Нежное дыхание смерти

При мысли о шоколаде ей вдруг вспомнилась Даша. Даша – медсестра из наркодиспансера, где в последний раз лечился Аркадий. И на этот раз лечение было более эффективным, чем раньше. И больница почище, и обслуга помягче… И Даша ей понравилась – тихая аккуратная девушка из тех, что женщины называют «миленькими», а мужчины – «красавицами».

Тогда, год назад, совершенно замороченная очередным срывом мужа, Алла привезла его в платную клинику. Она уже привыкла ко всему – и к грубости медперсонала, и к казенным помещениям, и ко многим иезуитским правилам, которые практиковались в наркодиспансерах. И когда перед ней возник накрахмаленный до звона халат Даши, она резко вскинула голову, готовясь увидеть очередную палатную стерву. Почему-то ей везло на таких. А увидела невысокую, пухленькую девушку немногим старше двадцати лет. «Девочка, – подумала Алла, хотя оказалось впоследствии, что она старше Даши всего на четыре года. – Красивая девочка».

У девочки были длинные черные волосы, гладкие и блестящие. Нежные зеленоватые глаза, пушистые ресницы, большой красивый рот без следов помады. «Аркадий увлечется», – обреченно подумала она, впрочем, без всякой ревности или злобы на девочку. Алла давно убедилась, что женщины интересовали Аркадия чисто с эстетической точки зрения. И в этом тоже винила наркотики.

«Аркадий увлечется и даже напишет ее портрет… А толку все нет… Если бы знать, что больница эта будет последней…» Она возлагала на клинику кое-какие надежды особенно потому, что прежде Аркадий лечился в заведениях попроще.

Даша тоже обнадеживала ее. Женщины часто встречались, когда Алла приходила к мужу. Она не переставала удивляться: Даша наотрез отказывалась брать традиционные мелкие подарки – коробочку конфет, колготки, все, чем Алла по привычке набивала сумку.

«Нет, нет… – Даша отказывалась с мягкой улыбкой, но вторично предлагать подарок не хотелось. Голос ее при этом звучал твердо. – Зачем вы, Алла? Я ведь тут работаю, получаю за это…»

«Ах, Даша, не в обиду… – Алла прятала сверточек или коробку обратно в разбухшую сумку. – Честно говоря, у меня условный рефлекс… Простите… Как мой тут?»

Они постепенно перешли на «ты», и беседы стали продолжительнее. Алле больше всего нравилось, что Даша, хоть и была заметно красивее ее, все же смотрела на свою собеседницу снизу вверх.

«Все дело в образовании… – говорила себе Алла. – Ну как для такой вот медсестры звучит слово «искусствовед»? Или «скульптор»?» Она успела убедиться, что Даша не такая уж примитивная собеседница, кое-что почитывала, кое-куда захаживала, но избавиться от чувства превосходства Алла не могла, хотя корила себя за это.

Девушка ей нравилась. Было в ней что-то уютное, комфортное, а то, что ее внешняя податливость и мягкость иной раз оборачивались весьма твердыми убеждениями и трезвым взглядом на жизнь, приятно удивляло. Алла простушек не любила, поскольку сама простушкой не была. И вскоре она убедилась, что Даша, будучи совсем не из Аллиного круга, является идеальной подругой для нее. Теперь женщины уже болтали не столько об Аркадии, сколько о себе.

Перед выпиской мужа Алла зашла в клинику в последний раз. Даши не было ни в палате, ни в ординаторской, ни в процедурной. Алла на правах своего человека обшарила знакомые закутки и в конце концов оказалась на лестнице, где обычно курили медсестры и больные. Там в этот момент никого не было. Но это только на первый взгляд. В следующий миг Алла услышала Дашин голос, мягко повторяющий со своей обычной интонацией – ласковой и терпеливой:

– Ведь это будет зависеть только от тебя. Как я могу что-то решить…

«С кем это она?» – спросила себя Алла. Даша со своим собеседником или собеседницей стояла выше, на площадке того этажа, куда по обязанности захаживала довольно редко. И это удивило Аллу прежде всего. Вторым удивительным моментом было то, что собеседник Даши молчал. Или говорил так тихо, что до слуха Аллы слова не долетали.

Даша продолжала:

– Я ведь не обещала тебе. Ты ведь знаешь… Я не обману тебя. Только и ты… И ты меня не обманывай… Подожди… На вот… Сигареты тебе… Я пойду, мне пора…

На лестнице раздался стук низких каблучков Даши, и вскоре над Аллой показались ее стройные, довольно высоко открытые ноги, обтянутые тонкими блестящими чулками. В первый момент Алла хотела уйти в коридор, чтобы не смущать Дашу тем, что могла подслушать ее беседу с молчаливым собеседником, но потом сказала себе: «Что за чепуха!» – и никуда не пошла. Так они и столкнулись лицом к лицу. И Алла увидела, как Даша побледнела.

В тот раз между ними ничего не было сказано. Алла в последний раз выпила с ней чаю, выложив на стол принесенное печенье, выслушала последние новости об Аркадии – новости, которые знала и без нее. Мол, он поправился, почти что совершенно вылечился, можно надеяться, что надолго… Страшно говорить «навсегда», ведь гарантий быть не может… Но надо надеяться… Даша говорила официально, сдержанно… Чашка с чаем стыла перед ней, к печенью она, сластена, не притронулась… Алла обкуривала ее своими сигаретами и думала про себя, что знает, кто был Дашин собеседник на лестнице… «Кому же еще быть… – вздыхала она. – Бедная Даша… Что у нее тут за публика… Где же ей встретиться с приличным человеком… А девушке пора замуж…» Мысли возникали злые, но в общем-то приятные, ибо содержание их было простым, незамысловатым, бабьим – «я жена, а ты кто?». С тем они и расстались, свято пообещав друг другу звонить, но клятвы не сдержав. Видимо, святость обещаний была весьма условной.

И теперь Алла впервые за этот год, прошедший со времени их последней встречи, вспомнила о Даше.

«Вот с кем надо было посоветоваться! Аркадий столько проторчал у нее под надзором, она-то должна знать, почему он мог сорваться…»

Через несколько дней после похорон и поминок Алла начала приходить в себя. Она побывала в парикмахерской и сделала себе давно задуманную стрижку – короткую, почти мальчишескую, которая неожиданно придала ее потускневшему облику утраченную женственность. Стрижка открыла чистый лоб и длинную шею, сделала тени под глазами менее старообразными… Да и тени постепенно начинали исчезать, и не только с помощью косметики. К Алле возвращались ее двадцать восемь лет, чуть не превратившиеся в сорок за время замужества. Она купила новый свитер – дешевый, но эффектный – грубого плетения, из разноцветной шерсти. Заставила себя меньше курить. И через несколько дней поняла, о чем думала в это время, прихорашиваясь и обретая утраченную прелесть. О Даше.

«Вот теперь не стыдно с ней встретиться… – сказала она себе поздно вечером, вернувшись домой и поглядевшись в зеркало. – А то мертвецом выглядела… А Даша-то, наверное, расцвела среди своих наркоманов… Да, одно дело быть медсестрой, а совсем другое – женой… Пусть теперь посмотрит на ту замученную особу, с мужем которой она ворковала тогда на лестнице… Пусть посмотрит!»

Алла давно поняла, что чувствовала себя уязвленной тем случаем, окончательно поколебавшим ее веру в свою женскую привлекательность. Теперь она могла смело противопоставить природному цветению Даши свою искусственно созданную, но все же ощутимую красоту. И набрала ее номер.

Сперва в трубке раздался скрипучий старушечий голос, знакомый Алле по прежним звонкам. Она вспомнила, что Даша живет в коммунальной квартире с бабкой-соседкой, уже прописавшей в третьей комнате, освободившейся от умершей соседки, сына-алкаша и постепенно выживающей из квартиры Дашу. Однако по голосу и по разговору бабка была слаще меда. Она ласково заскрипела:

– Дашу? Дашенька, тебя спрашивает дама!

И Алла поздоровалась с забытой подругой. Ее голос, видимо, произвел на Дашу впечатление легкого шока. Она на миг замолчала, потом нерешительно спросила:

– Алла, ты?

– Я, – смешком ответила ей подруга. – Забыла уже меня?

– Почти что так… – вздохнула Даша.

Алла замялась, прежде чем выложить новости.

– Я ведь что звоню-то… – нерешительно, подбирая слова, начала она. – Аркадий… Он такую штуку отколол…

– Опять? – воскликнула Даша. – Постой, он что же, опять колется?!

– Уже нет, – мрачно сказала Алла. – Докололся уже. Умер.

– Как ты сказала?! – зазвенел голос подруги. – Когда?! Что ты говоришь?!

Алла поудобнее устроилась у телефона. Она вкратце рассказала Даше про обучение и работу Аркадия в Венеции, про его внезапный срыв, его смерть…

– Постой, – опомнилась медсестра. – Ты говоришь – академия не оплатила поездку?

– Конечно нет. Да он меня просто обманул. Чего и следовало ожидать. Ему кто-то сделал левый заказ. Сама понимаешь – кто станет возиться со скульптором, пусть даже талантливым, который балуется наркотиками?

– Вот как… – удивилась Даша. – И ты не узнала, кто ему сделал заказ?

– Хотелось бы узнать, конечно… – согласилась Алла. – Не столько потому, что я беспокоюсь… Хотя и беспокоюсь тоже – ну, как заказчик остался недоволен и предъявит мне претензии? А больше потому, что хочется увидеть, что он сделал перед смертью. Ведь это немыслимо – работать в таком состоянии!

– Да, – неопределенно сказала Даша. – Ал, ты еще не ложишься? Можно… Можно, я забегу к тебе?

– Давай! – внезапно согласилась Алла, которой вначале не слишком хотелось видеть бывшую подругу. – Всего одиннадцать… Ты успеешь до часу домой?

– Не в первый раз, – ответила та.

И точно – раньше они часто навещали друг друга. Даша жила на «Приморской» станции метро, а Алла – на «Василеостровской», так что их разделяла одна остановка. В те дни, когда Алла бывала загружена работой и не надеялась успеть в клинику на свидание с мужем, то вечерком накануне завозила Даше продукты и разные мелочи, которые могли потребоваться Аркадию, и была уверена, что подруга не подведет и передаст их. Когда кончилось лечение, потребность во взаимных визитах отпала. И теперь Алла ждала Дашу с некоторым трепетом, сама себе боясь признаться, что завидует ей – как завидуют молодости и красоте.

– В конце концов, нам больше нечего делить, – сказала она своему отражению в зеркале. – У нас нет ничего общего. Кроме воспоминаний.

Даша явилась с рекордной быстротой – через полчаса. Алла расцеловала холодную разрумянившуюся щеку подруги и поставила чайник на плиту. Женщины уселись на кухне и пытливо оглядели друг друга – при этом Алла произвела более тщательный осмотр.

«Ничего, – решила она. – Но нельзя сказать, чтобы расцвела. Все та же. Те же волосы, глаза… Стоп, глаза другие. Что с ними? Боится чего-то? Тревожится? Вот дурочка… Неужто думает, что я могла его ревновать?! Да самое большее, к чему я могла его ревновать, – это к порнографическому журналу. Женщины в чистом виде были ему уже недоступны».

И она ободряюще улыбнулась Даше.

– Кофе у меня дрянной, растворимый, – предупредила Алла. – Но другого нет.

– Брось ты… – протянула Даша. Она отогревалась в теплой кухне, и ее щеки медленно возвращались к обычному цвету – тусклому, смугловатому. – Рассказывай. Я пришла, потому что мне показалось, что разговор не телефонный.

– Для меня нет такого понятия, – отмахнулась Алла. – Кому я нужна, чтобы меня подслушивали.

– Дело касается наркотиков, – тихо возразила медсестра.

Она осматривала кухню, и Алла поняла, что ей до смерти хочется в комнату, посмотреть, как много осталось там от Аркадия. И она вполне извинила это женское любопытство.

– Ладно, осторожная ты моя, – преувеличенно дружелюбно согласилась Алла. – Раз ты такая подкованная в этих делах, то скажи вот что… Почему он снова начал колоться? Что могло его на это толкнуть?

– Об этом больше должна знать ты. Это могло быть все, что угодно… Прежде всего, безволие… Или соблазн…

– Ну, это-то понятно! Но должно было быть еще что-то… Соблазны возникали всякий раз, как появлялись деньги. А деньги появились. Но бывало же и так, что деньги не мешали ему держаться… Не колоться… А тут не удержался… Знаешь, что я думаю? Что он провел некоторое время в какой-нибудь наркоманской коммуне… Знаешь, таких полно…

– Знаю, – поморщилась Даша. – Из таких коммун целым не уйдешь… У меня сейчас двое доходят в палате… Оба попали прямо из «Сучьей слободки».

«Сучья слободка», про которую Даша некогда рассказала Алле немало жутких вещей, была всего-навсего несколькими домами нежилого фонда, располагавшимися на задворках Петроградской стороны. Но эти несколько домов являлись рассадником заразы, где пропадало ежегодно множество баловавшихся наркотиками людей. А те, что не пропадали, – доходили в больнице. Наркотики, по словам Даши, употреблялись самые некачественные, иногда в жутких смесях. Клиенты «Сучьей слободки» выживали редко. Чаще всего их здоровье было настолько подорвано, что лечение оказывалось неэффективным.

– Ты думаешь – он там пропадал?! – сделала большие глаза Алла. Только тут она вспомнила, что не сообщила подруге насчет двухмесячной отлучки Аркадия перед его действительным отъездом в Венецию. И она выложила все, что узнала от комиссара Арицци, помянув его недобрым словом. Даша отшатнулась, услышав новости.

– Постой… – заговорила она, мучительно стараясь собраться с мыслями. – Он что же – соврал тебе, что находится в Венеции?!

– Ну да! – подтвердила Алла, радуясь, что новость не вызвала у Даши ехидной реплики. «А ведь она вполне могла бы позлорадствовать – вон, мол, как он ее обманывал!» – Конечно же соврал! Это было все из той же оперы, что и академия… Только чтоб я успокоилась и ничего не проверяла! Понимаешь? А сам в это время подхватился и отправился якобы в Венецию, а на самом деле в какую-нибудь там «Сучью слободку»!

– Ужасно… – шептала Даша, остановившимися глазами глядя сквозь стену.

И Алла поняла, что изменилось в ее зеленых глазах. Дело было совсем не в том, что Даша смущалась или боялась ее. Эти глаза стали взрослее. Печальнее. Опытнее. Теперь Дашу при всем старании нельзя было назвать «девочкой», как окрестила ее Алла при первой встрече. Теперь это женщина, и казалось, женщина с не слишком счастливым опытом… Алле стало любопытно, что могла пережить ее приятельница.

«Что вообще могут переживать женщины с такими глазами, губами и такой грудью?! Мужики сходят с ума, протяни руку – и все достанешь… А ей, похоже, не досталось… Ну, это может быть – если она чересчур высоко замахнулась…»

А вслух она сказала:

– Ладно, Даш. Что случилось, то случилось. Мне только обидно, что все мои и твои, конечно, труды пропали даром… Не удержался… Можно сказать – в душу плюнул…

Даша склонила голову в знак согласия. Потом подняла ее и посмотрела Алле прямо в лицо. Слабо улыбнулась, и Алла снова подумала, что подруга ее что-то пережила.

– А ты как? – поменяла она тему. – Все там же? Без перемен?

– Без, – коротко ответила Даша. – Да и что может поменяться… С бабкой воюю…

– Она сыночка-то видит? – оживилась Алла. Она очень любила слушать про чужие неприятности. Так ей легче было забыть о своих собственных. – Больше никого не прописала?

– Нет. – Даша наконец отхлебнула кофе. – Но условия такие создает, что жить уже невыносимо… Снимать где-то комнату? Сама понимаешь, квартиру я не потяну, а опять коммуналка… Это ведь лотерея. Может, еще хуже получиться… Так вот и бьюсь…

– Ясно, жизнь не сахар. У меня хотя бы этих проблем нет… Зато тебе не приходилось возиться с мужем-наркоманом…

– Я этих мужей-наркоманов каждый день пачками вижу.

– Ну знаешь! – Алла закурила и прошлась по комнате. На душе у нее было по-девичьи легко, она как будто разом освободилась от груза забот и тревог. – Одно дело – пациенты-наркоманы, другое – муж, человек, которого видишь каждый день… Ладно, тема паршивая… Так как с личной жизнью – миллионщика еще не подцепила?

Даша рассмеялась. Провела рукой по лбу, словно у нее на миг закружилась голова.

– Нет, не подцепила, – глухо ответила она. – Работа такая – на женихов неурожайная. Откуда им взяться…

– Точно, наркоманы – мужики никакие, – подтвердила Алла. – Знаешь, мой…

И она выдала парочку пикантных подробностей, свидетельствующих о мужской несостоятельности Аркадия. Даша вдруг поднялась со стула и принялась прощаться.

– Что это ты? – удивилась Алла. – Да постой, еще и полчаса не просидела! Ну, я могу тебе такси вызвать… За мой счет…

Она внезапно поняла, что не хочет носить в себе свои несчастья, хочет поплакаться на чьей-то мягкой уютной груди… Дашина грудь, обтянутая пушистым изумрудным свитерком, годилась для этого… Но сейчас Даша явно не расположена утешать Аллу, и оставалось только удивляться почему?

– Мне пора. – Медсестра смотрела на запястье, где красовались маленькие часики, но видела явно не руку и не часы, а нечто другое… Ее взгляд был пустым и отрешенным. – Бабка может запереть дверь изнутри, и я не смогу попасть в квартиру… Она может…

– А мы участкового вызовем! – возмутилась Алла. – Какое она имеет право! Ты там так же прописана, как она…

Даша махнула рукой и стала натягивать бежевую короткую дубленку с капюшоном. Алла посмотрела и подумала, что ей тоже нужна такая, да поезд ушел – скоро весна… Она сделала последнюю попытку удержать гостью.

– Слушай, Даш! Да что ты проблемы создаешь! Переночуешь у меня, в самом деле! У меня кровать свободная, из-под Аркадия… Не бойся, он ведь на ней не помирал… Умер на камнях, как подзаборник! Сколько раз я ему это предсказывала, но не думала, что так и будет… Судьба подшутила… Смерть в Венеции, как у Томаса Манна… Даша, останься! Я ведь как в одиночной камере, мне даже обсудить все не с кем!

– Что я могу сделать? – устало повернулась к ней Даша, и Алла удивилась – каким жестоким может быть это лицо. – Он ведь умер.

Она стояла уже одетая, и рука ее лежала на дверной ручке. Алла смирилась с тем, что поболтать будет не с кем, и на прощанье сказала:

– Действительно, когда-то ты сделала для него все, что смогла… И я тоже… Не моя и не твоя вина, что он стал колоться через одежду…

Даша замерла. Ее глаза расширились, а потом померкли и показались Алле совсем темными. Каким-то чужим, невыразительным голосом спросила:

– Что такое? Через одежду? Это там?

– Да. Так сказал врач, в Венеции… Это же надо дойти до такого… Ты представляешь Аркадия, который колется через куртку?

Даша сняла пальцы с дверной ручки. Судя по выражению ее лица, она напряженно что-то обдумывала. Потом спросила:

– Следствие было?

– А как же! Я все раскопала до последнего… Он стал колоться через куртку.

– Он что – систематически кололся через одежду? – переспросила Даша, словно не веря своим ушам. – Всякий раз?

– Да нет! – Алла усмехнулась. – Только два раза приспичило, не смог потерпеть – рукав закатать… – А может, просто не соображал – закатан рукав или нет… В «Сучьей слободке» такое бывает?

– Бывает, – кивнула Даша. Она все еще не могла прийти в себя. – Но Аркадий и пациенты «Сучьей слободки» – это разные люди… Он не мог колоться через одежду… Не тот характер, не та степень заболевания, в конце концов… Нет, это ему не свойственно.

Она разгорячилась и не слушала возражений Аллы. А та твердила:

– Ему ударила в голову Венеция, говорю тебе! Безумный город, и там у него нашлась, конечно, парочка безумных дружков… Во всяком случае – наркотики он у кого-то покупал! А сманить его на что-то – раз-два и готово! Мог и через куртку, мог вообще что угодно… О, Дашенька, ты его плохо знала! Ему никогда не удавалось принять решение, но если уж сманивали на что-то… Лучшего объекта не найти!

– Нет, не может быть… – едва шевеля губами, проговорила Даша.

– Что с тобой? – Алла заметила, что на лбу подруги проступила испарина. Ее длинные черные волосы прилипли к вискам.

Даша дышала тяжело, затрудненно. Помотала головой и виновато улыбнулась:

– Так, не важно… Тут у тебя жарко…

– Конечно, в дубленке стоять! – согласилась та. – Я тебе говорю – раздевайся и оставайся на ночь. Не помрет твоя бабка. А может… Может, не в бабке дело? Еще кто ждет?

– Никто… – Даша присела на табурет, стоявший у выхода. Резкими движениями размотала шарф, схватила воздух открытым ртом. Алла не на шутку встревожилась.

– Слушай, – спохватилась вдруг она. – А ты, часом не беременна?

– Господь с тобой… – ответила Даша. По-видимому, ей стало лучше. Во всяком случае, она встала и снова собралась уходить. – Вот только водички дашь попить? Я уже в порядке.

Алла пожала плечами и отправилась в кухню за водой. Глядя, как подруга пьет, она делала последнюю попытку удержать ее. Очень ей не хотелось оставаться одной. Такого не было ни в тот день, когда хоронили Аркадия, ни в то утро, когда она узнала о его смерти. А сегодня не хотелось сидеть на кухне, выкуривать одну сигарету за другой, чувствуя полное одиночество, ту особую звенящую тишину, когда никого в квартире больше нет. «Но если она не хочет – упрашивать не буду…» – заметила Алла и только намекнула:

– А впечатлений об Италии у меня немало… Одна Венеция, конечно, но что это за город! Какие люди!

– Да… Здорово… – Даша вернула стакан. Чувствуя, что ее не удержать, Алла заговорила быстрее:

– А в самолете, на обратном пути, представь себе, я встретила бабу, русскую, которая угадай, что везла?

– Не знаю…

– Труп любимой собаки. – Алла растеряла пыл, рассказывать больше не хотелось. Равнодушные ответы Даши свели на нет ее заграничные впечатления, лишили их занимательности. – Что же… – вздохнула она. – Вижу, что у тебя сейчас другое на уме… Каждому свое, конечно….Я со своими проблемами и убогими рассказами тебе надоела. Спасибо, что приехала.

Даша махнула рукой.

– Не обижайся, – попросила она. – У меня была тяжелая смена в отделении… И я не выспалась… Так что я пойду. Завтра… Нет, послезавтра позвоню.

«Значит – никогда, – поняла Алла, выпроваживая гостью и излишне тепло с ней прощаясь. – Обманулась я в ней… Да и Даша переменилась. Какая раньше была тонкая, внимательная. А теперь… Как будто заматерела. Рассказывай не рассказывай! Зачем звала? Зачем удерживала?»

У нее было такое чувство, словно оборвалась последняя связь с прошлым – с тем ее прошлым, в котором царил Аркадий. Теперь прошлое уплывало вдаль, как льдина, отколовшаяся от материка. И на льдине оставался сам Аркадий, его наркотики, его мягкая и выматывающая манера лгать, уступчивость всему и всем и, наконец, его любвеобильность.

Алла решила принять ванну. Наполняя ее горячей водой, она думала уже не о Даше, не об Аркадии, а о работе. Думала о том, как завтра снова увидит Глеба Хлебникова из соседнего отдела. Бабы-переводчицы звали его Хлеб Хлебыч, но при этом притихали и замирали в натянутых позах, когда он появлялся у них.

Появлялся раньше не слишком часто, а вот в последнее время зачастил. О, Алла не слепая. Она прекрасно видит, что Глеб любуется ее посвежевшим личиком, открытыми выше колен ногами… И не ради того, чтобы послушать ее дорожные впечатления, он подсел за ее столик в обеденный перерыв.

Нет, Глеб даром зажигалку подносить не станет… Не тот парень… Бабы уже просветили ее – как только заметили, что она возвращалась с ним с перерыва. Глеб поругался с женой, и та убралась к матери, прихватив дочку. Но Алла не так проста, чтобы на что-то рассчитывать. Боже упаси! Поругались – помирятся. Ей неприятности в виде телефонных истерик и слежки не нужны… На место жены Хлеб Хлебыча она не претендует.

«Определюсь со своим местом в жизни, – рассуждала она, погружаясь в горячую ванну. Протянула руки, забросала себя душистой пеной, плававшей на поверхности воды, и притихла. – Итак, Глеб… Потом… Потом я беру роман на перевод… Хватит пробавляться статейками! Роман, не меньше чем на пятьсот страниц. Делаю подстрочник, обрабатываю: все честь по чести. Посмотрим, что тогда скажут наши бабы… А то – работать, дескать, не умею… Не переводчик по специальности, а искусствовед… Ничего, я им покажу мастерство перевода… Пора выходить на дистанцию…»

Она пожалела, что не взяла с собой какую-нибудь книжонку – из тех, что не жалко почитать, лежа в ванной. Алла давно пристрастилась к легкому чтению в горячей воде – это помогало ей расслабиться, по-настоящему отдохнуть.

И тут ей показалось, что из-под прикрытой двери ванной потянуло сквозняком и раздалось легкое жужжание. «Откуда?» – удивилась Алла и привстала, чтобы отодвинуть плотную пластиковую занавеску.

Сквозняк и жужжание усилились. Скрипнула дверь. Алла замерла со скомканным краем занавески в руке, отчетливо различая через полупрозрачный пластик очертания фигуры. «Бред, – подумала она. – Я пересидела в ванной, и мне кажется».

На нее нашло странное оцепенение. Она определенно видела кого-то сквозь занавеску, но говорила себе, что это сон… Что все сейчас исчезнет.

Но силуэт не исчезал, оставаясь безмолвным и неподвижным. Алла поняла, что больше не выдержит. Ее затрясло так, что вся занавеска дрожала вместе с ней. Она не отдергивала ее, это сделала чужая рука. Женщина совершенно оцепенела, но, когда увидела, кто оказался перед нею, смогла все же выдавить побледневшими губами несколько слов: