедить… А я позиционирую себя как интеллектуала! Это значит настолько умного, что и шнурки себе на башмаках уже сам не завяжу, надо по слуге на каждый.

Я умолк, глядя на Понсоменера, он остановился и ждал на развилке дорог. Фицрой сказал в нетерпении:

– Чего встал? Даже я помню, мы приехали вон по той!.. Видишь, дуб с растопыренными? Я еще сказал, что на тебя похож. Чем-то.

Понсоменер молча взглянул на меня, а я сказал торопливо:

– Диспозиция меняется. Едем не прямо в Дронтарию, а по дороге сперва заскочим в гости к одному типу… Правда, дело касается только меня, так что можете двигаться дальше по прямой, я вас догоню.

Рундельштотт спросил удивленно: