Сэр Гавэйн и Зеленый Рыцарь

Лорд ведет ладого76 за локоток в личный покой,

Как раз возле каминной и, кланяясь в пояс,

Благодарит за блаженство, за бесподобную

Радость, дарованную в Рождество рыцарем,

«Уважившим мой скромный убогий уголок»,

«Я, – говорит, – до гроба запомню, что господин

Гавэйн был моим гостем в Господни святки»,

А витязь великодушно отвечает: «Это я вам

Сказать хочу спасибо за светлый праздник,

Огромную честь не я вам оказал, а вы мне -

Отче отплатит вам особо за теплый прием,

Располагайте мной, ради Бога, я рад буду

Служить всем, что в скромных силах моих

И во власти»,

«Задержитесь, – просит тот,

Прогостили день и – здрасьте!»

«Рад бы, дел невпроворот -

Не могу никак, к несчастью.»

Хозяину не хватает этого ответа, он бы хотел

Дознаться доподлинно, зачем в дорогие дни,

От двора короля забрался тот в дальнюю даль,

Не досидев дома, не дотерпев даже до конца

Святок? «Справедливый вопрос, – сказал сэр

Гавэйн. – Гонит меня грозное и срочное дело,

Надо мне найти одну незнакомую местность,

Если бы еще я знал, в какую сторону ехать!

Но к Нову году нужно мне непременно туда

Поспеть, и я все пастбища и пашни Логреса,

Обладай я ими, отдал бы, чтоб его отыскать,

И отыщу, Творец наставит на твердую тропу.

Может быть, ходит в местности вашей молва

О Зеленой часовне, в какой земле звонит она,

Или рассказы о рыцаре, разодетом в зеленое?

У нас был уговор, по условию которого утром

Первого числа я буду в чаще Зеленой часовни,

Если могила не возьмет меня из мира прежде.

Жизнью клянусь, ничего так жадно не желаю,

Как предстать в срок пред старым приятелем.

До нашей с ним встречи времени так немного, —

Три дня всего, дозвольте же мне с денницей77

Отбыть, ибо лучше отойти в область теней,

Чем сорвать свидание и не соблюсти уговор.»

Хозяин хмыкнул и говорит: «не худо было бы

Тебе и задержаться, ибо о Зеленой звоннице

Больше и беспокоиться не надо: брось тоску,

До чащи Зеленой часовни отсюдова час ходу.

Поживи у нас привольно три дни до первого,

Новый год наступит, напоим, накормим, и -

Привет!

Подымайся в Новогодье,

Запрягай коня чем свет -

От меня до тех угодий,

Две версты, и тех-то нет.»

Горе Гавэйна как рукою сняло, он громко

Рассмеялся: «ну, раз так, я радешенек-рад

С тобою три дня отдохнуть, не тревожась,

Ибо идет к исходу моя с ним лихая игра».

Сам усаживает сердечного сударика рядом,

Приглашает неразлучную парочку придти,

Дабы дамы на досуге могли поразвлечься,

Хотя хозяйке с хрычевкой, видимо, хватало

Веселья вполне и вдвоем. И, возбужденный

Согласием сэра Гавэйна остаться, он сыплет

Шутки, прибаутки, свищет и поет песенки,

Сам себя не помня от свалившегося счастья,

Краснеет от чувств и кричит Гавэйну: «Князь!

Ты твердо обещал мне исполнить то, о чем я

Тебя попрошу: так? Не сочтешь ли за труд?»

«Обещал, – отвечал гость, – и оставшись с тобой,

Связал себя словом: скажи, уж я постараюсь».

«Ты притомился, – продолжает он, – прибыв издалече,

От обеда переходил к обедне, ни отдохнуть не мог,

Ни поспать толком, я прекрасно все понимаю.

Поваляйся в своем покое завтра поутру, пропусти

Даже мессу, не мечись вставать, с моей молодой

Пообедай женой, поразвлеки ее, пока к вам домой

Я не вернусь.

Потому как на рассвете

На охоту я помчусь.»

«Что ж! Охоться, – тот ответил, —

Я охотно отосплюсь.»

«И еще есть одно дело, по егерскому обычаю –

Мнется медведь, – мы условимся махнуться:

Друг с другом обменяться любой добычей:

Какую бы дичь я ни добыл за день на охоте -

Везу тебе, а ты вернешь мне вечером все то,

Чем покамест в моих поживишься покоях.»

«Идет, – говорит сэр Гавэйн, – видит Господь,

Приятная просьба, доброе пари мне по нраву»,

«Спрыснем же сделку, эй слуги, вина нам сюда!» –

Зычно зовет хозяин замка, заливается смехом,

Витязь смеется с ним вместе, вносят им вина,

Честная компания то чокается, то челомкается,

И два друга, и обе дамы, и гомонят допоздна,

Обмениваются отменно остроумными речами,

Пока не приходит пора, снова поцеловавшись,

Отправляться им в свои опочивальни: «Огня!»

Призывает попотчун, – пых! бежит прислужник,

Скор.

Барин гостя до порога

Сам довел: «про уговор

Не забудь!» Игрок от Бога -

Чуть чего – давай на спор!

Песнь Третья

Задолго до зари знать в сборе -

Конюхи споро готовят коней,

Торочат в тороки78 коням торбы,

Пружат пахвы, прочат подпруги79,

Собят совни80 удобно для скоку,

Гоп: под господами горячатся кони,

В опор откосы огромляет охота,

Лорд, он лётом ломит лютым,

Гонит гостьбу в голове галопа,

Полночно поел, прослушал мессу,

В трудной теми81 торопит травлю,

Тутнет82 тонет в трубном зове,

Рожок в губах ревет, к руке ревнует.

Потом попарно псов они поделили,

Калитки в клетках открыли и кличут:

Выжлецы83 в вольерах визжат, на волю

Лезут, лают, рявкают, лязгают челюстями.

Три тугие тесные ноты тут вострубили,

Охотники арапниками охаживают гончих.

Слышно, добрая сотня верхами съехалась

На двор.

А доезжачие уж во поле,

Выжлятники не держат свор -

Разом взревели рога: их вопль

Сотряс до листа дуплистый бор.

От задорного звука охоты зверье затрепетало,

Обуянные страхом олени забились в овраги,

Потом на пригорок они помчались, но пылко

Заулюлюкав, загонщики их назад завернули,

Статных сохатых сохранно они пропущают,

И крапчатых тоже, рогов качающих кроной,

Сам хозяин-де замка зимню закрыл охоту

На самца, и стрелять запретил его строго.

В барловинах84 косуль пуганули «Бей! Береги!»

И ланей с ними погнали в лозняк лощины, —

Там уж скользят, сыплют, стелются стрелы,

Истуга по изворотам лесным из луков лузгают срезни85,

Бьют, буравят бодучим теменем бурую мякоть!

Ах! На разлогах ручья, в руде86, рюхая87, издыхают,

Гончие их окружают с голодным и гневным лаем,

Охотники псов разъяряют рокочущими рожками,

От клокотанья на кряжах будто крекают камни.

Какую прыгунью прометнула проноза88, с пригорка,

Перехватив, гонят на низ, и пешие их принимают, —

Так их травили на кручах и по тропам к воде сгоняли,

А в улогах народ охотный ухватистый да умелый,

А борзые большаки большие, беглянок берут, рвут

В клочья.

А вельможа, весь в поту,

То спрыгнет с седла, то вскочит,

И влетает в темноту

Надвигающейся ночи.

Меж тем как сей муж мечется по дубраве,

Добрый молодец млеет в мягкой постели,

Под сенью, светлеющей от ясного солнца,

Серебрящего стены и сводчатый потолок,

И сквозь дрему слышит, дохнули дверью,

И скользя, кто-то тихо ступает по спальне…

Он выпрастывает из-под пуховой подушки

Голову; гадая, приподымает край гардины,

И обводит осторожно одним глазом покой:

Хм: хорошенькая хозяйка, храня молчание,

Плотно-прочно прикрывает за собой дверь,

И крадется к его кровати: краснея от стыда,

Он прячется под подушку и притворяется

Спящим: она совсем рядом, миг – и садится,

Отогнувши занавес, опускается у его ног

На постель; перина под ней чуть поддается,

А леди полулежа, любуется им, и ласково ждет,

Пока он проснется; он пролежал долго,

Про себя пытаясь понять, что приключение

Это бы значило, или он забылся и загрезил?

Наконец, надо же, наставляет он сам себя,

Спросить ее будто спросонок, что случилось, —

Он пошевельнулся, потянулся, пробормотал,

Открыл оба глаза и, внезапно обнаруживая ее,

Опрометью осенил себя крестом для обороны -

Грозен враг!

Смехом осветились зубки,

Щечки рдеются как мак,

В маках ямочки, а губки

Приговаривают так:

«С добрым утром, сэр Гавэйн, ну вы и соня!

Сопит и не слышит, пока в сети не схватят:

Я взяла вас врасплох, вы весь в моей власти,

Сдавайтесь сами, а не то я вас сейчас свяжу»,

И ползая по постели, понарошку его опутывает.

«Доброе утро, улыба моя, – учтиво отвечает он, —

Будь по-вашему, признаю себя побежденным,

Силою захвачен в плен, ваш, сударыня, слуга

И пленник, молю победительницу о пощаде».

(Слова свои он сопровождает добрым смехом.)

«Но не соизволит ли ваша светлость сойти

С этого узилища и уделить узнику миг свободы,

Дабы я поднялся с постели и, переодевшись,

Мог удобнее угождать вам со всем усердием.»

«Ну уж нет, ненаглядный мой, – отвечает насмешница, —

С постели вы не встанете. У меня получше идея:

Я вас уложу, укрою, все уголки подоткну, вот, – и

Постараюсь приятно и с пользой провести время,

Раз уж рядом со мной тот самый рыцарь Гавэйн,

Которым восхищается весь свет. Вас везде знают,

Боготворят благородство и бесподобные манеры,

От вас без ума и бравые лорды, и блестящие леди,

Теперь же вы тут, в моем терему, мы одни, тихо,

Мой муж и его молодцы умчались за много миль,

Другие гости дрыхнут, да и сенные девушки тоже,

Заповедная дверь затворена, на ней крепкий засов,

Желанный мой со мной, минуты медлить не хочу:

Увеселюсь, украдкою поймав удачу, стыдливость

Одолев свою.

Овладей же мною, милый

Твои желанья утолю!

Не ты, а я в плену: пред силой

И удалью не устою. »

«Господи, – говорит ей Гавэйн, – я уже весь горю,

Если б еще я был тот самый идеал, о коем идет

Речь, тот рыцарь, пред коим все рассыпаются,

Но я, к несчастью, недостоин этих нежностей –

Боже, будь я способен на благие слова и дела,

На все, на что вы намекаете, неужто б я ныл -

Да я б уже служил, сходя с ума от счастья!»

Госпожа говорит: «А Вы гордец, сэр Гавэйн!

Или я дешево ценю ваши достоинства и доблесть?

Ужели я умалила их? Учтивость моя так неуклюжа!

Многие мечтали бы поменяться со мной местами,

Полежать подле вас, да потолковать за прохлад,

Вымолить взгоду у вас, выплакать девичьи досады,

Лишь бы вы их полюбили, приласкали, полелеяли,

За одно ваше объятие, очертя голову, они бы отдали

Часть сокровищ, спрятанных в их пудовых сундуках,

Благодарю Хозяина небесных хором, его хотеньем

Не они, а я дерзновенно держу в руках драгоценный

Дар.

Вновь и вновь он отвечает,

Охлаждая ея жар, —

Ни один не пропущает

Ниже пояса удар.

«Мадам, – замечает молодец, – милость Марии с вами!

Чуткость и чарующее благородство делают вам честь,

Я недостоин даров, коими дарили меня другие девы,

Бывало, барыни баловали меня, веря басням о моем

Волокитстве, вас же увлекает ваше великодушие».

«Во имя Марии, – возражает милая, – вы меня мучаете!

Будь я краше всех красавиц от края света до края,

Обладай я всеми богатствами этой бренной Земли,

Стань я выбирать любого вельможу себе в мужья,

Предпочла бы тебя – ты пригож, приветлив, учтив,

Услыхала давно, узнала недавно, убедилась сейчас,

Во всем мире мне не найти мужа милее, чем ты!»

«Но вы нашли, – нашелся он, – несравненно лучше меня…

Впрочем, я вам обязан: вы меня так высоко ставите,

И я, грешный, готов признать вас моею госпожой:

Буду вашим паладином, и продли Христос ваши дни!»

Так они проговорили почти до самого полудня -

Леди любовалась им, и любезничала, и льстила,

Но молодец держался молодцом и во мгновенье

Паририровал все ее попытки, не переходя черту,

И хоть такой хорошенькой хмары он не встречал

Еще, но головы не потерял, ибо пыл его остужал

Топор,

Что в отдаленье заносился,

И скалился уже, остёр.

Вдруг госпожа с постели – порх!

И он с ней радостно простился.

Возле самой двери, весело взглянув на рыцаря,

Она приковала его к постели прямотою укора:

«Велик вложивший в уста ваши умные речи,

Но тот ли вы самый сэр Гавэйн? Сомневаюсь».

«Я?» взволновался витязь, засыпая ее вопросами,

Подумав, что дал промаху в правилах хорошего тона.

«Упаси Боже, – успокаивает она, – все ж удивительно:

Говорят, сэр Гавэйн чуть ни гений галантности,

И умудренная учтивость – украса его удальства,

Да разве б, долго держа даму едва не в объятьях,

Не увенчал он свидания учтивым чмоком в уста,

Не прибавив к тому ж приятного какого пустячка».

«Не гневайтесь, – говорит Гавэйн, – будь по-вашему,

Я вас поцелую, как подобает паладину, но пожалуйста,

Больше ни-ни, иначе, боюсь, будет беда».

Он привстает, она подходит, протягивает руки,

Низко наклоняется, напечатлевая ему на уста

Пылкий поцелуй, просит прощения у Христа,

И бесшумно бросается бегом из опочивальни.

Молодец мигом прыг на пол, мечется, хватает

Первую попавшуюся полсть, кличет постельника,

Наскоро нарядившись, направляется к мессе,

Оттуда к обеду, особо оставленному для него,

И весел весь день, и вечер, а вон уж выплыла

Луна.

Потешает он привольно,

Дам забавит допоздна,

И донельзя им довольны

Жаба и жена красна.

Ну, а владетельный вельможа весь в своей охоте -

Летает по лесам и лощинам за яловыми ланями,

И к сумеркам, как солнце стало садиться за лес,

Столько забил самок, что и в сказке не сказать.

Наконец, охотный народ лихо несется на поляну,

И давай сваливать в кучу добытую за день дичь.

Знать с загонщиками берется за работу у завала –

Копаются в куче, тащат самых крупных косуль,

Начиная разделывать их по надлежащей науке:

Сначала надрез на груди наточенными ножами -

На пробу в пробой погружают пальцы: а плоть

Толщиною в два пальца на самой тощей из туш.

Потом через прорезь под горлом тянут пищевод,

Скоблят его стальными ножами, свивают узлом,

Остью отсекают конечности; освежевав зверя,

Вспарывают брюхо, вынимают внутренности,

Заботясь, как не зацепить бы завязанный узел.

Отдирают в горле гортань от глотки, дойдя до

Пищевода, подтягивают пищащие кишки, потом,

Лоснувши тонким лезвием за лопаткой, не ломая

Суставов, слобонят бока, стараясь не повредить,

От зареза89 до завитка90 крушат на два зева грудину;

Переходят к ошейку91, и пропахав прямо до вилки,

Чистят зоб, черева легких – чирк, ссекают с ребер,

Скоблят полости, прогоняя потроха до подпашка.92

Освежеванную тушу вешают за огузок, отрезают

Лакомую массу – ее литоньей, а лучше – ливером

Зовут.

Оборыши от барловины

У крестца жгутом плетут,

На весу, на половины

Туши делят по хребту.

Голову, у загривка гунув93, гораздо94 отсекают,

Борзо, ан бережно бочины берут от хребта,

Клювное95 зашвыривают в каркающие купы,

И под ребра в разрубы продевши ремешки,

Сырые туши за стегна96 споро садят на сучья.

Загонщики забирают добычи законный пай,

Каждый гикальщик97 кормит гончих гобиной98,

Псы теребят теплое тезево99, давятся требухой,

Им кидают хлебные куски, кляклые от крови.

Трубят в трепетны рога, торопятся тявканьем

Да лаем, на лошадей ладят ловитные100 трофеи,

И оглашая раздолья отважной руладой рогов,

Держит охота тусклой долиной дорогу домой,

Где их поджидает, как гостей дорогих, Гавэйн,

Смущен слегка.

Печь ползала озаряет,

И младого игрока,

Он охотника встречает

Точно старого дружка.

Тут хозяин требует всех тотчас же в трапезную -

Дамы со служанками спускаются из светелок.

Перед всем причтом повелевает свалить на пол

Добытую за день охоты дичь: все диву даются

Гости, но лорду главное, чтоб Гавэйну угодить -

То-то он хвастается хвостами хрупких косуль,

Сочным салом, сверкающим на бурых ребрах.

«Ну, чем отплатишь ты за эту охоту? Озолоти!

Похвали меня за мою прыть, уменье и подвиги!

Да уж, дакает другой игрок, такой дивной дичи

Нам самим не случалось стрелять за семь зим.»

«И все это ваше, мой витязь, – говорит вельможа, –

Ибо таковы были, истинный крест, условия игры»

«Золотые слова, – замечает гость, – знатная добыча.

Потому все, чем ни поживился и я за прошедший

День в вашем дому, дарю вам с дорогою душой»:

Берет за плечи, привлекает пышноборода к себе,

И в лал101 красит лорда ласковым лобзанием в уста.

«Возьмите мой выигрыш: вот он весь, и поверьте -

Будь дороже моя добыча, отдал бы, не дрогнув.»

«Приятная пожива – пророкотал тот, – пожалуй,

Дар стоит всей дичи… будь добр, поведай ты мне,

Где ты, умничка, удил, что удался тебе сей улов?»

«Не могу, – молвит молодец – такого не было мазу:

Что вам причитается, вы получили, а как, почему –

Не знаю сам. »

И смеясь, за стол садятся,

И по ихним голосам

Ни за что не догадаться -

Что скребется по сердцам.

После кушаний сидят они в креслах у камина,

Несут им наперебой наливки, настойки и вина,

Беседуют о том о сем, борода знай бахвалится,

И предлагает повторить пари поутру по новой:

Что ни достанется им за день в дому, в дубраве -

Вернуть ввечеру, и витязь, не желая выходить

Из игры, говорит: «идет! Еще испытаем удачу.»

Приносят им братчину102 браги, берут, выпивают,

И ласково, любовно прощаясь, и лорды, и леди

С огнями отправляются по своим опочивальням.

Петел не успел, прокашлявшись, прокукарекать

Трижды, а уж барин в темноте встает торопливо,

И с молодцами к мессе, после – мечут все из печи.

Чуть забрезжил рассвет, как загонщики к засеке,

Прямиком через луга,

Скачут, выжлецов спускают,

В дебрь дремучу дубняка:

Травля! Стаи алчно лают

И трубят, ревут рога!

Голос подан на гон там где грязи густые болот,

Хрипло хвалит охотник перво-почуявших псов,

Дик он, горло дерет, донимает гончих на драку,

Слыша стрекот, хруст сучьев, стая, штук сорок,

Срывается с места и под сыгрыш рогов садится на след -

Заливистый, зычный и злой лай заложили задиры:

Аж камни на склонах кругом – яко кованые звенят.

Псари трубят, тутнят103, гончих на травлю туганят104,

Текучая стая друг к дружке трется по черной тропе,

И борзо берет бережком буреломной бочаги105,

Взлетает на кручу, крутясь меж колючих кустов,

На краю мочажины106, меж сосен, где мрачная падь107,

Лягавые к лежке летят, и люди охотные следом -

Обложили они и осевший в осинах утес, и обрыв,

Заводя со знанием цепь на зверя залегша в забоке,

Изводящаго импетом108 смрада истошных ищеек.

Кричат, по кустам колотят: мол, какого! Вставай!

Он и вышел на выгонявших, вплотную, веприна,

Свирепый секач, свинища – не сыщешь мощней.

Громаден, грозной грубиян, по годам от гурта он

Отбился, обретается одинцом, по оврагам гудует.

Хрюкнула харя угрюмо: ховайтеся, ох, будет худо,

Хрясь – клыкастым хайлом хапанув, сходу наземь

Трех конных крушит, многих кладет не поранив, и -

Наутек: все завопили, заулюлюкали, скоком за ним,

Разлетелись на радость, резвы роги дудят, рыдают,

Весело вепря ведут выжлецы, весь гон вереницей,

Гикают, гавкают, галдят, шпорят коней, погубить

Его хотят.

Кабана настигнет стая

Встанет он, клыки блестят –

Бьет, и в воздух псы взлетают:

Вертятся волчком, визжат.

Тут как станут стрелять совокупно по нем стрелки!

За колчаном каленых колчан, кучно кладут по цели,

Да об панцырь стрелы стучат, ан сыплются наземь,

Али боком идут, бреют бугры на буйном загривке,

Вязнут в шерсти, али щелк по щетине, дай в щепки,

Только ткнет его злая по темю, он тряхнет головой -

Если ж, екнувши, ерзнет в яримую109 плоть ему егоза,

Дай Бог ноги: от боли бросается бешено к бьющему

Вепрь, и вопя, вонзает клыки, валит наземь, увечит,

Многих охотников окоротил: однако! они отступают,

Лишь храбрый хозяин рогатиной харалужною110 колет,

Да ретиво трубит в рожок, как на ристалище рыцарь.

Созывая отставших, он скачет сквозь самый гущарь111,

Мертво мотая матерого кабана, пока за макушечки

Сосен не скатилося мягкое солнце. И стрелы, и стая -

За вепрем вились, а витязь валялся в постели, – вдруг

Чует Гавэйн: чьи-то горячие глазки взора не сводят

С его лица.

Вздрогнул он, хотя не заяц -

Снова в спаленке краса!

Нежно дышит, домогаясь

Милостей от молодца.

Стоит в проеме портьер, смотрит на сердечного:

Сэр Гавэйн по всем правилам приветствует ее.

Учтива ответная речь и уснащена убором слов.

Едва касаясь его, она садится на край кровати,

Облокотилась, прилегла и с ласковой улыбкой:

«Все-таки мне не верится, что вы – сэр Ваувэйн…

Вы меня изумляете: искушенный в играх любви

Рыцарь, рядом с дамой, столь робок или рассеян:

Не подозревает о правилах поведения или предпочитает

Забыть? Ибо вы забыли все, о чем вчера на заре

Я вам толковала, чему научила с таким трудом.»

«Да что же? – дивится добрый молодец, – задача!

Но если впрямь все так как вы сказали, я виноват.»

«Прошлым утром мы проходили поцелуи, помните?

Знакома я вам или нет? Значит, вы заслужили право

Потребовать с меня поцелуй, как пристало паладину.»

«Да, хорошо вам, хозяюшка, говорить, а хитрости-то

Нет никакой, я не смел, не хотел нарываться на отказ.

Полезь я с поцелуями, а вы, положим против – позор!»

«А вы попробуйте, я не против, – предлагает красавица, —

К тому же сил у вас столько, что вы скрутите любого,

Даже самого отпетого: кто осмелится вас ослушаться!»

«Видит Бог, говорит витязь, все в ваших словах правда,

Но в моей стороне считают, что брать силою – стыдно…

Ладно, царица моя, будем целоваться хоть целое утро,

А ежели вам наскучит, и я настаивать не стану, на нет

И суда нет.»

Тут она, прильнувши телом,

Жаркий запечатлевает след

На устах, и между делом

Просит дать любви совет.

«Поведайте вы мне пожалуйста, – продолжает она, —

Пусть не прогневит вас просьба, как получается,

Что вы, молодой, как май, наливной как малина,

Мэтр, можно сказать, марьяжных, молчите! дел,

Князь, кавалер, знаток кодекса чести, краса всех

Рыцарей, а в постели рохля: вас не расшевелишь.

Витязи выбирают изо всех восторгов любви этот,

Почитая его путеводной звездой своих подвигов,

Ради любовных ласк терпят они любые лишения,

И доблестно, и дерзновенно служат своим дамам,

Богатою битвами жизнью приводя их во блаженство,

А вы, самый пригожий паладин в подлунном мире,

О коем гремит молва, на кого все молятся – мямля:

Я два дня с вами сижу, хочу отдать самое дорогое,

Но ни единого нежного слова, ни единого намека

На любовь, на лекарства моего лона я не слыхала!

Вы, юноша столь учтивый, удачливый, успешный -

Помогите молоденькой послушнице познать тайну

Нежной страсти, наставьте меня не спеша в науке.

Почему, о почему вы так прохладны? или мой пыл

Докучает вам, или вы думаете, что я недостойна ваших даров?

Боже, как мне нелегко!

Что не вычитать из книжек -

Покажите мне тайком,

Дайте к вам прижаться ближе -

Муж умчался далеко.»

«Боже мой! – бормочет Гавэйн – благослови небо,

Очарователен в вас этот огонь, я премного обязан,

Вы, дама столь достойная, такой дивной красоты,

Снизойдя до столь скромного малого, как я, стали

Осыпать его блеском благодеяний: благодарю вас.

Но мне ли серьезно судить о сердечной страсти,

Трактовать эту тему, толковать о турнирах любви,

С вами! Верно, вам об этом ведомо много больше,

Чем мне, а может, и многим другим молодцам! мы

Вовек не узнаем всего того, что успели узнать вы.

Чего душенька ваша хочет, худо ли, хорошо, уж я

Постараюсь исполнить, как первейший мой долг,

Я слуга вашей светлости, спаси меня Создатель!»

Так соблазняла его синеглазая супруга охотника,

Как только не толкая в грех: только того и хотела,

Но он оборонялся с такими остроумием и отвагой,