Вкус жизни

Бывало, встретятся с моим мужем, и давай друг друга дружелюбно подначивать. Я тоже вступала в игру, настраиваясь на их волну. Мы вместе хохотали. Такая прекрасная разрядка после напряженной рабочей недели… И никакой пошлости. И никогда ниже пояса. Слабые или больные места друг друга не трогали, щадили самолюбие. Не искали случая, чтобы больнее ущипнуть. Друг любил поддразнивать моего мужа тем, что рыба, пойманная им, за год «вырастала» в его видении вдвое, а Саша «в отместку» проезжался по его страсти к хорошим снастям.

Как-то наловил мой муж мелких окушков на уху – крупная рыба в тот день не брала, – так Николай Сергеевич с хитреньким видом спросил: «Ты сразу их будешь готовить или сначала доведешь до кондиции?» И тут же предложил оставить их в колее с водой, что образовалась после дождя возле нашего гаража. А потом с самым серьезным видом добавил: «Лужа может быстро пересохнуть. Пожалуй, лучше помести их в ванну. Там им самое подходящее место. Этой рыбе совсем чуть-чуть – месяца три – надо бы покормиться».

Что их объединяло? Они ничего не выгадывали из дружбы. Ясные, определенные были отношения, без фальши. В друзья друг к другу не набивались. Само собой у них сложилось. По душе.

– Он ему дороже брата? – зачем-то спросила Инна.

– Это разные, несравнимые категории, – ответила Алла.

– Ты и на рыбалку ездишь? – удивилась Аня.

– А почему бы и нет. На природе не думается, только чувствуется. И всё только хорошее, радостное. Будто отсекается все трудное, что возникало в течение недели.

Наверное, Алла хотела настроить подруг на приятный лирический лад, но продолжения беседы в том же русле не получилось. Видно, не стоило ей заводить этот разговор, не тот душевный настрой. Женщин сегодня «цепляли» только грустные темы.

– Человек не исчерпывается умом и наличием юмора. Я бы сказала, существо человека не ум, а совесть. Терзание совести – наш великий инквизитор, он делает из нас людей, не позволяет стать абсолютными скотами. – Это Лера подала голос, остановив тем самым приятные ностальгические воспоминания Аллы.

Инна сердито забурчала: «Не знает, чем человек отличается от животного?.. Тем, что умеет лгать».

Рита горько вздохнула:

– Вот и я говорила мужу: «Ни разу не испытав стыд за свои многочисленные гадости, ты и в следующий раз повторишь их, да еще с учетом опыта более изощренно, чтобы похлеще, больнее задеть, обидеть меня». А я-то, глупая, гордилась сама перед собой своим терпением, своей порядочностью. Советы своим молоденьким лаборанткам давала: мол, придет мой муж усталый, раздраженный, а я его накормлю, успокою, и лад в семье… Только оказалось, что его основная жизнь проходила где-то вне семьи… Настоящая любовь к нему в душу так и не постучалась. Безудержная, все сметающая на своем пути страсть гнала от одной женщины к другой. В жадном упоении вновь обретенной свободы рвался к следующей жертве. Многим женщинам на короткое время открывал свое быстро воспламеняющееся сердце, потому что эмоциональные взрывы долго не длятся. Смеялся: «Нужно ли идти против своей природы?.. Я как переходящий приз, как награда. Прелесть разных женщин в непредсказуемости». От каждой женщины его мозги взрывались, и он срывался как дверь с петель…

Легко жил, с панибратским отношением к жизни. Делал акцент на разнообразие. Ни на одну женщину всерьез не запал, ни с одной долго не задерживался. Он как бы все время находился в точке бифуркации (в неустойчивом состоянии, переходящем в нулевое). Пересмешник. Я поняла бы, если бы методом проб и ошибок искал что-то определенное, страстно желаемое… если бы полюбил другую и женился на ней – тут все ясно. Но носиться за каждой юбкой?.. Жил точно в первобытном мире: только ради секса (овладеть и забыть) и желудка. То, что лишено тайны или хотя бы чего-то нового, интересного, недостойно его… Собственно, чего ждать, если нет сердечной привязанности… Судьба – это характер, это то, что заложено. В жизни нет ничего случайного. Все взаимосвязано. И даже то, что я ступила на чужую стезю, – не игра случая, а рок… Когда муж слишком далек от того, каким ты его хочешь видеть, – это невыносимо… Помню, узнав… буквально задохнулась от горького изумления… Удивительно, как живы воспоминания. Прошлое не оставляет в покое…

– Темперамент не спрячешь, если только закопаешь, – хихикнула Инна.

– Как это всё отвратительно! Вконец испортилось настроение, – простонала Аня. – Почему непорядочность многими мужчинами возводится в ранг достоинства? Это факт отсутствия внутренней культуры?

– Если женщине не хватает физических наслаждений, она компенсирует их чем-то духовным, а у мужиков это не получается. Им не дано… – фыркнула Инна.

«Теперь Рита душу напоказ выворачивает, – огорчилась Лена. – Она будто подводит итог своей жизни. Рановато».

– В юности я где-то вычитала, что жизнь – это растворение нас самих в других, а верность – высшее проявление силы. И поверила в это. Хорошо, благородно сказано. Но это утверждение, наверное, из рыцарских времен. Хотелось бы вернуть в наше время понятия нравственности. Мечты, мечты, где ваши радости?.. Неясны мне были мотивы поведения Стаса. Блажь, баловство скуки ради? Дань темпераменту? Так я никогда ему не отказывала, сама была не против… Мне его не хватало, но я же не бегала… Или тут еще что-то странное… – распалившись от воспоминаний, повысила голос Рита и нервными движениями вытерла носовым платком лицо и шею.

– Мартовский кот. Черта лысого ему не хватало. Я бы ему такой хай устроила! Ты позволяешь, и я себе позволю! Я бы ему задала перцу! Изобразила бы на нем пенку во всю стенку! – зло провозгласила Инна. Она чувствовала себя вправе дать волю раздражению.

«И Рита свернула на грустную тропу, – удивилась Жанна. – А ведь умела молчать, хотя многое, о чем она молчала, не давало ей покоя. Как скрипку несла свою боль, свою первую любовь».

– Не разглядела, не угадала я в нем верхогляда. Виртуозно лгал, с удовольствием лихо выворачивался, будто родился с этими качествами. Никогда не конфузился. Я чувствовала в нем что-то непонятное: в его отсутствие у меня часто перехватывало горло, меня бросало то в жар, то в холод, но не верила себе. Ведь ничего не указывало на его свободное поведение. Так почему же я писала в своих стихах о нем горькие строчки, правда, начиная их словами «неужели»? Предчувствовала, предвидела?.. Вот и получалась моя жизнь из многоточий надежд, страхов, неуверенности, недомолвок… Все мои беды на его совести.

…Он даже не задумывался над тем, что все домашние заботы лежали на мне. Я с ног валилась от усталости, а он, бывало, ложки к ужину сам себе не возьмет – все ему подай-принеси. Никогда не работавшими вне дома мамой и бабушкой так был приучен. А попробуй только заикнуться о помощи, так он сразу сказывался больным. Я верила, жалела его. А у него был на это простой расчет… И его мамаша подпевала, мол, что еще надо, он же возвращается к тебе. Может, ей, домохозяйке, этого было достаточно. Она, полностью зависящая от мужа, боялась требовать большего. Мужа побаивалась и перед сыном благоговела: мужчина!

Бывало, спрашиваю Стаса: «Почему ты считаешь для себя позволительным оскорблять меня, а за мной такого права не оставляешь?» И смотрю ему в глаза. А он меня не видит…. «Я – мужчина» или «Мужчина не должен делать то, что он не хочет, иначе он потеряет себя», – вот и все его ответы на все случаи жизни. А женщина, получается, обязана терпеть по определению, так что ли? И время от времени он напоминал мне об этом всеми доступными ему способами. Его лозунг – не быть благоразумным. Самое главное – его поведение зачастую сводило на нет все мои усилия по воспитанию сына. Его преступное равнодушие, его жестокость… Напрасно взывала к его разуму.

Потом напрямую, но словно в шутку, стал говорить, что, мол, мужчине свойственно расширять «сферы своего влияния». Руки опускались, когда слышала такое… А дальше все больше и хуже… Сначала не верила, потом с ужасом осознала, что все это правда. Ревела, с ума сходила… тут и стыд, и страх, и растерянность…

«Очередная победа? Мои поздравления! Еще не рябит в глазах от разнообразия? Какая по счету?» – такими словами я встречала его под утро, уже готовясь к разводу. Не смогла вынести его пренебрежения мною… Думал, всю жизнь буду воздавать почести его изменам.

…Бывало, квартиру украшаю, готовлю на ужин что-нибудь вкусное в надежде, что придет пораньше, но не сбывались мечты, не оправдывались ожидания. Он все равно уходил кривыми путями, гонимый сладострастным любопытством, следуя темным животным инстинктам, и возвращался, когда заблагорассудится. «Разве человек создан для того, чтобы вести размеренную праведную жизнь?» – удивлялся он. А зачем тогда не гулял, терпел, пока не родился сын? Привязать ребенком хотел?.. Видно, мы, женщины, сами себе придумали вечную, верную любовь и как малые дети обижаемся на мужчин, которые эту выдумку не воспринимают, не одобряют и не поддерживают. А как-то случайно обнаружила, что не слушает он, когда я ему о чем-то говорю. И даже если слышит, то все мимо ушей проносит. Не нужны ему мои мысли, заботы, настроение. Боже, о каких мелочах я говорю! Занозой в душе была для него семья. Она казалась ему символом всего, что он ненавидел. Его бесила моя долго длящаяся жертвенность и стремление к ясности, справедливости. Я чувствовала его откровенное неприятие даже к ребенку. И он ему мешал. А расходиться не хотел. Не было у него потребности в душевном тепле. Не воспитано оно в нем, поэтому и отзывчивостью не отличался. Для него было достаточно комфорта, чтобы кормили его, обихаживали. И к чему только клонилось его сердце?.. Кто сам не страдал, тот и другим не умеет сострадать.

«В Рите невероятная нежность прекрасно сочетается со строгостью и решительностью», – отметила про себя Лена.

– …Потом задумалась. Свою ли жизнь проживаю? Зачем она мне такая? И подала на развод. Сам бы он этого не сделал… Я отталкивалась от своего понимания счастья. Собственно, дело здесь даже не в этом… у него какое-то безотчетное желание возвышенной неземной любви. Он не мог представить свою любимую в халате… и себя простым, не великим… То, что лишено тайны или хотя бы чего-то нового, интересного, недостойно его. Доходило до абсурда… гурман, лизоблюд.

Поняв это, я, конечно, первое время пыталась ему подыгрывать, но ему еще было необходимо совершенно новое лицо… Если у человека не возникает сердечной привязанности, о чем еще можно говорить? У такого самая великая любовь стоит слишком мало. Такому важна только игра. В семье легко и быстро удовлетворялись любые его желания, и это не ценилось, – говорила Рита, смущаясь, пряча скорбный взгляд, с трудом подбирая подходящие слова. Казалось, в ее черных глазах была вся боль и все бессилие несчастливых в браке женщин.

– Ничего себе! Ошеломляющее откровение, – опешила Лена.

– Ну, это уж заскок. Он сексуальный маньяк? – недоуменно спросила Жанна.

– У каждого свои причуды, – презрительно фыркнула Инна.

– Кто слишком много страдает, у того чувства должны атрофироваться, а ты до сих пор с ума сходишь, – догоняя первую мысль Риты, эхом отозвалась Аня.

– Проще умереть, – возразила Инна.

– А ему, судя по всему, стыдно не было, и он никогда не давал нравственной оценки своим действиям. «Чувство вины? А что это такое?» Вот и разошлись наши стежки-дорожки. Не нужны мне были его подачки. Я хотела его целиком, полностью. Раз грешишь, принимай на себя последствия: не бесись, не угрожай, не привередничай… Как катком по мне прошли годы моего первого беспросветного замужества. За что мне такое? За то, что любила? Ты, Инна, как в воду смотрела, предрекая такой конец. На самом деле осечка у меня с ним вышла. Но он хоть был умным, интересным. В нем было что-то невыразимо привлекательное. Не сексуальность, нет. Пожалуй, умение нешаблонно выражать свои мысли. Цены бы ему не было, не будь он беспардонным лжецом и распутником… (Она сказала это достаточно жестко, чтобы внести полную ясность на счет своего мнения, однако в то же время и мягко, чтобы это не выглядело как нанесение обиды некоторым из присутствующих.) Боже мой, сколько же тупых, бездеятельных, примитивных мужчин встретила я на своем жизненном пути! Много больше, чем глупых женщин.

– «Великая» история любви. Это же апокалипсис в отдельно взятой семье. И какие невидимые канаты притянули вас друг к другу, можно только гадать. Твой рассказ не укрепляет стремления к супружеской жизни. Если любовь воспринимать как неизбежное страдание, так зачем она тогда нужна? Может, проще, не задумываясь о высоких чувствах, справлять физиологическую потребность в сексе и все? Такое часто предлагается в западных фильмах, – вздохнула Лиля.

– Осенила замечательная идея! Время от времени тебя посещают гениальные мысли! Развела руками чужую беду, утешила! Растрогала донельзя. Ни к селу, ни к городу такие замечания… и так этого «доб-ра» кругом навалом, – взбунтовалась Жанна.

– Завести любовника? Чтобы после секса он по привычке холостяка уходил к себе домой? Нет, я бы хотела засыпать и просыпаться в объятьях мужчины, – сказала Рита.

– А я бы и сейчас не против. Не могу отказать себе в удовольствии, – то ли в шутку, чтобы подразнить подруг, то ли серьезно сказала Инна.

– Ну-ну. Дружно сняли очки, оба положили зубы в стаканчики… и вперед! – расхохоталась Мила, вызвав дружный смех подруг.

«Ну и финтифлюшка эта Инна», – молча удивилась Жанна.

А Инне хоть бы что. Она с равнодушным видом продолжила свои рассуждения:

– Собственно, у меня, Рита, тоже были схожие с твоей ситуации. Но меня голыми руками не возьмешь, мои мужья быстро получали по заслугам, – твердо заверила она. (Не утерпела, чтобы не проанализировать услышанное на свой лад.) – Можно подумать, мужья эти знали себе цену. Ха, только из чего она складывалась, они сами не понимали.

– Хоть и невелики были твои потери, но разорванные нити души, как ни связывай, все равно ведь болезненными узелками остались на всю жизнь, правда? – то ли уточнила, то ли подтвердила Лиля.

– Ты с детства была затюканная? – грубовато-искренне спросила Инна, словно не слыша вопроса Лили, обращенного конкретно к Рите.

– В детдоме я была слишком хилой, чтобы верховодить, вот и приходилось включать соображалку.

– А любовь ее отключила?

– Похоже на то, – улыбнулась Рита.

«Когда я вижу одиноких женщин, у которых много в характерах мужского, и одиноких мужчин с женскими качествами, то невольно приходит мысль, что иногда деление по типу пола должно происходить по способу существования, а не по физиологическим признакам», – про себя усмехнулась Лена.

– Рита, ты ревновала мужа? – негромко спросила Жанна. – Ну… это когда сама себя ввергаешь в безотчетный ужас, демонизируешь реальность, когда чувства достигают прямо-таки клинической остроты, когда осознаешь мучительный роковой тупик… ну, так, чтобы до умопомрачения…

– Ну и тему ты вбрасываешь, нечего сказать! – неодобрительно закрутила головой Инна, словно прогоняя неприятные мысли, в один миг горьким потоком хлынувшие из ее памяти.

Эта реакция не укрылась от внимательного взгляда Жанны, и она «сняла свой вопрос с повестки дня».

Галин нежный голосок вдруг прорезался:

– Бывало, в общежитии девчонки с ребятами вперемешку в обнимку сидят на койках, песни поют, хохочут, а я всегда на отдельном стульчике. Не позволяла, чтобы кто-то меня помимо жениха касался, чувствовала, что любовь – сосредоточение на одном человеке. А он всю жизнь мне не верил, нервы мотал. Как зверь становился. Что-то беспощадное возникало в нем в эти моменты… То посмотрела на кого-то не так, то сказала что-то не то. Я с ума сходила от постоянной грозовой атмосферы подозрительности. Ревность – плохой советчик в жизни. После командировок муж рыскал по квартире, рылся в ящиках. Компромат искал. И этим перечеркивал все хорошее, что было между нами. Недоверие, сомнения, ревность – лавина, которая сминает человека, он становится одержимым.

Жанна мгновенно загорелась любопытством. А может, тема ей была близка, но она скрывала это.

– Ха! Она хотела, чтобы у ревнивца мысли были мудро соразмерны! – удивилась Инна. – Он же псих. И если я, как тебе кажется, ошибаюсь, опровергни меня.

– Может, у него в детстве был дефицит базового доверия?

– А эта его хамская манера неприятия твоего мнения. К чужим словам он прислушивался, ловил каждую интонацию, что-то выуживал для себя. Отродясь не встречала такого деспота.

– Он ставил меня в положение, в котором трудно доказать неви-новность или непричастность. Почему выходил за пределы благоразумия? Почему чужим верил больше, чем мне? Они же нарочно его дразнили, издевались… Он плод законченного, закоренелого скептицизма?

– Ненормальный он, – зло отреагировала Аня. Она жалела Галю.

– Им хи-хи, а тебе ой! как хе-хе… – с плохо сдерживаемой яростью проронила Инна.

– У моей знакомой учительницы тоже очень ревнивый муж. Зная это, над ним постоянно подшучивают, а скандалы достаются Людмиле. Получая сомнительное удовольствие, задумываются ли шутники над тем, что изводят не только мужа, но и жену? А может, их действия преднамеренны? Вряд ли.

– Такая вот она, злополучная сермяжная правда жизни. Одни бесятся, другие от этого страдают. Владимир даже молодым был уже каким-то охладелым. Вместо любви его внимание смещалось на жажду власти надо мной, на желание мучить. Зачем добивался ненависти к себе, что им руководило? Отсутствие здравого смысла, извращенный ум тому причиной или элементарная слабость? Случалось, так заигрывался…

Помнится, где-то читала, что Лермонтов будто бы считал, что женщина, приобретая характер, изменяет себе. Я бы рада быть просто женщиной, так ведь не позволяет, приходится бороться и с ним, и с собой. А еще говорят, что характер выковывается в горниле любви. Нет, в борьбе с мужским самолюбием, с многочисленными слабостями, с нежеланием смирить гордыню. Вот из каких «мелочей» складывается «Вселенная» человека… И сдается мне, ключевое слово среди них «эгоизм». И в нем столько безнадежности… Моя школьная подруга, измученная несправедливостью, лживостью и жестокостью мира, ушла в монастырь. А там матушка стала ее притеснять. Она и повесилась, не найдя нигде защиты…

– Ты повергла меня в шок, – испуганно пробормотала Аня.

– Недавно встретили мы мою знакомую с мужем. Наши ровесники. Выглядят прекрасно. Улыбаются. Когда они ушли, я упрекнула Владимира: «А ты вечно злой, раздражительный, вот и выглядишь на десять лет старше. И я с тобой вечно на нервах. А разве нельзя и нам было жить как они: в добре, ласке, во взаимной заботе? В счастье». От эгоизма или от недостатка ума он на два шага вперед не видел?

– То-то твой муж казался мне человеком слишком уравновешенным, даже зажатым и не без странностей, – удовлетворенно сказала Инна, довольная своей наблюдательностью. – …Но при всем при том он талантливый инженер.

– Не понимаю, почему некоторые люди не хотят жить спокойно. Ведь это так просто. Почему им обязательно надо ссориться, мотать другим нервы, делать гадости? Это же глупо! Что привлекательного они находят в такой жизни? И почему я позволяла ломать свою жизнь одному, другому? Получается, своим терпением я сама себе все портила. Хотелось покоя, тепла, опоры… Замужества! Вот тут-то и призадумаешься… стоили они того? – вздохнула Рита и сделала скучающую гримасу, будто эти проблемы теперь слишком от нее далеки.

«И у нее развязался язык, а ведь еще не пили, – удивилась Жанна. – Сравнивают девчонки себя друг с другом».

«Мало кто знал, с какими трудностями пришлось столкнуться Рите еще в детстве. Она думала, детство останется для нее са́мой тяжелой травмой жизни… А тут навалилась глубокая депрессия – итог неудачных замужеств. И как она все это выносила? Мне, наверное, было много проще», – сочувственно подумала Лена и погрузилась в свои воспоминания…

– Я не приветствую всевозможную необузданность и не стала бы терпеть унижения. Вмиг достала бы свой «ножичек» и так бы отбрила! Всё сразу стало бы на свои места. Ты же знаешь мой язык. Говорю редко, но больше и не требуется. Да и не пустила бы я в свою жизнь недостойного, не позволила бы спутать все мои планы. Я сразу прикидывала в уме четко и однозначно: «Этот мне не подходит. С ним я рука об руку не пойду». В таких вещах я не обманывалась, – нахмурив начинающие седеть широкие черные брови, строго произнесла Лера и добавила:

– Четкая непримиримая позиция выработалась у меня еще в раннем детстве на мамином примере. Человек должен помнить, что он не может быть полностью свободным ни в семье, ни в стране, в которой живет, и с этим пониманием строить свою жизнь. А длительным трогательным отношениям я училась у бабушки, у которой после гибели родителей, по сути дела, и прошло мое детство.

– Даже животные имеют чувство собственного достоинства. Один случай убедил меня в этом… – попробовала сменить грустную тему Аня.

Но Инна уже крепко включилась в разговор о Ритиной судьбе и начала азартно развивать свое мнение.

– Ты, Рита, жестоко обманулась. Думала, что получить мужа, как туза из рукава вытащить. Вихрь любви и счастья закружил! А оказывается, прямо сказать, вляпалась. Не к тому берегу причалила. Зря ты тогда поторопилась. Конечно, легко нарваться, когда тебе с изрядной самоуверенностью виртуозно врут. И кто в свое время разбудил в Стасе самое худшее, кто вдохнул в него столько гадкого, ведь при папочке и мамочке жил. Ты в небе искала красоту и вдохновение, а для него сквозь звезды только черная бездна смотрела… Твой муж для меня был прозрачен. Он думал, раз у тебя нет родителей, значит, с тобой можно поступать как заблагорассудится. Быстро освоился. Всем понятно, что хорошие родственники придают человеку известный вес в обществе и уверенность в семье.

Первое, что приходило мне на ум – твой муженек экспрессивный, неудержимо скандальный, с приветливой улыбкой вурдалака. Ты увидела в нем своего короля, а он угадал в тебе свое царство, свое тепленькое гнездышко. Ты вкалывала с неистощимым терпением как заведенная, а он хоть бы в какой-то мере проникся твоей заботой. Не человек он, а разъезжающаяся куча дерьма. Лживая, изворотливая тварь, способная кому угодно отравить жизнь. Ты принимала в нем участие, которого он вовсе не заслуживал. На это он и рассчитывал. Я бы через такого переступила. И зачем замуж шла? Приспичило?

Инна опять начинала расходиться.

– Это ты уж лишку хватила… В общих чертах это выглядело так: сначала его слабость казалась мне нежной и трогательной. От этого я еще больше его любила. Забота о нем была мне в радость, – призналась Рита.

– Ты, в силу своей доброты, в каждом незначительном парне пыталась найти глубоко запрятанные достоинства, которых они и сами в себе не обнаруживали. Вот и вились вокруг тебя всякие и прочие. Вы с Лилей два сапога – пара. Ха! Огрузились заботами и были счастливы? Верх блаженства испытывали! Знавала я одну такую даму. Говорила, мол, чем больше я переживаю трагедий, тем глубже познаю себя, раскрываюсь сама перед собой. Нашла себе оправдание! Не слишком ли дорого обходились ей эти уроки жизни? Похоже, сама себя успокаивала.

– Ой, Инна, заморочила ты мне голову своими примерами из жизни. Я его на самом деле жалела, от домашних дел освобождала, не докучала своими проблемами, помогала во всем. Я совершенно не думала о себе, ему себя полностью посвящала. Жертвовать собой ради любимого было приятно. Все мы в юности как Александр Матросов – нам только амбразуру подавай… а потом такая обида брала, хоть плачь. Но это еще полбеды…

– Ты принимала его таким, какой он есть, и к чему это привело? В семейных делах ты целиком полагалась на свою интуицию, а она тебя подчистую подвела, потому что ты была настроена на людей добрых, порядочных, так сказать, по своему образу и подобию. Впору бы сразу разочароваться, как только поняла, что проиграла сражение, а ты все еще на что-то надеялась. Я сразу отрезала! И ни разу не пожалела. В свои прощальные слова я вкладывала всю душу, все свое глубочайшее презрение. Неблагодетельность молчания в такие минуты подтверждалась моим предыдущим опытом жизни…

– Ты на свой лад оригинальна, – усмехнулась Лера.

«Низкое торжество не добавляет разума, а у некоторых, может, и отбирает. Ей сладко стоять над поверженными и беспомощными?» – удивилась Алла.

– Наверное, кто-то может восстанавливать отношения и чувства к своим бывшим мужьям – только не я. У меня не остается к ним даже агрессии. Такова моя психофизика. Уже первый жизненный печальный урок не прошел для меня бесследно. Мне его хватило на всю оставшуюся жизнь… Помню, второй муженек пер на меня, как лось, лаву ругани изливал. Так я ему быстро хвост прищемила. Думал, с бессловесным животным или с «мебелью» будет жить, думал, всякого его стану с распростертыми объятьями встречать! Меня не объегоришь. А то присоседится, и хлопот с ним не оберешься: приборки, постирушки, а с самого толку с гулькин нос. Я и сейчас согласна жить с мужчиной только при добром взаимопонимании. А иначе зачем он мне нужен? Гвоздь я и без него в стену вобью, невелик труд, – сказала Инна и тут же, усмехнувшись, подумала: «Он, наверное, в свое оправдание нарисовал бы совершенно другую картину». И почему-то голубые зимние тени залегли у нее под глазами.