Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Сколкз Крылатый Сокол остался стоять в стороне. Новый, чужой и незнакомый Сколкз Крылатый Сокол. Или наоборот. Слишком знакомый. Тогда они с Натаниэлем еще не были друзьями. Ровный, холодный и враждебный его сверстник среди всех остальных друзей.

– Мне жаль, Натти Лэйс, – помолчав, сказал Сколкз, первый раз в жизни назвав его этим уменьшительно-ласкательным именем. Вместо обычного, так торжественно и величественно всегда произносимого им: «Натаниэль!..» – Мне жаль, Шон Маинганс, Маленький Сын Волка. Но ты носишь теперь синюю форму наших врагов.

– Наш форт не ведет войну против дакотов. Это всего лишь синяя форма, – заметил Натаниэль.

– Но это не просто синяя форма, – услышал он жесткий, непримиримый голос Сколкза. – Это твой приговор тебе. Я все сказал. Бросай оружие, Натаниэль, – коротко и ясно раздался враждебный и требовательный, но вместе с тем и такой знакомый голос. Такое знакомое имя. Никто из друзей не называл его именно так, с таким подчеркнутым звучанием славы и силы в этом имени.

…Это было когда-то в Висконсине. Такая же зеленая трава. Такая же синяя река. И такое же молчание. А потом Лэйс отшвырнул револьвер. Спокойный и серьезный.

Текамсех не успел вмешаться. Его опередил Вамбли-Васте.

– Нет, Сколкз Крылатый Сокол. Оставь его.

– Я не собираюсь его трогать, – спокойно отозвался тот. Он знал, что говорил. – Это будет решение нашего народа. Пусть решает его судьбу собрание нашего племени.

– Он наш друг, Сколкз Крылатый Сокол, – решительно высказался Текамсех. – Давай решим все между собой.

– Он прежде всего боевой лейтенант бледнолицых, – непреклонно ответил тот. – Решать должен наш народ. Мы все не можем договориться друг с другом, и нам нужна третья сторона. Ты тоже все понимаешь, что я правильно сказал.

Натаниэль шагнул и встал рядом со Сколкзом.

– Ничего, Текамсех, – зазвеневшим сталью и отвагой голосом сказал он. – Ну и пусть, пускай про меня решает совет племени!

Сколкз повернулся к нему.

– Пошли, Маленький Сын Волка, – сказал он.

II

Натаниэль взял лошадь в повод. Все тот же мир, все то же синее небо. Все тот же он сам. Книга Екклесиаста. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Еккл.1:9).

А потом был вечер. С розовым небом и туманом, с остролистной осокой и костром. Неотступный и не сказавший за всю дорогу ни слова, Сколкз отошел наконец в сторону от светлоголового лейтенанта. Все разошлись по стоянке, и Текамсех остался вдвоем с другом. Натаниэль взялся писать письмо домой. Отдал товарищу.

– Знаешь, Текамсех, – заметил он. – Если не найдешь легко и просто нашу почту, то не отправляй. Не пытайся во что бы то ни стало.

Текамсех посмотрел на сложенную бумагу, на ровным, четким почерком написанный адрес.

– Ты всегда останешься моим другом и братом, Шон Маинганс. Я доставлю его к тебе домой сам.

– Ладно, – сказал Натаниэль. И добавил: – Но ты не думай, мама не будет плакать. Она все поймет.

Натаниэль не знал, почему ему так казалось. Может быть, потому, какие всегда от нее приходили письма, спокойные и сдержанные? Или как привык, какие матери были по житиям святых? Он просто думал, что это будет великая боль, но его мама ведь не такая, чтобы плакать и скорбеть навзрыд.

Сумерки, легкие сумерки спустились на реку, на землю.

Текамсех удержал вздох и заметил:

– Давай уже ложиться, Натти. А то ты так и не отдохнешь.

Он встал и добавил:

– Ты зря не думай, Натаниэль. Ложись. Ты забыл, но я тебе за старшего брата. Твое письмо домой не понадобится. Я уверен.

– Будет хорошо, – согласился Натаниэль.

Сколкз подошел к костру из темноты. Натаниэль поднял голову. На мгновение их глаза встретились, а потом Нат снова перевел взгляд на языки пламени.

Сколкз сел к огню и невольно задумался. Все-таки это был такой знакомый Натаниэль из детства. Дружеский и улыбающийся, когда они были друзьями и разговаривали. А вот он – сдержанный, молчаливый и серьезный, такой, как больше всегда. Но вот – лейтенант в своей синей форме, и река синеет за его спиной.

– Сколкз Крылатый Сокол! – это он слышит шепот своего прежнего товарища уже сейчас.

Это просто искры огня. Просто высокое, темное небо. Таинственный и уютный круг света от костра. Просто обманчивый мир и покой во всем. Словно прежняя дружба в силе. Словно можно сказать лишь пару слов – и все решится.

– Сколкз Крылатый Сокол! Ну что тебе стоит! Дай мне вернуться завтра к своим!

Натаниэль ошибся. Сколкз непоколебим.

– Нет, Маленький Сын Волка.

Он и не надеялся. И все-таки…

– Но Шингебисс тебе сродни, Сколкз Крылатый Сокол!

– Перестань, Натти Лэйс, – уже резко и отрывисто прервал разговор Сколкз. Всякое продолжение разговора.

Лэйс подбросил в костер веток, и потом – еще. Пламя рвалось и сникало, а он просто смотрел на языки огня. «Кто вольней, чем Шингебисс?», – только и вздохнул он. Это сказка. Но сказка про стойкость и смелость. А когда-то мать читала ему о сорока севастийских воинах. Когда-то он читал потом сам. Они были воинами. Они пошли на гибель как воины. «Что воздадим Господеви» (Пс. 115, 3)?»15 «Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми…»

А потом костер догорел, и уже остались только угольки, и обступила темнота. Натти улегся, положил голову. Как всегда. Имя Господа. «И ночью и днем да обращается в устах твоих имя Господа, и будь заслажден духовною солию»16. Натаниэль наконец уснет. Просто догорит костер, и уже останутся только угольки, и обступит темнота. И Натти улегся и положил голову.

III

– Перестань, Натти Лэйс!

Сколкз Крылатый Сокол понял, что поторопился сказать эти слова.

Это погас костер, и стоянку накрыл густой мрак. Но луч памяти уже осветил эту ночь.

Они с Натом остаются последними соперниками на свадебных состязаниях с луком. Завораживающий момент для всех остальных. Жених и его лучший друг. Натаниэль улыбается и беззаботно делает очередной выстрел. Слишком беззаботно. Чуть-чуть не попадает в цель и отступает в сторону. Это его последний выстрел. И это его поражение. Нарочитое и понятное поражение.

Они на склоне у реки. Первое лето их неожиданной дружбы. Он только что пересказал очередную легенду своего народа Нату. Нат смотрит на траву. Словно думает о чем-то своем. Он и правда думает о чем-то своем. Но он одновременно и все слышит.

Наверное, странная, непонятная дружба. С луком и стрелами, с легендами и сказками. Белые мальчики так не дружат, догадывается Сколкз Крылатый Сокол. Белым мальчикам ни к чему сказки и предания о том, как появились бабочки, почему у дикобраза иглы и откуда взялась земляника. У них все записано в их книгах. Незачем помнить и беречь в своем сердце. Но у сыновей лесов и прерий нет книг. У них есть их леса и прерии. И сказки. И мальчики, которые любят сказки.

…Жил один мальчик. Пошел он на охоту и вышел на прогалину. Сел на камень. А камень да и говорит:

– Хочешь, расскажу тебе сказку?

И сидел мальчик тихо, «опустив голову, и слушал».

Почему-то этот чужой Натаниэль оказался словно свой мальчишка из сказки. Только о чем молчит и не говорит он сам?

– Натаниэль, у белых людей все записано в их книгах. Но я уверен, что названый брат Текамсеха хранит самое важное в своей душе и в своем сердце, а не надеется на книгу. Я могу спросить своего брата?

Натаниэль поднял на товарища глаза. Это был Сколкз Крылатый Сокол. Они могли быть вместе хоть целый день напролет, если так случалось, и почему-то не мешать друг другу. Но Сколкз умел и молчать, и говорить прямо.

– Да, Сколкз Крылатый Сокол.

– Расскажи про Господа Бога и Спасителя мира Иисуса Христа? Ты знаешь на память. Я уверен.

Нат отозвался не сразу.

– Хорошо, – наконец ответил он. – Ты сказал сам.

Он правда знал на память. Может быть, откуда-то оттуда, из еще раннего детства. Это так понимала воспитание Мэдилин: «…отчего бы христианским воспитателям не украсить памяти невинного дитяти Евангелием, чем загромождать ее изучением Эзоповых басней и прочих ничтожностей?»17 А может, это просто вокруг был такой мир. Прерий, лесов и индейцев, у которых не было книг. Мир, в котором главная книга – память.

Натаниэль рассказал главу, и еще одну, и замолчал.

– Если дослушаешь, я потом дорасскажу тебе, – заметил он.

…Он улыбается, какой-то новый, усталый и осунувшийся. Когда-то было детство. Была дружба. Но была и осталась, понял сейчас Сколкз Крылатый Сокол.

Натаниэль не помнил, как он уснул. Он только понял, что наступило утро, и проснулся. Тишина. Рассветная тишина. Солнце вставало и полыхало в утренних росах.

Сколкз Крылатый Сокол поднял голову, когда он сел. И молча протянул ему руку.

IV

Текамсех не знал об этом неожиданном примирении. Текамсех ушел на дальний береговой обрыв. Что-то решал. Что-то думал.

Он все-таки был уверен: собрание племени не вынесет смертного приговора плененному офицеру. Худой мир лучше доброй ссоры, а в прериях сейчас стоит хрупкая тишина. Но не один Сколкз Крылатый Сокол такой непримиримый. Нат появится перед собранием уже как враг. Захваченный и лютый враг. Все, что было и все, что не было, все беды от белых окажутся обрушенными на него одного. Слишком велика может быть непримиримость. Слишком будут сиять в солнечных лучах нашивки на синей форме.

Зеленый лес подступал к реке. Текамсех вспомнил. Такой же зеленый лес будет подступать к дому, из которого выйдет женщина с серо-зелено-карими глазами. Он протянет ей письмо от Натаниэля. Его последнее письмо.

Мэдилин возьмет, пробежит взглядом по строчкам. Время остановится. И уже не двинется дальше. Время остановится уже навсегда для нее в этом миге. Пронзительном и тихом.

Она будет мужественной сейчас. Повернется к Текамсеху:

– Ты ведь зайдешь завтра, Текамсех? Обязательно. А сейчас я должна побыть одна. Спасибо тебе.

Мэдилин сделает легкий поклон, и он потихоньку выйдет. Она останется и сядет к столу. С одной только мыслью, как сказал когда-то праведный Иаков на своего Иосифа: «Сниду к сыну моему, сетуя во ад» (Быт. 37:35).

А потом она подойдет к окну. На небе уже зажгутся звезды. Она не знала, как все было. Но она знала своего Натти Лэйса. Он стоял в своей синей форме, и его серо-голубые глаза сияли спокойным светом стали, а он просто стоял, как стоял всегда на Херувимской. «Дориносима»… «Аллилуиа…» «Слава Богу за все». Все равно. Слава Богу за все.

Мэдилин смахнет с глаз горячие слезы. Новые и новые слезы. Это ведь недаром так сказал святитель Иоанн Златоуст: «Видишь, какой величайший подвиг – быть в состоянии спокойно перенести разлуку с любимым человеком, и как горестно и печально это дело, как оно требует для себя души возвышенной и мужественной?»18. Но боль – так «духовное золото, золото боли…» «Чадо мое, когда тебе больно, собери свои душевные силы и постарайся понять смысл боли, через которую Бог открывает тебе небо»19.

Мэдилин Лэйс не узнает этого испытания. Текамсех шагнет на середину враждебного собрания вместе с Натаниэлем и встанет, загораживая его своим плечом.

– А теперь послушайте меня! – прорежет его голос внезапно наступившую полную тишину. – Это мой названый брат. Вы знаете закон прерий. Жизнь за жизнь и кровь за кровь. Вы возьмете мою жизнь вместо его. Я сказал.

– Нет, Текамсех. Не делай так, – решительно возразит Натаниэль. Ух, какими стальными станут его глаза. Конечно, его можно понять. Но и он должен понять тоже.

– Я все сказал, Натти. И я тебе за старшего брата. Ты знаешь.

Текамсех все решил. Наверное, поэтому сегодня и было такое величественное и торжественное рассветное небо. Словно оно знало тайну его сердца.

– Я был неправ, Текамсех, – это голос Сколкза. Рядом и сейчас. – Мы с Натаниэлем заключили мир.

Текамсех понял, что небо снова стало обычным. Без отсветов славы и доблести. Он обернулся. Сколкз Крылатый Сокол и Натаниэль стояли рядом прежними товарищами из детства.

А потом Натаниэль подошел к своему мустангу.

– А теперь ты наш гость, Натаниэль, – заметил Вамбли-Васте. – Но ты хочешь вот так сразу взять и уехать?

Натаниэль прислонился на шею своего коня.

– Мне надо в форт, – сказал он. – В другой форт с донесением из нашего. Я и так потратил время. Меня не должны потерять.

Он достал из-под мундира сложенную и запечатанную бумагу. Его дакотские друзья переглянулись между собой. Никто не подумал и не вспомнил, что чужой лейтенант может быть при задании. Даже Сколкз. Печати остались не сорваны.

– Я с тобой, Натаниэль, – заметил Сколкз. – Не будем терять тогда время. Я тебе покажу лучшую дорогу.

– Я рад, – коротко согласился Натаниэль.

Текамсех посмотрел на них и вздохнул. Сразу бы так. Но хорошо, что все хорошо кончается.

Митег и Вамбли-Васте остались стоять чуть в стороне и улыбались. Они подойдут и попрощаются с Натом, и порадуются, и попечалятся вместе с ним, чтобы помнить всегда друг о друге, чтобы не забывать никогда своей дружбы. Но сейчас это было неважно. Сейчас они стояли, и верили, и не верили чуду – Сколкз Крылатый Сокол и Маленький Сын Волка все-таки снова стали друзьями.

– Будешь в наших краях – заворачивай, Натаниэль, – сказал Сколкз на прощанье. – Ты вырос в прериях, ты найдешь дорогу. Я тебе показал. И ты не думай, ты ведь наш Маленький Сын Волка.

Последний луч солнца озарял вечерние травы. Натаниэль кивнул. По местным фортам были слишком маленькие гарнизоны, и форта хранили и берегли мир с окрестными индейцами. И Нат все-таки по-прежнему знал, что никто не тронет чужого лейтенанта в синей форме. Если это не какая-нибудь ошибка и недоразумение. Или чей-то слишком непримиримый характер. Потому что друг – это друг. Закон прерий. Даже если этот друг в своей синей форме.

Все поменяется. Мира не станет. Ничего не станет. Будет Дикий Запад как Дикий Запад.

Но пока в прериях стояло это лето. Натаниэль улыбнулся:

– Я понял, Сколкз Крылатый Сокол!

Глава 6. Однажды вечером

I

Ряды всадников показались из-за поворота и остановились. Косые лучи закатного солнца лились на дорогу и издалека были видны только нечеткие силуэты в золотистой вечерней пыли. Это прибыл новый отряд с соседнего форта. Несколько всадников подскакали и спешились у ворот первыми. Легкая, тоненькая фигурка спрыгнула на землю рядом с Натаниэлем. Синее платье. Тень легкой улыбки.

– Натаниэль Лэйс, мисс, – отвесил он легкий поклон. Боевой лейтенант здесь, в прериях, конечно же, не мог быть знатоком салонного этикета, но надо было ведь что-то сказать.

– Элизабет Дэйв, – ответила та в свою очередь и отвела глаза.

Лэйс с девушкой словно остались друг с другом один на один.

Элизабет снова посмотрела на него. Тайная задумчивость наполняла сейчас эти глаза с золотисто-карим светом. О чем она думала сейчас? Может быть, о том, что они были одной крови и одного цвета кожи, и она, может быть, однажды полюбила бы его, а он – ее? И он сделает ей предложение. Но девушка не читала в своем девичестве дамских романов и не жила по ним. Она видела просто зеленую траву вокруг, синее небо над лесом и просто лейтенанта с серо-голубыми глазами.

Это были когда-то кукурузные поля Айовы – такие же великолепные дали, которые открывались взгляду из распахнутого окна комнаты, где в усадьбе у полковника Сэнди Дэйва появился на свет малыш. Его маленькая дочка, его маленькая Элизабет. Она будет расти в любви и радости, посреди солнца, травы и цветов.

А потом в прериях Миннесоты появится однажды новый офицер. Всегда чистый, ясный голос – и нежно очерчены губы, и во всем легкость – в движеньях, улыбке и взгляде. Платье с синего сукна и тихое спокойствие. Она просто была любимой папиной дочкой, умела стрелять и справляться с лошадьми. Это было не главное. Она умела читать и перечерчивать чертежи. Важное умение, когда строятся и возводятся новые форта. Инженеров-проектировщиков и чертежников нигде много не бывает.

Она будет верить только в стойкость и что все, как надо.

II

Она не сразу окажется в Миннесоте. Сначала полк будет стоять в Висконсине. Элизабет поселилась у Мэдилин Лэйс. Она просто подошла в поселке к первой повстречавшейся женщине спросить, не знает ли та, у кого здесь можно остановиться. И Мэдилин позвала к себе.

– Только это довольно далековато отсюда, – спохватилась Мэдилин. – Мы живем на ранчо в прерии.

– Я только рада, – улыбнулась Элизабет. – Я просто встану пораньше и доберусь вовремя. Я люблю лес, и траву, и синее небо, и когда ранний рассвет. Когда он еще синий, а потом встает солнце.

Мэдилин улыбнулась. Прямо родственные души. Она тоже любила.

Хелен показала Элизабет комнату и заметила:

– Тут на полке книги, если хочешь, бери читай. И вот Библия – тоже.

– Я не читаю такое, – не придала значения Элизабет. Она слышала, но никогда не видела этой книги. В доме отца ее не было и не могло быть. Наверное, там были собраны в его библиотеке все философы и материалисты мира.

Хелен улыбнулась. Она не подумала. Не все читают и не всем надо. Но почему-то у них с Элизабет уже сложилось такое простое и легкое общение между собой, что она даже не задумалась, когда предложила.

– Хорошо. Я не подумала, Лиззи, – ответила она.

Хелен заговорила уже про другое.

– Пойдем, Лиз, – сказала Хелен. – Я покажу тебе, как у нас в саду. И наших лошадей.

– Пошли, – улыбнулась та. – Лошади – это такая красота.

Они подружились и скоро стали уже словно сестры.

А потом Хелен как-то самим собой увлекла свою новую подругу зайти в храм. Просто шли мимо по поселку, и она предложила, неожиданным и случайным порывом. И Элизабет, зажигая свечу перед иконой Пресвятой Богородицы, невольно подумала, как это она столько жила и не знала, что есть такая красота и такая тишина, как здесь, в православном храме…

III

Никто не знает этой тайны, почему начинает вдруг носиться однажды православный крестик. Каждому – свое, у каждого – свое. Элизабет не знала, как и почему. Зато она теперь узнала такие новые книги и истории. Зачитаешься и забудешь про все другое. Как преподобномученица Евгения, родом римлянка, переодевшись в мужскую одежду, удалилась в монастырь. Приняла Святое Крещение и подвизалась в монастыре в образе инока Евгения. «И казался ей понапрасну погубленным тот час, в который бы она не воздала хвалы Богу, и она тщательно наблюдала за тем, чтобы и час один не прошел без славословия Божия. В руках у нее была работа, а в устах непрестанная молитва»20.

Элизабет закрыла книгу и погасила лампу, тихо подошла к окну. Глаза понемногу привыкли к темноте и летние, с мягким, рассеянным светом звезды засияли в небе. Лиз чуть улыбнулась. Может быть, хорошо, что она не знала ничего этого раньше? В пламенном и беспокойном детстве еще надумала бы пойти в монастырь. Как будто все это так просто, как взять и сказать: «Я в монахи бы пошел, пусть меня научат». Нет, она – нет. Это – великое мужество. Великий подвиг. Она лучше так. Чтобы все как есть, так и есть. «Дано же Евангелие Христово людям, чтобы всех уверовавших сделать иноками — „иными“, чем те, которые могут называться „своими“ в этом мире» (Иоанн (Шаховской)).

Она постояла еще у окна. Это была уже Миннесота. Одинокий форт в лесу и прерии. Уже не тот поселок в Висконсине, но сам форт – маленький и отдельный городок. Завтра должен был быть новый переход. Элизабет вздохнула. Спокойная и задумчивая. Чем дальше на Запад, тем больше ведь неизвестности. А она никогда не собиралась становиться героем. Она была просто Элизабет Дэйв и любила зеленую траву и синее небо. Но не надо быть героем. Надо просто помолиться и сказать тогда в своем сердце, как когда-то сказала царица Есфирь: «и если погибнуть — погибну» (Есф.4:16).

Но теперь она стояла в золотистой вечерней пыли и почему-то не удержать было дружеской улыбки на незнакомого светлоголового лейтенанта. Как будто она все знала. Про себя и про него. Хотя совсем ведь ничего и не думала.

Глава 7. Назад в Висконсин

I

– Будешь в наших краях – заворачивай, Натаниэль, – сказал тогда Сколкз на прощанье. – И ты не думай, ты ведь наш Маленький Сын Волка.

Наступило уже новое лето. Нат все-таки так и не забыл эти слова.

Натаниэль положил перед собой лист бумаги. Очинил карандаш. Пока в прериях стоит мир. И пока мир еще будет. Но что же он сам, и что же – его дакотские друзья? Кесарево кесарю, но у него его дакотское имя Маленького Сына Волка. И Божие – Богу.

Наверное, на минуту словно не стало времени. Наверное, на минуту он вспомнил египтянина воина Мину, служившего при далеких римских царях Диоклетиане и Максимиане совсем так, как если бы тот жил сейчас. Когда-то тогда Мина оставил свое воинское звание и ушел на горы, в пустынные места, желая лучше жить со зверями, нежели с людьми, не знающими Бога. Святой Мина воин служил в войске, находящемся в Котуанской области, под начальством тысяченачальника Фирмилиана.

Ночь спустилась над прерией. А утром перед комендантом форта легло написанное вчера прошение об отставке. Это был очередной форт, куда Натаниэль недавно получил новое назначение. Его последний форт.

Натаниэль вышел. Собрал лошадь и выехал в прерию. Орел распластался в синем небе над зеленой далью. Зеленая даль распахнулась навстречу. Направлением на Висконсин.

II

«И увидел Саул и узнал, что Господь с Давидом [и весь Израиль любит его,] и что Мелхола, дочь Саула, любила Давида» (1Цар 18:28).

Почему-то Натаниэль вспомнил. Наверное, это он просто вспомнил Элизабет, оставшуюся в форте, который сейчас должен был появиться за поворотом дороги. Элизабет, которой он как-то помог поймать ее нового сбежавшего мустанга, они тогда перебросились парой фраз и разошлись. Но, наверное, он уже вступил в какой-то новый, неизвестный мир. Оказывается, на девушку можно вот так подумать, как и вспомнил он сейчас, словно на свою будущую жену.

Странная, непривычная мысль. Но она такая молчаливая, тихая и доблестная. А еще православная и все знает: «Слава Богу за все». «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Быт.1:27).

Натаниэль отыскал Элизабет. Элизабет улыбнулась. Он был таким красивым, ладным, мужественным. Он был хорош, этот светлоголовый лейтенант, он был великолепен. Но он так и был, и оставался сейчас для нее всего лишь тот же Натаниэль Лэйс, как и в первую встречу. Просто хорошая фамилия, подумала тогда она. Она бы тоже, наверное, хотела такую – Элизабет Лэйс. Случайная мысль, случайные судьбы рядом. И все-таки она улыбнулась. И обрадовалась. Очень культурный, хороший лейтенант.

– Тебя снова перевели назад? – заметила она.

– Нет, – услышала она неожиданный для себя ответ. – Я подал в отставку. Решил вернуться домой. Уезжаю в Висконсин.

– Вот как, – просто сказала она. – Ну что же, тоже хорошо.

Наверное, ей должно было быть все равно. И все-таки, почему-то стало грустно. Висконсин – это уже далеко. Это совсем не то, как если знать, что он где-то в соседнем форте. Наверное, здесь, в прериях, станет скучно без этого чудесного лейтенанта.

– Я приехал за тобой.

Натаниэль взял ее за руку.

– Знаешь, Элизабет, – сказал он, – я не знаю, как так получилось, но я без тебя не могу. Ты станешь моей женой?

Элизабет невольно засмеялась в смятении и неожиданности. Это было невозможно. Так не могло быть. Этот сдержанный, спокойный лейтенант. Про которого она думала, что у него ведь, наверное, где-то есть жена или невеста, такой он был всегда равнодушный и серьезный. Оказывается, это он просто сам по себе такой равнодушный и серьезный. Только это ведь правда невозможно. Она никогда не думала. Она не знает. Не знает сама за себя.

– Я не знаю, я так не могу, – заспешила и заговорила она. – Это все так неожиданно, мне надо подумать. Но я не знаю, Нат, я не знаю.

– Я тебя не тороплю. Ты подумай. Я все понимаю. Ты ведь должна хорошо подумать, – услышала она печальный и спокойный голос Натаниэля. – Я еще здесь побуду несколько дней. Пока ты подумаешь.

Он повернулся и уже ушел.

Элизабет посмотрела ему вслед. Смелый и доблестный лейтенант. О таком только мечтать. Может быть, и правда – это судьба? Но она ведь не любит его. А что такое любовь? Любовь – она у Бога.

Они молча шли вдвоем через несколько дней. Элизабет решала и не могла решить. А потом вспомнила бабушку. Им с дедушкой ведь больше восьмидесяти лет. Больше пятидесяти лет вместе. Любовь и забота. Замечательные дети. А что она говорила всегда своей внучке? «Ты, главное, смотри, какой человек, чтобы надежный был, хороший. Я со своего мужа в обморок от любви не падала, когда с ним познакомилась. Головой думать надо, Лизонька».