Прости, мне пора. Роман-путешествие

***

Мы бредём по сырым извилистым улочкам, среди промерзшего камня и стальной воды. Опускается туман. Он накрывает город словно пуховым одеялом, придавая и без того загадочной Венеции совсем мистическую таинственность. Седой туман обнимает церкви, мосты, колокольни, и им уже не так холодно, как прежде. Лоренцо иногда останавливается и рассказывает какой-нибудь интересный факт про здания, мимо которых мы проходим, про калле или кампо.

Мой спутник хочет пообедать. Я – остаться одна. Нужно спокойно подумать обо всём, что произошло.

– Ты не можешь пропустить обед, – настаивает итальянец.

«Угу, ну да…, обед я пропустить не могу, а вот заняться сексом с малознакомым мужчиной – это – пожалуйста».

И да, культ еды в Италии безграничен. Если итальянцы не едят, то они думают о еде, или говорят о ней, или готовят её.

– Спасибо, но что-то не хочу есть.

– Идём, тут недалеко есть одно милое местечко, где восхитительно готовят рыбу. Настоящая венецианская кухня.

И почему я не удивлена?

С виду неприметный ресторанчик, затерявшийся среди закоулков сестьере13 Сан-Поло, внутри до отказа забит людьми. Судя по приветствию седовласого официанта, Лоренцо здесь достаточно хорошо знают.

– Столиков свободных нет, но через 10 минут один должен освободиться. Подождём пока в баре, – говорит он, протягивая мне запотевший бокал «Мартини Брют»14.

Место было колоритное. Стены украшали картины современных художников, а также фотографии из истории ресторана. Судя по ним, это заведение существовало вот уже больше полувека.

Первый глоток шампанского быстро уносит моё желание побыть одной в какие-то неведомые дали. Голова начинает приятно кружиться, становится снова хорошо. Когда официанты выносят из кухни очередной заказ, в воздухе витают ароматы ризотто с морепродуктами, рыбы на гриле, базилика, розмарина, орегано и чеснока. Рот моментально наполняется слюной, напоминая о том, что я ничего не ела сегодня, кроме круассана за завтраком.

– На закуску возьми осьминожков в лимонном соусе.

– Хорошо, спасибо.

– А ещё здесь самый лучший в городе суп из морепродуктов по-венециански. Хотя и все остальные блюда тоже хороши. И на второе возьмём морское ассорти. Да?

– Я буду закуску и этот… венецианский суп.

– Хорошо. Но второе я всё же закажу. Одно на двоих. Девушка должна хорошо есть.

Когда официант уходит, разлив по бокалам «Соаве»15, Лоренцо произносит:

– За тебя, Алессандра. Лучшее, что с тобой может случиться в Венеции, – это заблудиться.

А дальше я пережила свой первый гастрономический оргазм. Не знаю, был ли тому виной мой разыгравшийся аппетит или обострённое восприятие из-за всего происходящего, но осьминоги таяли во рту, а о capesante16, которые я попробовала впервые в жизни, и говорить нечего. Эти моллюски стали моей любовью на всю жизнь с первого укуса.

– Что ты хочешь на сладкое? – слышу я, едва проглотив последний кусочек.

– Нет-нет, никакого сладкого.

– Да ладно. Ты пробовала лимонный сорбет17?

– Нет. Но, правда, в другой раз.

– Хорошо. Тогда возьмём ликёр и кофе.

От кофе я отказалась, но комплимент от заведения в виде «Лимончелло»18 пришлось выпить.

Когда мы вышли из ресторана, туман сгустился настолько сильно, что ничего не было видно на пару шагов впереди. Вдоль каналов зажгли фонари, иначе лодки не смогли бы ориентироваться. Переходя через мост Риальто, я с удивлением отмечаю, что с одного берега Канала Гранде не видно другой. Если бы не Лоренцо, который знает наизусть каждую улицу, мне бы никогда не выбраться из этих чертогов. Мы проходим под портиком, как вдруг итальянец останавливается и резко тянет за руку к стене. В следующий момент он уже бешено целует меня. Я впадаю в ступор от такого поворота, но выпитые ликёр и вино делают своё дело, и вот уже его руки на моей полуобнажённой груди.

– Я всё время хочу тебя, ни о чём больше не могу думать, – рычит он, – такая чувственная. Ты вызываешь у меня невероятное желание.

– Нас могут увидеть, – выдыхаю я.

– Успокойся, здесь редко кто-то ходит, к тому же туман. Не могу терпеть.

Лоренцо расстёгивает пальто и обнимает меня. Теперь его верхняя одежда служит для нас неким подобием ширмы по бокам. Он легко просовывает руку в мои джинсы. Я прикусываю губу, чтобы случайно не закричать от удовольствия.

III

Запахнув плотнее плащ, я ныряю в пропитанный влагой город. Ночь стоит удивительно тихая с антрацитовым небом и редкими всплесками воды. Бледное свечение луны пробивается сквозь серебристую поволоку облаков. Обледеневшие калле заставляют двигаться по-кошачьи ловко и аккуратно: нужно скользить, едва касаясь камней вечности. Но какими бы осторожными ни были мои шаги, их звук гулко разносится по пустым переулкам. Кажется, в мире никого больше не осталось: только этот город и я. Именно вот так – оставшись один на один – я чувствую его холодное дыхание, слышу медленный стук промёрзшего сердца, вдыхаю пьянящий аромат студёной лагуны. В тёмных окнах магазинчиков переливается разноцветное муранское стекло, белеет изящное кружево, мерцает венецианский бархат. Проходя мимо палаццо, жутковато нависающими над каналами, я не заглядываюсь на тёплый свет, льющийся из их окон, не предаюсь, как обычно, размышлениям о людях, которые там живут: сейчас не время. В этом странном городе вообще не время и не место ничему из того, что делали люди в обычной жизни до того, как попали сюда.

Венеция всегда диктовала свои правила. Она требовала особых сюжетов: насыщенных, драматичных, страстных. Можно по-разному оценивать современный Карнавал, но абсолютно точно одно: несмотря на прошедшие века, дух весёлого безумия всё так же заразителен, а моральные границы, и без того зыбкие, всё так же размыты. Нельзя терять времени, надо наслаждаться каждым мгновением. И я решаю позволить отпустить себя. По крайней мере, на ближайшую ночь.

Всё началось с туфель – остроносых лодочек на высокой шпильке. Они манили своей классической роскошью и отпугивали ценой, которая никак не вписывалась в мой туристический бюджет. Но что не сделаешь ради красоты момента! И вот я уже победно неслась в ближайший магазин нижнего белья, сжимая в руке пакет, на котором стояла скромная надпись мелкими буквами, состоящая из итальянского имени и фамилии. А затем – самое главное: маска и плащ. С последним никаких проблем не возникло, в то время как найти своё «второе лицо» оказалось задачей не для слабонервных. Всего за пару часов я узнала о масках больше, чем иные люди узнают за целую жизнь. Обойдя несколько мастерских и перемерив решительно всё – от «volto» (вольто) и «Gnaga» – «Gatta» (кошачья маска с ушками) до «civetta» (кокетка), а также маски Солнца, Луны, двуликие маски, я так и не сделала выбор. Мне хотелось чего-то особенного, небанального. И тогда в одной небольшой лавочке, которая скорее походила на музей, старый мастер, долго наблюдая мои мучения и попытки объяснить на итальянском, что я хочу, сказал:

– Я знаю, что Вы ищите. Вам нужна «moretta».

– «Moretta»?

– Да, «немая служанка» – чёрный овал без рта из бархата или тонкой кожи. У этой маски нет завязок, как у других. Изнутри у неё штырь, который нужно взять в рот и удерживать зубами, чтобы маска держалась. Таким образом, никто не узнает не только лицо, но и голос, ведь как Вы понимаете, говорить в ней можно только жестами.

Мне показалось, что в этом образе есть что-то исключительно эротичное и возбуждающее. Маска обманчивой женской покорности, молчаливой менады.

– О, да! Это то, что надо. У Вас она есть?

– Нет, к сожалению, её делают только на заказ.

Немного разочарованная, я ушла из мастерской с полумаской Коломбины.

Должна признать: маска тебя меняет. Я не верила в эти рассказы, ровно до тех пор, пока не надела её и не вышла на улицы Венеции. В ту же секунду я перестала быть собой, но появился другой человек – более раскрепощённый, бесстрашный, рисковый.

Итак, я иду на встречу. Ночью. В чужом городе. В дом, который толком даже не знаю, где находится. Внезапно я чувствую, что за мной кто-то наблюдает. Вздрагиваю, оглядываюсь по сторонам и понимаю, что это пустые глазницы масок с витрин провожают меня оценивающим взглядом. Вдруг за углом взметнулась тень мужского плаща…

Я ускоряю шаг, и вот передо мной появляется то самое палаццо с чёрными окнами и белеющими на их фоне готическими ставнями. Его можно принять за одного из городских призраков, если бы не горящая пара окон на третьем этаже. После короткого звонка щёлкает замок. Медленно поднимаюсь по крутой узкой лестнице, придерживая подол. Тусклый свет еле просачивается сверху. Где-то открывается дверь, и почти сразу в пролёте третьего этажа возникает мужской силуэт. Лоренцо хорош: на фоне белой батистовой рубашки с закатанными рукавами его кожа кажется ещё более смуглой.

Я переступаю порог и откидываю капюшон плаща.

– Buonasera, bellissima19, – шепчет он низким, чуть хриплым голосом, не может скрыть удивление.

– Buonasera, caro20, – мягко улыбаюсь я.

Огромная зала подсвечена лампами в виде канделябров. Немногочисленная мебель отбрасывает причудливые тени. Пахнет сырой штукатуркой, воском и уже знакомым чем-то цитрусово-древесным.

Я стою не в силах сказать ни слова: прямо передо мной во всю стену простирается фреска. Приглушённый, как от свечей, свет оживляет сатиров и нимф. Кажется, ещё доля секунды и они разомкнут круг, чтобы увлечь за собой новых гостей.

– Впечатляет, правда?

– Это… Это невероятно.

Как под гипнозом я подхожу к стене, сердце учащённо бьется.

– Лучше смотреть отсюда.

Лоренцо двигает обитый шёлковой тканью стул на середину комнаты. Я покорно сажусь на него, пола плаща раскрывается, обнажая лодыжку. Закинув ногу на ногу и позволив разрезу распахнуться выше середины бедра, я успеваю проследить за взглядом итальянца: от острого носа туфли вверх к ажурной кромке чулка. В ту же секунду в тёмных глазах вспыхивает огонь, будто бы кто-то подул на тлеющие угли. Можно физически ощутить, как в воздухе начинается движение электрических импульсов. Сталкиваясь, они превращаются во вспышки. Мы молча смотрим друг на друга.

– Шикарные туфли, – восхищённо отмечает он, нарушая слегка затянувшуюся паузу.

– Спасибо. Так вот, значит, где ты работаешь на самом деле, – теперь моё внимание разрывается между изображением на стене и архитектором.

– Хочешь, покажу тебе другие комнаты?

– Хочу, – севшим голосом отвечаю я, резко встав с кресла. Полы плаща смыкаются.

Тишину нарушает лишь мягкое шуршание ткани и стук каблуков по мраморному полу. Мы идём в глубь залы. Некоторые комнаты уже после реставрации. В одной из них стоит огромная кровать. Молча повернувшись к Лоренцо, вопросительно смотрю на него.

– Я работаю над этим проектом почти год. Иногда отдыхаю прямо здесь. Посмотри наверх, – произносит он.

Весь потолок расписан фресками.

Осмотрев другие комнаты, мы возвращаемся в зал. Он подходит сзади, слегка сжимает мои плечи руками. Сердце проваливается куда-то в низ живота. Дышать становится тяжело, как если бы вдруг в комнате закончился кислород. Итальянец распахивает мой плащ. Аккуратно снимает его с одного плеча, затем с другого. Ткань падает на пол, волной ложась у ног. Туда же отправляются маска и чёрное платье из тонкой шерсти, которое на самом деле было длинным свитером, но в силу отсутствия нужной одежды пришлось импровизировать. Я остаюсь перед ним в одном белье.

Отступив на шаг, Лоренцо замирает:

– Donna rinascimentale… Una vera e propria donna rinascimentale21, – фанатично шепчет архитектор.

Он смотрит на меня так, как смотрят умирающие от жажды в пустыне на стакан с родниковой водой. Лоренцо протягивает руку и кончиками пальцев дотрагивается до моей щеки, очень осторожно, как будто боится, что я исчезну.

Никто в целом мире не умеет настолько исступлённо восхищаться женским телом, как это делает итальянец. Он боготворит его, рискует ради него. Это его самая сильная страсть и истинная любовь.

– Мадонна, такое ощущение, что ты сошла с полотен Ренессанса. Я просто не могу в это поверить.

Я тоже не могу поверить: потому что всю жизнь стеснялась своего тела, далёкого от модных идеальных параметров, потому что никто в жизни ни до, ни после него настолько не восхищался мною. Особенный стыд и неудобство я испытывала из-за большой груди. Те, кто о ней мечтают, просто не знают, что это такое в реальности. И уж абсолютно точно мне бы никогда и в голову не пришло вот так – в одном белье – стоять посреди комнаты перед мужчиной.

Он подходит, касается губами моих губ, подбородка, затем переходит к шее и ключице. Медленно опуская бретельки, освобождает мою грудь от бюстгальтера. Я прикрываю глаза, отдаваясь волне удовольствия, которая накатывает на меня при каждом его прикосновении. Лоренцо встаёт на колени и проходится губами по моему животу, медленно покусывая кожу, двигается к внутренней стороне бёдер. Время от времени он что-то шепчет на своём красивом, похожем на журчание серебряного ручья, языке, и в этом полушёпоте – полустонах слышится несдерживаемый восторг. Можно подумать, что он впервые в жизни видит женщину. Я чувствую, как его начинает немного трясти. Животное возбуждение мужчины сразу же отзывается во мне. Я погружаю пальцы в его жёсткие чуть вьющиеся волосы и немного тяну за них. Лоренцо встаёт, прижимает меня к себе и, приподняв, тащит в строну спальни. Затем начинает мучительно долго снимать оставшееся бельё. В какой-то момент не выдержав, я тяну итальянца на себя.

– Нет, нееет, – шепчет он, – не торопись. Le cose buone si fanno piano22.

Мне всё равно. Я хочу его немедленно. От желания судорогой сводит мышцы внизу живота, а ноги бьёт мелкая дрожь. Пока он с медлительностью садиста колдует над моим телом, я впиваюсь ногтями в его бёдра. В какой-то момент он останавливается, резко хватает меня и переворачивает на живот, накрывая сверху своим телом. Мой крик эхом разносится по пустому палаццо, отражаясь от стен с вековыми фресками.

***

Капелька пота скользит по моей груди. Я лежу на спине и наблюдаю, как пухлые розовощёкие ангелочки с золотыми кудрями улыбаются с потолка. Медленно тело покидает невесомость, и приходится возвращаться в эту вселенную. Лоренцо лежит на боку. Немного отстранившись от меня, он подпирает одной рукой голову, а кончиками пальцев другой медленно водит по рельефу моего тела, задерживаясь то на выпуклостях, то попадая в ложбинки. Я поворачиваю голову к нему, и он шепчет:

– Девушка, которая никогда не ужинает, – наклоняется и целует меня в нос.

Жмурясь, как кошка, я слегка потягиваюсь.

– Ммм, ну нет. Сейчас я бы что-нибудь съела.

– Давай посмотрим, который час, – он нащупывает телефон в вещах, разбросанных на полу, – мы опоздали. Все приличные места уже закрыли кухню. Хочешь, пойдём ко мне домой. Там наверняка найдётся что перекусить.

– Нет, не хочу никуда идти.

– Я могу сходить в бар поблизости, что-нибудь принести сюда.

– Хорошо.

– Я быстро.

«Быстро» по-итальянски значило минут сорок. За это время я успела испугаться и дать развиться паранойи. Чёртова идиотка! Как можно было оставаться одной в чужой квартире? Ты же совсем не знаешь этого мужика! А что если он сейчас приведёт полицию и скажет, что ты у него украла деньги? Да нет, ну бред какой-то. Какая выгода ему от этого? А что если он вернётся с парочкой друзей? Будет тогда тебе венецианское приключение. Прекрати, тоже мне, насмотрелась фильмов для взрослых и теперь фантазируешь! А может, сбежать отсюда, пока он не вернулся? Я открываю окно в спальне и выглядываю на улицу: внизу – канал. Даже выпрыгнуть не получится, если захочешь. Надо было просто идти на ужин, как он и приглашал. Посмотреть фреску и в ресторан, а не провоцировать его. «Не поздновато ли спохватилась?» – шепчет мерзкий голосок внутри. Всё, выдохнула! Села! Успокоилась! Надо покурить.

Вскоре на лестнице раздаются шаги. Шаги одного человека.

– Это фрителли, – говорит Лоренцо, – протягивая мне бумажный пакет, в котором лежит что-то горячее с запахом ванили и корицы, – к сожалению, ничего более существенного там не оказалось. Чем здесь пахнет? Ты куришь?

– Когда нервничаю.

– Ты нервничала? Почему?

– Тебя долго не было. Я испугалась.

– Тебе нечего бояться со мной, Тезоро23, – произносит Лоренцо, целуя меня в макушку.

– Фриитеелли… – повторяю я, растягивая гласные, будто пробуя слово на вкус, – что это?

– Сладость, которую пекут в Венеции в дни Карнавала.

Фрителли оказываются пончиками с изюмом, кусочками орехов, курагой и горячим заварным кремом внутри. Сверху они посыпаны сахарной пудрой. Золотистая корочка хрустнула, и я почувствовала, как во рту тёплой молочной рекой растёкся крем. В тот момент, прикрыв глаза, я, кажется, заурчала от удовольствия.

– Хочешь вина?

– Можно.

– Обычно в Италии мы пьём вино за ужином или за обедом…

– Знаю, знаю. Будем считать, что у нас ужин.

Замотанная в простыню в позе «по-турецки», я сижу в чужой стране, в непонятной квартире с малознакомым мужчиной, жуя пончики ночью и запивая их вином. Большего «не комильфо» и представить себе нельзя. Но итальянца это всё забавляет. Он смотрит на меня с любопытством:

– Расскажи что-нибудь о себе.

– Что ты хочешь знать?

– Что-нибудь, – Лоренцо пожимает плечами.

– Разве тебе не достаточно того, что ты уже знаешь?

Эта встреча в Венеции была той идеальной ситуацией, которую французы называют «un truc de passage» (эпизод, проходящий момент, случай), когда люди легко и просто могут себе позволить делать то, что хотят, ибо они не обременены никакими условностями. Мы позволяем себе быть настоящими только с чужаками, которые исчезнут из нашей жизни также внезапно, как и появились. С ними мы можем быть безрассудными, отчаянными, искренними. Проживать каждое мгновенье как последнее. С ними можно не играть, потому что в такой ситуации ты не отягощён своей социальной ролью. В этом секрет того всепоглощающего счастья, которое накрывает нас порой, как нам кажется, так не вовремя и так не с теми. На самом же деле, периодически подобная разрядка необходима каждому, ведь начиная с рождения, мы живём под гнётом всевозможных обязательств и условностей. Наша жизнь целиком и полностью состоит из запретов и ограничений. Мы боимся быть самими собой, ведь нас могут не понять, осудить и, чаще всего, так и происходит. Я ничего не хотела знать о нём. И ничего не хотела рассказывать о себе. Это всё было бы лишним, неуместным. Грубый клин реальности не должен был врезаться в магию той ночи, чтобы своей уродливостью не разрушить её.

– У тебя удивительно красивые руки, – Лоренцо медленно целует каждый пальчик. Затем тянет меня к себе. Всё ещё пребывая в позе «лотоса», я теряю равновесие и падаю. Засмеявшись, поднимаю голову и, хитро посмотрев, тихо говорю:

– Ты знаешь, я сейчас с большим удовольствием попробовала бы десерт, – и с этими словами целую его грудь, скользя губами и языком по животу всё ниже. Он откидывается назад, опёршись на руки, издаёт глухой стон. Лоренцо… Неистовый, неутомимый, всегда готовый.

***

Когда ночь уступает свои права первым зарницам, я на цыпочках выхожу из спальни, лишь на секунду обернувшись в дверях, чтобы в последний раз взглянуть на спящего Лоренцо. Мысленно произношу «спасибо» и шагаю в холодное венецианское утро, с едва проступающими золотисто-оранжевыми бликами на горизонте. До гостиницы меня провожает компания редких фонарей и влажный февральский воздух. Карнавальная ночь закончилась, маски сняты, и теперь нужно снова возвращаться к обычной жизни, в которой нет места роману с итальянцем, как, собственно, и с кем-либо ещё. Я только пару лет как стала спокойно жить, восстановившись после болезненного разрыва, уяснив для себя одну простую истину: удачных романов не бывает. Желания принимать участие в подобных играх больше не возникало. А от этого итальянца так и веяло неприятностями. Находиться рядом с ним дальше было бы преступлением против самой себя. Да и что у нас может быть общего? Венецианский архитектор, живущий в одном из красивейших городов планеты, с рубашками ручной работы, которую нельзя не заметить по вышитым инициалам, и обычная русская девушка – переводчик. Наша встреча была чудом или нелепой случайностью, это уж кто как видит, но то, что случилось на Карнавале, должно там и остаться.

***

Он позвонил через два часа, удивлённый и раздосадованный моим отсутствием. Я не смогла внятно объяснить своё бегство, поэтому отшутилась фразой:

– Карнавал окончен.

– Как окончен? Ещё целая неделя.

Ладно, «проехали». Я молчу. Что я могу сказать?

– Ты поужинаешь со мной сегодня?

– Я уезжаю вечером.

– Ну нет!! Как же так? Куда ты едешь?

– В Милан.

– Хочешь, я приеду к тебе?

– Лоренцо, не думаю, что это удачная идея, – я стараюсь отказать ему как можно мягче. Но эту историю нужно закончить.

– Хорошо. Но если передумаешь, только скажи. Что ты будешь делать до поезда?

– Пойду посмотреть Собор Санта-Мария делла Салюте. Потом у меня билет на сегодня в Галерею Академии.

– Давай выпьем кофе часов в одиннадцать в том же баре, что и в первый раз? Сможешь прийти?

– Хорошо.

После кофе мы выходим к остановке трагетто24 Сан-Джилио и он, отдав паромщику пятьдесят евроцентов, усаживает меня не на туристический аттракцион – гондолу, обитую алым бархатом и начищенную до блеска, а в неказистую лодку с деревянными лавками. Именно этим транспортным средством пользуются настоящие венецианцы. Это так здорово и захватывающе – почувствовать себя хоть немного частью нетуристической Венеции! Я даже попыталась не садиться, а проехать стоя, по примеру местных жителей, но как только мы отчалили, чувство равновесия начало меня подводить. Не так-то это просто, как кажется, – ездить стоя в трагетто, скажу я вам! Поэтому лучше присесть. Итальянец с берега провожает меня взглядом, но его безжалостно поглощает туман. В какой-то момент Лоренцо просто растворился в нём, растаял, как наваждение или предрассветная дымка. Был и нет. Впрочем, грань между сном и реальностью в этом городе абсолютно размыта, и никто не скажет, где заканчиваются грёзы и начинается пробуждение. Я оборачиваюсь. Из серой мглы вырастает и надвигается на меня могучее строение базилики.

Днём Лоренцо занят с клиентами, что является причиной моей несказанной радости. Ведь главное – не увлекаться. Он хочет проводить меня на поезд, и никакие отговорки о том, что я не люблю прощания, не воспринимаются всерьёз. Венецианский знакомый настаивает забрать меня из отеля после работы. Любовь к драме итальянцы впитывают с молоком матери. Поэтому, пройдя по набережной Неисцелимых, потолкавшись на деревянном мосту Академии и посетив Галерею, я решаю забрать вещи из гостиницы пораньше, чтобы не встречаться с ним. Но вдруг раздаётся звонок:

– Где ты?

– Иду на вокзал.

– Почему так рано? Я освободился, давай перекусим вместе до твоего отъезда.

Похоже, этот мужчина слово «нет» не понимает.

***

На улице совсем стемнело. Продавцы сворачивают свои лавочки, а туристы торопятся в гостиницы, чтобы поскорей опустить истоптанные за день ноги в ванну с водой и испытать божественное облегчение. Над Венецией поднимается луна. Она жёлтая, как огромный медовый пряник. Воздух становится по-настоящему морозным.

Мы садимся на вапоретто. И к своему удивлению, я обнаруживаю, что весь нос судна забит людьми в карнавальных костюмах. Это – потрясающее зрелище, немного нелепое, но в то же время красивое – сочетание современного транспорта и костюмов шестнадцатого века. Поездка по всему Большому Каналу ночью в свете огней, в окружении масок – поистине захватывающее приключение. Палаццо вдоль канала вырастают из воды чёрными силуэтами, белеют своими продолговатыми глазницами окон и отбрасывают исполинские тени на дрожащую воду. Мерцающие скобки мостов, освещённые многочисленными фонарями, парят в воздухе легко и невесомо.

Мы стоим на мраморных ступенях Стационе. В промёрзшем черничном небе дрожат мириады зимних звёзд. Они рассыпались по небу, как маленькие осколки льда, и теперь борются с масляным светом фонарей за своё отражение на глянцевой глади канала. Вокруг ни души. Кажется, мир не просто замер или уснул, а вымерз – превратился в заиндевевшее королевство. Последние минуты я вдыхаю так понравившийся мне «запах мёрзлых водорослей» и, зябко кутаясь в палантин, мечтаю поскорее оказаться в тёплом вагоне.

Лоренцо гладит мои волосы, убирая выбившуюся прядь.

– Останься, – неожиданно произносит он, – хоть на пару дней.

– Нет, не могу.

– Останься… Милан подождёт, – полушепотом просит итальянец, взяв моё лицо в свои ладони, – останься хотя бы на эту ночь, пожалуйста. Всего одна ночь ничего не изменит.