Нелегальное лицо. Россия – не проходной двор!

Владимир Владимирович Шпаковский – безумно одаренная личность. Все одаренные, талантливые люди немного безумны. Но, признаюсь, я счастлив, что судьба свела меня с ним. Поскольку встреча с такими людьми идёт на пользу. После общения со Шпаковским я всегда ощущал сильный духовный подъем. Обладатель тонкого чувства юмора, ясно и чётко мыслящий, талантливый подполковник ФМС, которого впереди ожидал карьерный рост, – Владимир Владимирович Шпаковский появился в моей жизни так же, как появляется в изнурительный от жары летний день грозовая туча, готовая пролиться на землю благодатной влагой. Одно решение этого столичного чиновника с петушиной дутой гордостью было способно кардинально изменить мою тусклую, презренную жизнь.

Дорогой читатель, напоминаю, что историю, которую я рассказываю, невозможно представить без этого, надёленного блестящим умом и высокими устремлениями мэтра, которому я многим – без иронии – обязан. «Безумству храбрых поем мы песню», – сказал Максим Горький. О безумстве Шпаковского судить не берусь, но посвятить оду, ораторию, хвалебную песнь или даже величальный акафист чиновнику Федеральной миграционной службы – мой авторский долг. И я со всей добросовестностью и ответственностью попытаюсь внести свою скромную лепту в отечественную словесность. Да простят меня классики русской литературы за утопический максимализм и безрассудство.

Подполковника Шпаковского одно время мне приходилось видеть часто, но, несмотря на это, возраст его точно определить не удалось. Говорят, красивый мужчина всегда молод. Это относится к моему герою. Постараюсь описать хотя бы его внешность. Выше среднего роста, правильные черты лица, всегда подтянутый, в отглаженном строгом костюме и тщательно выбритый. Такому нужно в кино сниматься, играть роли героев-любовников, спасителей мира, а не прятаться от людей за серыми стенами казённого кабинета. Здесь его, кроме неудачников вроде меня, больше никто не видит. А молодость – не самолёт, пролетит, не успеешь помахать ручкой. Неужели Шпаковскому это не ясно? В кино, господин подполковник! Пока не поздно. На съёмочную площадку бегом марш! У меня хороший приятель кастинг-директором на «Мосфильме» работает. Могу посодействовать. Вы, без сомнения, с первого дубля сделаете как надо. «Вор должен сидеть в тюрьме!» – скажете в камеру. Или: «Россия – не проходной двор!» Но съёмочная площадка – тоже не проходной двор. В кино необходимо идти по зову сердца. Однако достаточно, все шутки в сторону. Итак, подполковник Шпаковский, несостоявшийся актёр, звезда Федеральной миграционной службы и гроза нарушителей паспортно-визового режима, пообещал мне серьёзные неприятности ещё при моём первом посещении, и, надо отдать ему должное, слово он своё сдержал.

Пора было заканчивать мои мучения. Тянуть больше не имело смысла. Сколько можно, подобно страусу, прятать голову в песок, отгораживаясь от проблем? Я видел только один выход из тупика, в который сам же себя и загнал, и выход этот указал мне Шпаковский. Это даже был не тупик, а безнадёжно глубокая канализация. Не думал я, что всё настолько серьёзно, что так далеко зайдёт. Надеялся, что простят, никуда не денутся, выпустят. Не оправдались мои ожидания. Не случилось. От заслуженного наказания гуманного российского правосудия не удавалось скрыться ещё ни одному нарушителю визового режима. Справедливое возмездие настигнет повсюду. Пришло время и мне подвергнуться прессингу государственного аппарата. Хватит откладывать, – сказал я себе. Мне даже два кирпича на голову не помогут. Только явка с повинной сможет облегчить мою участь. Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире! Но это легко сказать. А вы попробуйте добровольно депортировать себя из России, где в первом классе у доски читали стихотворение о Родине. На такое решиться непросто. Страх парализовал разум. Я тянул время, чего-то ждал. И вот однажды, вдохнув полной грудью, отправился в отделение внутренних дел Рязанского района, по месту жительства. Посетителей – ни души. Это меня сразу озадачивает: обычно коридоры заполнены гражданами из дружественных южных государств. Может, сегодня мой день, повезёт, и меня предадут справедливому суду? Но всё оказывается проще и банальнее: неприёмный день. Но мне наплевать! С дороги меня ничто не свернёт. Я безрассудный, как разъярённый бык. Я сильный, как свободный лев. Ни перед чем не остановлюсь. Если не сейчас, то уже никогда. Велика Россия, но не всём здесь рады. Не для всех приезжих в ней есть место. Жители столицы часто говорят: «Москва не резиновая». Стучу в дверь кабинета начальника отделения внутренних дел Рязанского района ЮВАО. «Войдите!» – раздаётся глухой неприветливый голос. Приоткрываю железную дверь. Всё! Действуй! Вперёд! За рабочим столом сидит в расстегнутом кителе коротко стриженный, крепкого телосложения подполковник. На служебном лице его лёгкая тень тревоги. На всякий случай. В кабинете душно, окна затворены. Воздуха мало, хочется поскорее выйти.

– Разрешите? – спрашиваю я по-военному. Подполковник поднимает на меня надменный тяжёлый взгляд, удостаивает исчерпывающим ответом:

– Приемный день в четверг.

Печать лёгкой тревоги снята с усталого лица. К счастью, о некоторых тонкостях государственной службы я уже осведомлён, научен опытом.

– У меня особый случай, – осторожно продолжаю я.

– Слушаю. – Колючий взгляд скользит по мне, как шайба по льду, не задерживаясь на деталях. И хотя я никогда не стоял на коньках, – рождён на юге – чувствую, как теряю равновесие. – Что у вас?

– Я пришёл сдаваться…

Подполковник застывает, потом неожиданно приподнимается. Глаза его начинают беспокойно бегать, учащается ритм дыхания. Неожиданно для меня обычные слова, которые я повторял мысленно по несколько раз в день после моего последнего визита к Шпаковскому, действуют на начальника районного ОВД как сигнал тревоги. Видно, не часто сюда приходят с подобным заявлением. Простите за беспокойство, что поделаешь, мне очень надо. И я по доброй воле сюда явился. То есть раньше я бы сюда по доброй воле не пришёл, а сейчас уже другого выхода нет. Я сам во всём запутался. Но делаю это ради пользы стране. Добровольно приношу себя в жертву. Пора уже очистить Россию от нелегальных мигрантов и гастарбайтеров. Такова твёрдая воля подполковника Шпаковского и всей Федеральной миграционной службы.

– Кому сдаваться? – недоумевает подполковник.

– Суду. Меня депортировать нужно, – заявляю я. Начальник отделения подозрительно смотрит мне в глаза.

– Что вы несёте?

– Я злостный нарушитель визового режима, – разъясняю я.

Одновременно приходит мысль, что подполковник, наверное, думает: «Откуда взялся этот шизофреник?» Я бы обязательно так подумал.

– Вы откуда?

– Волжский бульвар, дом три…

– Откуда приехали? Гражданство у вас какое? – нетерпеливо уточняет он вопрос.

– Канадское.

– Мы такими иностранцами не занимаемся.

– А какими вы занимаетесь? – Я чувствую желание оскорбиться. Меня задело слово «такими».

– Из ближнего зарубежья, а вы из дальнего. Вам на Покровку надо…

– Я уже там был. Они меня сюда направили. Подполковник тяжело вздыхает.

Я продолжаю:

– Я два с половиной года в России без визы нахожусь…

Милицейский начальник молчит. Думает, куда бы меня послать… без последствий для себя. Как раз этого я и пытаюсь добиться. Может, пошлёт, наконец, куда надо?

– Я добровольно…

Подполковник хмуро перебивает:

– Что?

– Добровольно предаюсь в руки закона… – говорю я, но эффекта не выходит. Впрочем, для меня главное – сказать, вовремя донести информацию, иначе потом не докажешь, что тебя не силком затащили в отделение. Подполковник погружается в безмолвие, растворяется, становится похожим на призрак. По-видимому, не желает со мной связываться. Я хорошо его понимаю. У него своих проблем достаточно. Да и кому захочется иметь дело с шизофреником, добровольно отдающим себя в руки закона. Где вы таких видели? А вот он я. Здесь. Стою прямо перед его святейшеством и высочеством.

Я подхожу к столу ближе и для убедительности кладу свои документы перед подполковником:

– Вот моя виза… вот паспорт.

Ни один мускул на лице начальника не шевелится, он в упор ничего не видит. Снова пауза. Наконец какая-то светлая мысль брезжит в нём, и подполковник с облегчением говорит: «Завтра в девять зайдите в двадцать седьмой кабинет. Этот вопрос в компетенции Ефимцева», – и снова погружается с головой в дела. Я выхожу из кабинета на нетвёрдых ногах. Но мне ли отступать после всего? Мне ли трепетать перед всесильными повелителями судеб? Мне ли не привыкать к поражениям? На этот раз я доведу дело до конца! Чего бы мне этого ни стоило. Я полон решимости. Я не сдамся, не сломаюсь. Я заставлю их шевелиться. Я приведу в движение этот заржавевший, неповоротливый государственный механизм. Если меня необходимо судить, то, будьте любезны, выполняйте свою работу – судите и депортируйте! И не тяните кота за хвост. На следующее утро, в девять, стучу в кабинет лейтенанта Ефимцева. Никакой реакции. Не дождавшись отклика, решительно раскрываю дверь. В кабинете царит, что называется, весенняя идиллия, помещение залито солнцем. В стене напротив входа – широкое окно. У левой и правой стен расположены столы. За столами сидят сотрудники милиции. Один, старший лейтенант, ему около двадцати семи, пишет что-то. Сосед, лейтенант, помоложе, белобрысый, неотрывно смотрит в монитор, увлечённый компьютерной игрой. На меня внимания не обращают. Как бы и нет меня. Придётся нарушить этот пасторальный пейзаж.

– Здравствуйте!

Ноль внимания. Демонстрация пренебрежения.

– Кто здесь лейтенант Ефимцев? – спрашиваю.

– Что вы хотели? – неохотно поднимает голову старший лейтенант.

– Я по важному делу, – начинаю я деловито.

– Проходите, – нехотя предлагает он. – Я Ефимцев.

Я вхожу в кабинет, присаживаюсь к его столу без приглашения: настроен решительно. На стене рядом с репродукцией «Моны Лизы» настенный календарь с фотографией Путина. Улыбки обоих загадочные. У президента России улыбка более загадочная. Этот портрет Путина мне доводилось видеть во многих кабинетах Москвы. На Покровке, 42 он в каждом кабинете висит. И на каждом этаже в здании ФМС на Верхней Радищевской, 4. Что-то привлекательное в этой фотографии есть: загадочная улыбка, ясные добрые глаза…

В углу кабинета тяжёлый стальной сейф – наследие советского прошлого. Такие сейфы стояли во всех конторах и служебных кабинетах. Две тусклые золотистые рыбки едва шевелят плавниками в тесном аквариуме на подоконнике среди декоративных растений. Похоже, даже рыбки ленятся. На подоконнике растут традесканция, цефалоцерус, рододендрон Шлиппенбаха, драцена. В ботанике, как и в других науках, я не силён, но отличить травянистое растение от кактуса могу с лёгкостью. С тех пор, как стал невыездным, я по совету жены занялся комнатными цветами. Развёл дома настоящий зимний сад. Наша гостиная утопала в зелени и цветах. «Хоть какая-то от тебя польза», – говорила жена. Она подарила мне книгу о комнатных растениях, и теперь я знаю, какие растения относятся к суккулентным видам, а какие к бромелиевым. К суккулентам относятся алоэ, кактусы, ниолины, гастерии. Существуют также лиственные суккулентные растения, но о них я во второй книге расскажу. Меня больше интересует, как в РОВД города Москвы мог попасть рододендрон Шлиппенбаха, произрастающий в России только на юге Приморья? Кто его сюда доставил? Надеюсь, не сам Шлиппенбах.

– Слушаю вас, – отвлекает меня Ефимцев. – Кратко и по-делу.

– Меня депортировать надо, – без долгих разъяснений докладываю я милиционеру. Кратко и по-делу – как он и хотел.

– Куда?

Коллега Ефимцева за столом напротив прерывает свою игру, глядит на меня с любопытством. «Правильно. Полюбуйся придурком, который пришёл добровольно сдаваться», – думаю я.

– В Канаду.

– А почему не в Америку? – шутливо говорит Ефимцев. – Туда легче попасть.

– Я – гражданин Канады. Живу здесь нелегально, – объясняю я коротко и достаю свой канадский паспорт. Важно всё объяснить кратко и доступно, избегая подробностей. От этого будет зависеть успех моей затеи. – Я здесь три года без регистрации живу, – намеренно увеличиваю я для большей убедительности срок истекшей визы. – Надо заявление в суд подготовить.

В надежде на торжество справедливости я с уверенностью смотрю в глаза представителю закона в лице лейтенанта милиции Ефимцева. Именно для этого я к нему и пришёл, ради торжества справедливости. Наступает пауза. Ефимцев недоверчиво смотрит мне в глаза. Видимо, пытается выяснить степень моей вменяемости.

– Кто это вам посоветовал? – наконец спрашивает он.

– Шпаковский, из центрального управления… С Покровки, – уточняю я.

– Вы телефон знаете?

– Шпаковского? Нет, он не давал.

Ефимцев молча выдвигает ящик рабочего стола, извлекает оттуда записную книжку. Листает. Находит нужный номер. Звонит. Спрашивает Шпаковского.

– На совещании? – переспрашивает Ефимцев и, получив ответ, кладёт трубку на рычаг. Он растерян и, похоже, даже несколько подавлен. – Что будем делать? – обращается ко мне старший лейтенант.

Вопрос обескураживает, но я не показываю виду. Представитель закона прекрасно знает, что надо со мной делать! Нечего ломать комедию.

– Заявление в суд следует подавать, – подсказываю я, пытаясь сохранить невозмутимый вид. Мне хочется нагрубить, но я держу себя в руках. Надо поскорее это заканчивать. – Строгость закона должна применяться безотлагательно, – добавляю.

Молодой коллега Ефимцева, забыв на время о своей игре, обращается ко мне:

– А вам известно, что въезд в Россию для вас на пять лет будет закрыт?

И он меня спрашивает? Мне ли об этом не знать, драгоценный.

– Известно, – киваю я утвердительно. – На Покровке уже объяснили.

– Зачем вам это? – осведомляется Ефимцев.

– Это не мне. Это Шпаковскому надо. Говорит: Россия – не проходной двор!

Ефимцев озадачивается, погружается в глубокую задумчивость. Молчание затягивается.

Неожиданно старший лейтенант говорит:

– Давайте представим: мы переправим вас через границу… – Выжидательно смотрит мне в глаза. – Вы сможете новую визу получить?

Окружающая реальность начала расплываться перед глазами. Я перестал осознавать, где нахожусь. Время и пространство потеряли надо мной власть. Тело, словно в невесомости, утратило вес и зависло в воздухе. Грубый, жестокий мир начал казаться розовым и радушным. Как реагировать, услышав подобные слова в кабинете отделения внутренних дел? Можно ли верить услышанному? А вдруг это провокация?

Животный страх вернул меня в немилосердный реальный мир и опустил на землю. Я огляделся по сторонам, посмотрел на закрытую дверь кабинета. Чувство страха защищает нас от опасностей. Наверняка это провокация. Явная подстава. Но для чего им этим заниматься? – спросил я себя. И тут же родился ответ: чтобы осудить меня по криминальной статье и не заморачиваться с депортацией. Возни и затрат меньше. В милиции подобная тактика – норма. Слишком очевидны приёмы. И всё же не должен был Ефимцев давать мне надежду. Не имел он морального права её пробуждать, открывать мне эту дверь. Может, мне послышалось, и не говорил Ефимцев ничего противозаконного?

С тусклой надеждой я попросил:

– Могли бы вы повторить? Я не совсем понял…

– Если мы поможем вам пересечь границу, вы там сможете новую визу в Россию получить? – спокойно удовлетворил просьбу Ефимцев.

До этого я никогда на здоровье не жаловался, и давление у меня всегда было в норме: сто двадцать на восемьдесят. Но тут почувствовал учащение пульса и слабое головокружение. Если выйду из этого кабинета – надо будет срочно показаться врачу.

А может, у них видеокамера под столом? Знаю я эти дела. Я для работы и сам не раз к такому нехитрому приёму прибегал. Директор одного из московских кладбищ подозревался в каком-то нечистом деле и не хотел давать интервью, так я его скрытой камерой снял.

– Каковы будут ваши дальнейшие действия? – отвлёк меня от воспоминаний Ефимцев.

– В таком случае я пойду в Хельсинки в российское посольство и получу новую визу, – неуверенно сказал я.

– А приглашение есть? – поинтересовался старший лейтенант.

– Я уже договорился. Мне вышлют на финский адрес.

– У вас есть там знакомые?

– Да.

С Марко Лёнквистом, корреспондентом московского корпункта финского телерадиоканала YLE я три года провёл в командировках, поездил с ним по бескрайним просторам России и бывших союзных республик, включая холодные и горячие точки. После окончания контракта Марко вернулся в Финляндию и любезно согласился предоставить свой домашний адрес для отправки мне официального приглашения. Заграничный адрес – важное требование правил регистрации иностранных граждан в России. Адрес гостиницы или учреждения не принимался и не рассматривался. Приглашение высылали только на заграничный домашний адрес.

Поразмыслив, Ефимцев продолжил:

– А на границе у вас знакомые есть? Или хотя бы проводник поезда?

Я уже хотел ответить отрицательно, но тут вдруг вспомнил, как несколько лет назад мы с Марко работали на узбекско-киргизской границе и познакомились там с начальником КПП, гостеприимным пухлым узбеком, чей золотой рот сверкал на солнце каждый раз, когда тот его открывал. Я пожалел, что не взял с собой солнцезащитные очки. Снимать пограничного начальника было непросто: яркие лучи солнца отражались от золотых зубов и ослепляли объектив видеокамеры. Солист группы «The Rolling Stones» Мик Джаггер по сравнению с ним отдыхает. У Мика, я слышал, только один бриллиант в зубах, а у начальника пограничного КПП вся челюсть была золотой, хоть он и не был солистом рок-группы. Кстати, позже выяснилось, что начальник любит музыку, отдавая предпочтение узбекской народной. Мы почти подружились с этим добрым человеком. Перед нашим отъездом он угостил нас обедом и, пожелав счастливого пути, сказал: «Мы стоим на страже!» В машине Марко лаконично мне всё объяснил: «Через этот КПП проходит крупный наркотрафик. Весь конфискат пограничники реализовывают по собственным каналам. Синдикат. Понял?» Понял! Они днём и ночью стоят на страже! Значит, получается, наш добрый знакомый может пригласить Мика Джаггера на КПП и услышать в живом исполнении знаменитую «Ruby Tuesday»?10 «Прощай, Руби Тьюсдей. Мне будет не хватать тебя».

– Он может пригласить к себе «Роллинг Стоунз» в полном составе, включая звукоинженеров, осветителей и личного повара, – подтвердил Марко.

– Но начальник сказал, что крупные партии уничтожаются в присутствии представителей ООН и средств массовой информации, – напомнил я напарнику интервью.

– Сюда ни один представитель без разрешения не сунется, не говоря уже о провинциальном телеканале.

Вот так! Иностранным журналистам в России всё хорошо известно! Иногда мне кажется, что я работаю не в корпункте западного телеканала, а в киножурнале

«Хочу всё знать»: любая тайна известна. Жаль, что тот золотозубый узбек не служит на российско-финской границе. Я бы к нему обратился, и он бы мне помог.

Но вернёмся в ОВД Рязанского района, в служебный кабинет старшего лейтенанта Ефимцева. Что здесь происходит? Почему сотрудники милиции задают мне провокационные вопросы? Меня под суд надо! Я же пришёл добровольно сдать себя в руки закона! Где эти руки? Где этот закон? Где «самый гуманный и справедливый суд»? Где торжество справедливости? Ефимцев встал из-за стола, подошёл ко мне и, подвинув стул, присел рядом. Теперь, глядя на нас со стороны, можно было подумать, что мы старые добрые приятели.

– Нет у меня на границе знакомых, – сознался я.

– Ладно. Давай подумаем, – доверительно перешёл на «ты» Ефимцев, – как тебя через границу переправить…

Наверное, дорогой читатель, у тебя появилась мысль, что всё это плод моего воспалённого воображения? Что я выдумал и лейтенанта Ефимцева, и репродукцию «Моны Лизы», и календарь с Путиным рядом на стене? И золотых рыбок в аквариуме и комнатные растения? Что всего этого не было? Нет! Не выдумал. Моя фантазия не способна на такой полёт. Помните Веру, секретаря норвежского корпункта? Она предупреждала меня: «В России ещё и не такое может быть». Прости меня, Господи, за мои грехи! Я искренне каюсь, Господи. Я больше никогда не нарушу закон №155 «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации». Клянусь! Никогда не посмею пренебречь своей визой! Обещаю вовремя продлевать, зарегистрируюсь в паспортном столе, сделаю временную прописку и даже в ЗАГС пойду. Честное слово. Я на всё пойду, только сделай так, чтобы этот кошмарный сон закончился. Пробуди мой мозг, выведи меня из этого заговорённого состояния. Ведь ради чего-то же официальный представитель закона пошёл на обсуждение деталей нелегального перехода государственной границы? Мне, понятно, терять нечего. А ему это зачем? Ради чего? Из сочувствия? Сострадания? У него, наверное, семья, дети есть. Ради чего этот риск? Выходит, не перевелись ещё люди большой, доброй души на земле Русской. Или перевелись, просто начальник не предупредил старшего лейтенанта о моём визите?

– Серёга, – обратился Ефимцев к молодому коллеге, – у тебя там есть кто-нибудь?

Серёга отрицательно покачал головой:

– Гусева давно перевели. Ефимцев повернулся ко мне:

– Придётся тебе самому.

– Мне самому что? – похолодел я.

– Границу переходить!

Честное слово, я вздрогнул. Мне приходилось многое слышать, не раз оказываться в неприятных ситуациях, но чтобы лейтенант милиции предлагал совершить нелегальный переход границы – такое было впервые. На тот момент я был только нарушитель визового режима, за что мне грозила депортация. Но если меня задержат на границе за нелегальный переход – я иностранный шпион, и уже тогда меня будут судить по другой статье. Нет у меня опыта в этом опасном деле. Профессионалы для этого специальные ботинки используют, с подошвами, оставляющими следы животных. Где я такие ботинки возьму?..

– Ехать лучше ночью, под Новый год, – продолжил

Ефимцев. – Главное – не вызывать никаких подозрений.

– А как же ночью без визы не вызвать подозрения на границе?

– Машина есть? – спросил деловито Ефимцев.

– У жены. Но мы не расписаны…

– Какая? – прервал моё объяснение Серёга.

– «Хонда Джаз»… А на поезде шансов больше?

– Смотря кто будет дежурить, – ответил Ефимцев.

– На кого попадешь, – пояснил Серёга.

– Ехать лучше на машине, – продолжил инструктаж старший лейтенант. – Лишних сумок не бери! Могут подумать, у тебя в сумке камера.

Что мне оставалось после всего делать? После всего, что я услышал, мы с лейтенантами становились соучастниками преступления.

– Под Новый год начальства всегда меньше, или совсем не будет, – заметил Серёга.

Ефимцев щелкнул пальцами:

– Долларов пятьсот – семьсот если дашь – могут пропустить… Действуй! Всё от тебя зависит. Удачи! – сказал на прощание старший лейтенант, пожимая мне руку.

«Всё от тебя зависит», – повторял я как заклинание, выходя из здания ОВД. А ведь действительно. От меня зависит всё. Вся моя жизнь. Конечно, от Шпаковского тоже многое зависело, о чём не следовало забывать.

Я не диссидент, да и с долларами у меня напряжённо – говоря по правде, долларов совсем нет. А хотя, подождите, какие деньги? Почему речь зашла о деньгах? Депортация должна проводиться за государственный счёт. Теперь же мне придётся за всё самому платить. Хитро придумано, ничего не скажешь. На всём экономят чиновники. Вон как о государственной казне неподдельно заботятся! Переживают. Теперь мне ясно, что на государство надежды нет. Остаётся на себя полагаться. Делай, что должно, и будь что будет. Ладно. Сделаю, что должно, а там посмотрим. Представляю, как расстроится подполковник Шпаковский, узнав о моём подлом, бесчестном поступке. Сильно огорчится. А он последний человек, которого я хотел бы огорчить. И если переход мне не удастся, Шпаковский превратит мою жизнь, которая и так не сахар, в настоящий ад. И будет моя душа обречена на вечные скитания и страшные муки. Ни отсюда не выехать, ни туда не заехать – между небом и землёй. Точнее, между Россией и Канадой. Отношения между странами и без меня напряжённые, а тут ещё я, как говорится, масло в огонь. Если на границе пресекут мои намерения – много подозрительных фактов моей биографии вылезет на поверхность. Посудите сами: бывший гражданин СССР с канадским гражданством, без регистрации, бывший сотрудник иностранных корпунктов, злостный нарушитель визового режима, пытавшийся нелегально перейти государственную границу, к тому же еврей. Много у вас будет доверия к такому типу? Сомневаюсь. Такого только суду предавать. И никому не докажу, что этот путь мне подсказал Ефимцев. Мне даже в кошмарном сне не могло привидеться, что я опущусь до такого серьёзного преступления.

В детстве мне очень нравились фильмы о бдительных и храбрых пограничниках, которые бесстрашно пресекали все попытки незаконного проникновения через границу. В фильмах показывалось, как иностранные шпионы пытались пронести запрещённые в СССР книги, а доблестные военные их ловили. Вон отсюда, шпионская нечисть! Гадкие, мерзкие враги и предатели Родины! Россия вам не проходной двор!