Проект Лумумба

Я, конечно, прикололся: «И чо, расстрел? Без суда и следствия??» … Главарь комсомолии не прореагировал, на мой выпад. Он вызвал дневального по казарме: «Из каптёрки парадную форму одежды – сюда, один комплект!». Потом добавил: «Брюки и обувь, не нужно!». И вытаскивает из сумки, фотоаппарат «ФЭД». Пока я надевал верхнюю половинку «парадки», Кирпичников добавил дневальным ещё приказание: «Одну простыню из каптёрки, сюда несите!!». Значит, дневальные держат растянутую простыню, за моей спиной. А Кирпичников делает шаг назад и фоткает. Вот, не было ещё одного независимого оператора, чтобы запечатлеть эту мизансцену! Как я стою, в трусах. И босиком на бетоне. Но в рубашке, галстуке, кителе и фуражке, позируя старлею. А двое солдат держат простыню за моей спиной! Умора… Воистину, не в этом веке сказано: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся…». Продолжая тему «смешного под знамёнами», вспоминается ещё один курьёз. Из множества, других. Тому подобных. Лето. Время – под вечер. Вышел из штаба. И потихоньку иду, по аллее. К клубу. Дорога та, по обеим своим сторонам, имела аккуратно подстриженный кустарник. Высотою, под два метра. И шириною – в метр. Зимой, когда листвы нет, то ухода за этим растительным забором, никакого и не было. Но, зато, когда кустарник был покрыт листвой – его аккуратно подстригали. С армейской тщательностью. Дорожка была асфальтированная. Длиною чуть более полутораста метров. И вот, иду… По этой аллейке. В сторону клуба. Вдруг, за моей спиной, какой-то громкий человеческий крик. Матерный! Со страшным шумом ломающихся веток, на дорогу выламывается полковой конь Васька. И бросается, за мной! А я – от него!!

Аллейка заканчивается площадкой. Где, зачастую, стоят пара-тройка автомобилей. Всегда: дежурная машина ГАЗ-66, командирский УАЗ-469 и ещё кто-нибудь. Мне бы до этой площади, перед клубом добраться, добежать! И свернуть. Резко. Эта скотина, которая скачет за мной, вдогонку имеет гораздо большую массу. Вдобавок, фактор внезапности, на моей стороне. Но топот копыт, сзади всё приближается! Оглядываться, нет возможности. Отвернусь назад и споткнусь, вдруг! Поэтому, жму. Со всех сил! Я не силён, в забегах. Ну, не чемпион я. В беге. Ещё каких-то двадцать метров – и резкий поворот. Влево! А человек, сзади продолжает орать! Наконец-то, на последнем, почти издыхании, вылетаю мимо этих чортовых кустов и, почти юзом, выскакиваю за пределы дистанции забега. Резкий скачок – «лево руля», и, лишь тогда, оглядываюсь! Васька, как торпеда, проносится мимо. А ему, оказывается, вообще не до меня! В чём же, дело-то?? Поворачиваюсь кругом. Всматриваюсь. Вижу, в проломе кустарника, откуда выскочил конь, матерясь и чертыхаясь, появляется, с дубиной в руках, наш начальник продовольственной части. Капитан Баранчиков. Он продолжает голосить и махать этим, своим дрыном. Вслед полковому коню Ваське… Оказалось, что конь, находясь на вольном выпасе, объедал кору, с фруктовых деревьев. А эти яблони, сам Баранчиков и сажал. Вот он и пресёк, эти конские шалости… А почему я так «кипишнулся» от неожиданности? За несколько дней до того, стою на штабном крыльце, курю. А перед штабом были высажены розы. Усилиями командира части. Полковника Митина. Жена этого деятеля была сестрой жены командующего Закавказским Краснознамённым Военным округом. Генерала-полковника Мельникова. Вот Митин и совершил крутой взлёт. От лейтенанта и до полковника. За семь лет. А лейтенантом он стал после строительного тбилисского ВУЗа. Кажись, так…

И вот, среди этих розовых кустов, появляется наш полковой конь. У него, попарно, спутаны верёвкой ноги. Отдельно – передние, отдельно – задние. Это, чтобы уравнять скоростные показатели четвероногого животного и двуногих людей. Если, что… Посмотрев вокруг, и не отметив ничего угрожающего, коник начинает полегоньку пробовать на вкус розовые кустики. Я начинаю делать ему угрожающие жесты и кричать бранные словеса. Дело происходит в обеденный перерыв. Командира части в штабе нет, начштаба и прочих офицеров – также. Но если кто появится и увидит, как на моих глазах, происходит порча драгоценных зелёных насаждений – размеры неприятностей не будут являться величиной предсказуемой. Особо активно шевелиться, после принятой пищи, мне неохота. Поэтому, пробую решить вопрос дистанционно. Беру камешек и бросаю в Ваську. Я попал. Но видимо, камень был маловат. Лошадь продолжает пощипывать кустик. Обнаруживаю в кучке гравия, заготовленного стройгруппой для каких-то нужд, булыжник посолиднее. И метким броском, попадаю этим каменюкой Ваське промеж ушей. Звук удара был значительным. И я, несколько перепугался. Не повредил ли я беднягу. Но он, просто заржал и удалился. На своих, спутанных попарно, четырёх. А когда его шугнул капитан Баранчиков, мне резко подумалось, что конь поджидал меня в засаде. И начал атаковать. Злопамятный, сволочь! Я дал дёру. Это был единственный выход… Ну раз начал, про этого Россинанта говорить, так расскажу ещё один прикол.

Проснулись мы, однажды, среди ночи – со стороны караульного помещения идёт автоматная стрельба. Очередями! Одиночные выстрелы бывали и ранее, но очень редко. Это кто-то, из караула, производил. Случайно. Ошибочно. Потом, бывали долгие и нудные разбирательства. Со множеством объяснительных, докладных. И последующих актов. О списании боеприпасов. А так, ничего серьёзного не происходило. Пару раз, были попытки нападения на караул. Якобы. Но, ничего конкретного доказано не было. И вот, кто-то лупит очередями! А ночка была туманная. И, даже, очень! Вообще, сильные туманы в той местности бывали редко. Несмотря на предгорный ландшафт. А стрелок – не унимается. Садит короткими очередями. Потом, затихло. Постепенно… Ну ладно, заснули. Наутро, рабочий день начался обычно. Никаких объяснений о ночной шумихе нет. После развода, прихожу к себе в штаб, в кабинет службы. Только присел, перекурил перед началом бумажных дел, пришёл солдатик. С бумагой. Из технической батареи боец. Среднеазиатский, такой паренёк. Протягивает мне докладную. Уже завизированную командиром техбата, капитаном Стрелянным. Интересная у человека фамилия была, ничего не скажешь.... Читаю: «Прошу списать с книг учёта части следующие боеприпасы. Патроны автоматные 7,62 мм с пулями ПС в количестве 22 шт. Выстрелы были произведены мною, рядовым таким-то. Ночью стою на посту номер такой-то. Вокруг туман. Слышу шаги. Говорю: «Стой, кто идёт!». Заглядываю, под туман. Вижу – идут двое. Снова кричу: «Стой, стрелять буду!». А они продолжают идти. Рядом, друг с другом. Я делаю предупредительный выстрел, в воздух. Они побежали. Я стал стрелять им вслед. Они поднялись на возвышение. Тогда стало хорошо видно, под светом Луны, что это – полковой конь Васька».

В ходе канцелярских работ, которые я выполнял, как бы само собой, пришло умение шлёпать по клавиатуре пишущей машинки. Всеми пальцами обеих рук. А среди документов, с которыми приходилось работать – встречались не только с грифом «Для служебного пользования», и с надписью: «Секретно». Ну, если в присутствии кого-либо из наших офицеров, то – ничего особенного. В конце концов, я просто выполняю техническую работу. Под надзором офицера. Автора исполняемого документа. Но, для соблюдения правил работы, мне следовало оформить, так называемый «Допуск». По форме там, какой-то. Но это было связано с созданием немерянной кучи бумаг. В общем, решение это должен был принять начальник службы. И отправить меня в городское фотоателье, для изготовления моих фото. Которые должны занять надлежащее место, в личном деле. Но, полковник Рыжков не заморачивался, с такими формальностями. Секретные документы хранились в секретной части. Это отдельное подразделение, или архив. Если говорить о функции. По мере надобности, офицер нашей службы – забирал необходимое ему «дело», с секретами. Приносил в службу. Работал с документацией, писал черновик и отдавал его мне. Отпечатав очередной секретный перл, согласно формы, я внизу приписывал «исполнил такой-то, отпечатал Петров, м.б. № такой-то». М.Б. – обозначало «машинное бюро». Это значит, что я работал – взамен целого бюро машинисток. Смешно, конечно. Но, таков порядок! А порядки – следует соблюдать. Ну, или делать вид. Что следуешь каждой букве руководящей инструкции. Такова специфика бумаготворчества!!

Постепенно, моей деятельностью заинтересовался некий старший лейтенант, который имел кабинет, на первом этаже. В самом конце коридора. Около запасного выхода. По фамили – Рогов. Наблюдение за нарушениями режима секретности – его функция. Ну, не единственная, конечно. Полномочия старлея были широкими. Оно и понятно. Товарищ старший лейтенант – числился по двум ведомствам, одновременно. Носил он форму Министерства Обороны СССР. Знаки на петлицах, соответствовали нашему профилю. Два скрещённых пушечных ствола – обозначали артиллерию. Ну, были мы предназначены, для стрельбы. Бесспорно. Но упомянутый товарищ, принадлежал ещё к одному ведомству. Поэтому, полное название его подразделения звучало так: Особый Отдел Комитета Государственной Безопасности СССР при Министерстве Обороны СССР. Простенько и понятненько. А функции, по армейской жизни – военная контрразведка… Ну, вот. Для начала, он провёл ознакомительный разговор. Со мною. Мол, откуда сам, кто родители, откуда родом, где работают и так далее. Не подвергался ли кто из моих родственников, уголовному преследованию? Есть-ли родичи за границей? Какое у меня образование, какова гражданская профессия. Как отношусь, к западному образу жизни?? Тут, я перестал удерживаться в рамках ответов, на протокольные вопросы. «Понятия никакого не имею, об этом. Я там не бывал. Ни разу!», – борзо ответил я. И продолжил: «Вот, за государственный счёт, отправьте меня за рубеж. На годик. Поживу, осмотрюсь, вернусь и напишу отчёт. Что видел и слышал. Какие сделал выводы. Если будут какие-то соображения, изложу. Непременно!». Смотрю, попал я, в больное место. «Да чтоб такого достичь – много полезного надо для Родины сделать. Люди, к этому идут десятилетиями!", – проговорился контрразведчик.

Далее, особист спросил: «А может быть, у кого-нибудь есть фотоаппарат, радиоприёмник, не знаешь??». Дело в том, что владение этими предметами, в нашей части – запрещено. Режим! Секретности… Но ребята умудрялись фоткать. Ну как же, а оформление дембельского альбома? Святое дело… Кстати, у меня нет ни одной фотографии, сделанной в пределах в/ч 55582. А вот радиоприёмник был. Бакинского производства. «Хазар» назывался. Короткие волны он не принимал. Только длинные и средние. А всякие Би-Би-Си и прочие Голоса – это чудо техники, не принимало. Поэтому, можно было слушать только: Баку, Москву и Иран. Но Иран говорил на фарси. И поэтому, иранские передачи не представлялись опасными. Зачем опасаться, ведь ничего не понятно! Так что кроме музыки, там нечего было слушать. Вот я и сказал Рогову: «Радиоприёмник есть у меня. А есть ли ещё у кого – не знаю. А в чём суть опасений? Ведь, запретный плод – сладок, думает солдат. И если власти запрещают прослушивание западных радиостанций, значит боятся. Чего?? Вот, в политотделе части шесть человек офицеров и один прапорщик. Чем они заняты целый день? Вот взяли бы и провели курс лекций. На данную тему. Неправильно вы работаете! Разъяснять надо, а не запрещать!». Это была «борзость», с моей стороны. Начать чекисту указывать на огрехи в его работе. Но я знал, в чём моя сила! Маманя-то моя была партийным деятелем, своего факультета. И всяческие новости «идеологического» фронта были мне известны, свежими! Потому что всё, что она преподносила своим иностранным студентам, будучи куратором их групп, на химико-технологическом факультете – становилось предметом внутридомашнего обсуждения.

Поэтому, навыками околопартийной демагогии, я владел на уровне инструктора райкома. Как минимум! Но, твёрдой уверенности, в том, что такая моя тональность в диалоге с военным чекистом, сойдёт с рук – не было. В конце концов, я сказал, что думал. Да будь, что будет! И что же? Проходит пара недель. Личный состав части, после утреннего развода, загружают в клуб. На политзанятия. На сцену выходит капитан, из политотдела. И начинает вещать интересную лекцию. На тему идеологической борьбы, которую ведут противники СССР, посредством радиоэфира. Что же я слышу и вижу! Неожиданно, авторский текст, без бумажки. Обычно, темы политзанятий нам преподносили, читая с листа. Это было привычно. Потому что, такой стиль разговора с аудиторией, задавался с самого верха. Понятное дело, что речи для Брежнева, готовились целым штатом специалистов. А он – только зачитывал. Но это воспринималось, как канон. В армии, главный руководящий и системообразующий лозунг вышестоящего начальства: «Делай, как я!». Соответственно, такой подход распостранялся и на гражданскую сферу. Страна-то, ведь, у нас военизированная! Где дитёнку-пионеру, уже дают команду: «Будь готов!». Но там, где спичрайтер не предусмотрен, люди готовились к выступлению сами. Письменно. Затем, зачитывали текст с листа. Для своей аудитории. И капитан политотдела, излагавший тему не с бумажки, воспринимался, как нечто неординарное. Ещё более интересным, оказался смысл изложенного. Был рассмотрен пример радиокорпорации Би-Би-Си. Для решения своей пропагандистской задачи, бибисишники чётко соблюдали пропорцию между истинной информацией и враньём. Ложь составляла три процента. Но остальное – было правдой!

Теоретическое обоснование такой пропорции, между правдой и ложью, в подробностях мне не известно. Ну, например. Удостоверившись в истинности публикаций неоднократно – далее потребитель контента, автоматически принимает на веру безоговорочно всё, что исходит из недр корпорации Би-Би-Си. Значит, слушателю внедряют в комплекте, целевые три процента дезинформации. Которые и содержат тщательно выверенные инструменты пропаганды. Попав в нужное место, в нужное время – этот боеприпас срабатывает с максимально возможным разрушительным эффектом. Цель поражена! Для подобного существует масса специальных приёмов. Например, слушателю, говорят правду. Но он не верит. Следом, ему объясняют, мол, услышанное есть истина, но вам её предоставили, чтобы вы в неё не поверили. И всё… Объект поплыл. Те времена, увы, миновали. Многократно возросли объёмы поступающих новостей. Пропорционально снизилось информационное качество. Много мусора.

Потихоньку-полегоньку, подошла к концу, моя служба. В завершение этого урока жизни, я задумал произвести некоторый «тайм-аут». И отдохнуть. В осуществление этого достойного плана – получил рекомендацию. Для поступления на подготовительное отделение высшего учебного заведения. Выбор был шире широкого. Из числа возможного. Значит, в любой ВУЗ СССР. Или училище. На выбор! Если бы моя мама работала в МГИМО, в Москве… Ха-ха! Но, она работала в АзИНЕФТЕХИМе, в Баку. Другой, конечно профиль. Да и моё присутствие в родном городе было необходимым. В течение нескольких лет. Смотря, на какой период растянутся судебные тяжбы. За обладание двухкомнатной квартирой. Обретение своего жилья – это серьёзный жизненный момент! Так что, выбор был сделан. Но, не мною! Так карта легла… Из двух, почти, сотен дембелей, такие направления удалось получить только двоим. Отличникам боевой и политической подготовки. Кроме меня, ещё и Жолудову Виктору. Черногородскому бакинцу! Но, Витёк – уже учился на вечернем отделении. В упомянутом институте. А в армию его забрали, потому что возраст пришёл. Таковы были советские порядки. Это я его уговорил решиться бросить вечерний ВУЗ и рискнуть. Потому что гарантий успешного поступления на дневное отделение института, направление на рабфак не давало. Уж, как экзамены сдашь… Но практика показывала, что все становились студентами дневного отделения. Это я разузнал предварительно у мамани.

В завершение армейского цикла этюдов, о своей молодости, расскажу ещё об одном бакинце, с которым повстречался «под знамёнами». Этот мой бывший сослуживец, по в/ч 55582, являлся «годичником». Ребят с высшим образованием, совдепия призывала в армию только на один год. Потому и выпало мне познакомиться с Зульфугаром Фарзалиевым. За плечами у него уже были два учебных заведения. Кроме школы, конечно. Это Бакинское художественное училище и Тбилисская Академия художеств. Годичников, на всю часть, были единицы. Я помню пятерых. Но эти люди не служили, в один период. Это всего, за два моих года, проведённых в сапогах. Или ботинках. По сезону глядя. Вот такая статистика. Дорогой читатель, данным опусом, я нисколько не претендую на лавры Гиляровского. С его «Москва и москвичи». Просто, делюсь увиденным и услышанным, за минувшие годы. Подросшее и подрастающие поколения, зачастую напичканы пропагандистскими мифами о славном советском периоде. Конечно, каждый имеет право помнить то, что он хочет. Это – бесспорно! Ныне, возвращаюсь к Зульфугару. Ему, как дипломированному живописцу, командование части выдало ответственное задание. На всю ширину нашего клуба, создать живописное произведение агитационного характера. В стиле «милитари», конечно. Не берусь, в точности определить размеры полотна, но посадочных мест в клубе, было пятьсот. А плакат этот – во всю ширину здания! Над входными дверями. Войсковая часть выделила для успешной работы всё, кроме красок. В достаточном количестве. Поэтому, автор работы, рядовой Фарзалиев был поставлен в несколько затруднительное положение.

Клубом заведовал старший лейтенант Емельянов. Числился он в политотделе. Ведь клуб – это очаг культуры. В армейской жизни – единственный. Штатный, причём. Так вот, именно Емельянов обязан был обеспечить Фарзалиева масляными красками в тюбиках. С какими бухгалтерскими трудностями встречалась наша служба Ракетно-Артиллерийского вооружения – равно с такими же, столкнулся и политотдел. В части изыскания наличных денег для закупки красок художественных. Но Зульфугар творил из того материала, что оказался в наличии. По этому поводу, у них с Емельяновым был постоянный производственный конфликт. Но вот, наконец, творческие муки художника завершены. Плакат был готов! И он занял своё место над дверями клуба. Вполне советский агитационный материал. Выполненный очень качественно. Кроме образцов оружия и вооружения, там были изображены три погрудных портрета воинов. В полупрофиль. Представителей различных родов войск. Кто в каске, кто в бескозырке, а кто в фуражке. Рядом друг с другом. Прекрасно выписанные, героические персонажи. Форма одежды, как на манекенах, отутюженная. И знаки отличия, и даже награды имелись. Отличные бойцы. Но один из воинов, имел уж очень узнаваемое, неднократно всеми виденное лицо. Это был Жан Марэ, в роли Фантомаса! Не спутать. И колор – один в один! А всё, из-за отсутствия красок, в тюбиках… Помню, как начальник штаба, полковник Вараксин на разводе молвил командиру части полковнику Митину: «Ну что сказать? Это художник, он так видит…». Наверное, неделю или полторы Фантомас радовал военнослужащих срочной службы. Офицеры обходились без комментариев. Наконец, старлей Емельянов закупил красок и Зульфугар внёс коррективы в свой шедевр. Жан Марэ перестал быть синим. Но, узнаваемым остался! Рука не подвела художника! Равно, как и тонкое чувство юмора. Он удержался в полушаге от сарказма. Но грани не пересёк. Браво, Зульфугар!

Ещё по молодости, завелась у меня привычка, определённый период жизни связывать в памяти с анекдотами. Именно тогда услышанными. Не знаю, почему так сложилось. Может быть, эдаким образом, мозг замедляет процессы старения в организме? Бац, вспомнил какой-то рельефно-выпуклый, коллекционного качества анекдот. И, как будто погрузился в ситуацию когда его услышал. Кто рассказывал, когда рассказывал, при каких обстоятельствах и с каким подтекстом. Глядишь, и, помолодел на несколько десятков лет. Ну, хоть не надолго! Пусть, всего на несколько минут. Наверное, что-то в этом есть. Маркер, которым память метит свои файлы, пусть он будет связан с позитивом. Смех продлевает жизнь! А если не он, то что?? Ну, уж не деньги, точно… Клинических испытаний никто не проводил. Во всяком случае, академическая наука такими данными не располагает. Значит, здесь поле непаханое. Или?? Проэкспериментируем. При помощи смешного начинаем искать наши деньги! Наши, дорогой читатель! И твои, и мои. Анекдот, который сейчас расскажу, слышал в армии. От кого? Позднее… Пусть это будет маленькой интригой, пока. Итак, прилетает Брежнев в Африку и выступает перед тамошними гражданами. Он говорит толпе: «Мы вам – продукцию тяжёлого машиностроения. А вы нам – бананы!». Африканеры кричат, в ответ: «Лумумба!!!». И так они отвечают на все интернационально-дружественные предложения советского вождя. Африканский вождь говорит Брежневу: «Теперь, мы должны совершить наш старинный обряд. Иначе, народ не поверит. Мы вместе, разжигаем костёр. Затем – тушим, в него помочившись». Сказано и сделано. Стоят, писают, в костёр. Вождь посмотрел на Брежнева и говорит: «Какой у тебя маленький лумумба!».

А жизнь на гражданке начала удивлять бывшего штабного писаря. Это ноябрь 1977 года. Только сейчас, мы имеем возможность посредством Интернета, просмотреть и выделить совокупность обстоятельств, вызвавших заметные негативные изменения в размеренно-неспешной советской жизни того периода. Но тогда было непонятно, почему цены на поездку в такси возросли в два раза, куда подевалось сливочное масло и прочие, привычные продукты. Типа колбасы. Например. И ещё, начался «джинсовый бум». Когда я уходил в армию, обладателями джинсов были единицы. И синие штаны, не являлись культовым атрибутом. Цены чёрного рынка колебались от семидесяти и до ста рублей. А теперь, вдруг – до двухсотпятидесяти цена доходит. И этот товар, стал пользоваться ажиотажным спросом. В Баку был такой район города, где можно было приобрести почти любой дефицит. Пусть не в момент обращения. Но обозначив свой интерес, потенциальный покупатель мог надеяться, что его мечта сбудется. На днях. Этот оазис чёрного рынка назывался Кубинка. А круглосуточно, там можно было приобрести хлеб, домашнего приготовления. Но изготовленного по старинным, традиционным рецептам. Дефицита хлеба и муки, в госторговле не было. Но это было проявлением ухарского шика – сесть в такси и съездить на Кубинку, за чуреком. Цену не помню. Дороже магазинного, конечно. Наверное, один рубль. То есть, в три раза. Да и не в цене дело. Понты – дороже денег! Не в этом веке сказано… Вот в такой изменившейся рыночной ситуации, мы вместе с Жолудовым Виктором Валентиновичем, поступили на подготовительное отделение нефтехимического ВУЗа. По степени престижности, в негласном табели о рангах, наш АзИНЕФТЕХИМ – был вторым в СССР, после московского Губкинского института.

Проучились на подготовительном отделении, сдали экзамены и стали студентами первого курса. Жизнь начала налаживаться! Согласно законам диалектики, количество начало переходить в качество. Объём накопленного жизненного опыта начал приносить плоды. Подробности учёбы в институте, описаны мною ранее, в Сети. Вбейте в поиск: Ё-пэрэсэтэйка-15. А лучше, сначала зайдите на сайт «День Кубани», в раздел «Беседка». Напрямую, не всегда расшаривается. Такой способ создания текста моих автобиографических этюдов, предложило мне издательство Ridero. Вполне прогрессивно! В ногу со временем. Ведь, смартфон теперь в руках у каждого. Или ноутбук. Вот не осветил, никак, в период 2010-2011 годов, когда писал свои Ё-пэрэсэтэйки – тему своего участия, в советском гражданском судопроизводстве. Теперь настал момент коснуться этой занимательной темы. Как упоминал ранее, после возвращения из рядов СА, потребовалось решать вопрос с квартирой. На тот момент – есть завещание бабушкиной сестры, покойной. Но нет прописки, на этой жилплощади. Значит, все пути ведут в суд. Районный. Изыскан был канал, в части контакта с судьёй. С учётом интересов посредника, папаней было затрачено три тысячи рублей. Дорогой читатель, денежка у папахена была от продажи дома в Сухуми. Кажись, по улице Кирова. Есть даже фотка, во дворе этого ранчо. И на Фейсбуке, в моих фото, и на сайте «Большой русский альбом». На фоне нашей с папой, любимой игрушки – автомобиля BMW 321. Возвращаюсь в районный суд. В назначенный для разбирательства день, женщина-секретарь судьи говорит мне: «С помощником прокурора надо тебе поговорить, ещё. Он молодой, недавно только начал работать. Больше двухсот рублей ему не давай!».

Ладно, спускаюсь этажом ниже. Прокуратура там. Нахожу нужную табличку, на двери. Постучал и вошёл. «Так и так», – говорю. «Сегодня, в конце рабочего дня будет слушаться моё дело, квартирное. Мне нужно с Вами поговорить по этому поводу. Как бы это сделать?». Прокурорский товарищ отвечает: «Заходи ко мне, часиков – в четыре, или – в пять». Выхожу из кабинета, в некотором недоумении. И направляюсь домой. Там недалеко. Дело в том, что существовал тогда неписанный обычай. Определять размер взятки по количеству назначенных для визита часов. А вот количество нулей – в зависимости от «цены вопроса». Ведь за мелкое дело, никто не будет выкладывать крупную сумму. Приплёлся домой в раздумьи. Так, думаю. Секретарша сказала – двести. Но, это – смехотворно мало. Прокуратура сказала: четыре, или пять. Непонятно… Попил чайку и прилёг. Напряжённо размышляю. Четыре, пять – это не может относиться к тысячам. Это сотни. Значит, решение принято. Схема действий ясна. Повалялся, повалялся – заснуть не удалось. Нервы… Ну, ладно. Пора, в путь. А в те времена, мой кожаный бизнес уже процветал. Смотри Ё-пэрэсэтэйка-3. Денежка, пачечкой лежала у меня в швейной машинке. Подольской. Переделанной, под длинный стежок. Работал я только капроновыми нитками, обувными. Вечными! Взял две сотенные бумажки, положил в конверт. Ещё, две по сто – в задние карманы джинсов. По одной, в каждый. Ну, думаю – нормально. Прокатит! И отправился к Фемиде, в гости. Прихожу в четыре часа. Захожу, в знакомый уже, прокурорский кабинет.