Опыты литературной инженерии. Книга 2

Если на минутку успокоиться, то такую благостную картину, как временное отсутствие лифтера на рабочем месте, можно было бы предсказать заранее: ведь за всю историю существования лифта в здании бывшего Сената ЭТО случилось первый раз!

Постанывая от груза ответственности, старший прапорщик Иванов, движимый не столько силой приказа, сколько собачьим чутьем, мчался в подвал, в бойлерную, в теплое, насиженное местечко, где частенько «гонял чаи» персонал, обслуживающий здание. Все оказалось именно так, как подсказывало ему инстинкт и незначительный жизненный опыт: за длинным столом сидели и мирно толковали две женщины – лифтерша Макаровна и уборщица Надя со второго этажа. Когда в бойлерную впрыгнул военный с остекленевшими глазами, женщины до того перепугались, что впали в шок. Макаровна выронила недопитую чашку и облила себе кофту, Надя отшатнулась и, не сводя расширенных глаз с варяга, попыталась нащупать на столе какое-нибудь завалящее средство самообороны.

– Лифт вниз не поднимает! – выдохнул Иванов. – А в нем, знаете, КТО???

Интонация Иванова категорически исключала двоякое толкование. Макаровна, презрев возраст, птицей вспорхнула со стула и понеслась в свою резиденцию, опережая быстроходного старшего прапорщика как минимум на три секунды.

А в лифтерной, как бык перед случкой, мычал и топотал лакированными сапогами с «генеральскими» голенищами тот, который был за все в ответе. Он не стал тратить драгоценное время на пересказ собственных мыслей, а грубо ткнул Макаровну в плечо, понуждая к активным действиям. Макаровна рванула ручку ящика стола, стряхнув незаконченное шерстяное изделие на пол, с трудом словила самодвижущийся ключ для принудительного открывания дверей шахты лифта и в том же темпе унеслась по малиновой дорожке. За Макаровной прошелестели «генеральские» сапоги, старший прапорщик Иванов и еще пяток-другой лиц военного облика, вызванных по портативной рации.

Макаровна заученным движением вставила спецключ в спецотверстие и попыталась раздвинуть створки дверей шахты лифта. Двери не поддались. На помощь немедленно пришли многочисленные мужские руки. Но допотопная техника окончательно засбоила.

– Лом какой, а? Или монтировку сюда! – раздались крики от двери.

– Сараев, Сараев, твою дивизию! Вниз, мухой! У подъезда зил «Первого» стоит! Забери монтировку и тащи сюда! – распорядился, не снижая темпа натиска, владелец «генеральских» сапог.

Майор Сараев, сдвинув фуражку на затылок, метнулся к входным дверям. В мирно урчащем правительственном зиле дремал равнодушный шофер из ГОНа – гаража особого назначения. Что такое монтировка он вспомнить никак не мог, так как давно и твердо усвоил, что правительственные машины не ломаются по определению и на всякий случай всегда имеется подменный автомобиль. Майор Сараев в осознании служебной ответственности скорчил водителю весьма многообещающую рожу и орлом полетел на доклад вышестоящему по званию и по должности. На лету он вспоминал, что видел когда-то в подвале пожарный щит, укомплектованный ломом, верноподданнически покрашенным в красный цвет. Резко сменив направление движения, майор Сараев юркнул в подвал, здраво рассудив, что его запоздалое появление с ломом будет расценено более положительно, нежели своевременное возвращение без монтировки.

К моменту триумфальной демонстрации лома, сорванного с проволочных пут пожарного щита, двери шахты лифта уже оказались открытыми. Выяснилось, что спецключ нужно было просто повернуть на один оборот по часовой стрелке. Лом пришлось приставить к стенке, и подвиг майора Сараева не был оценен по достоинству.

Все правильно доложил старший прапорщик Иванов: выше дверного проема – рукой можно было дотянуться – ясно наблюдалось дно кабины лифта, украшенное черными космами доисторической паутины.

Тем временем в зале Дворца Съездов, заполненном на все сто процентов, нарастал доселе приглушенный гул, вызванный невольной задержкой мероприятия. Приезжие из разных концов великой Родины здоровались на расстоянии, передавали приветы, осведомлялись о здоровье. В Президиуме кто-то постучал карандашом по графину. Но графин стоял далеко от микрофона, который к тому же не был пока включен, и многозначительный стеклянный стук канул в бездну огромного зала, как камешек в морские просторы. Весьма уполномоченный член Президиума повернулся в кресле и кого-то позвал из-за кулис. Этот кто-то быстро прибежал, выслушал в преклоненной позе нужные указания и быстро убежал за свои кулисы. Съезд задерживался уже на пятнадцать минут.

В бывшем здании Сената, как в параллельном мире, бежало, икая от ужаса, свое отчаянное время.

Первая и кошмарная мысль, которая промелькнула в голове владельца «генеральских» сапог:

– А что, если сейчас лифт рухнет?

Он заглянул вниз. Шахта лифта уходила в подвал еще метра на три. Падение кабины несомненно привело бы ее пассажиров к верной гибели!

– Шабалин! Немедленно сюда, к лифту первого этажа, по тревоге, всех, кого поднимешь! В казарме – тревогу! Пусть несутся сюда хоть в кальсонах! Без оружия! Понял?! Немедленно! – закричал он, брызжа слюной в мордочку портативной радиостанции.

В ответ послышалось бодрое:

– Есть!

«Знаем мы это „есть!“», – с мимолетной горечью подумал ответственный за все. – «Знает же, сука, что отвечать перед „Высотой“ будет не он, а я! Так бы и удавил этого подполковника, гада!»

Однако действовать нужно было незамедлительно. Старший прапорщик Иванов был срочно отправлен в лифтерную на оперативную связь с лифтом. Лифтершу Макаровну, которая не могла держаться на ногах, посадили в коридоре под стенку, подальше от открытой шахты, а прибегающее со всех сторон пополнение получало приказы срочно тащить первую попавшуюся мебель и заваливать ею шахту для смягчения удара при возможном падении кабины. По случаю Съезда или Пленума здание обезлюдело, кабинеты были заперты, а бесхозной мебели оказалось маловато.

– Двери открывать! Замки драть! Мебель тащить! – гремел ответственный за все, не совсем уверенный, что его команды не слышны в застрявшем лифте.

А из лифта помощник «Первого» вел сложные переговоры со старшим прапорщиком Ивановым, кося глазом на Вождя, и уговаривая Иванова взять себя в руки. Вождь не открывал глаз и безучастно восседал в кресле, как Гаутама Будда, по прозвищу «Лев».

Совещательные стулья и руководящие кресла поступали непрерывным потоком, и скоро шахта лифта заполнилась до уровня пояса ликвидаторов.

– Отставить мебель! – распорядился ответственный в «генеральских» сапогах. – Сматывать дорожки и ложить их сверху!

Дорожки начали сматывать и коридоры заполнил грохот сапог.

– Змейкой их ложи, змейкой! – распоряжался ответственный. – Накрывай мебель, накрывай!

Из-под стенки подала слабый голос Макаровна:

– Там наверху есть ручная лебедка на тот случай, если тока не будет.

– Что ж ты до сих пор молчала, контра? – сжал кулаки ответственный за все и едва удержался, чтобы не пнуть Макаровну «генеральским» сапогом. – Где она, эта твоя долбанная лебедка?

– Там, – указала колеблющимся перстом вверх душевно травмированная лифтерша.

– Веди! – распорядился ответственный и отдал команду подвернувшемуся под руку лощеному капитану госбезопасности: – Бери пять бойцов и за ней – наверх, мухой!

Лифтершу Макаровну, не способную к самостоятельному передвижению, дюжие молодцы подхватили под руки и поволокли вдаль по теперь уже гулким коридорам. А здесь, на первом этаже, продолжались активные действия по ликвидации последствий аварии. Служивого народа накопилось достаточное количество, чтобы можно было приступить к организованной акции. Недаром в девятнадцатом веке дворец Синода нарекли «зданием присутственных мест».

– Старший лейтенант Загубиженко!

– Я!

– Бери первый взвод! Кого можешь, запихивай под лифт, будем его выталкивать наверх! Если надо, еще подсыплем стульев!

– Есть!

Старший лейтенант начал хватать первых попавшихся военнослужащих и насильно заталкивать их в подлифтовое пространство. Военнослужащие не совсем охотно подчинялись, не осмеливались оказывать физическое сопротивление и только с тоской поглядывали наверх, на грозное паутинное днище лифта.

Макаровна, принудительно доставленная к блоку привода лифта, спохватилась, что у нее нет при себе ключа от клетушки, в которой помещались двигатель, редуктор и та проклятущая аварийная лебедка с ручным приводом. Капитан госбезопасности, который даже среди прочих бестолково снующих по лестницам и коридорам офицеров госбезопасности выделялся безукоризненным внешним видом, разом погас, зачадил и стал напоминать костерок, плохо потушенный «пионерским» способом.

– Где же этот ключ может быть? – обернулся он к Макаровне, совершенно без надежды на положительный ответ.

– В лифтерной, в ящике стола, – пискнула Макаровна, инстинктивно загораживаясь рукой.

Повинуясь не слову, а взгляду капитана, громила-сержант, который секунду назад чуть ли не на себе волок на четвертый этаж полубеспамятную лифтершу, исчез из виду. Еще через полторы минуты он появился с ключом, дав капитану шанс на сохранение психического здоровья.

Дверь ячейки открыли. Двое военных навалились на рукоятку лебедки: большее число людей просто не помещалось в узости. Увы, усилия крутильщиков оказались тщетны! Лифт заклинился основательно, и Съезд уже серьезно рисковал остаться без своего Генерального секретаря, по крайней мере, на неопределенное время.

Лощеный капитан, которого в миру звали Гриша, почти было оклемавшийся от стресса, снова скис, некстати вспомнив факт из своей срочной службы: дембель Гриша, вернувшийся домой, еще по надписям в лифте понял, что Маша его не дождалась.

Те, кто попали в кабалу под лифт, повинуясь командам старшего лейтенанта Загубиженко, топтались по ковровой дорожке, проваливающейся в пустоты между стульями, пытаясь снизу вытолкать лифт наверх. Усилия не были чрезмерными и не соответствовали их воплям и пыхтенью, так как они не без оснований опасались, что освобожденный лифт вдруг передумает торчать, а решит поехать вниз!

Ответственный в «генеральских» сапогах тщетно пытался докричаться по портативной рации до капитана Гриши, потому что здание Сената было построено в свое время на совесть и не пропускало весьма жидкие радиоволны. Ответственный, проявляя армейскую смекалку, и тут вышел из положения. Чтобы синхронизировать действия обеих команд, он расставил людей на всех этажах через каждые десять метров и перешел с архаичной радиосвязи на прогрессивную и безотказную – голосовую.

Прошло всего-то сорок восемь минут. Так-сяк, лифт раскачали, объединенными усилиями подняли на второй этаж, и ответственный в «генеральских» сапогах лично гостеприимно распахнул двери перед Генеральным секретарем и его настрадавшейся свитой. Леонида Ильича Брежнева, бережно сопровождая, свели вниз по лестнице, усадили в автомобиль к проснувшемуся шоферу, и Съезд состоялся. Партия получила своего Генерального секретаря и на тот момент не разбежалась.

Пользуясь данной ему властью и, безусловно, поддержанный руководством, ответственный за все распорядился завезти к злополучному лифту самых авторитетных специалистов по лифтам, стальным конструкциям, стальному литью и прокату. И такой коллоквиум состоялся. Мой хороший знакомый принимал в нем участие, откуда, собственно, я все это знаю. Плюс на чужой роток не накинешь платок: слишком много народу участвовало в спасательной операции, так что в воздухе витало предостаточно подробностей.

Ученые заглянули в шахту лифта. Через пять минут вердикт был готов: с момента его постройки, с тридцатых годов двадцатого столетия, наружные стороны направляющих никто не удосуживался красить. Внутренние ежеквартально смазывали дорогостоящей графитной смазкой, все остальное добросовестно ржавело и со временем, потеряв прочность, перекосилось.

В одном из многочисленных залов Кремля под председательством ответственного за все на свете прошло заседание комиссии по расследованию аварии. Так как председательствующий был в военной форме, позвякивал многочисленными наградами и смотрел исподлобья, присутствующие непроизвольно внутренне подтянулись и старались даже думать коротко и ясно. Наподобие: «так точно», «никак нет» и «рад стараться». Но тут встал достаточно молодой академик и предложил изобразить на бумаге эпюры напряжений, судя по форме которых просчет появился еще на стадии проектирования лифтовых конструкций. И что все это можно пересчитать, исправить и отреставрировать.

Решение совещания было озвучено тут же и однозначно:

– Первое: Генеральный секретарь отбыл на охоту на заповедные заводи, поэтому принять меры по содействию продолжения его охоты на прочую живность в течение ближайшего месяца.

Второе: Всех, кто располагается в кабинетах на втором и третьем этажах корпуса номер один, отправить в отпуск через приказ по Управлению делами и кадрами.

Третье: Старый лифт разобрать и выкинуть на свалку. Купить финский лифт подходящего класса и смонтировать. Все!

– То-то же, – покровительственно похлопывая достаточно молодого академика по плечу, снисходительно молвил ответственный за все. – Солдатский сапог завсегда будет выше штатского ботинка!

В тех коридорах, с малиновыми дорожками или без, награды так и липнут к одежде, ну прямо как репьи. Всех отличившихся, числом двадцать восемь, представили к государственным наградам различного достоинства. Потом, видимо, устыдившись совпадению числа представленных с мифическими двадцатью восьмью героями-панфиловцами, добавили еще одного героя – доселе забытую лифтершу Макаровну.

Героев-панфиловцев, якобы «сражавшихся до последней капли крови с немецкими танками у разъезда Дубосеково», придумал во время Отечественной войны безответственный редактор газеты «Красная звезда» А. Кривицкий. Тогда, с поощрения тогдашнего Вождя, товарища Сталина, номер «прокатил». Всех упомянутых наградили. «Прокатил» номер и в этот раз.

Лунная ночь на Днепре

Над Днепром сияло термоядерное полуденное солнце. Божьи коровки, которые, по слухам, прилетели из Турции, похоже, съели всех насекомых. Птицы недоуменно махали крыльями. На белой песчаной отмели трое пацанов охотились на лягушек.

– Дывысь, жаба! – кричал один, поднимая над головой зеленый трепыхающийся трофей.

– Яка, нэ бачу? – кричал второй, щурясь на солнце.

– Та манюня! – ликовал третий, высматривая очередную жертву в теплых водорослях.

* * *

Ржавое брюхо бомбы тоже было теплым. Шершавым и теплым. Оно пахло тиной. Ил зацементировал все три взрывателя – головной, боковой и донный. На вид это была обычная немецкая сотка, но отсутствие стабилизатора не позволяло утверждать наверняка. Бомба провалялась в реке или выпала из речного обрыва в воду, видимо, уже давно. Ржавчина разъела ее бока глубоко, но не до такой степени, чтобы нарушить герметичность заряда. На притопленной на треть и прогретой солнцем бомбе нежились божьи коровки, предупреждая пролетающих голодных птиц яркой окраской: «Не ешь нас, мы ядовитые!»

К воде подошли парень с девушкой. Девушка пряталась от солнца под светлой широкополой шляпой. А парень, не страшась обгореть, снял футболку и сиял северной белизной.

Выше по течению вдалеке колыхались в мареве изображения серых силикатных пятиэтажек города. Справа, за невысоким бугром, в густой поникшей зелени садов, прятались дачи.

Чужеродная по нарядам и повадкам парочка оставила машину – бежевые жигули – на проселочной дороге. Девушка разулась, вошла по щиколотку в воду и стала резвиться на длинной отмели. Парень раздумывал некоторое время, потом разулся тоже, закатал брюки до колен и с визгом припустил по мелководью за кокетливо убегающей дамой. Шляпа слетела с головы барышни и аккуратно спланировала прямо к бомбе.

Джентльмен наклонился за шляпой и замер в легком недоумении. Девушка, недовольная паузой в игривой погоне, подошла к нему и что-то спросила. Он указал ей рукой на бомбу. Она недоуменно пожала плечами, обидчивым жестом забрала шляпу и вышла на берег.

Парень подошел к спутнице, держа в руках туфли и футболку.

– Надо бы кому-нибудь сообщить, – неуверенно сказал он.

– В милицию, что ли? – небрежно бросила девушка, у которой еще не прошла досада.

– Давай сообщим в милицию, – согласился парень.

– Это значит, нам надо возвращаться в город? – уточнила девушка с оттенком раздражения.

Парень сконфузился и наклонился, чтобы обуться.

Девушка сняла шляпу и, пока он натягивал носки, стояла рядом, нетерпеливо похлопывая полями шляпы по ноге.

Они подошли к машине, сели в нее. Машина некоторое время постояла, потом завелась. Не очень четко развернулась и запылила к городу.

* * *

Часовой в отделении милиции, утомленный жарой и неимоверной тяжестью автомата, встретил их неприветливо:

– Никого нэма, – безапелляционно заявил он из-за ячеек железной крашеной решетки, перегородившей входной проем, – вси на обиди.

– А что, дежурный у вас тоже на обеде? – переспросил парень.

Девушка осталась в машине. Жигули пристроились в решетчатую тень вяза. Девушка открыла свою дверцу и села в машине боком, поставив ноги на асфальт.

Часовой с усилием встал, сделал несколько ленивых шагов вглубь коридора и прокричал куда-то:

– Петрович, до тэбэ! Якийсь парубок з Питебурга, чи як його там!

Через несколько долгих минут из тьмы коридора всплыл помятый милиционер чином повыше, в расстегнутом кителе и без фуражки.

– Що трапылось? – спросил он у часового, не обращая внимания на парня.

Часовой молча махнул рукой в сторону докучливого посетителя.

Дежурный, не торопясь, оглядел парня сквозь решетку, потом вздохнул, отодвинул засов и жестом предложил посетителю пройти внутрь. Парень шагнул за решетку, а часовой с похожим вздохом задвинул за ним давно не смазанный засов.

Дежурный зашел за перегородку, парень остался с внешней стороны, за окошечком, напоминающим кассу. Дежурный сел, отодвинул в сторону расстеленную на столе газету с остатками трапезы и со своей стороны амбразуры выжидательно посмотрел на парня.

– Там, в реке, бомба лежит, – заторопился парень. – С войны. Я у нас таких много видел. Целая. Около самого берега…

– Фамилия? – процедил дежурный, пытаясь расписать шариковую ручку на газете. На жирной газете ручка никак не хотела оставлять следов.

– Фамилия? – переспросил парень, – Какая фамилия?

– Ваша какая фамилия? – повторил вопрос дежурный, подвигая к себе видавший виды оперативный журнал.

– А, фамилия, – сообразил парень, – Павленко моя фамилия.

– Що ж ты зразу не сказав, что ты з Украины? – расцвел дежурный.

– Да я из Питера, – смутился парень. – Мои родители с Украины. Из Житомира.

– А яка ризныця? – вполне миролюбиво отозвался из-за перегородки дежурный. – Чы батькы з Украины, чы их дытына? Так де, кажэш, тая бомба лэжить?

Парень постарался как можно толковее разъяснить, где он увидел бомбу.

Дежурный почесал ручкой под носом, подумал, потом сказал:

– Та це тоби трэба у военкомат. То нэ наша справа.

– Послушайте, – изумился парень, – вы же сами можете сообщить в военкомат. Хоть по телефону. А мы просто проезжали мимо. Мы едем в гости. Нам еще пять часов ехать. Да я и знать не знаю, где тут у вас военкомат. Хотите, вот, фамилию мою запишите. Вот паспорт мой, пожалуйста.

Дежурный неохотно взял протянутый в окошечко паспорт, полистал, задержался на странице с регистрацией. Потом вернул паспорт парню.

– Йзжайтэ соби, – снова вздохнул он и громко прокричал в коридор: – Дмытро, видчыны двэри!

Парень вышел на солнцепек, зажмурился на крыльце, нашел взглядом машину и сбежал со ступенек.

* * *

Военкомовский уазик, давясь плохим бензином и подергиваясь, добрался до дач. С переднего сиденья машины сошел военком, а через узкие задние дверцы протиснулись наружу его заместитель и начальник оперативного отдела. На бомбе уже сидели пацаны, которые до того ловили лягушек, пытаясь руками отковырять ил со взрывателей.

– Ану, гэть, бисови диты! – загремел военком с берега. Пацаны бросились бежать под обрыв, к дачам. Военные спустились к бомбе. Начальник оперативного отдела, уповая на качество своих высоких ботинок, вошел в воду и приблизился к бомбе вплотную. Военком и его зам на такой же подвиг не отважились, так как были в туфлях. Они опасливо рассматривали бомбу, соображая, что же с этой напастью делать дальше?

– Ну, как она? – спросил военком с берега.

Начальник оперативного отдела сделал многозначительную паузу и только потом ответил:

– Вполне работоспособная.

– Что делать будем? – повернулся военком к заму.

Тот пожал плечами:

– Саперов надо вызывать, что же еще?

– А где у нас саперы? – с задорной ноткой в голосе спросил из воды начопер. И сам же на свой вопрос ответил: – В Днепропетровске у нас ближайшие саперы! Сколько до них часов? Пять часов до них при хорошей погоде! А ты, Николай, самолично будешь охранять эту железяку двое суток?

Зам недовольно засопел и полез за носовым платком. Он вытер платком вспотевший лоб, потом громогласно высморкался на траву и предложил:

– Да на лодку ее и в воду! На глубину! Как лежала, так и лежать будет. Пока совсем не проржавеет, гадюка.

– Ищи лодку, – скомандовал военком заму. – Немедленно! Пока никто не разнюхал. А то хай подымут до самого Генерального штаба!

– Где я ее сейчас найду? – огрызнулся зам. – Рабочий день ведь. И еще не вечер. Люди на работе. А тут, гляди, Иван Михалыч, – одни дачи.

– Ось на дачах и шукай! – сплюнул в сердцах военком и пошел к машине.

– Не проявляй инициативу, хлопче, – из русла Днепра посочувствовал заму начопер. – Это дело в армии наказуемо! До подполковника дослужился, а не догоняешь!

Начопер вышел из речных вод, отер левый ботинок о траву, освобождая его от коричневых водорослей. Около уазика томился военком, размышляя о неожиданно подвернувшейся напасти.

Зам покорно запылил в направлении дачных построек, постепенно растворившись в колебаниях горячего воздуха. В машине подал голос радиотелефон. Водитель услужливо снял трубку и подал ее военкому. Звонил начальник райотдела милиции.

– Здоровэньки булы, Иван Михайлович! – прогундосила трубка. – Мий летеха у журнали, як на смэртный грих, записав про тую бонбу. А завтра до нас комиссия приезжа. Колы що будуть пытать, то я скажу, що ты бонбу знычтожыв, согласно дирэктывы Генштаба. Добре?

– Нету никакой директивы. Есть боевое распоряжение. А бомбы уже нету. Соображаешь?

– Та соображаю, конечно. Бувай здоров, Иван Михайлович!

– Будь и ты здоров, Алексей Степанович!

Начопер пристально рассматривал свой все-таки подмокший ботинок. Невесть откуда взявшиеся божьи коровки вольно разгуливали по капоту уазика. Водитель профессионально засопел, уронив буйну голову на руль. Военком морщил лоб, пытаясь вспомнить что-то важное, но жара не давала сосредоточиться. А может быть, мешал храп водителя.

Из раскаленного ниоткуда возник зам во взмокшем камуфляже и с оторванным наполовину левым погоном. Военком встрепенулся, а начопер, наоборот, впал в уныние.

– Есть лодка! Есть! – издали начал рапортовать зам. – Совсем недалеко. Дед хозяин. Должен сейчас приплыть. За веслами пошел. Он их соседу давал. Весла давал. Соседу.

– Ладно, не ори, – отстранил его военком. – Что, за ветку зацепился? – указал он рукой на погон.

– Да, за ветку, – чрезмерно охотно подтвердил зам. Левое веко его дернулось.

– Что, дед сам будет грузить бомбу в лодку? – уточнил на всякий случай из-за капота начопер.

Зам факт вопроса проигнорировал.

– А в ней не меньше центнера! – ехидно уточнил начопер.

И замолк под суровым взглядом военкома.

Из-за ближнего берегового бугра выплыла старая облезлая лодка. По всем признакам она принадлежала раньше какой-то развлекательной организации, так как сохранила на бортах остатки славянской вязи. Греб на утлой посудине худой бородатый старик, босые ноги которого омывала колышущаяся по полусгнившему настилу черная жижа.

– Тридцатку попросил за рейс, – тихо уточнил зам, отворотив лицо от военкома, но обращаясь именно к нему.

– Где я тебе возьму тридцатку? – скрипнул зубами военком. – Витя, – он обратился к начоперу, – у тебя деньги есть?

– Нету денег, – равнодушно ответил начопер.

– Я свою десятку ему дал. Авансом, – промямлил зам.

Военком начал шарить по карманам. Лодка приблизилась и засипела днищем по отмели.

– Где тут ваша бомба? – с оптимизмом, пропорциональным сумме аванса, закричал дед из своего корыта. – Давай, грузи ее, ребята! У меня дела!

– Знаем твои дела, – бурчал военком, расправляя скомканные в карманах дензнаки. – Всё, десять гривен. Больше нет. Ни копья! Ну-ка, пошурудите по карманам, орелики, может, чего и завалилось?

Начопер наскреб три с полтиной. Пять гривен добавил проснувшийся шофер. Зам только развел руками. Левое веко его дернулось.