Одна в двух мирах

Пролог

Этот день оказался не так далёк, как мне бы хотелось. С неотвратимостью его я свыклась, но мечтала отодвинуть. Мне исполняется шестнадцать! Вполне можно подождать до восемнадцати! Я направилась в покои матушки сразу после того, как главный распорядитель сообщил её волю. Больше всего меня задел самодовольный вид Каука. Ещё бы, одним из претендентов на мою руку, а заодно и будущую корону, будет его сын – прыщавый и одутловатый, вечно щуривший близорукие глаза Бёрт. У него нет шансов победить в отборе, однако попадание в претенденты повышает статус его семьи. «Нимфа Грозовых утёсов, помоги преемнице! – молилась я. – Праматерь и заступница, смилуйся. Кого ещё пригласили на отбор, если один из претендентов Бёрт?» По мере приближения к цели пыл мой ослабевал, и толстый, потеющий от суетливых движений распорядитель уже не казался таким уж противным. «В конце концов, – рассуждала я – пройти эту процедуру, да и забыть о ней! Всего то и нужно: сидеть на троне рядом с матушкой, кивать и улыбаться по её знаку». Я замерла, не дойдя до высоченных – в три человеческих роста – двустворчатых дверей, украшенных фигурами царственных особ верхом на фитрах. Резчик игнорировал тот факт, что в реальной жизни фитры невидимы, и изобразил их похожими на барашков величиной с лошадь. Не могу сказать, что мне нравились барельефы, я бы предпочла представлять королевских магических животных львами или пантерами.

– Ясная Заря, – отвлёк меня от разглядывания дверей вынырнувший из-за колонны Элих, – доложить?

Этот рослый парень был одним из немногих во дворце, кто, показываясь на глаза, не вызывал во мне приступ нервной дрожи. Не дожидаясь согласия – я растерялась и готова была кинуться прочь, он стукнул об пол жезлом и загорланил:

– Ясная заря Юлла пожаловала к правительнице!

«Совсем скоро стану невестой, – мелькнула печальная мысль, – и ко мне будут обращаться иначе».

Створки поплыли в стороны, показывая двух кланявшихся охранников и синюю дорожку с вытканными на ней бледно-розовыми облаками. Пришлось идти. Элих замер в торжественной позе и подмигнул мне, когда я проходила мимо. Хотел приободрить. Хороший парень, жаль, что не магических кровей и не может участвовать в отборе. Ну вот! Уже и присматриваюсь! «Я не хочу замуж!» – напомнила я себе.

Визит к матушке не задался. На что я рассчитывала? Правительница Росистых лугов обладала магией убеждения, которой я, к несчастью, не унаследовала. Уже через пять минут, пристыженная тем, что отвлекла её лучистость от раздумий о благе страны, я плелась прочь. Слёзы не шли, а как бы хорошо было поплакать! Глаза оставались сухими, только в носу щипало. Я уже не решалась молиться, в глубине сознания упрекая Праматерь за равнодушие к моим желаниям. От Нимфы Грозовых утёсов через дедушку и отца я получила власть над фитрами и считала эту затратную магию причиной того, что лишена способности убеждать. Два дара редко уживались в одном человеке.

Чтобы отвлечься от дум о скором испытании, я отправилась в розарий. Несмотря на позднюю осень, здесь благоухали большие и малые кусты – дар многоуважаемого и богатейшего Тиннета Апола – обладателя магии плодоношения. После исчезновения моего отца дальний родственник поселился во дворце и опекает матушку, а не так давно приехал погостить его сын Зергэ. Младший Апол, как я успела заметить, свёл с ума мою подругу Диин. Вот уж кому пора замуж!

– Юлла! – послышался горячий шёпот. – Как всё прошло?

Звук доносился из-за пышного, усыпанного фиолетовыми, ещё не раскрывшимися бутонами куста. Аромат они источали терпкий и ненавязчивый, чего не скажешь о других сортах, представленных в розарии.

Вспомнишь легкомысленную подружку – она тут как тут. Ещё три фрейлины гуляли вокруг фонтана: льющаяся из гигантского кувшина на мраморные фрукты вода – напоминание о гербе Аполов.

Если выбирать, предпочту общество Диин другим девушкам. Я потёрла щёки ладонями, прогоняя бледность, и растянула губы в улыбке.

– Ну как? Рассказывай! – защебетала подруга, едва я обогнула куст.

Вообще-то Диин обладала магией утешения. Всё предопределено так, что скулы сводит от оскомины! Мать – убедит, подруга – утешит, знай бреди предначертанным путём. Как же я завидую отцу! Вот кто живёт, игнорируя чужие ожидания и собственные обязанности! Хочет путешествовать – путешествует. Не желает возвращаться – не возвращается. Я сжала кулаки так, что ногти впились в кожу ладоней. Был бы папа дома, не позволил проводить несвоевременный отбор! Я, наконец, посмотрела в распахнутые глаза Диин. Ласковые как весеннее небо, цветом напоминающие крылья бабочки Голубой Морфо, привезённую мне отцом из предыдущей поездки, они выражали не столько любопытство, сколько сопереживание. Я развела руки, словно принимая приглашение на танец, и объявила, не сдержав горькой усмешки:

– Через десять мучительных дней Ясная заря обернётся Утренней росой.

– Счастливая! – мечтательно зажмурилась Диин. – Как бы я хотела выбрать жениха. – Она с укором посмотрела на меня: – Но никому не позволено сделать это раньше дочери правителя.

– Когда она вошла в возраст, – поправила подругу я. – Мне ещё год можно было…

Диин не слушала:

– Умоляю, не выбирай Зергэ, если вдруг он приехал для…

Она замялась, её руки прижали к груди громадное яблоко.

– У вас было свидание? – догадалась я.

Диин затрясла головой, отрицая, хотя кто ещё во дворце мог подарить девушке такой великолепный фрукт? Теперь он лежал на ладошке фрейлины, и мы обе им любовались. Ярко оранжевый с багряными прожилками, блестящий глянцевыми выпуклыми боками, он так и просился в рот. Впиться бы зубами в хрустящую мякоть, прокусив тонкую упругую кожицу, ощутить на языке кисло-сладкий вкус, почувствовать, как по подбородку течёт сок…

– Хочешь? – протянула яблоко Диин.

Я не смогла отказаться. Умеет подруга утешить, даже исподволь.

Мы расположились на мраморной скамье, украшенной изображениями ваз с фруктами и кувшинами, льющими воду.

– Ну и как? – поглаживая пальцами холодненькое яблоко, спросила я.

Динн встрепенулась, гоня задумчивость, и пожала плечами.

– Это не было свиданием. Прослышав о готовящемся отборе, я навязала разговор человеку, без которого не мыслю жизни. Когда я ещё смогу признаться в своих чувствах? – она протяжно вздохнула и расправила подол платья, цветом и структурой напоминавшего цыплячий пух. Освободившись от подарка любимого, она искала занятие пальцам, то теребя кружева, то поглаживая стылый мрамор подлокотников.

Не могу сочувствовать этой глупышке! Зергэ симпатичный, хорошо воспитанный, состоятельный жених, но ничего воспламеняющего я в нём не замечала. Мне весьма неприятно было с ним общаться.

– Напрасно ты решилась на это, вряд ли он… Проще говоря, я не собираюсь выходить за Апола, – заверила я подругу.

Она повеселела и хлопнула в ладоши.

– Пусть! Пусть я выглядела дурой! Но как прекрасен его взор! Тёплый и ласковый, словно майские лучи!

– И что же он ответил? – спросила я, поднося яблоко к лицу и вдыхая медовый аромат.

– Благодарил. Сказал, что польщён, что я прекрасная девушка, и он был бы рад назвать меня невестой, но пока не владеет своими чувствами.

– Ясно, похоже, он всё-таки будет участвовать…– вздохнула я и прокусила атласный бок яблока.

В следующую секунду стала сползать со скамьи и почувствовала удар по затылку. Пальцы разжались, выпущенное на свободу яблоко покатилось по ноге и с глухим стуком ударилось о спрессованный песок дорожки. Диин закричала.

Я наблюдала за происходящим с высоты. Моё тело распласталось на скамье, по спинке её, начинаясь от горлышка каменного кувшина, тянулся кровавый след. Вот обо что я стукнулась! Машинально тронув затылок, ничего не обнаружила. Как такое возможно? Лежу там и порхаю здесь. Меня поднял в воздух фитр? Но его нет подо мной!

Подруга орала. На крик примчались другие фрейлины и завизжали так, будто к ним в купальню ворвалась банда насильников. Не утратив способности видеть и слышать, я не ощущала ничего: ни дуновения, ни аромата, ни боли.

Сбежались охранники. Они подхватили моё тело и суетливо поволокли его во дворец. Я, как магически привязанный фитр, летела следом. Вмешаться в происходящее не могла, лишь наблюдала, как стражники уводят фрейлин, как лекари осматривают моё тело, как матушка раздаёт приказы. Вскоре суета прекратилась, меня оставили одну в сумрачной комнате у выхода на задний двор. По-прежнему паря на расстоянии распахнутых рук от себя самой, я попыталась собраться с мыслями. Это смерть? Диин меня отравила? Это я могла заключить из обрывков подслушанных рассуждений. Верная подруга, единственная, кому я могла поведать свои горести, кто мог меня утешить, предала? Поступила подло и коварно? Злость закипала во мне. Все! Все люди такие! Недаром отец подался в чужие края! Тело моё вытянулось на жёстком топчане: бледная, будто обескровленная кожа, платье для прогулок, стянутое шнуровкой на груди, любимые сапожки – я собиралась покататься на фитре до того как мне сообщили о назначенной дате отбора. «Нимфа Грозовых утёсов, – беззвучно шептала я. – Так ты выполнила мою просьбу, Праматерь?»

Уловив шорох осторожно открываемой двери, я посмотрела в проём. В комнату протиснулся Элих. Парень завернул меня в меховую накидку и подхватил на руки. Куда? Элих поспешил прочь, меня потянуло за ним. На выходе к нам присоединилась матушка, одетая в просторный коричневый балахон, что свидетельствовал о скрытности её поездки. Да. Они крались к ожидавшему за оградой экипажу. «Тело везут к шаману, – догадалась я. Нежели правительница решилась на запрещённый обряд?»

Глава 1. Первый сон Джулии

«Давно такого не было и вот опять», – долбилась в мозгу надоедливая фраза.

Юлька часто ссорилась с матерью. Причина всегда одна. Замаскированная, но очевидная. Сегодня мать говорила прямо, и перепалка выросла в реальный скандал. Поводом стал айпад, подаренный отцом достигшей совершеннолетия Юле.

– Ты должна отказаться!

Кому такое понравится? Ладно бы это было всегдашним требованием. Прежние подарки – роликовые коньки, лыжи, велосипед, диски с компьютерными играми – принимались без возражений. Хотя мать критиковала вкус бывшего супруга – маленькие розовые гантели вообще вызвали у неё приступ гомерического хохота, – никогда не запрещала брать «отцовские подношения». Юлька из принципа пользовалась всем, что дарил папа. Каталась, бегала, играла в волейбол, даже занималась гантельной гимнастикой, скачав упражнения из интернета. Мать подозревала, что любовь к спорту дочь демонстрирует лишь из-за подросткового стремления противостоять давящей силе. Тем не менее, продолжала давить, в тайне гордясь тем, как Юлька выглядит. Стройная, подтянутая, выносливая. Девушку можно было принять за профессиональную спортсменку или балерину, если б не мягкость её улыбки – улыбки человека, не знающего ограничений в еде и ежедневных изматывающих тренировок. Юля занималась в удовольствие.

Сегодня, когда курьер доставил папин сюрприз, именинница была в невозможном восторге. Она кружила по комнате в обнимку с айпадом и пела. Петь Юлька любила, получалось это у неё очень хорошо. На сборищах одноклассников, где ни один концерт не обходился без Юлькиного соло под гитару, она обязательно исполняла пять шесть хитов на заказ. Увлечённая внутренней музыкой и переполнявшей грудь радостью, девушка не сразу заметила подпиравшую притолоку маму. Та стояла каменным изваянием – кариатидой красивой, но холодной.

Услышав требование вернуть отцу подарок, Юлька перестала танцевать, замолчала и сильнее прижала к груди айпад. Пришлось внимать много раз слышанным жалобам на бывшего мужа. Ветров оставил родную дочь и ушёл воспитывать чужого сына. Ей – матери – невыносимо тяжело было растить ребёнка одной. Но она не принимала предложения других мужчин, опасаясь, что отчим не сможет любить Юлю по-отечески. Теперь ей обидно видеть, как предавший их человек заискивает перед дочерью и покупает расположение подачками.

Надо было смолчать, притвориться что послушалась. Но кто-то другой вместо Юльки выкрикнул:

– Да от тебя кто угодно сбежал бы! Причём тут я? Купишь айпад вместо этого? Купишь? – испугавшись своих слов, девушка бросилась на кровать, подсунув отцовский подарок под себя, зарылась головой в подушки и выла, чтобы заглушить крики матери. Та всерьёз разбушевалась.

Когда наступила тишина, Юля поднялась, обвела взглядом комнату: стул опрокинут, толстовка валяется на полу, сложив рукава в умоляющем жесте, джинсы лежат, нарочито выставив разлохмаченные края дизайнерских прорезей, книги и тетради сброшены со стола, листы их замялись. Пришлось наводить порядок. Из комнаты Юлька так и не вышла, проигнорировав ужин. «Пусть сама жуёт свои котлеты!» Аромат тянулся с кухни, дразня нотами специй и горячего масла.

Отослала папе сообщение с благодарностью за подарок, сопроводив его десятком сердечек и поцелуйчиков. Улеглась спать. Долго лежала с открытыми глазами, наблюдая за отсветами фар на потолке. Машины проезжали по двору, парковались. Люди хлопали дверцами. Звуки, не привлекавшие обычно Юлькиного внимания, сегодня казались особенно значимыми. Ей безумно хотелось, чтобы вот так каждый вечер отец возвращался с работы, выбирался из автомобиля и шёл домой. К ним домой, а не туда. Не удивительно ли, что взрослая девушка способна переживать разрыв родителей? Но Юлю огорчало не теперешнее состояние, а пустота, присутствующая в её жизни уже тринадцать лет. Тринадцать долгих лет она провела рядом с несчастной женщиной, еженощно оплакивающей горькую свою судьбу и то и дело поминающей сбежавшего супруга недобрым словом.

– Заснуть бы поскорее! – сказала Юля вслух. – И пусть приснится хоть что-нибудь!

Обычно она не видела снов. Вернее, изредка снился один: она маленькая бежит по парковой дорожке навстречу отцу. Бежит-бежит и никак не добежит, хотя старается. Но это было, скорее, детское воспоминание, воспроизводимое иногда в отключившемся от дневных забот мозгу. Подруги частенько рассказывали о необычайно ярких и увлекательных сновидениях, Юлька сомневалась в том, что слова их – правда. Если так, почему же она никогда ничего подобного не видит?

Сегодня – то ли стресс повлиял, то ли время настало – ночь отличалась от прежних.

Сначала послышались шумы: шуршание, треск огня и стук – будто кто-то тихонько ударял пальцами в барабан. Потом незнакомый мужской голос – бас – хрипловатый, сдерживающий свою мощь:

– Юлла… Юлла… Юлла…

Тук-тук-тук тук-тук.

– Юлла! Юлла!

Зовут, коверкая имя. Хотелось открыть глаза, но не получалось, веки словно слиплись. Что ж такое! Люди во сне видят, а тут… только звуки! Теперь зашептал женский голос, сначала на непонятном языке, потом:

– Юлла!

Удалось-таки разлепить веки. В щёлочку Юлька разглядела темные, хорошо подогнанные доски потолка. Низкого – не дальше полутора метров от неё. Она лежала на бугристой поверхности, совершенно не похожей на привычный ортопедический матрац.

Женщина прошептала ещё несколько иностранных слов, в которых угадывалась радость, и громче сказала:

– Юлла!

Тук-тук-тук тук-тук.

– Юлла! Юлла! – отпустил свой голос мужчина.

«В опере бы ему петь», – подумала Юлька. Сон ей не нравился. Нормальные люди летают, чувствуют необыкновенную лёгкость. У неё же ломило все кости, мышцы будто залили чугуном, в затылке щекотно свербело. Попробовала пошевелиться. Не получалось.

– Юлла! Юлла! – басил невидимка.

– Да заткнись ты! – пробормотала Юлька. – Хорош завывать!

Стук прекратился. Перед Юлькой возникло незнакомое, обрамлённое длинными, довольно густыми седыми космами бородатое лицо с лохматыми, такими же седыми бровями над внимательными карими глазами. Из бороды, где едва угадывался рот, раздалась фраза на непонятном языке, звучавшая вопросом. Юля с усилием повернула голову и увидела мать, одетую в длинный балахон из коричневой, похожей на тонкий драп ткани. На голову была накинута бордовая шаль из шерсти крупной вязки. Ну и сон! Мама в жизни бы так не вырядилась! Поймав Юлькин взгляд, мать кинулась к постели, наклонилась низко-низко и заговорила так же непонятно, как и старик до этого.

– Ма?

Радостные возгласы матери прерывались поцелуями, щедро даримыми щекам, лбу, подбородку лежащей Юльки. Та вертела головой, стараясь прекратить аттракцион неслыханной нежности. Юля не раз слышала байки о том, что некоторые во сне говорят на чужих языках, но вот чтобы персонажи трепались, а ты ничегошеньки не понимал? Всё у неё, короче, не как у людей.

– Слушайте, вы! – Юлька собралась с силами и оттолкнула от себя лопочущую иностранные слова маму. – По-русски говорите, а?

Мать изменилась в лице и отстранилась, бросив на старика гневный взгляд. Тот поклонился так низко, что Юлька разглядела гладкую плешь на макушке. Не выпрямляясь до конца, он приблизился, внимательно всмотрелся в Юлькино лицо и задал очередной тарабарский вопрос.

– Я не вру-ба-юсь! – медленно выговорила Юля.

Оба они отошли в сторону и принялись что-то обсуждать. Говорили негромко, но властный сердитый тон матери вызывал в Юлькином сердце тревогу, а ровная, не столько оправдывающаяся, сколько успокаивающая собеседницу речь старца – любопытство. Зло брало: ну почему она ни слова не понимает?! Словно недублированный забугорный фильм смотрит без титров.

Наконец мать согласилась с доводами старца, что на неё было совершенно не похоже, взяла навязываемую им бутылочку с прозрачной жидкостью травянистого оттенка, и крикнула в сторону двери:

– Элих!

Скрипнули петли, в каморку, пригнувшись, чтобы не удариться головой, проник рослый парень. В руках у него оказалась меховая накидка. Набросив её на Юльку и подоткнув края, парень с лёгкостью подхватил девушку, точно она не имела веса, и шагнул к выходу. Старик пытался помочь, но мама остановила его властным жестом. Сказала ещё одну сухую фразу и направилась следом за бугаём, спускавшимся по лестнице с Юлей на руках. У той всё похолодело внутри. Лестница была крутая, тёмная. Навернётся ещё! Тогда от неё точно не останется мокрого места.

– Не спеши! Куда летишь? – не удержалась она от замечания.

– А-а? – потрясённо отреагировал парень, но шествующая сзади мама опять сказала что-то резкое, и диалог завял.

У дома их ждала безлошадная карета. Небо светлело, но солнце ещё не взошло. Дул, постанывая, студёный ветер. Деревья размахивали ветвями, сбрасывая последние листья. Какой холод! Юлька вцепилась в край накидки, стараясь зарыться в неё с головой. Хорошо, что экипаж стоял в двух шагах. Парень подождал, когда мать распахнёт дверцу, и забрался вместе с Юлькой внутрь. Устроив свою ношу на обитом кожей диване, он подсунул ей под голову вишнёвую, пахнущую тонкими духами подушку, поправил накидку, чтобы не падала на пол и, пятясь, вылез наружу. Мать, подобрав полы чудного балахона, зашла и уселась напротив Юльки, спиной по ходу движения. Захлопнулась дверца, щелкнул язычок замка. Сквозь окно в передней стенке кареты было видно, как парень забирается на сиденье, открытое всем ветрам, берёт в руки вожжи. Чему тут удивляться? Сон – есть сон. Первый в жизни Юльки сон, если не считать бег навстречу папе, перенёс её в сказку. Хотя нельзя сказать, что он был приятным.

– Н-но!

Возникло кратковременное чувство невесомости, будто на качелях, когда летишь вверх, но потом движение стало равномерным и необычайно гладким. Даже по рельсам так невозможно ехать. Удалось-таки полетать? Если уж не самой, так хоть в чудо-карете без лошадей, типа на воздушной подушке. Ехали, если можно так сказать, недолго. Едва движение прекратилось, карета с лёгким стуком коснулась земли. Юлька шевельнулась, попыталась сесть, но мышцы по-прежнему не слушались. Зло брало от беспомощности. Очень хотелось проснуться, но как это сделать Юля не знала. Пришлось опять путешествовать в обнимку с парнем. Мать спешила по задворкам огромного здания, открывая калитки и двери. «Носильщик», которого Юля мысленно окрестила Илюхой, размашисто шагал следом. Оба молчали. Узкие коридоры и тесные лестницы вывели крадущихся людей в просторный зал. Источников света здесь не было, лишь рассветные лучи били в окна, окрашивая в алый блестящий выложенный замысловатым узором паркет. Рассмотреть Юля ничего не успела, почти бегом Илюха пересёк зал и свернул вслед за Юлькиной мамой в смежную комнату – большую, красивую, обставленную, как покои сказочной принцессы.

«Фу! Как банально», – успела подумать Юлька, прежде чем её сгрузили на широкую кровать под балдахином.

Мать, застыв изваянием в дверях, следила за действиями богатыря. Тот, сняв с Юли накидку, обнял мех ручищами, поклонился и торопливо покинул комнату. Мама произнесла очередную загадочную фразу и закрыла дверь с обратной стороны. Юлька вздохнула: по приказному тону было не похоже, что дочке предлагали отдохнуть. Хотя больше всего требовался как раз отдых.

Одна она оставалась недолго, успела лишь осмотреться и оценить собственный наряд: платье до пят, стянутое на груди и животе жесточайшей шнуровкой. Вот почему так трудно дышать! Юлька негнущимися пальцами постаралась распутать узел. Из-за слабости и неудобного положения ничего не получалось. На ногах были кожаные полусапожки, вполне подходящие. Надо же! Так и бросили её на кровать в обуви и одежде! Мама из сна всё меньше походила на реальную. Тут-то и объявились, словно на зов, две служанки. Вид они имели заспанный, их разбудили минуты три назад. Одна, тем не менее, улыбалась, щебетала на всё том же незнакомом Юле наречии, вторая угрюмо помалкивала, смотрела исподлобья. Девушки, не дожидаясь просьб или приказаний, взялись за Юлю: раздели, помогли умыться, расчёсали и уложили волосы, упаковали в пышные нижние юбки и нарядили в богатое парчовое платье с множеством украшений. Корсет Юлька заставила ослабить, ей и так тяжело, а тут ещё и воздуха не глотнуть, как следует. Объяснялась знаками, девушки оказались понятливыми.

Во время переодевания Юля неприятно удивилась. Тело было непривычно худым, без намёка на мышцы и уютный жирок в нужных местах. Она и в жизни не потянула бы на топ-модель, но всё-таки была пропорционально сложена, в меру накачена и выглядела шикарно, во всяком случае, мужские заинтересованные взгляды ловила частенько. Почему сон так контрастировал с реальностью, объяснить не получалось. Вон служанки какие откормленные! Щёки аж укусить хочется – круглые и румяные. Что тут, хозяев голодом морят, а сами в три горла жрут?

Страшно захотелось есть. Прямо хоть просыпайся и топай к холодильнику. Не пришлось. Угрюмая девушка приволокла поднос с завтраком. Пока Юлька, захлёбываясь слюной, рассматривала тарелки с тонко нарезанной ветчиной, подставочку с облупленным яйцом всмятку, чашку с дымящимся кофе, источающим тонкий аромат с нотой имбиря – ну хоть тут угодили, девушки укутывали её салфеткой размером с простынь, чтобы не заляпала наряд. Можно было поесть, а потом одеваться! Но из-за языкового барьера поучить служанок было невозможно, приходилось подчиняться.

Едва успела проглотить завтрак, заявился – без стука, ну и манеры – облачённый в камзол с меховой оторочкой худощавый дядька профессорской внешности. Не закрывая дверь, он замер в выжидательной позе. Юлька поднялась, отложив салфетку. Весёлая служанка успела водрузить не её голову ажурную корону из хитрых переплетений золотой проволоки с вставленными в узлы рубинами, вторая набросила на плечи горностаевую мантию. Надо идти, смотреть, что у них там. Слабость никуда не делась. Юльку пошатывало, сопровождавший её дядечка, сохраняя невозмутимое лицо, позволял держаться за его согнутую в локте руку. В зале их ожидала Юлина мама. Она тоже облачилась в мантию, из-под которой виднелось ярко-синее атласное платье. Гордо поднятую голову венчала громоздкая золотая корона, украшенная россыпью крупных изумрудов. Увидев дочь, королева дрогнула, по лицу пробежала тень. Прозвучал участливый вопрос, смысл которого Юлька угадала и кивнула в ответ. Мать подошла ближе, знаком приказала свите уйти. Все двинулись в распахнутые двери, ведущие на опоясывающий здание балкон. Избавившись от свидетелей, мама выхватила из крошечной сумочки, висящей на поясе, пузырёк. Юлька узнала: тот самый, что дал старик. Послушно взяла, выпила. Постояв ещё с минуту, почувствовала, как тепло разливается по телу, и сжала мамину руку: да, ей значительно лучше. С улицы доносился шум тысяч голосов. Казалось, за стенами дворца море катит волны всё более мощные и грозные с каждым подходом. Мать натянуто улыбнулась, отпустила Юлю и прошествовала вперёд. Пришлось топать за ней.