Вкус жизни

Славное зрелище, душа ликует?.. Дрянь ты… вот что я тебе скажу… от безделья маясь, языком чешешь, так вот намотай себе на ус.… До какой наглости докатилась! Не место тебе среди нас. Если не оставишь попытки выставляться, выказывая прямое неуважение моей подруге, ты наживаешь в моем лице недруга… я не стану Киры дожидаться.

Лиля задыхалась от негодования и гнева.

– Понятное дело, – продолжала она самым недоброжелательным тоном, – невозможно в людях многого понять, пока сам не переболеешь и не перестрадаешь их бедой. Ты в детстве никогда не ощущала себя заброшенной, в полной безнадежности безжалостно предоставленной самой себе.

Отвечай, почему Аня попала в немилость? Слабого, боязливо-податливого легче обидеть? Откуда в тебе эта болезненная привередливость? Не склонна принять мое посредничество?.. Ты не знаешь, что чувствует ребенок, когда ему чуть ли не в младенческом возрасте «мужественно разъясняют» его положение в обществе и его весьма скромное будущее. Когда он волей-неволей каждую ночь горестно строит всяческие догадки насчет своих будто бы незадачливых родителей, а чтобы отвлечься и не предаваться подобным мыслям, сам себя больно щипает или кусает свои руки. Ты не представляешь, как теряется и никнет взгляд ребенка при виде счастливых малышей, потому что в страшном предчувствии неотвратимой участи ему кажется, что на всем пространстве страны от Москвы до Владивостока нет никого несчастнее его. Тебе невдомек, что кому-то до сих пор бывает плохо. Наша жизнь удачно расставила все по местам, но и то раны детства до сих пор причиняют боль.

Я бы на твоем месте поостереглась в словах. Зачем идешь напролом? Что ты от этого выигрываешь? Хочешь прослыть бесшабашной, а получаешься безбашенной. Совсем с катушек слетела. Ты, случаем, малость не того?.. Собираешься продержаться в этой роли до конца? Слова твои, как удары кнута. В твоих устах даже золото от слова золотарь. С легкостью жонглера меняешь местами добро и зло. Своеобразное у тебя представление о человеческой природе. Не имеешь ни малейшего представления о доброте. Не потакай своему юродству. Не наглей.

Кулаки чесались, но Лиля словами изливала свою злость и обиду за всех на свете бывших и нынешних детдомовцев.

Но слова Лили почему-то еще больше завели Инну. Будто и впрямь у нее шарики за ролики зацепились. Она с надменным злорадством рисовала в голове картины своего торжественного ухода из компании… «и тогда они немедленно оценят мою истинную роль в своей жизни», – мысленно гордо произносила она.

Остальные женщины, потрясенные тупой черствостью, отчужденно и осуждающе молчали.

«Смотри, как держится!.. Инна свое бездетное страдание злостью изливает, – вдруг догадывается Лена, вглядываясь в оторопелые лица подруг, которые смотрели на Инну, разве что не разинув рты от изумления и раздражения. Она слишком отчетливо это ощутила, хотя и сама затруднилась бы объяснить почему. – …Только при чем здесь Аня? Я теряюсь: зачем она набрасывается на нее с такой кровожадной радостью, со злым задором, словно кто-то ее подхлестывает, зачем обрушивает на нее всю свою боль и раздражение за несостоявшееся женское счастье? Ведь понимает, что задевает ее больное место, и не спешит загладить свою вину, мало того – продолжает придирки. Даже при мне. Такого с ней прежде не бывало. Что за напасть! Почему она сделалась вдруг жестокой, спесивой брюзгой?

Нашла на ком отыгрываться. У Ани и без того пришибленный, плачевно-неловкий, даже какой-то жалкий, несчастный вид, точно с возрастом пробудилось в ней прежнее полудетское пугливое шараханье. Она и в студенчестве всегда плакала так тяжело и надрывно, обдавая меня потоками слез, что я не выдерживала и разряжалась вместе с ней…

Непотребная, непозволительно бестактная выходка. Можно подумать, с холодным любопытством исследует человеческие души на прочность. Обидела, оскорбила человека, и горя ей мало. Да еще делает непонимающее лицо. Я целиком на стороне девчат… И все-таки что-то с Инессой неладно. Наблюдательный глаз мог бы заметить, что она сильно изменилась. Часто отрывается от общего разговора, точно ее тревожат другие мысли, и вдруг задумывается и неподвижно глядит в одну точку. Недолго, конечно, но и это не в ее характере. А то вдруг плотоядно набрасывается. Ее поведение не в последнюю очередь следствие перенесенной болезни… не исключаю такого варианта. Больного человека надо щадить. В конце концов, ей самой тошно. Но ведь разошлась, спасу нет. Вот ситуация – стыдно сказать, глупо промолчать. Ей бы самой красиво уйти. Покаянную голову не рубят. Девчонки сразу бы простили. Так ведь не уйдет…

Анютка, мой милый маленький человечек с огромным добрым сердцем. Тихая, остроносенькая, не говорит, а чирикает. Есть в тебе счастливый дар великой любви и заботливости. А я никогда не могла поделить свою любовь между многими. Бывало, сердце разрывалось от жалости и нежности к несчастным ребятишкам, но что-то во мне клинило, не пускало, возникал неуместный страх. Досталось тебе сегодня от беспардонной Инки ни за что ни про что и на орехи, и на семечки. Все намучились с ней. И всех, наверное, испепеляет желание примерно наказать обидчицу. Благодаря Инне с большой долей условности можно сказать, что наша встреча проходит «на высоком уровне». Даже в моих глазах она главная зачинщица. Зачем она продолжает усугублять неприятие? Может, она сама от себя не ожидала такого фортеля и теперь, раздираемая противоречиями, казнится, как нашкодивший ребенок? – с грустью думает Лена, окидывая всех присутствующих осторожным внимательным взглядом. – Выдержу паузу и выйду в коридор «мило побеседовать» с Инной».

Вошла Кира и смотрит на Инну так, точно ничего более худшего об Ане от нее никогда не слышала. И ведь на самом деле это так. Кира чувствует напряжение подруг. Ситуация вызывает у нее вполне обоснованную тревогу. (Час от часу не легче! Детдомовские ведь могут и накостылять Инке, не отделавшись успокоительными словами, мол, не бери, Аня, в голову. Вздрючить на совесть не вздрючат, а пинка в зад крепкого дадут. Знамо дело. Так ведь говаривали в детстве? Хлопот тогда не оберешься.)

Пытаясь хоть как-то загладить неловкость и разрядить обстановку, она останавливает обидчицу взглядом твердо, без гнева, но явно сожалея об ее назойливом присутствии. «Ничего себе, сморозила! Я словно в воду глядела. Опасения оказались ненапрасными. А чего от нее еще можно ждать? Не могу поручиться, что еще не выкинет какой-нибудь фортель… Я же наперед знала, как она себя поведет, – корила она себя. – Ситуация прошлой встречи повторяется один в один только в другом составе. «Душевно» посидели. Сегодняшняя встреча испорчена тобой, Инна, с самого начала», – говорили ее потемневшие глаза.

По счастью, обошлось. Инна сразу устранилась от разговора, вся как-то подобралась и направила свой холодный, равнодушный, словно остекленевший взгляд в окно, будто самое важное происходило именно там, и всем своим видом демонстрировала дальнейшую незаинтересованность в теме. И только тихо, очень тихо пробормотала, кисло признавая свою неправоту:

– В святые не напрашиваюсь.

Но голос ее при этих словах неприятно заскрежетал от раздражения.

Лена отметила про себя, что слишком быстро согласилась Инна с молчаливыми «доводами» Киры. Ее это удивило: «Что же все-таки перекрыло в ней неконтролируемые выбросы злости?» Она посмотрела на Киру с уважением: сумела-таки уладить отношения в компании, нарушенные человеком, думающим только о себе. И Аня взглянула с благодарностью. Кира улыбнулась, принимая эту моральную компенсацию за волнения. «Сказалась бы больной и ушла. Такая ситуация устроила бы всех. Но не случится. Я знаю Инну», – вздохнула Лена.

Ей вдруг почему-то – странная, непонятная ассоциация! – вспомнилось недавнее посещение церкви. Она тоскливо взирала на святое распятье. И словосочетание «святое» звучало в ее устах неестественно, даже кощунственно. Нет, она, конечно, окрестила внучка Андрюшеньку, но сердца эта торжественная процедура не коснулась. Только какой-то бессознательный, глубоко сидящий в подкорке тысячедавний внутренний страх за маленькое родное существо вынудил ее согласиться переступить через себя, через воспитание.

«Инна тиранит Аню, считая ее ничтожеством? За бессловесную дурочку ее держит? Да, она слова худого ни о ком не скажет, никого не обидит. И что в том? Что бы ты, Инна, сказала, узнав, как Аня в прошлом году (в ее-то возрасте!) поздней осенью, отдыхая в деревне у подруги, спасла двух малышей – горе-рыбаков, когда у тех перевернулась лодка. Она после три месяца в больнице пролежала. Еле отходили. Так ведь не позволит рассказать тебе… Эх ты, агент-007! Упражняешься в проницательности. Все-то ты, Инна, не там роешь, отыгрываешься на слабой. Непорядочно…» – сокрушенно думает Кира.

«Как говорят мои студенты, отвязалась Инна по полной программе. Она и сама не прочь взять свои слова обратно или хотя бы как-то их скорректировать – я это знаю наверняка, – но из чувства противоречия не сделает этого. Наверное, думает про себя: « Я ничего предосудительного не сказала. Кто вы такие, чтобы порицать меня? Тоже мне, Пиквикский клуб! Страсбургский суд!» Это в ее стиле, и с этим уже ничего не поделаешь», – вздыхает Лена, жалея, но не оправдывая подругу.

– Зато ты, Ритуля, как я посмотрю, святой заделалась. Вылитый ангел. Полюбуйтесь на нее! Животики можно надорвать. Вон крылышки уже начали прорезаться. Самое подходящее для этого время. Что размахалась руками, как вертолет лопастями? Не ровен час, взлетишь. Картина будет не для слабонервных. Можно подумать, ты всегда была кисленько-благовоспитанная. Ты тоже насмешничаешь. (Ну совсем как ребенок оговаривается!) Не старайся, до святой все равно не дотянешь. Ты грешна, как все мы, матушка, – равнодушно-безразличным тоном неловко защищалась Инна, не поднимая глаз. – И с тебя не убудет, если будешь говорить чуть вежливее, – ввернула она вовсе уж ни к чему и вскинулась, совсем как своевольный дерзкий избалованный ребенок. Самолюбие опять взяло верх над стыдом.

«Умничают друг перед дружкой. Мол, какие мы стали из детдомовских заморышей… не лыком шиты. Подождите, пока о вас хорошо скажут другие. Хотя, можно и не дождаться, если как я… в последний раз… Опять меня несет горящая колесница…» – сознание Инны на какое-то время заклинило.

– Обменялись любезностями почище врагов, – грустно и рассудительно заметила Мила.

Современные детдомовцы

– Так что ты там насчет детдомов говорила? – Это Алла, о присутствии которой все как бы забыли, неожиданно помогла выйти подругам из ступора. Она оказалась в данной ситуации самой понятливой.

– Какие они теперь, современные детдомовские дети? – поддержала разговор Рита.

Аня начала громко, как на уроке, точно подбадривая себя:

– Маленькие дети, пока их жизнь не обломала, остаются самими собой. Они такие же, какими были и мы в их возрасте: добрые, честные, чувствительные. А подрастая, становятся всякими, некоторые насквозь фальшивыми. Мы, взрослые, их делаем такими. Недавно по телевизору показывали девочку, которая издевалась над малышами. А кто в том виноват? Воспитательница сделала из нее надсмотрщицу…

Отменили в детдомах физический труд (оградив себя от лишних хлопот) и тем лишили детей главного воспитательного рычага, формирующего их мозги. Назову вещи своими именами: неприспособленных иждивенцев растим, потребителей, не знающих цену труду, заботе, любви. Физический труд всегда был патентованным средством, так сказать, физиотерапией нервных срывов, но никак не панацеей от избыточных размышлений. Напротив, он исправно выполнял роль их стимулятора. Сам по себе повседневный, примитивный труд, например чистка картофеля – не созидание, он машинальный, как бы отупляющий. Но в это время ребенок разговаривает сам с собой, мысленно ведет с кем-то полемику. По себе знаю… Надо только правильно организовать труд детей. Я не любила коллективный труд без индивидуальных заданий. Он позволял лодырям примазываться к чужим успехам, безнаказанно пользоваться трудом старательных, лишая их желания стать первыми, лучшими. Хорошим воспитательным средством я считаю правило: сделал плохо или неправильно – переделай сам.

Не понимают наверху, что после незамысловатой иждивенческой жизни в детдоме ребятам на воле до беды совсем недалеко. У них же обостренное чувство жалости только к себе, других понимать не хотят… Мы в своем детстве были сильны своей братской близостью и стремлением стать достойными, самостоятельными. Вне всякого сомнения, теперь детдомовские дети выходят в жизнь в полной уверенности, что все им, бедненьким, обязаны, а сами и палец о палец не хотят ударить, чтобы что-то сделать для своей же пользы. Не приучены. Вот и катятся под откос. В наше время только пять процентов детдомовских детей сбивалось с пути, а теперь все девяносто пять. Ты только вникни в эту цифру! И вокруг меня живые свидетельства тому…

Я курирую многих бывших детдомовцев, пытаюсь хоть чем-то им помочь. Могу рассказать вам много грустных историй. Вот яркий пример вроде бы достаточно удачной судьбы. Коля еще до выпуска из интерната понял, что в полной свободе нет ничего привлекательного, поэтому не стремился к самостоятельной жизни. Учился кое-как, будто отбывал повинность. Знал, что из жалости поставят тройки и выдадут аттестат… Проще завышать оценки, чем возиться с пацанами. Главное – галочку поставить: выучили, выпустили…

И после армии он не чувствовал интереса к работе, к созданию семьи. Он и женился на домашней девушке (был симпатичным) только потому, что хотел иметь рядом с собой человека, который заботился бы о нем. Добытчиком не стал, его все время куда-то заносило. Прятался от жизни, от семьи, от самого себя. Вечно ныл, обещал себя убить. Его надо было все время уговаривать, поддерживать. Здоровенный такой мужик, а толку от него с гулькин нос…

Встретила как-то его жену. Она в Польшу неслась с огромными клетчатыми сумками-чувалами зарабатывать тысячи ничего не значивших тогда рублей. Пожаловалась: «Думала, детдомовский, добрый, надеялась: приласкаю, обогрею – ценить станет. А у него только о себе голова болит. Посадила себе на шею бугая, только в больницу меня может посылать. Детей не хочет. Говорит: «Заведешь, сама с ними будешь кувыркаться». С работы его отовсюду гонят, дома за собой тарелки не помоет. Замучилась с ним, а выгнать не могу. У меня квартира двухкомнатная, не разменяюсь…». Даже плохо знающий ее человек не мог не расслышать в голосе этой женщины с трудом сдерживаемую ярость…

В современной школе недооценивают способности детей к труду. Помнится, я в пятом классе за полгода научилась вышивать стебельком, крестиком, гладью, подшивать «козликом» юбки, ставить заплатки (теперь их называют аппликациями) и еще много чему. А следующие полгода мы работали с деревом и металлом. Я до сих пор все в квартире делаю сама. А мои подопечные девочки вот уж целый год вышивают один и тот же рисунок. Это же скучно. Научился одному, переходи к следующему. Детство – это годы максимальной обучаемости…

«Если в человеке сильно развито чувство долга и ответственности, если он трудолюбив и нравственен, то даже при средних способностях он будет жить правильно и счастливо», – сделала вывод Рита из рассказа Ани.

– Реальность первого же после школы года бьет детдомовских детей, воспитанных на всем готовом, по мозгам. На их пути часто встречаются те, кто хочет их обмануть, поиздеваться, загнать в ловушку и использовать наивных, неприспособленных. А они, глупые, верят, что счастье само идет им в руки, не понимая, что деньги потом придется отрабатывать, попадают в жестокую зависимость…. потом не выдерживают, скатываются в пропасть: бомжуют, идут на преступления. И оправдываются тем, что злая судьба по собственной воле закинула их в последние ряды отщепенцев. И никто им не объясняет, что и в природе, и в современном обществе есть место добру и злу и непрестанной борьбе. А может, они не слышат предупреждений. Легче воспринимаются красочные речи, облеченные сомнительным блеском, чем серые нотации. Детдомовских надо за ручку вести, пока не поумнеют. Только если чего-то важного недодали в детстве, взрослым им это уже ой как трудно вложить в голову!.. Человек формируется в детстве. Глупенькие, на помощь олигархов надеются! А зачем богатым нужны эти беспомощные, неразвитые, подчас с умственными отклонениями щенята?

Воспитывать надо как следует домашних детей и дома, и в школе, чтобы не было детдомовцев. Недавно пришел ко мне юноша за советом, мол, что делать, если девушка его не любит? А сам ужас какой примитивный! Стала я ему растолковывать, что к чему. А он про жизнь свою начал рассказывать. Отец-милиционер избивает по всякому пустяку, не разобравшись в причинах. Мама боится отца, не защищает. В школе его одни презирают, другие бьют. В младших классах отлично учился, а теперь все не мило, жить не хочется. Думал, что, может, любовь ему поможет, но и тут облом вышел».

«А что ты сделал, чтобы понравиться этой девушке? Как ты доказываешь, что заслуживаешь ее внимания и уважения?» – спросила я. А ему и сказать нечего. Трижды я с ним беседовала. Никак он не хотел понять, что от его упорства и силы воли зависит его судьба. Все жалел себя. Я не выдержала плача, без обиняков по пунктам расписала все его недостатки, объяснила, что надо делать для их устранения, и попросила не приходить ко мне, пока не сдвинет дело своего самовоспитания с мертвой точки. Теперь вот жду его следующего визита с результатами выполнения первого пункта.

Инна посмотрела на Аню так, словно впервые заметила в ней что-то заслуживающее ее внимания, и подумала: «Она – точно открытая книга, а все же с многоточиями».

– Богатому легко быть добрым. Его помощь не равна помощи человека среднего класса. Богатые сначала обдирают каждого своего рабочего как липку, недоплачивая за его работу, накапливают миллионы, а потом с помпой кому-то немного «отстегивают» для усиления своего имиджа «защитников народа», маски которых изо всех сил пытаются напялить на себя, чтобы попасть во власть и еще увереннее грабить народ, именем своим и авторитетом вводя его в заблуждение. Не достучишься, не докричишься до них, – брезгливо роняет Лиля. – На копейку сделают, а на сто рублей себя похвалят. Наелись их помощи до отвала… раз в год по заказу, чтобы потрафить избирателям перед выборами. Думают, можно всех нас с потрохами купить своими подачками. Накалывайте легковерных… – вибрирующим от напряжения голосом, исполненным горечи, добавила она.

– Ах, какие мы гневливые! – рассмеялась Инна. Но слушала Лилю с каким-то голодным интересом.

– Не все, Лиличка, такие… – продолжила Аня. –Ну так слушайте дальше. Многие детдомовцы не верят мне, когда я рассказываю, что домашние дети часто донашивают вещи, перешитые от старших братьев и сестер, что они работают с родителями на огороде или где-нибудь подрабатывают и что не у всех на обед каждый день есть кусок мяса. У них бытует мнение, что все домашние дети благоденствуют. Им воображение рисует рай. Их невозможно переубедить. В моем детстве детдомовские дети хотели от взрослого добрых слов – моральной поддержки, современные – только денег. А я им толкую о том, чтобы копили в сердце радость, чтобы собирали ее по малым крупинкам. Но их тоже испортил наш незрелый капитализм. Сейчас их в детдомах балуют, а потом они столкнутся с реалиями, и их одиночество будет обусловлено не только сиротством, но и бедностью. Незавидное будущее ожидает этих детей, не многим удастся стать достойной частью нового поколения. Ну, если только повезет еще маленькими попасть в хорошую семью.

– Детдомовцам, которые поступают в институты, государство неплохо помогает. – Это Алла осторожно попыталась прервать Аню.

– Но таких единицы. А что дети читают? Разве что Гарри Поттера, который еще дальше уводит их от действительности в мир фантазий.

Лена встрепенулась:

– Увидела я у своей студентки книжку о Гарри Поттере, удивилась. «Ты хоть понимаешь, что в двадцать лет любовь к подобного рода литературе – инфантилизм? Чувствуешь себя десятилетней? Не боишься деградации личности? Такое чтиво не готовит к жизни. Я в твои годы Сенеку читала».

А Лиля все о своем.

– Вот бы сейчас некоторых гламурных особ лишить денег, квартиры, связей, поддержки и выпустить в любой город с маленькой суммой для питания на один месяц, и пусть бы попробовали сами учиться, выстраивать карьеру, как делали это многие из нас. Может, тогда хоть чуть-чуть поняли бы проблемы брошенных детей и не рекламировали с телеэкрана всякую ахинею. – Она раздраженно фыркнула и обернулась к Ане, чтобы дослушать ее рассказ.

– …Я в церковь обращалась за помощью, «мол, отцы не понимают ответственности за своих детей. У нас принято во всем мать корить, мол, от ребенка отказалась. А что отцы детей бросают еще до рождения, никто не вспоминает. С них у нас никто не спрашивает. Заморочат голову, наобещают глупым девчонкам золотые горы, попользуются и бросят. Герои! Каковы глубинные течения их душ? Поражает духовная бездна таких мужчин. И среди них есть женатые, те, которые имеют детей, рожденных в браке… Пора поднимать вопрос отцовства на государственный уровень. И вы со своей стороны могли бы… Ведь без хороших отцов мальчики не могут получить достоверные знания жизни со всеми ее теневыми сторонами, что помогло бы им закалить волю. Да и девочки без надежного мужского плеча не становятся полноценными женщинами».

– Глядишь ты, какая продвинутая! А премьеру не писала? – вкрадчиво улыбнулась Инна, продолжая заводить Аню. – Хотя куда тебе с твоей наполовину тоскливой, наполовину пугливой застенчивостью.

Но Аня словно не почувствовала укола.

– Но церковь, оказывается, требует не презирать, не осуждать отцов, бросивших своих детей. Получается, что она лгать ребенка перед самим собой заставляет? Мол, прощаю тебя, папочка, за то, что ты сволочь. Разве это по совести – потакать безответственности и жестокости? Или теперь и совесть другая? Священник утверждал, что осуждать плохого отца – значит развращать свою душу. Выходит, уважать надо любого отца, даже подлеца и преступника. От слов священника я сначала еле пришла в себя, а потом так неистово разошлась, что один только сумбур в моей голове остался от нашей встречи… И это истинно широкий русский человек? Это воспитатель? Это ему должны руки целовать мои подопечные девчонки и мальчишки?! Иногда хочется в угрюмом ожесточении кулаками дубасить по твердокаменным лбам таких святош!

– Что ты видишь тут странного? Религия тоже принадлежит исключительно мужчинам, поэтому не волнуют священников проблемы женщин и детей. А когда-то Богоматерь была в чести…

– Церковь призывает к терпению и прощению, а у ее служителей не кротость, а черствость. Красивые слова ради приличия говорят, им это выгодно или так положено по сану? Самодовольные лицемерные фарисеи. И все-то у них задом наперед… Ребенок, осуждающий отвратительное поведение отца, – плохой, а сломавший его душу папаша – бедный несчастный, и его надо простить и пожалеть. Такие понятия детям навязываются? Украл деньги – иди в тюрьму. С этим никто не спорит. А украл у своего ребенка детство, веру в людей, в любовь, наконец, жизнь сломал – и ничего! Бог простит… Довольно-таки гнусный аргумент в защиту слабого, прости Господи… От безысходности и я теряю в себе много чего важного, роняю себя…

– Не лезь в бутылку. Подлец, он и в церкви подлец. Плохие и безразличные люди встречаются во всех слоях любого общества, – как могла, смягчила Лиля Анину обиду.

– Это твоя трагическая правда о бессмыслии веры?.. Вот так всегда: поднимаешься до горных вершин ощущений своих возможностей, а тебя раз – и вниз, в пропасть… В душе образуются психологические депрессивные ямы. И попробуй из них выкарабкаться. Тут жизнестойкость нужна. И время иногда бывает сильнее тебя… Так говоришь, схлестнулись не на жизнь, а на смерть…

Меня не одурачишь. В церкви служат мужчины. Им выгодно принижать женщин, винить их во всех бедах и грехах. Поэтому и не допускают женщин к служению в храмах. Боятся, что наведут там порядок. Ева, если верить Библии, может быть, и соблазняла Адама. Так зачем же он, такой сильный, умный и Богом одухотворенный, поддался той, которая будто бы создана из его ребра? – рассмеялась Инна.

– Видно, вера, религия и церковь – совсем не одно и то же, – произнесла Аня очень тихо, словно долго не решалась высказать наболевшее.

У Лены даже мурашки побежали по спине от этого угасающего страдальческого голоса. Ей подумалось: «Не представляю нашу тихоню зло кричащей или улыбающейся во весь рот». Давние слова Ани всплыли в памяти: «После нашего детдома я не способна была радоваться. Уже будучи взрослой, медленно училась смеяться».

– Что ребенок будет об отце думать? «Правильно поступаешь, папочка. И я буду таким же, и мне простят мои будущие дети и мать моих детей, которая одна их будет поднимать или, не справившись, сдаст в детдом. А боженька меня простит. Я тоже сломаю, испоганю жизнь своим детям, как изгадил ее мне ты, папочка»? Так, что ли? Вот так и возникает «наследственная» безотцовщина. И кто ей способствует? – рассерженно продолжила Аня.