Вкус жизни

Я по привычке загоняла свои обиды на дно души, но они выползали, распространялись по всему телу, овладевая им как своей собственностью, травмируя, терроризируя, измываясь, ища слабое место, чтобы нанести окончательный удар… Я превратила сердце в кусок льда, тело – в безразличную бесчувственную инертную массу. Только обида жила в нем вольготно. Так тянулся первый… шестой, седьмой годовой круг. То была не жизнь, а страшный неосознаваемый сон под наркозом постоянной обиды. И случилось то, что случилось…»

«Странно, – подумала я тогда, – никогда бы не поверила, если бы услышала от кого-то другого, что Инна может быть такой глубоко ранимой. Значит, ее обычное поведение с подругами – постоянная поза, вызов, маска?»

А Инна продолжала: «Когда вела дневник, этим, оказывается, я бессознательно лечила свою распадающуюся от утраты любви душу, внутреннюю ее расхристанность после всё продолжающихся стрессов. Дневник был моей душевной терапией. Окунаясь в прошлое, в детство, я притупляла и тормозила свою болезнь, спасала и продляла свою жизнь. Обременяя рассудок важным и спасительным делом, я немного оттесняла уничтожающие меня отрицательные ощущения.

Московский доктор, когда я приехала к нему, чтобы уточнить диагноз, сказал мне: «Если бы вы не стыдились своей беды и постоянно делились со своей лучшей подругой своими проблемами в семье, вполне возможно, что не стояли бы сейчас передо мной». Последний перед операцией год я физически чувствовала, как провоцировали и подгоняли меня мои внутренние часы. «Пиши, пиши», – требовали они.

«Была бы жива твоя мама, может, крепко обняв тебя и утерев слезы, она сказала бы, мол, не плачь, доченька. К сожалению, такая беда не обходит стороной большинство женщин. Чтобы не страдать всю жизнь, реши для себя раз и навсегда: уйдешь ли ты от мужа или в отместку заведешь себе любовника». Так поступила мамина младшая сестра и тем спасла свою дочь. Именно об этом тетя поведала, когда посещала меня в больнице».

Вернулась домой. Муж был все тот же эгоист, лихоманка его забери… И я легко выходила из себя – тормоза не срабатывали, – сделалась заполошная, крикливая, бестолковая. А он не мог не задираться. Привык на мне разряжаться. Ему поорать только на пользу. И больную не жалел. Тут-то окончательно убедилась: такой и куском хлеба обнесет… А я не сдержусь, а потом переживаю… Это я на людях такая непробиваемая. Как в детстве выстроила свой имидж, так и придерживаюсь его, хотя ничего похожего на то, что я представляла из себя в молодые годы, во мне уже не осталось… Сдулась.

Не сразу, но смогла я поменять отношение к жизни. На все проблемы стала реагировать проще, легче. Еще бы, такое перенести! Поняла, что нет безвыходных ситуаций, кроме смерти. А поднялась после болезни исключительно положительными эмоциями. Они были животворящей силой, которая воскрешала меня, заставляла хотеть жить.

«Инна делится со мной своими бедами, понимая, что не сегодня-завтра я уеду и увезу с собой ее тайны», – думала я.

– «…Сначала ничего меня не радовало, бревном лежала на кровати, мучаясь тошнотой и депрессией. Обиды перебирала в памяти. Потом подумала, что ведь не для этого Всевышний подарил мне возможность еще пожить. Я должна быть благодарна судьбе и радоваться каждому прожитому дню. Но долго не получалось справиться с пессимизмом. Когда накатывало в присутствии близких, отворачивалась к стене, ревела молчком, задыхаясь, захлебываясь слезами, а если была в квартире одна, выла во весь голос. Со стонами и воплями выбрасывала боль из души… Чего стоило мне перешагнуть через пережитое, знала только я…

А тут еще острая невралгическая боль по ночам стала часто пробираться в межреберье. Первые часа три терплю, потом от дикой боли начинаю сквозь зубы выть, потому что «убойные» лекарства уже не помогали. Сижу на коленях в смешной позе: головой в подушку, попой на полярную звезду и раскачиваюсь, пытаясь «усыпить» боль. А она – хоть на стену лезь или головой в петлю…

Потом нашла в себе зацепочку: любовь к тихой охоте – сбору грибов. То лето выдалось знатное, богатое. Какие огромные всплески положительных чувств испытывала я от каждого найденного гриба! Выползу кое-как из лесного домика на базе отдыха и гляжу между деревьев, пока зрения хватает. И вдруг вижу – стоит, миленький мой. Откуда и силы появлялись к нему идти. Правда, походка моя была такая, будто идешь по лестничному пролету и все время промахиваешься, мимо ступенек ноги ставишь.

Кое-как добиралась, срывала гриб, и тут силы покидали меня. В изнеможении сваливалась на землю, а отдышавшись, снова начинала высматривать очередной гриб. Когда находила, опять мощная, горячая волна поднималась к груди, наполняя меня живительной влагой. Силы прибавлялись, и я снова, качаясь и цепляясь за кусты и деревья, шла к объекту своего вожделения. А грибов в то лето, на мое счастье, выросло немерено. К концу третьего месяца я была в состоянии обходить не только территорию базы отдыха, но и прилежащие окрестности. Я ожила. Еще рыбалка помогала, но только в том случае, если я ловила одна.

Ты знаешь, когда мы ссорились с мужем, я физически ощущала, как силы покидают меня. Можешь надо мной смеяться, но я на самом деле чувствовала, будто из меня вытекает тепло и в груди становится холодно и пусто. Будучи здоровой, я не замечала за собой подобного. Тепло от радости разливалось в сердце – это я хорошо помню. А вот холод не случалось так остро почувствовать. Сильная была. Думала, сносу мне не будет…

Я сделалась на удивление чувствительной ко многим вещам: от малейших запахов меня выворачивало, становилось дурно при включенном мобильном телефоне – я болезненно ощущала его излучение, не переносила громких звуков… Прошло достаточно много времени, прежде чем мне удалось восстановиться до состояния, которое было у меня до операции. Стать прежней, той, что была до болезни, не получилось. Видно, не подняться больше организму выше той черты, до которой низвела его болезнь, не восстановить того, что «съел» рак. Теперь я человек с осенью в сердце. И причина тому – мои болячки. Вернее – это следствие. Но ведь живу же пока, и слава Богу, даже стараюсь по мере сил что-то полезное делать.

Я наглядно увидела и ясно поняла причину своей болезни и стала всеми способами избегать ситуаций, убивающих меня. Я хотела жить, а для этого мне нужно было беречь силы, которых теперь осталось не так уж много. Сожалею о своих былых страданиях, да прошлого не вернешь. Беда крепко и быстро учит тому, на что при обычном ритме уходит почти вся жизнь. Раньше жила чувствами, теперь больше рассуждаю. После пережитых страданий человек не может остаться прежним.

Характер до болезни у меня был достаточно покладистый, терпеливый, а теперь каждая мелочь раздражает. Нервишки стали совсем никудышные. Я сознаю, что это плохо, и стараюсь уходить от ссор в прямом и переносном смысле. Иногда так устаю, что даже присутствие самых близких людей делается для меня труднопереносимым. Я в таком случае срочно скрываюсь в своей комнате и начинаю писать, выкладывая на бумагу нюансы своих ощущений и переживаний. Пишу для себя, чтобы спастись от горьких мыслей. А потом выбрасываю в мусорное ведро. Это хорошая терапия. Рекомендую.

Иногда читаю детективы или ищу по «ящику» что-либо удобоваримое, подходящее для моей мятущейся души – старую добрую мелодраму, комедию или что-либо научно-техническое, познавательное. Такая тематика успокаивает меня, позволяет сосредоточиться на другом, отвлечься, сместить акценты на разумное, доброе, вечное, уйти от примитивных мелочей быта. Отвлекшись, я превращаюсь в почти нормального человека, способного делать что-то хорошее. Приходится приспосабливаться к состоянию своего организма.

Иногда (не из вредности, но из принципа) пытаюсь вести себя так, как мой муж вел и по-прежнему ведет себя со мной. Распсихуюсь – прощения не прошу, жду, когда сам подойдет. Он же виноват в том, что довел меня до ручки. Может, думаю, задумается над своим поведением и прекратит орать по всякому пустяку и даже без повода, лишь бы сбросить на кого-нибудь свое плохое настроение. Ох, как тяжело ему переносить подобное мое отношение! Чуть ли не на стенку лезет от злости. А все равно не меняется к лучшему… После лечения я в нем нуждалась – морально – намного больше, чем когда бы то ни было, но он не понимал этого и продолжал жить своими желаниями. А мне язвительно советовал не теряться, если вдруг кто-то свеженький подвернется, мол, ты помолодела со своей сверхмодной прической. А меня – я же плохой! – можешь смело вычеркнуть из своей жизни. Я это переживу. Я понимала, неспроста все это, почву для развода готовит. На что ему больная жена? Опередила я его. Чуть окрепнув, сама его выпроводила. А через год за красавца замуж вышла, в пику своему самодовольному и самовлюбленному бывшему мужу.

После перенесенных мучений я стала грубее, резче, но на самом деле чувствительнее. Осмысленнее стала жить. О многом задумываюсь. Но от невнимательного отношения нового мужа зверею, не могу контролировать и сдерживать себя. Моментами срываюсь с катушек и такой дрянью становлюсь… Потом переживаю, но виду не показываю, иначе сразу на шею сядет. Имею опыт… А мужчины, я замечала в больнице, после пережитых страданий слезливее становятся, некоторые даже начинают понимать тонкие материи женской души».

– Ты с чем в онкологию попала? – спросила я.

– В первый или во второй раз?

Я вздрогнула: «Сколько же мучений досталось Инне на ее короткий век? Сколько еще «сюрпризов» преподнесет ей судьба?» Как в забытьи прошли несколько минут сочувственного молчания».

Опять слова Лены припомнились и вывели меня из задумчивости:

«А кошки меня больше не избегают, не меняют привычную траекторию движения, завидев меня, даже трутся о мои ноги. Почему раньше убегали? Получается, что они чувствуют онкологических больных, как-то их распознают. Врачи считают эту болезнь незаразной. Что же отпугивает кошек? Не могу же я предположить, что животные подсказывают людям предстоящие несчастья? Это было бы совсем уж по-детски…»

Лена задумалась.

– А как сейчас себя чувствуешь?

– Сносно. Иногда мучают фантомные боли. Странное ощущение: груди нет, а она болит. И с рукой непонятное творится: она немеет и ничего не чувствует и в то же время болит так, что я с трудом ее поднимаю. Но это мелочи… Ничего, Андрей вырос, даст Бог, и внуков дождусь.

Узи

– …Теперь чуть заболею, сразу страх смерти охватывает, – продолжила свой рассказ Лена. – До онкологии такого за собой не замечала, хоть уж не молодая была. В юные годы болезни приходят и уходят, а теперь вот они с нами навсегда остаются и пугают.

Как-то в автобусе встретила странную женщину: темноволосая, со строгими чертами лица. Красивая. Она по-доброму улыбнулась мне, в нескольких словах рассказала всю мою предыдущую жизнь и сообщила день моего ухода. Меня бросило в дрожь, и я в смятении, в растрепанных чувствах вышла на следующей же остановке. Психологически я была не готова к предсказанию. Зря я не расспросила женщину о дальнейшей судьбе моей семьи, ведь она была ко мне приятно расположена. А когда я вышла из автобуса, лицо ее как бы закаменело. Я видела, она у окна сидела. Может, обиделась, что я не выслушала ее до конца. Почему я не ответила на ее внимание ко мне? Испугалась ее откровений, неожиданности ситуации? Не поверила, что такое возможно? Но ведь было! Чудо было, а я его не оценила, не приняла, отвергла… Нервы сдали.

Опомнилась. Мысли смешались, закрутились, спутались… Какая я глупая! И все-то мне доходит на третьи сутки, и все-то задним числом, когда не вернешь, не догонишь, ничего не изменишь. Тормозная стала после болезни. Чего теперь жалеть, оплошала, упустила редкую возможность. Раз в жизни судьба подбросила подарок – удивительную встречу, а я не сумела ни воспользоваться ею на полную катушку, ни отблагодарить провидицу. Упустила момент таинственного откровения. Чего уж там, напрасно теперь каяться. Не перед кем. Может, Она сейчас читает мои мысли?.. Тогда «простите, простите, если можете…» Неужели то, что я торопилась по делу, заставило меня прервать столь важный разговор? Нет, все-таки мистический страх обратил меня в бегство. Несколько дней я в себя приходила, никак не могла успокоиться. Думаешь, не поверила? Еще как поверила! У меня самой иногда случались предчувствия и предвидения. Они являлись неожиданно, непредсказуемо…

Я часто вспоминаю эту женщину и задаю себе массу вопросов: «Как она «видит» день, год, ситуацию? Это же высший пилотаж, великий дар! Как она с ним живет, не мешает ли он ей? Видения все время давят на нее или являются, когда она думает о ком-то? Умеет сознательно проникать в подсознание человека, в мир его тонких энергий? А может, эту информацию она считывает откуда-то извне, из Космоса? Этот дар для нее счастье или несчастье?..»

– Но ведь страшно знать время своей смерти, – ужаснулась я.

– Если человек молод и здоров, наверное. Но когда ты сходишь с ума от малейшей болячки, каждый раз представляя, что это конец, то лучше уж спокойно прожить предназначенное. Конечно, хотелось бы больше побыть на этом свете, но уж как судьба повелит…

Я представила себя на месте Лены. Что бы я предпочла?..

– А ты не настраивай себя на предсказание, может, и дольше проживешь, – посоветовала я Лене.

Она только странно улыбнулась в ответ.

– …После лечения начались изматывающие поездки в поликлинику. Раз выхожу на порог дома, чтобы ехать на онкологическое обследование, стою, такси жду. Силенок, чтобы добираться на автобусе, пока не накопила. Головокружения мучили, боялась упасть где-нибудь по дороге. Хлопот тогда не оберешься со мной. Так вот, стою, жду. Дорогу мне пересек черный котенок. И откуда он такой явился? Все приблудные коты в нашем доме желто-серые. Улыбнулась и все же отступила назад в коридор. Не стала переступать его траекторию движения. А сама над собой подтруниваю: не навлечет же он мне неприятности… Экой суеверной теткой стала. Прошел мужчина и «очистил» мне путь.

Но только я снова вышла на крыльцо, как тот же самый котенок снова объявился и вместо четко выраженной прямой линии прочертил передо мной траекторию в форме правильной дуги и с довольным видом оглянулся на меня, мол, не уйти тебе от меня.

Тут подъехала машина, и выжидать очередного «спасителя» я уже не могла себе позволить. Выругав себя за глупое недомыслие, я отправилась на УЗИ.

В коридоре поликлиники встретила нескольких знакомых женщин – подруг по несчастью. Полные слез глаза, судорожно-радостные рукопожатия. Поймала себя на том, что отвлеченно думаю о них как о героинях: «Через какой ад прошли!» Около кабинета, указанного в направлении, народу – тьма. Я шла под двадцать первым номером. Духота – смерть сердечникам. Задыхаюсь, воздух ртом глотаю, как рыба на прибрежном песке. Пот с меня градом. Вдруг выходит медсестра и, назвав мою фамилию, объясняет безразличным тоном:

– Вам в первый кабинет.

– Почему? – выражаю я протест.

– А какая вам разница? – спокойным скучным голосом спрашивает она.

– А такая, что я уже целый час в духоте промаялась. Чем я провинилась?

Медсестра ничего не ответила и с моей карточкой решительным шагом направилась в вышеназванный кабинет. Я, естественно, побрела за ней. Через час все-таки прошла обследование, и меня тут же послали со снимками к врачу. Благо это было совсем близко, в соседнем здании за углом. Иду, дышу глубоко, радуюсь, что первый этап обследования пройден почти без потерь здоровья. Ну что для инвалида лишний часок в шумной, нервной, душной очереди! Надо понимать, люди сюда со всей области съезжаются, и все со своими страхами и надеждами.

У двери врача тоже столпотворение. Присесть негде. Прислонилась к стене. Потом к углу притулиться удалось, все-таки с двух сторон какая-никакая подпорка. Когда очередь рассосалась, так даже на лавке полулежа удалось пристроиться – поблаженствовала немного. Слышу, вызывают. Снова обрадовалась. Дождалась. (Не часто удается по два раза на дню получить положительный импульс!) Правда, радость оказалась преждевременной. Но не буду забегать вперед.

Захожу к врачу.

– А где же Евгений Георгиевич? – удивленно поднимает брови доктор.

– А я вас не устраиваю? – отшутилась я нервно, предчувствуя каверзную ситуацию.

Я терпеливо выносила стремление попасть без очереди приезжих – им же надо успеть на районный автобус; с неизбежной безысходностью опускала пылающие искрами глаза, когда медсестра проводила к врачу «своих». Какой еще сюрприз заготовил мне этот кабинет и его обитатели? – подумала я вымученно, с безнадежностью во взгляде уставившись на доктора.

– Как вы прошли УЗИ, почему вы здесь? Ничего не понимаю. Искренне соболезную вам, но я жду Евгения Георгиевича. Ветерана. Где он?

Мне сразу пришло в голову, что мы с этим ветераном однофамильцы, и решила защищаться:

– Я не слышала, чтобы на УЗИ дважды выкликали мою фамилию. Других претендентов на мою очередь не было. А на сегодняшний день на обследование я записалась к вам неделю назад по вашему же указанию.

– Но передо мной карточка Евгения Георгиевича, – развела руками доктор.

– Не могли меня на УЗИ посчитать мужчиной: и губы ярко накрашены, и грудь, слава богу, хоть одна, но осталась, – с горькой иронией проехалась я в свой адрес.

– Ну что вы, вы такая милая, достаточно молодая дама! Никому в голову не придет сравнивать вас с мужчиной, да еще с ветераном, – успокоила меня врач.

«В моем положении важнее в полной мере сохранить свой ум, а не телесную молодость», – фыркнула я про себя.

Я надеялась, что пока мы обменивались любезностями с докто-ром, медсестра решит мою проблему. Чего захотела! Она даже не сдвинулась с места.

– Я не ошибалась и не стану исправлять чужие недоработки, – был ее категоричный ответ на мой красноречивый взгляд.

– А кто сюда принес чужую карточку? – поставила я вопрос ребром.

– Регистратура виновата, – радостно парировала молодуха.

Я не стала ссориться и решила сама отнести в кабинет УЗИ чужую карточку с вклеенными в нее моими снимками. Мне жалко было людей, стоящих в очереди после меня. Не могла я заставлять их лишнее время «париться» в очереди. Меня ни за что ни про что наказали, и я не хотела наказывать остальных больных, отрывая доктора и медсестру от их прямых обязанностей, вынуждая разбираться в чужой безответственности. В регистратуре выдали не то, в кабинете УЗИ второпях вклеили не туда, медсестра не проверила по списку то, что ей принесли. Помочь себе могла только я. Найди тех, у кого нет проблем. Нет таких. Но ведь всем хотелось бы их поменьше, правда же?

Еще час ушел на стояние в очереди, поиск моей карточки в регистратуре и на объяснение с врачом и медсестрой в кабинете УЗИ. Еле живая, наконец добралась до заветного кабинета. Получив от врача несколько слов в утешение, я со спокойной совестью человека, доведшего дело до конца, направилась домой. Открываю дверь кабинета и уже с порога слышу шутливые слова доктора:

– Хочу обратить ваше внимание на то, что теперь вы с полным правом можете считать себя женщиной. Тому есть документальное подтверждение.

– А я желаю вам поменьше таких вот невезучих больных, – откликнулась я, притворяя дверь.

Мой больной позвоночник дрожал, хрустел, стрелял. Переступив порог дома, не снимая костюма, я рухнула на постель. Часа через три пришла в чувство. Попыталась подняться. С трудом, но удалось. Могло быть и хуже. Хирург предупреждал: «Избегайте длительных нагрузок, если в дальнейшем не хотите лишних проблем с позвоночником». Только не подсказал он, как это делать.

Позавтракала, пообедала и поужинала одновременно и снова повалилась в постель. Слава Богу, день прошел небесполезно. Не придется дважды по одному вопросу ездить в поликлинику. И то уже хорошо.

Лежу, размышляю, усмехаюсь про себя: «Жизнь – это постоянное испытание человека на прочность. Я не склонна поддаваться нытью, и все же, если серьезно, что-то все чаще и чаще приходится выдерживать подобные испытания по причине безалаберности и безответственности окружающих, и черный кот тут совсем ни при чем. А может, виноват мой возраст, мои болячки, которые не позволяют смотреть, как раньше, на непредвиденные трудности с юмором?.. Нет, все-таки слабовато у нас с уважением к человеку…

А через два дня мне предстояло идти на рентген. Серьезные проблемы с позвоночником возникли. Процедура подготовки к съемке оказалась для меня с моим теперешним здоровьем слишком сложной. Она состояла из нескольких этапов. Особенно с касторкой не повезло. Думала, «концы отдам». Не пошла она мне. И все же я мужественно перенесла все манипуляции и явилась к специалисту. Отсняв и проявив пленку, она вежливо попросила меня прийти в следующий раз, предварительно повторив процедуру подготовки организма. Я расстроилась немного, но так как винила себя (я, как правило, всегда сначала во всем виню себя), то безропотно удалилась восвояси. В следующий визит все повторилось – не получился снимок.

Но тут в кабинет вошла пожилая женщина и попросила медсестру сделать еще один снимок моего позвоночника. Та послушалась. Но что-то снова не заладилось, и изображение моих костей не устроило специалиста. Повторили процедуру. На этот раз пожилая сотрудница, внимательно рассмотрев снимок, сердито забурчала: «Смотри, как надо делать: отсчитывай позвонки и мысленно ставь на проблемном месте крестик… » И она острым ноготком сделала на моей спине метку. На этот раз снимок получился. Сползая со стола, я возмутилась: «Подопытного кролика из меня сделали? Разве нельзя было предварительно поучиться на манекене?» Разнервничалась, конечно, правда, внутри себя. Шла и буквально падала от внезапного спада сил. Еле-еле доковыляла домой. Врач, выписывая из больницы, предупреждал: «Никаких облучений, таблеток, массажей. Даже горячей воды остерегайтесь, пока ваш разбалансированный организм не перестроится. Вы теперь у нас хрустальная»… А тут четыре рентгена в один день! Поневоле разволнуешься…

Почти на год я выпала из привычной жизни, а если еще учесть полную стабилизацию разбалансированного организма, то на пять лет. Но главное ведь – живу, даже работаю!..

Я посмотрела на Лену. В голове мелькнуло: «Дай Бог тебе здоровья».

Воспоминания Леры прервались шумом передвигаемых стульев. Алла выходила из-за стола.

Ангел

А мысли Эммы отвлеклись на откровения Киры о самой себе.

«Я, – рассказывала она, – вдруг во всех подробностях представила домик на окраине Риги, в котором мы с сестрой жили со своей старенькой бабушкой до тех пор, пока она не умерла. Нас, уже школьниц, отправили в детдом, где и началось неожиданно свалившееся сиротство…

Внутри меня, как всегда при этом воспоминании, сразу все сжимается и цепенеет болью той далекой утраты самого близкого, невыразимо дорогого человека…

Нас отрывали от родного порога, а мы цеплялись за перила и испуганно кричали: «Бабушка, бабушка!», не желая верить, что остались одни в этом огромном, пустом без нее городе. Она ушла и забрала с собой целый мир добра и уверенности.

За горьким поминальным столом сидели чужие женщины и держали нас на коленях, а мы с сестрой, заплаканные и притихшие, испуганно глядели на них. Нас жалели, нам сочувствовали, но от этого мы еще сильнее ощущали, как холодно будет жить без родного человека. Перед глазами возникало лицо бабушки, к сердцу подступало что-то пронзительно-нежное и невыразимо жалостливое. И потоки слез унять было невозможно. Чужие люди не спускали нас с рук до самого приезда машины, увезшей нас из детства.

Мы не знали чистого чувства к родителям, не испытывали проявления к ним искренней неподдельной сердечности, не умели гордиться ими, ярко излучая радость уже только от слов «папа» и «мама». Папа не оборонял нас от всего мучительно стыдного, грязного, с чем пришлось нам встретиться, и мама не защищала ни от жизни, ни от самих себя. Но мы были сильны духом и выносливы потому, что когда-то у нас была бабушка. Памятью о ней мы отстояли в себе достойных людей…»

Теперь Эмме печальный рассказ Киры о девушке Лениного сына Андрея вспомнился. Кира рассказывала, а она тогда сидела в ее глубоком кресле и представляла себе эти трагические события. Когда становилось невмочь, прикрывала глаза, чтобы подруга не видела набегавших слез.

– Сынок, Андрюшенька, со мной делился, – рассказывала мне Лена.

«…Яркий майский день. Я иду в школу. Но все мои мысли занимает таинственная незнакомка: «Чем же особенна эта девушка? Тоненькая, подвижная, легкая, стремительная, вот-вот вспорхнет ласточкой. Короткая стрижка светлых волос, открытое, удивительно доброе лицо, милые ямочки на щеках. Глаза мягкие, на удивление грустные, будто темной дымкой подернуты. Даже когда губы улыбаются, они только чуть светлее или ярче становятся. Для своих шестнадцати лет (на ее школьной папке для рисунков четко выведено – «10 класс») девушка четырнадцатилетней выглядит. Но не стесняется своей незрелости.