Нелегальное лицо. Россия – не проходной двор!

Руслан

Спустя неделю после моего апофеозного посещения Рязанского ОВД, где, наконец, прояснилось, что всё зависит от меня, я остался дома один. Жена с дочкой улетела к своим родителям в Улан-Удэ. Я лежал на диване, обдумывал дальнейшие действия и сам не заметил, как заснул. Около девяти неожиданно раздался телефонный звонок. Ну что за дела?! Стоит жене уехать, как мне тут же начинают звонить. На домашний аппарат нам звонили редко, не многие знали этот номер. Я и сам его не знал. Забыл. Я поднял трубку и услышал весёлый, смутно знакомый голос из далекого прошлого.

– Спорим на бутылку бургундского сухого вина «Мулен-а-Ван», ты ни за что не угадаешь, кто звонит, – уверенно произнёс он.

Стоп. Во-первых, я впервые слышал о таком вине – «Мулен-а-Ван». Я знаю вина «Агдам», «Кюрдамир», «Чинар», «Зубровка», «Белый аист». Впрочем, последние два напитка – это настойка и коньяк. А про «Мулен-а-Ван» никогда не слышал. Во-вторых, кто из моих знакомых такой энофил? Кем мог быть этот таинственный ценитель вин? Сам я не употребляю. И пьющих друзей у меня нет. Павел, который дружески предостерегал меня об опасности возвращения в Россию, тоже не пьёт. И его голос я бы сразу узнал. Я так и не догадался, кто бы это мог быть.

Оказалось, звонил мой бывший одноклассник Руслан, с которым мы не виделись уже более двадцати лет. Бутылку «Мулен-а-Вана» я проиграл. Откуда же я мог знать, что Руслан большой ценитель красного бургундского вина. Последний раз я встречался с ним в 1986 году, когда навестил его в Москве. Но тогда он не пил и в винах не разбирался. А теперь Руслан столичный бизнесмен, владеющий уютным кафе и магазином в центре Москвы, недалеко от Большого театра.

– Как ты меня нашёл? – удивился я.

– Спорим на «Шато ля Лагун»?..

– Нет. Стоп. Хватит, – осадил я Руслана. И спросил: – Ты только на бутылки споришь?

– Почему? На деньги. Я ищу наших одноклассников.

– Многих уже нашёл?

– Пока только тебя, и это уже немало.

– Вовремя ты меня нашёл. – Я уже говорил, что меня радовало всё, что отвлекало от унылых мыслей. Встреча с одноклассником была способна отвлечь от тоски и помочь справиться с депрессией.

– Если бы ты знал, как было нелегко. Кстати, ты про Калашникову что-нибудь слышал?

Откуда же я мог слышать? Я ни о ком ничего не слышал. Но надо же, как ловко Руслан ввернул. Спросил между делом. Вот что значит пить хорошее вино. Красное вино однозначно ему в этом помогает. Я бы и сам хотел найти Калашникову, потому не удивился вопросу. Ирина нравилась многим мальчикам нашего класса. Следующий вопрос будет об Ушаковой Саше? Так и есть. Руслан дружил со всеми красивыми девочками. Теперь всех разыскивал. Интересно зачем. Похоже, что-то тайное растревожило его воспоминания о далёких временах юности. С каждым может случиться. От этого никто не застрахован. Мы условились встретиться с Русланом в офисе, в его магазине у метро «Театральная». Я хорошо знал этот магазин, много раз проходил мимо и даже однажды зашёл. Здесь продавали соблазнительные сладости, экзотические сухофрукты, около тридцати сортов высококачественного листового чая, более пятидесяти сортов импортного зернового кофе. Служебный кабинет, кафе и винный отдел находились внизу, в полуподвальном помещении. Цокольный этаж был разделён на две части. В левом зале было уютное кафе со столиками, в правом торговали французским шампанским, дорогим красным вином и кубинскими сигарами, которые хранились в специальных застеклённых шкафах. Руслан провёл для меня небольшую обзорную экскурсию.

– Эти шкафы из особых сортов дерева. Здесь поддерживается определённая температура, – рассказывал он. – С Кубы доставили.

Рассмотрев цену одной сигары, я не по-детски удивился:

– И это кто-то покупает?

– Ещё как! – претенциозно ответил Руслан. – Богема. Элита. Михалков недавно заходил. Верник. Плисецкая. Волочкова. Все балерины Большого театра здесь бывают. Кстати, билеты в Большой нужны? – между прочим поинтересовался Руслан. – Недорого.

– Пока нет. – Моя собственная жизнь похожа на большой спектакль, только никто не хочет платить.

– Обращайся.

Мы подошли к стеллажам, на которых лежали бутылки с красным вином. Уложенные в ячейки под наклоном, они демонстрировали свое вогнутое дно.

– Здесь у меня дорогие сорта французских красных вин: «Шато ля Лагун», «Шато Пап Клеман», «Шато Монтроз», «Шато Мулен-а-Ван»… – перечислял Руслан названия.

Мне захотелось узнать цену вина, которое я ему проспорил. Я подошёл поближе, и у меня глаза на лоб полезли. «Шато Мулен-а-Ван» было самым дешёвым вином на полке – пять тысяч сто шестьдесят семь рублей.

«Шато Монтроз» стоило тридцать тысяч двести сорок пять рублей. Чтобы Руслан не заметил моё замешательство, я задал первый пришедший на ум вопрос:

– А почему у бутылок вогнутое дно?

– Вогнутое дно называется пунт, – просветил меня Руслан. – На дне бутылки собирается винный осадок. При разливе вина в бокалы осадок остается в углублении, образованном вогнутым дном. Но я думаю, сегодня это просто дань старым традициям.

Потом мы поднялись наверх, в торговый зал, где находились многочисленные сорта кофе, чая, различные сладости и экзотические сухофрукты.

– Здесь у меня вся Латинская Америка, – указал Руслан на широкую стену за прилавком. Аккуратные ряды ячеек с кофе в баночках производили впечатление. – Пятьдесят два сорта. Включая кофе с островов Ямайка, Индонезия, Сулавеси, Ява.

– Ты все эти сорта перепробовал?

– Основных сортов кофе всего три: «Арабика», «Робуста» и «Либерика». Все остальные – производное.

Мы уселись в его рабочем кабинете. Через пять минут официантка принесла нам чай и шоколад. На рабочем столе я заметил фотографию в металлической рамке: Руслан в обнимку с Жераром Депардье.

– Это у него в винном погребе на юге Франции, – вальяжно заметил Руслан. – Депардье большой ценитель вин и русских женщин.

Вот так да! Наши с Депардье вкусы совпадали. Я тоже люблю красивых русских женщин и ради этого даже готов употреблять красное вино и курить дорогие кубинские сигары. Но моя виза давно истекла, и русским женщинам теперь не до меня, как и мне не до них. Я по русским чиновникам хожу, которым тоже до меня дела нет.

Руслан всегда мог произвести хорошее впечатление. Он этим ещё в школе отличался. Умеет человек марку держать. Он рассказал о своей семье, поездке во Францию, редких сортах чая и самом дорогом сорте кофе «Лувак», зёрна которого подвергаются ферментации в кишечнике маленьких хищных зверьков – пальмовых циветт. Подробно изложил идею и философию употребления дорогих вин. Даже Омара Хайяма процитировал:

Лови же радости и жадно пей вино:

Жизнь коротка, увы! Летят её мгновенья11.

Говоря о чае и вине, Руслан приводил невероятные подробности. Это черта серьёзных бизнесменов. Мы наслаждались редким сортом чая с высокогорьев ШриЛанки.

– Это листовой чай из скрученных цельных листьев, – делился со мной Руслан интересными сведениями. – Его вручную собирают исключительно на рассвете и только женщины. Женская рука с большей любовью срывает чайный лист. Они разговаривают с чайными кустами.

Помню, я однажды с деревом заговорил. Кажется, это был дуб. Тогда я вовремя опомнился и взял себя в руки. Но если моя жизнь и дальше так будет продолжаться, чувствую, снова заговорю – и нет гарантии, что моим собеседником окажется чайный куст. Я с наслаждением сделал глоток чая, представив смуглых женщин, срывающих листья с чайных кустов в пять утра, на высоте одна тысяча пятьсот метров над уровнем моря. Вообразил себе хрупких женщин, говорящих с чайными листьями: «Здравствуйте! Достаточно ли вы впитали солнечных лучей? Простите за беспокойство».

– Чувствуешь всю полноту насыщенного вкуса? – шутливо поинтересовался Руслан.

Я сделал глоток бесценного напитка и отставил чашку в сторону. Нет, не заслужил я напитка, в который вложено столько труда и любви.

– А проще нет чего-нибудь? Чай в пакетиках, например?

– Никогда не пей чай в пакетиках! – всполошился Руслан. – Там один мусор. Я тебе напиток богов, а ты пакетики…

– Извини. Почему «Лувак» считается самым дорогим? – переменил я тему.

– Процесс изготовления этого кофе сложный и очень необычный, – повёл рассказ осведомлённый Руслан. – Пальмовые циветты поедают спелые кофейные ягоды, в желудке у зверьков переваривается окружающая кофейные зёрна мякоть, а потом у них в кишечнике зёрна подвергаются воздействию особых ферментов. Кофейные зёрна после выхода их с помётом сушат на солнце, тщательно промывают, снова сушат и слегка обжаривают на огне из особых сортов дерева. Плантации находятся в Индонезии, в основном на Бали.

– Не хотел бы я пить эти… отходы пальмовых зверьков.

– Тебе никто и не предлагает. В Европе один килограмм этого кофе стоит четыреста – пятьсот долларов. Кофе с нежным ароматом ванили и шоколада. А самый лучший и вкусный «Лувак» производят дикие циветты, которые по ночам пробираются на кофейные плантации, где лакомятся отборными сочными кофейными ягодами.

– Всё равно не буду пить.

– Я уже понял. Тебе чай в пакетиках сойдёт, – рассмеялся Руслан. – Есть ещё более дорогой сорт кофе – «Айвори», но про него я тебе даже рассказывать не буду…

– Почему?

– Потому что кофейные ягоды едят слоны…

– Да, лучше не надо.

– А знаешь, сколько стоит? Тысяча долларов за килограмм.

Неудивительно: отходы жизнедеятельности слонов дороже помёта пальмовых грызунов. Очень логично. Мы вспоминали детство, школу, девочек, учителей – наслаждались приятным общением. Атмосфера беззаботности, забытого счастья витала вокруг нас. Но всё это продолжалось недолго, до момента, пока Руслан не поинтересовался моей жизнью. И стоило портить мне и себе настроение в такой замечательный день?

– Как же это случилось у тебя с визой? – удивился Руслан.

– Сказку про Колобка слышал? Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл.

– Рассказывай свою сказку.

– Три года я работал с финнами, потом меня пригласили голландцы – они больше платили. Но общего языка я не нашёл, в коллектив не влился, не сработался. Молодая голландская корреспондентка оказалась ярой феминисткой. В свои двадцать пять лет мужиков люто ненавидит.

– Потому и ненавидит, что мужского внимания нет. Вся злость таких женщин – из-за недостатка мужского внимания. У них в Голландии это трагедия государственного масштаба. Для этого феминизм и придумали – чтобы мужиков унижать и контролировать. Голландцы к нам в Россию приезжают, на русских девушках женятся, – высказал своё мнение Руслан.

Согласен, могу это засвидетельствовать. Скажем, шеф-корреспондент корпункта голландского телеканала NOS Питер Домкур, с которым я имел честь работать, женился на русской и живёт в Москве. И он не один в своём счастье. Знаю немало других примеров.

– Из России я вовремя не выехал. Виза истекла. Сейчас меня не выпускают. Дорога закрыта.

– Добро пожаловать в Россию! – саркастично пошутил Руслан. – Что думаешь делать?

– Мне предложили границу переходить… Нелегально, – шёпотом добавил я, оглядываясь на дверь.

Руслан сморщился и криво усмехнулся:

– Ты шутишь?

– Нет. Мне теперь не до шуток.

– Ты помнишь Сергея Тропину? – отвлёкся от темы Руслан. – Он в соседнем дворе жил. С твоим братом Рафиком в одном классе учился.

– Ну да, помню… Кучерявый парень…

– В девяностом году Тропина в Израиль эмигрировал…

– Как все умные люди.

– Не спеши. Тропинка слишком кучерявым и умным оказался: он взял в Израиле крупный кредит в банке и в Москву рванул. Кинул, что называется, историческую родину на бабки. А Москва – не Израиль. Здесь деньги быстро заканчиваются: рестораны, бары с бабами, гостиницы, лей-пей, сабантуй…

Руслан вдруг замолчал. Сделал большой глоток горячего чая.

– И что дальше? – Я был заинтригован.

– А ничего! Его израильский паспорт недействителен уже восемь лет. Российская виза давно истекла. Из России его не выпускают. В Израиль, сам понимаешь, дорога ему закрыта. Даже если ему новый израильский паспорт дадут… в чём я сомневаюсь…

– Как же он живет? – посочувствовал я.

Мне было жаль Сергея. Он дружил с моим старшим братом и нередко приходил в наш двор, заходил к нам домой. Прозвище Тропина Рафик ему дал потому, что Сергей любил ходить тропинками.

– Как при коммунизме! В синагоге в Спасоглинищевском переулке. Его там бесплатно кормят.

– Неплохо устроился.

– У тебя тоже всё впереди, – съязвил Руслан. – На днях Тропина мне звонил. Хочешь, поговорю с ним?

– О чём?

– Присоединяйся. Тебя тоже примут. Они своих не бросают.

Я хотел кое-что сказать по поводу свой – чужой, но передумал. Начнётся долгая дискуссия.

– У меня время пока есть. А чего Тропина хотел?

– Денег просил.

– Зачем ему деньги в синагоге? Его же бесплатно кормят.

– Пожертвования для синагоги собирает, – объяснил Руслан.

– Может, снова хочет кинуть? – предположил я.

– Вряд ли, иначе евреи окончательно потеряют веру в Бога.

Я снова хотел было высказаться насчёт религии и веры, но вовремя одумался: тема уж очень деликатная и серьёзная. И личная. Лучше её не касаться. Не сейчас. Может Руслан мне денег предложит?

– Жалко Тропину. Хороший парень…

– Жалко у пчёлки в попке, – улыбнулся Руслан. – Ты сейчас о себе думай. Кстати, тебе деньги нужны?

– Нет, – не задумываясь ответил я, хотя деньги очень были нужны – мне предстоял нелегальный переход границы. Сказалась моя гипертрофированная скромность, вечно она впереди паровоза бежит. – Может, потом, – добавил я.

– Если понадобятся – звони, – поднял мне настроение Руслан.

Не прошло и недели, как я к нему обратился. Я вдруг решился на этот безумный шаг – нелегально пересечь границу. Другого выхода не видел. Однако возвращать долг было нечем. С просроченной визой меня на работу принимать отказывались. Я потерял три выгодных предложения. Канадское гражданство только усугубляло ситуацию.

– Отдашь, когда сможешь, – великодушно сказал Руслан.

Руслан – настоящий друг и филантроп; предложить деньги человеку без российского гражданства, находящемуся в сложном положении, – рыцарский поступок. Именно благодаря Руслану история получила дальнейшее развитие. Но помогут ли мне на границе одна тысяча пятьсот долларов? Я намеренно не хотел брать больше – долг платежом красен! Хватит ли этих денег для нелегального перехода? Сколько возьмут на границе, сколько надо дать? Ефимцев говорил, долларов пятьсот – семьсот, но точную сумму предстоит выяснить на месте самому. Переплачивать я не желал!

Граница – шпионский роман

До Санкт-Петербурга я решил ехать на машине. Добрался за десять часов. В дороге моим глазам предстала картина, наводящая на тоскливые мысли. Я часто ездил в командировки по России и многое повидал. И всё равно увиденное потрясло. Ночью я переехал покорёженный, будто после бомбёжки, мост через речку. Фары автомобиля едва освещали опасный участок. Сквозная дыра зияла прямо посередине моста. Рытвины и ухабы на трассе, ветхие дома и покосившиеся заборы вдоль дороги наводили уныние. Россия – вечное состояние депрессии; стоит только отъехать от города, и депрессия не заставит себя долго ждать. Ехать по этой трассе было небезопасно для жизни, в прямом смысле. Что происходило? Война закончилась более полувека назад. А что я видел? Перевёрнутый грузовой трейлер в кювете, труп мужчины на проезжей части, километровая пробка у железнодорожного переезда, бескрайние заброшенные поля, серые покосившиеся домики… Удручающее зрелище. Я помню парады Победы которые видел по телевизору. (Ничего другого кроме парада не смотрю.) Разве так живут победители?

В двенадцать ночи миновал Выборг, через полчаса – пограничный пункт Торфяновку. Наконец въехал на КПП «Брусничное», нарушая ночную тишину и спокойствие. К машине не спеша приблизился дежурный, попросил предъявить документы. Я волнительно протянул ему паспорт с визой. Он осветил документы тусклым лучом фонарика, просмотрел, спокойно произнес:

– Виза ваша недействительна…

Была во мне слабая надежда, что не заметит.

– Начальника смены пригласите, пожалуйста, – попросил я. Так научил меня Ефимцев.

– Здесь гражданин Канады… у него недействительная виза… – сказал дежурный в рацию.

Через минуту появился прапорщик.

– Поставьте машину на парковку и следуйте за мной, – распорядился он.

Мы вошли в двухэтажное служебное здание. Прапорщик провёл меня в просторный освещённый кабинет.

– Присаживайтесь, сейчас начальник подойдёт, – сказал он и вышел.

Сижу жду. Оглядываю большую комнату. Ефимцев оказался прав: кроме дежурных, начальства здесь не видно. В руках у меня небольшая чёрная кожаная сумка. Там деньги и документы. Спустя минут пять в кабинет входит майор. Он оживлён, по-видимому, ему вкратце доложили ситуацию. Садится за стол и снимает фуражку. Аккуратно кладёт перед собой. Я протягиваю ему документы. Он внимательно их изучает.

– Я не имею права пропустить вас. Виза недействительна, – произносит майор ожидаемую фразу.

– Понятно. Но я хочу, то есть готов… как бы это сказать… отблагодарить вас… – Я начинаю нервничать.

Майор осторожно бросает взгляд на чёрную сумку в моих руках. Я не решаюсь, медлю. Майор снова принимается просматривать документы.

– Номер визы не совпадает с номером паспорта, – указывает он на визу.

– Я его недавно поменял. Канадский паспорт на пять лет выдаётся.

– А может, документы фальшивые? – Он проверяет визу под ультрафиолетовой лампой. Наконец убеждается, что документы не поддельные.

– В долгу не останусь… сколько нужно… скажите… – бубню я себе под нос.

– Предлагаете вступить в сделку с совестью? – произносит майор не ясную для моего понимания фразу. Со мной проще надо, без загадок и мистики.

– Нет. Благодарность не заставит себя долго ждать…

– Скажите ваше веское слово, – деликатно намекает майор.

Но мне в его мысли снова недостает ясности: конкретнее надо выражаться. Назови конкретную сумму.

– Новую визу как получу, сразу обратно, – продолжаю я бормотать.

– Я не имею права, – отрицательно качает головой пограничник.

– Но я… сколько надо… вы скажите…

– Вы подставляете нас… Понимаете? А может, проверка? – майор смотрит на дверь.

– Я отблагодарю…

В кабинет вошёл тот самый прапорщик, который проводил меня сюда. Он с любопытством взглянул на меня и молча присел за соседний стол.

– Вы знали, что будут сложности на границе? – снова обратился ко мне майор.

– Знал, – подтвердил я.

– Ну, вот, – с облегчением вздохнул он, – действуйте согласно дальнейшему плану.

«Какому ещё плану? У меня нет никакого плана», – подумал я и сказал вслух:

– Я в долгу не останусь… если вы назовёте…

– Вы же взрослый человек.

– Конечно, – согласился я.

– Значит, всё понимаете.

– Более-менее… – сказал я, хотя ничего не понимал. Наш разговор двигался по кругу и никак не развивался; пограничники это быстро уяснили, а до меня не доходило.

Повисла тягостная пауза. Наконец майор сказал:

– Не думаю я, что вы проехали семьсот километров только для того, чтобы ночью со мной пообщаться.

Он загадочно взглянул на мою сумку. Он вообще казался немного загадочным.

– Нет. Не для этого, – нервно усмехнулся я.

– А для чего?

– Чтобы новую визу получить.

– Ну, и вот. Что у вас в чёрной сумке?

– Деньги.

– Правильно. Вы собирались платить за визу…

– Да. Собирался. Вы скажите… всё будет…

– Меня за это по голове не погладят. Я обязан доложить о вас начальству… – Майор выжидающе посмотрел на меня.

– Ну, раз надо… звоните, – сказал я.

В глазах майора отразилось недоверие, он помедлил и нехотя поднял трубку. Стал кому-то докладывать обстановку на КПП:

– Происшествий и серьёзных нарушений нет. Спокойно. Здесь гражданин Канады… Без визы. Хочет выехать. С истекшей визой… Что с ним делать? – Майор послушал, глядя на меня. – Ясно! Так точно! – Положил трубку. – Возвращайтесь в Питер. Идите в канадское консульство. Они должны дать вам письмо.

– Какое ещё канадское консульство? – удивился я.

– В Питере есть канадское консульство. Вы не знали? – как бы даже обрадовался офицер-пограничник.

– Впервые слышу. Вряд ли они станут что-то писать… – усомнился я.

– Чего вам терять? Пусть подтвердят, что вы болели, и засвидетельствуют вашу личность. Может, вас выпустят… Гарантий дать не могу, но попытаться стоит. Письмо должно быть на бланке консульства с гербовой печатью и подписью консула, – предупредил майор.

Всё вдруг потеряло смысл. Время на границе остановилось, оно утратило таинственную власть надо мной. Усилием воли я подавил в себе зарождающуюся апатию и тоску и заставил себя собраться. Придётся всё-таки ехать в Питер за призрачным письмом. Движение – в неустойчивости, – говорил композитор и педагог Карл Черни. Только у меня движения мало. Зато неустойчивости хоть отбавляй.

Понимаешь, это странно, очень странно,

Но такой уж я законченный чудак:

Я гоняюсь за туманом, за туманом,

И с собою мне не справиться никак12.

В Санкт-Петербург я приехал глубокой ночью, точнее ранним утром. Консульство открывалось в восемь тридцать. До открытия оставалось более пяти часов. Припарковав машину напротив консульства, я решил вздремнуть на переднем сиденье. Не очень удобно, зато у дверей консульства буду первым. Меня предупреждали о возможной очереди. В полдевятого утра я ополоснул лицо водой из пластиковой бутылки и вошёл в приемную консульства. Ко мне вышла стройная девушка в чёрном брючном костюме, доброжелательная и уверенная. Я поделился с ней своими проблемами и попросил выдать письмо на бланке консульства, с подписью и печатью.

– Вряд ли вас пропустят через границу с этим письмом, – усомнилась она.

– Мне на границе сказали, что пропустят.

– Письма недостаточно. Вас в принципе с истёкшей визой не выпустят. В России действует закон, по которому иностранный гражданин с недействительной визой депортируется, и ему запрещается въезд на пять лет.

– Я рискну. Мне сказали, что выпустят… Девушка с сожалением посмотрела мне в глаза:

– Хорошо, посидите. Я поговорю с консулом. Через десять минут она вернулась и сообщила:

– Мы напечатаем для вас письмо на бланке. Дайте ваш паспорт. Подождите.

Через час моя спасительница появилась с письмом.

– Это всё, что мы можем для вас сделать. Остальное будет зависеть исключительно от решения пограничников. Мы повлиять на них никак не можем. Удачи.

Я горячо поблагодарил за помощь работницу консульства. Даже хотел было её обнять в радостном порыве.

Ну вот, драгоценное письмо с печатью консула имелось, и я поехал на КПП «Брусничное». Майора, дежурившего ночью, сменили, он отдыхал. Меня проводили на второй этаж, в кабинет полковника. Здесь, похоже, меня ожидали, что совсем не обрадовало. Приятно, конечно, когда вас ждут, готовятся к встрече дорогого гостя, приглашают за стол с аппетитными закусками, как это часто бывало в командировках по бескрайней России с иностранными корреспондентами. Но неприветливый, среднего роста полковник не собирался угощать меня красной икрой и строганиной. На его небольшом рабочем столе лежали папки, письма, документы. Он скупо предложил стакан воды и стул. От воды я отказался и, как оказалось, зря. Разговор выдался серьёзным. Я кратко обрисовал полковнику ситуацию. Рассказал о поездке в консульство и письме. Полковник не торопясь прочитал письмо, внимательно изучил печать, просмотрел паспорт и визу, сделал ксерокопии, заполнил какую-то анкету и протянул мне для подписи. В правом верхнем углу анкеты было место для фотографии. Но, к моему удивлению, фотографировать меня не стали. Покончив со всеми необходимыми формальностями, полковник поднял телефонную трубку:

– Позвоню в Выборг, в центральное управление. Разговор с управлением оказался отрывистым и неожиданным. Короткие фразы отзывались во мне острой, как от уколов иголкой, болью: «Да. Нет. Так. Гражданин Канады. Сверил. Вас понял. Доложу. Есть!» Очевидно, в Выборге уже были обо всём насчёт меня осведомлены. Полковник с хмурым видом опустил трубку на аппарат. Что-то записал в своих бумагах, потом налил в стакан воды из графина. Он медлил.

– Вам придётся вернуться в Москву, – наконец сказал полковник.

– То есть как? А письмо? – опешил я.

– Без визы не разрешают. – Он указал пальцем в потолок.

Меня мгновенно охватил жар. Я схватил стакан и залпом осушил его.

– Мне же обещали… – пробормотал я.

– Выборг отказал.

– Можно ещё?

Я поставил перед ним пустой стакан. Полковник молча налил из графина воды. Выходит, всё было зря? Зря ездил в Питер? Зря ночевал в машине под дверью консульства? Зря просил сотрудницу консульства выдать мне письмо? Зря терпел лишения и унижения? Мои годы проходят в бесполезных заботах, и, похоже, я тут на границе и состарюсь, ничего не доказав дотошному полковнику. Я не представляю для него интереса. Меня игнорируют официальные государственные лица, которые обязаны заниматься мной по долгу службы. Они обязаны составить заявление в суд о нарушении мной визового режима с требованием выдворить меня за пределы страны. Если им сейчас нет до меня дела, то как мне жить потом? Я вижу своё неприглядное будущее: одинокая старость – вот моё будущее. Причём очень скорое. Ладно. Теперь по-другому будет: я с этого места не сдвинусь. Пусть разбираются, поступают как угодно! Даже арестовывают. Прямо здесь и сейчас. На КПП! Может, хоть тогда дело сдвинется с мёртвой точки. Я обиваю пороги кабинетов чиновников, бегаю по учреждениям, требую собственной депортации – а что в результате? Совет о нелегальном переходе границы. Результата нет. Класть они на меня хотели. Необходим какой-то основательный, более смелый, даже вызывающий поступок, тогда они зашевелятся, забегают как тараканы. Может, самосожжение здесь устроить? Бензин в баке есть, как раз недавно заправился. Прямо в машине и поджечь себя. Это машина моей жены, но если надо для дела – она поймёт и даже одобрит мой поступок! А если даже не одобрит, мне уже будет всё равно. Или пока только машину поджечь, а себя потом? Вдруг сработает?