Нелегальное лицо. Россия – не проходной двор!

Колючая проволока аккуратно тянется в два ряда по верху высокого металлического забора, который проходил рядом с окном. Там моя цель – за окном, за колючим забором. Двести метров – и я на свободе.

– Как же вы можете удерживать нарушителя, если он преступил закон?! – воззвал я к логике. – В Европе за нарушение визового режима депортируют в сорок восемь часов. Без разговоров! А я живу здесь два с половиной года, и никому до меня дела нет.

– Мы с вами в Азии, – лаконично парировал полковник. – Школьную программу помните? Географическую карту мира?

– Помню. – География и русский были моими любимыми предметами в школе. До Уральских гор – это Европа. Россия – трансконтинентальное государство.

Может, ему о татаро-монгольском иге напомнить? Хотя некоторые историки сегодня утверждают, что никакого татаро-монгольского ига на Руси не было. Спорят. Раскопки ведут. А я прямо здесь, не выходя из кабинета, могу доказать: татаро-монгольское иго было! И было долго – лет триста или больше! И оно дошло сюда! До КПП «Брусничное». Я вижу большое иго в глазах сурового полковника. Оно глубоко засело у него в мозгах. А за географическую карту ему отдельное спасибо! Надо было карту российско-финской границы как следует изучить, прежде чем сюда соваться. Выяснить все тайные тропы. Будет мне в следующий раз урок.

Я молчал, полковник – тоже. Давил на меня своим татаро-монгольским игом. Сверлил угнетающим взглядом. Не знаю, сколько так продолжалось. Думаю, недолго. Но мне это тягостное молчание показалось бесконечным. Наконец полковник нарушил его, и, может быть, зря:

– Если вы патриот и любите Россию – получайте российское гражданство.

В этом добром совете проскользнула нотка иронии. Но, возможно, так только показалось – я неадекватно отношусь к подобным предложениям. Во-первых, российское гражданство нелегко получить. Я интересовался. Во-вторых, на слово «патриот» у меня возникает неоднозначная реакция.

– Я просто хочу жить в России со своей семьёй! Для этого надо быть патриотом?

О патриотизме немало сказано известными людьми. Например: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя»13; или: «Патриотизм – разрушительная, психопатическая форма идиотизма»14. Есть ещё много известных высказываний на эту тему. Но я не буду их здесь приводить. Достаточно тех, что есть. За этим словом можно скрыть любое преступление, любой теракт. Потом по телевидению будут рассказывать, как поступают настоящие патриоты. Тактика хорошо известна. Её часто используют в достижении грязных целей.

– Есть очень хорошее стихотворение об этом, – прибавил я.

– Интересно будет послушать, – сказал полковник.

Я чувствовал отчаяние, так что мог и «Горе от ума» процитировать: «А судьи кто?..». Но решил: лучше предоставить это судьбе. И с выражением произнес:

Что такое Россия? Это зимняя сказка,

Когда снег серебристый лежит на земле,

Когда мчатся мальчишки с горы на салазках,

Когда виден узор на оконном стекле.

Когда ветер траву молодую волнует,

Когда птицы поют снова в нашем краю,

Я Россию свою, мою землю родную,

Словно мать дорогую, очень нежно люблю!15

Я пытался спровоцировать конфликт. Если меня задержат – это будет именно то, чего я и добиваюсь. Вряд ли, конечно, меня осудят за эти стихи, но, может быть, хоть нарушу душевный покой равнодушного пограничного начальства.

Полковник подозрительно взглянул мне в глаза и повторил:

– Получайте гражданство. Какие проблемы? Только сначала вам придётся отказаться от канадского.

Совет он мне дал действительно полезный. Я и сам об этом раньше думал, но пока никак не могу решиться. Есть одно обстоятельство: вам не всё известно из моей биографии. Там, в Канаде, у меня двое детей от первого брака. Кто же меня без паспорта в Канаду пустит? Вот был один отчаянный американец (дело это было давно) пришёл в американское посольство в Москве и бросил свой паспорт на стол консулу. В смысле – отказываюсь от американского гражданства. Его потом застрелили в Америке. Так-то. А не надо паспортами разбрасываться где попало. Я не хочу, чтобы и меня застрелили. Арестовали – да. Этого я очень хочу! Но не застрелили! Пару раз это уже пытались сделать. Первый раз – в армии: Смоловик Олег, сослуживец из Полтавы, снял автомат с предохранителя и ткнул дуло мне в живот. Перед глазами вся моя короткая жизнь пролетела. Это не плод моего воображения. Честное слово. Некоторые не верят в это, а я увидел свой двор, школу, маму, себя, братьев и сестёр. И мне так не хотелось расстраивать их своей ранней смертью от рук психически неуравновешенного прапорщика, что я отступил. (Олег решил посвятить себя военной службе: остался в армии сверхсрочником и щеголял в новой форме прапорщика.) Зато я теперь знаю, как буду себя вести в минуты смертельной опасности. Согласитесь, не каждому выпадет такая удача. (Потом я узнал, что Олега отправили служить в Афганистан, и в феврале 1989 года он вернулся домой живым.) Второй раз дело было в Грозном. Работал с голландскими корреспондентами над сюжетом, как российские солдаты проводят в городе зачистку16. Вдруг засвистели пули, смотрю – все вокруг залегли, один я с камерой стою. Тогда тоже обошлось: снайпер промахнулся. Здесь, на границе, они не промахнутся!

– У меня в Канаде дети, – объяснил я.

– Ваше лично дело, – равнодушно заметил полковник.

Меня взбесило его холодное равнодушие, и я выпалил:

– Я отказываюсь возвращаться! Делайте что хотите! Я был не в силах контролировать свои эмоции, они достигли предельного накала. В то время моя неуравновешенная психика давала сбои. У полковника ни один мускул на лице не дрогнул. Стойкий оловянный солдатик. Точнее, оловянный полковник. Таких, похоже, из олова отливают. Потом в холодной воде закаляют. Я сам в детстве этим занимался: мы с пацанами отливали из олова и свинца кастеты. Я дрался неохотно, но, если требовалось, долго не думал.

– Вы не спешите, хорошо подумайте, – резонно порекомендовал полковник.

– Я уже подумал. Остаюсь здесь! Никуда не поеду, – упрямо заявил я, глядя ему в глаза.

– Вы верите в трудное счастье? – ухмыльнулся оловянный полковник. – На вашем месте я бы вернулся.

– Может, мне на Смоленской площади с плакатом встать? – съязвил я.

– Не советую, – серьёзно ответил полковник. – Тогда вами займутся другие органы.

– Я не поеду! – вскричал я. – Выпускайте или арестовывайте!

Полковник невозмутимо воспринял мой истеричный выпад.

– Первое требование невыполнимо, – заметил он, – а над вторым я подумаю.

– Мне обещали: если будет письмо – выпустят.

– К восьмидесятому году коммунизм обещали… Ко мне у вас есть вопросы?

– Арестовывайте!

Полковник вгляделся в мои горящие глаза, сообразил:

– На международный скандал рассчитываете?

– Именно.

– Зря. Перед Новым годом у людей есть более важные дела…

– Я сейчас в посольство позвоню! – пригрозил я.

В канадское посольство я действительно позвонил, но международного скандала добиться мне так и не удалось. Сотрудник посольства в Москве Наталья Булгакова разъяснила, что посольство не в ответе за чудиков, просрочивших свою визу на два года. Мне теперь самому придётся разбираться с ФМС.

– Идите на Радищевскую, – посоветовала в итоге Наталья.

Вечно меня все куда-то посылают. Сами вы все идите… на Радищевскую! Как говорили хулиганы в нашем дворе в посёлке Восьмой километр, до-ре-ми, до-ре-до. (Позже объясню магию этих нот.) Был канун Нового года. У людей имелись более важные дела, поэтому я, не дослушав сотрудницу посольства, пожелал ей напоследок сквозь зубы:

– С наступающим вас, Наталья!

– И вас также! – рявкнула консульская сотрудница и повесила трубку.

Моё настойчивое требование о собственном аресте осталось без внимания: у людей действительно имелись более важные дела. Пограничники не желали напрягать международную обстановку, и мне без скандала и попытки самосожжения пришлось возвращаться в Москву.

– Зря только съездил, – критикует меня Руслан.

Мы снова пьём чай с высокогорьев Шри-Ланки в его офисе.

– Ничего не зря! – возражаю я. – Я получил бесценный опыт.

– Какой? – критично интересуется Руслан.

– Опыт общения с пограничной службой.

– Тебе совсем другой опыт нужен, – нравоучительно говорит Руслан.

– Какой? – в свою очередь интересуюсь я.

– Взятки давать учись! Пограничникам общение с тобой не нужно. Правильно майор сказал: ты семьсот километров проехал не для того, чтобы разговоры ночью вести, – укоряет меня Руслан.

– Не берут, – оправдываюсь я. – Майор ещё сказал, что не может вступить в сделку с совестью.

– Все берут, и совесть здесь ни при чём. Давать не умеешь, – отчитывает меня Руслан.

– Ты прав. Я не могу давать полковнику на границе доллары! Это, согласись, очень странно. Меня бы сразу арестовали.

– А разве ты не этого хотел?

– Этого, но не за дачу взятки.

– Всё проще, чем ты думаешь. Чем выше чин, тем больше надо давать. Положил бы майору пятьсот долларов в карман – он бы пропустил. У них зарплата маленькая. Полковнику – тому, конечно, больше. Деньги надо совать в карман без лишних разговоров, при этом мило улыбаться. Ты должен показать им свою зависимость. Дай им насладиться твоим унижением. Тогда они возьмут. Думаешь, мне легко в центре Москвы магазин держать? Без взятки здесь не выживешь. Сертификаты, лицензии, акцизы. Одна проверка за другой. Как раз недавно зашёл ко мне один из Роспотребнадзора. Запарковал свой новый перламутровый «Кайен» напротив входа и ткнул мне под нос свою корочку. Говорит: «У тебя в магазине левый товар». Пятьдесят тысяч хотел. Я что, мальчишка? Я же не первый день в бизнесе! Какой ещё левый товар? Откуда? У меня на каждую бутылку сертификат. Эта шестёрка на испуг берет, ищет, с кого можно денег по-лёгкому срубить. Я же ему не лох! Десять лет ишачу и на старой «Тойоте» езжу. А этот со своей государственной зарплатой в тридцать тысяч рублей на новом «Порше» разъезжает…

Руслан прерывается.

– Знаешь, о чём я мечтал в восемьдесят восьмом году, когда приняли закон о кооперации? – продолжает он после недолгой паузы, меняя тему.

– О чём?

– Я мечтал о белом лимузине, шофёре-негре в белых перчатках и доме с фруктовым садом. Мне уже сорок семь, а у меня ни лимузина, ни фруктового сада!

– А негр у тебя есть? – спрашиваю.

– Я сам как негр! Пашу как папа Карло, без выходных.

И опять жёлтое здание на Покровке, 42. Тёмные кабинеты, безучастные взгляды, пустые разговоры и советы о визе – всё то же самое. Неужели со мной больше не о чем поговорить? Я многогранная, разносторонне развитая личность, а у них все разговоры только об одном – как озабоченные. Я хорошо разбираюсь в «венской классике», могу поговорить о современной русской литературе. Даже поспорить, если придётся. Но спорить с офицерами Федеральной миграционной службы нежелательно и даже чревато.

В этот раз меня принимает Михаил Алексеевич Антошин, начальник Отдела учёта, регистрации и оформления виз Управления Федеральной миграционной службы. Хотя он возникает в моей жизни на короткое время, – Шпаковский по какой-то важной причине отсутствует, – наше непродолжительное знакомство тоже оставит в ней яркий, неизгладимый след. Михаил Алексеевич мне сразу понравился. Честное слово. Если к подполковнику Шпаковскому любовь созревала постепенно, то майора Антошина я полюбил сразу. Любезный, элегантный, с тонким чувством юмора. В этом жёлтом здании, догадываюсь, работают только милые люди. Возможно, проходят спецотбор. ФМС ведь серьёзная государственная организация, а не Дорогомиловский рынок, где кавказцы торгуют фальшивой чёрной икрой. Михаил Алексеевич говорит со мной учтиво, едва улыбаясь:

– Господин Семёнов. Специально для вас информация к размышлению: неделю назад наши пограничники сняли с ночного поезда двух иностранцев…

– За что? – глупо улыбаюсь я. На Покровке, 42 я простодушно удивлялся всему.

– Догадайтесь сами. – Антошин делает короткую паузу. – Я вам подскажу. Виза была просрочена… На четыре часа, – прибавляет он.

– Боже… Бред какой-то, – непроизвольно вырывается у меня.

– Это не бред, господин Семёнов! Это пункт восемь статьи восемнадцать Кодекса об административных правонарушениях. Подобное нарушение иностранным гражданином режима пребывания влечёт за собой наложение административного штрафа в размере от двух тысяч до пяти тысяч рублей с административным выдворением за пределы Российской Федерации или без такового, – чётко цитирует Антошин. – А у вас на два с половиной года виза просрочена. Чувствуете разницу? Такой ответственности мы на себя не возьмем.

– А вы попробуйте. Никто ничего не хочет брать! – начинаю горячиться я. – Вы – центральное управление. Разве не вы должны решать эти вопросы?

– Если бы ваша виза была просрочена на день-два – мы бы, возможно, и решили. А сейчас вам поможет только министр иностранных дел, – Антошин указывает пальцем вверх, – или начальник Федеральной миграционной службы генерал-полковник Ромодановский Константин Олегович. Он на Радищевской работает. Если оттуда нам сюда позвонят и дадут соответствующее распоряжение, то мы вас выпустим, – с милой улыбкой заканчивает Антошин.

Да он просто издевается! Мне нестерпимо хочется нагрубить. Я проглатываю обиду и грубо спрашиваю:

– Может, хотите, чтоб сам президент сюда позвонил?

– Это будет просто замечательно, – живо реагирует Михаил Алексеевич. – Тогда мы выпустим вас куда хотите.

Господин Антошин. Я понимаю ваш изощрённый армейский юмор. Вы, слава богу, не прапорщик. Вы – майор, и потому ваше чувство юмора острее и тоньше. На мою долю выпало достаточно препятствий, и я по необходимости готов преодолевать новые. Это как компьютерная игра – с каждым новым уровнем становится сложнее. Но если вы желаете, давайте посмеёмся вместе: вам позвонит президент – и мы с вами посмеёмся от души. Ваше желание для меня закон, и я пройду все уровни этой сложной игры. Другого выбора не остаётся. Президент так президент. Главное – не премьер-министр. Хотя разницы для меня нет никакой. Я только опасаюсь, чтобы из этого не приключилась какая-нибудь дикая история, как в случае со Шпаковским и Ефимцевым, когда я пытался добровольно предать себя в руки закона. Итак, мне придётся обратиться к президенту России! Ну, а чего здесь страшного? Если я каждый день обращаюсь к Всевышнему, неужели раз в жизни не имею права обратиться к президенту? Даже если это президент России – юридически чужой мне страны. Кроме просроченной визы терять мне нечего. Кто доведён до отчаяния, готов на поступок. Но как? Как беспрепятственно войти в Кремль и попасть в кабинет президента? Мне дважды уже приходилось бывать в Кремле, в Георгиевском зале, и теперь я хорошо знаю, где он находится. В середине 90-х годов 20 века там проводилась реставрация, о которой писали все российские и западные СМИ, в связи с коррупционным скандалом вокруг главы управделами президента Павла Бородина и швейцарской фирмы «Mabetex». Реставрация напоминала дешёвый евроремонт гастарбайтеров, скорее всего с просроченной визой, но это к делу не относится. Хотя как на это посмотреть. Судя по всему, Путин Георгиевским залом был доволен. Я это видел по довольному выражению лица президента. Он принимал там у послов африканских государств верительные грамоты. Послы подходили к Путину, вручали грамоты, чокались с ним шампанским в хрустальных бокалах и фотографировались. Послов было много, но Путина я заметил сразу – он был единственным белым человеком в дешёвых позолоченных интерьерах Георгиевского зала. Тогда меня без проблем пропустили в Кремль – у меня была виза. А сейчас моя виза просрочена, и дорога туда закрыта.

С майором Антошином мы расстались на дружелюбной ноте: Михаил Алексеевич пообещал ждать звонка, а я пожелал начальнику Отдела учёта, регистрации и оформления виз УФМС продвижения по службе. После встречи с ним прошла неделя. Я колебался, взвешивал, медлил, раздумывал, но в какой-то момент поймал себя на мысли: человек ждёт звонка от президента страны. Непорядочно с моей стороны заставлять майора столько ждать. И тогда я позвонил в общественную приемную президента Путина. Номер нашёл в телефонной книге. Это был день «икс», говоря условно. У каждого в жизни наступает такой момент или день, когда приходит прозрение, когда становится ясно, что реальность абсурдна и вокруг хаос. Я хорошо помню, как это случилось. Я проснулся утром, сел на краю кровати, посмотрел на телефонный аппарат и сказал себе: если минувший год моей жизни, поступки, встречи, разговоры – всё хаос и абсурд, то пусть это быстро закончится, а если нет, – я на верном пути.

Письмо президенту

– Напишите письмо на имя президента и приходите завтра, – ответил приятный женский голос из Администрации президента.

Бешено заколотилось сердце, мне захотелось вскочить, но я не чувствовал своих ног. Неужели всё это происходит со мной? Неужели я всё это слышу? Неужели так всё просто? Я уже год бьюсь над решением загадки этой китайской игры, правила которой глубоко от меня сокрыты. Год мучаюсь над разгадкой, а выход здесь простой.

– Я запишу вас на девять. Народу с утра меньше, – прибавила девушка.

Чем дольше она со мной говорила, тем ярче разгоралась надежда в моей потухшей душе. Я почувствовал, как потеплело в сердце. Что-то внутри меня зарождалось, какое-то новое чувство. Я влюбился в эту девушку из Администрации президента. Любовь с первого телефонного разговора. Она дала мне надежду: президент Российской Федерации решит мой вопрос и мои проблемы закончатся. Только главе великой державы такое под силу.

Однако, если сам президент решает визовые вопросы, некстати рассуждал я, чем же тогда занимается премьерминистр? Выдаёт разрешения на перепланировку санузлов? Или составляет график отключения горячей воды? А что, ничего тут удивительного нет! Это дела государственной важности. Путин, конечно, не государь Николай I. К президенту попасть намного сложнее. Мы живём не в крепостное время, мы в свободной демократической стране. Безотлагательного президентского решения ждут вопросы государственной важности: американцы разместили в Чехии новую систему противоракетной обороны. Саакашвили снес в Грузии памятник советскому воинуосвободителю, развязал войну в Южной Осетии. Сомалийские пираты захватывают российские корабли с грузами, берут моряков в заложники. А я тут со своей визой оператора иностранных корпунктов таскаюсь. Выходит, действительно больше некому разобраться и решить мою проблему, кроме президента России.

К приему в Администрации президента надо было подготовиться основательно. В семь утра я встал, принял душ, надел свой единственный летний костюм, хотя была середина января, и отправился на прием к Путину. Что же он подумает, увидев меня в светлом летнем костюме?

На входе в серое пятиэтажное здание на Старой площади охранник в звании сержанта, в зелёной военной форме, просканировав меня профессиональным взглядом, спросил:

– Куда?

– На приём к Президенту, – с гордостью ответил я.

Я был готов к любым неожиданностям, даже к тому, что меня не впустят. Но дверь отворилась, и я оказался внутри здания. Значит, это не сон. Я действительно иду к Путину. Надо было фотоаппарат с собой захватить. Сфоткаться с президентом, чтоб Шпаковского с Антошиным на Покровке удивить. Хотя вряд ли их удивишь фотографией.

Взглянув на каменное выражение лица второго охранника, я решил, что этот меня точно развернёт назад. Сержант стоял у рамки металлодетектора, сурово меня разглядывая. Он ничего не сказал, только кивнул. Волнуясь, я на непослушных ногах второй раз прошёл через рамку и наконец оказался у окошка, за которым сидела важного вида женщина лет пятидесяти. Она напомнила мне служащую советского государственного учреждения. Её прическа, одежда, осанка и манера держаться были результатом долгой работы в этом ведомственном здании, бывшей собственности центрального партийного комитета. Здесь царила ушедшая атмосфера полузабытого жителями столицы советского строя. Похоже, интеллигентная женщина когда-то была личным секретарём самого Леонида Ильича Брежнева.

– По какому вопросу? – степенно поинтересовалась она, продолжая что-то писать.

– Меня из России не выпускают…

– Ваш паспорт, – сказала она, продемонстрировав равнодушный взгляд.

Я наклонился и протянул через окошко паспорт.

– Вы что, гражданин Канады? – пролистав паспорт, удивилась работница Администрации.

– Да, – подтвердил я очевидный факт.

– Как вы сюда вошли? Мы иностранцами не занимаемся!

– Я… я же вам звонил… – разволновался я.

– И что вам сказали?

– Мне сказали записаться и прийти на прием.

– Мы занимаемся только российскими гражданами.

– Да, но мне сказали написать заявление… Женщина помолчала, потом сказала:

– Дайте ваше заявление.

Я протянул ей лист бумаги с заявлением. Пробежав глазами текст, она сказала:

– Я не уверена, что вас примут… Ну, хорошо, – прибавила служащая Администрации, чуть подумав, – я выпишу вам пропуск.

Распечатав на принтере пропуск и вложив его в мой паспорт, она вернула мне документ. Я получил регистрационный талон №179, на котором было напечатано:

– Посидите, – кивнула она на мягкие красные стулья. – Вас пригласят.

Уже через пять минут в сопровождении этой приятной советской женщины я робко ступал по алой ковровой дорожке, которая стелилась по длинному, с высоким потолком, мягко освещённому коридору.

– Вас примет советник президента по национальным вопросам Асламбек Ахмедович Аслаханов, – сообщила служащая Администрации.

– А президент? – спросил я.

– Президент занят. У него встреча с губернаторами, – невозмутимо ответила она.

Я понимающе кивнул. Женщина в свою очередь поинтересовалась:

– Вы читали его книгу «Я всегда защищаю народ»?

– Чью, Аслаханова или Путина?

– Сейчас все пишут… у Аслаханова несколько книг.

– Нет, но обязательно прочитаю, – горячо заверил я работницу Администрации.

У дверей кабинета стоял двухметрового роста и атлетического сложения мужчина в идеально отглаженном чёрном костюме. Вид громилы был безучастным и решительным одновременно, как у личных телохранителей государственных персон. Я часто видел таких на саммитах и международных встречах политиков. Особо хочу отметить личного телохранителя покойного президента Чеченской Республики Ахмата Кадырова. Мне его даже описывать страшно. (Говорили, что Кадырова охраняют бывшие боевики, из тех, кто перерезал горло русским солдатам. Об этом я слышал от одного чеченца, перешедшего на сторону федералов.) Это был хищник двухметрового роста с красными звериными глазами. Такие не разговаривают. Они убивают одним ударом. Эти парни на особом положении, с правом на убийство.

На высокой дубовой лакированной двери красовалась медная, отполированная до блеска табличка:

Помощник Президента Российской Федерации

по национальным вопросам Аслаханов А. А.

– К Аслаханову, – сказала служащая Администрации охраннику, у которого, слава богу, глаза были человеческими.

Тот пронзил меня острым взглядом, заставив сконфузиться, и одобрительно кивнул. А я уж подумал, обыскивать будет.

Мы с женщиной вошли в кабинет.

– Ждите, – указала она на стул и вышла.

Я присел к большому и массивному лакированному столу и с интересом осмотрел помещение. Меня потрясла обстановка – сохранённый в первозданном виде островок советской системы. Двадцать лет назад в стране произошли колоссальные перемены: ушли в прошлое секретари райкомов и обкомов, председатели агропромышленного и гидрометеорологического комитетов, министры пищевой промышленности и внешних сношений, упразднены колхозы и совхозы, изменилась Конституция. Отмечается День независимости России. Уже экзамены в вузах сдаются по американскому образцу. Но в этом кабинете… Скорее не мебель меня впечатлила, не обстановка, хотя и это тоже. Я был поражён царившей здесь особой атмосферой советской эпохи, духом лучших времён развитого социализма. Длинный прямоугольный стол из орехового дерева, покрытый толстым слоем лака, графин с водой на серебряном подносе, гранёные стаканы. Вишнёвые массивные стулья с высокими прямыми спинками, аккуратно расставленные вдоль стола с обеих сторон. Вызывающий ностальгию кабинетный диван, обтянутый кожей, с изящной резной отделкой спинки, массивное министерское кресло, лакированные кабинетные шкафы, высотой до потолка, железный сейф на колёсиках. Две большие картины на стене, с изображением классических пасторальных пейзажей. Роторный телефонный аппарат с золотым гербом СССР. Здесь даже пахло как-то особенно, по-советски. Я на секунду представил, что нахожусь в кабинете советского министра сельского хозяйства или первого секретаря обкома. В этом изолированном от окружающего мира пространстве сохранялась часть той страны, о которой я часто вспоминал, в которую изредка мне хотелось вернуться. Сюда, похоже, не ступала нога демократа. Я вообразил, что в кабинет сейчас войдёт генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев и откроет торжественное заседание президиума. Между тем в кабинет вошёл депутат Государственной Думы Асламбек Ахмедович Аслаханов в дорогом чёрном костюме. Он присел в кожаное министерское кресло и доброжелательно улыбнулся: