Рафаэль и бабы-жабы

– Рафаэль, ущипни себя за ягодицу, очнись, не неси сущий бред, Как же без колбаски, балыка, ветчины, буженины, шашлыка, жаркого и другой вкуснятины? – остановила его соседка. – Без этого меню люди превратятся в травоядный скот. И хватит нам читать лекцию о собаках. Разве других интересных тем нет, а тебя зациклило на Джиме.

– Употребление мяса – это пережиток, анахронизм далекого прошлого, когда ради выживания наши дикие предки с палками и камнями охотились на мамонтов и других крупных животных. Теперь в этом нет необходимости, достаточно растительной пищи, – продолжил он.

– Евдоким Саввич, вы можете отказаться от мяса, а я от нежных лягушачьих лапок – никогда! – твердо заявила Виола Леопольдовна. – На одной растительной диете мой могучий организм не продержится. В овощах, фруктах и ягодах много витаминов, но мало белка и калорий.

– Не огорчай Виолу своими бредовыми идеями, – набросилась на соседа Швец. – Хватит нас доставать рассказами о своем псе. Выкинь из головы, никому не рассказывай о своих фобиях и фантазиях, а то посчитают, что «крыша» поехала и отправят в дурдом к Маграму. Засмеют и даже изобьют.

Имя психиатра Маграма было у горожан на слуху. Каждый норовил своего обидчика или соперника сделать его пациентом и Тамила туда же.

– Есенин много сочинил стихов о природе и любви, – продолжил художник, пропустив претензии соседки мимо ушей.

– Не слишком его возвеличивайте. Сережка еще тот был гуляка. Он сам себя в поэмах и стихах называл хулиганом и забулдыгой, – вступилась за Тамилу риелтор. – Это он написал: «…где всю ночь напролет до зари я читаю стихи проституткам и с бандитами жарю спирт», «Хулиган я, хулиган, от стихов дурак и пьян». Есенин пил, буянил, мутузил Айседору Дункан, других своих жен и любовниц. Хотя поэт он замечательный, душевный. Что на это, маэстро, скажите?

– У каждого человека есть слабости, свои тараканы в голове. Абсолютно идеальной личности не существует, – ответил Суховей. – Вы же любите…

Осекся, ибо напрашивалась фраза «на халяву выпить, закусить…»

– Рафаэль, а какие у тебя слабости, тараканы в голове? – сбила его с мысли соседка.

– Тебе со стороны виднее. Моя оценка будет сугубо субъективной, а значит недостоверной.

– Мне, кажется, что тебя обуяла мания величия. Ты возомнил себя великим живописцем, ровней Рафаэлю.

– Если бы меня обуяла эта мания, то я бы не скромничал, а ходил бы по инстанциям, стучал во все двери, требовал признания, организации персональных выставок и продаж картин на аукционах по высоким ценам, как это делают халтурщики.

– Кому надо твое фуфло? Разве, что на растопку печей, – уязвила его Тамила.

Привыкший к ее колкостям, Суховей продолжил в ином ключе.– Есенин писал о себе с горькой иронией. Не от хорошей жизни уходил в загул. Большевики, особенно евреи Троцкий, Бухарин и чекист Блюмкин, не ценили его талант, притесняли, третировали и уничтожили. Имитировали самоубийство в ленинградской гостинице «Англетер».

– Возможно, возможно, но это одна из версий. Тайна его гибели до сих пор не раскрыта, – заметила риелтор. – Я бы с удовольствием послушала стихи в вашем исполнении, но на сегодняшний вечер достаточно. Оставим на другой раз. Евдоким Саввич, лучше скажите, у вас есть дети, наследники?

– Нет, один, как перст.

– А внебрачные?

– Не знаю, известий не поступало.

–Спрашиваю не ради праздного любопытства, знаю, что художники, поэты, музыканты охотно своими семенами, ну значит спермой, особенно в молодые годы, разбрасываются,– сказала гостья. – Дело в том, что дети, как прямые наследники вправе претендовать на часть прибыли, на свою долю от продажи квартиры.

–Рафаэль направо и налево разбрасывал семена, поэтому и остался на старости лет бобылем, – с осуждением заявила Тамила.

– Никогда бы не подумала, что такой на вид интеллигентный человек оказался бабником, – огорчилась Баляс.

– Именно среди интеллигентов, художников, музыкантов, артистов, певцов, поэтов, режиссеров, актеров больше всего бабников. Одним словом, богема, пьянки, гулянки, блуд… Вот и Рафаэль гулял напропалую, крутил романы с натурщицами и девицами легкого поведения, – сообщила Швец. – Может и зачал, оплодотворил одну или нескольких? Так ведь теперь не докажешь.

– По анализу ДНК можно установить отцовство и материнство, – напомнила Баляс. – Но это очень дорогостоящая процедура, поэтому редко кто ее заказывает

– Никто претензий не предъявлял. Уже много лет прошло, – сожалея или радуясь, произнес Евдоким Саввич. – Не помню, чтобы я кого-то обрюхатил.

– Значит, с этой стороны «сюрпризов» не будет?

– Не будет. Виола Леопольдовна, простите за нескромный вопрос, вы замужем? – осмелился спросить художник.

– Что, нравлюсь, глаз положил? – смутила она его прожигающим, пристальным взглядом и ответила. – Если вас это так волнует, то я свободная от семейных уз и забот женщина.

– Так вы – феминистка?

– Нет, садистка, – ошеломила она клиента. Он часто заморгал белесыми ресницами, не зная, куда повернуть разговор, но она взяла бразды в свои руки.

– Не бойся, живописец, я обычная женщина и ничто человеческое мне не чуждо. Живу в достатке, в свое удовольствие. Крепкий, выносливый и неутомимый мужчина мне нужен не для того, чтобы я ему готовила пищу, стирала и гладила одежду, а для постели, – откровенно призналась риелтор. – Господь не зря создал каждой твари по паре, чтобы они совокуплялись, наслаждались и размножались. И человек должен следовать его воле, Ведь, что естественно, то не безобразно, а прекрасно.

– Господь дал человеку разум, чтобы он контролировал, сдерживал свои страсти, не превращал способ продолжения и сохранения человеческого рода в разврат, – возразил Суховей.

– Кто бы об этом говорил, но только не ты, – осадила его Швец. – Вспомни, как ты в молодые, зрелые годы блудил, за юбками охотился.

– Не блудил, а удовлетворял естественные потребности, – парировал он ее выпад. – Мне это необходимо для творчества и вдохновения, а женщинам для высокого тонуса.

– И приворотного зелья не надо? – удивилась Тамила.

– Абсолютно не надо. Походы к разным ворожеям, бабкам и прочим шарлатанам, гарантируют лишние расходы. Искусство соблазна, искушений, флирта зависит от многих факторов: внешности, грациозных, возбуждающих движений тела, интонации голоса, влекущего смеха и взгляда, мимики лица, цвета волос и пеньюара, комплиментов. Мужчины, как дети, любят, когда ими постоянно восхищаются, расхваливают их достоинства и не замечают недостатков, а также от элитных напитков и блюд. Все это в совокупности создает особую ауру, шарм для обольщения и секса. Это уже потом после штампа о браке в паспорте и свадьбы можно с ногами забраться мужу на шею, что многие жены и делают, используя свое главное оружие – прелести и ласки соития. А сначала надо ловко заманить жениха в сети и незаметно превратить в подкаблучника.

– Вам это удается? – спросил художник.

– Было бы странно и несправедливо, если бы меня не хотели. Мужчины стараются покорить, подмять под себя тех, кто сильнее. Этим они компенсируют, присущий многим, комплекс неполноценности, робости. Легкодоступные женщины быстро приедаются, становятся неинтересными и назойливыми. Или я не права, ошибаюсь,? – ободряюще взглянула на Суховея.

– Правы на все сто процентов. Высоко ценится лишь то, что достигается, дается с большим трудом. Подобный критерий приемлем и для живописи, других видов литературы и искусства, – глубокомысленно изрек художник.

– Рафаэль, тебе говорят о любви, а ты все о своей живописи, – упрекнула Швец. – На ней свет клином не сошелся. Надо, не теряя времени, наслаждаться самым сладким божьим даром.

– В этом нет ничего предосудительного и греховного, – продолжила Виола. – Это физиологическая потребность организма, как в воздухе, пище, воде и ее надо постоянно удовлетворять, иначе от длительного воздержания могут возникнуть проблемы с психикой.

– Не опошляйте прекрасное чувство любви. Оно с древних времен вдохновляло художников, поэтов, музыкантов, скульпторов на великие творения, – напомнил Суховей.

– Евдоким Саввич, не сгущайте краски, не драматизируйте. Один поэт точно назвал любовь прикрашенным инстинктом деторождения, – сказала Баляс. – Я с ним полностью согласна. Романтика и поэзия любви сводятся к биохимической реакции. Впрочем, современные технологии достигли такого прогресса, что можно родить ребенка без сношений. Зачатие происходит в пробирке, а затем оплодотворенная яйцеклетка развивается в утробе суррогатной матери.

– Без медового месяца неинтересно, – вздохнула Швец.

– Наши древние предки не связывали рождение детей с совокуплениями. Именно тогда и появились сказки о том, что малышей приносит аист или их находят в капустных грядках. До сих пор престарелые бабки тешат внуков и правнуков этими байками, хотя те из Интернета знают, откуда дети берутся? Вы, Евдоким Саввич, наивный романтик, смотрите на все через розовые очки. Надо любить, пока любиться и совокупляться, пока хочется и можется. Пока есть влечение и желание, то есть либидо, человек живет, как только пропадает интерес к сексу он потенциальный покойник.

– Все мы потенциальные покойники, бессмертных нет, – заметил художник.

– Но те, кто регулярно занимается сексом, живут дольше импотентов, – возразила она. – Человека можно считать вполне счастливым, когда у него вдоволь пищи и секса, а остальное мелочи жизни, суета сует…

– А как же высокое искусство, живопись, поэзия, театр, балет, музыка, духовные, эстетические потребности? – возмутился Суховей.

–Рафаэль, пошел ты степом со своим искусством. Как дятел задолбал, все сводишь к живописи, словно на ней свет клином сошелся, – осадила его соседка. – Виола права, вкусная пища, крепкие напитки, деликатесы и секс – вот источники жизни и счастья.

– Вам бы только напиться, набить требуху под завязку, – вздохнул Евдоким Саввич,

– Тамила, включай магнитофон. Найди, что-нибудь веселенькое, – велела Баляс, заметив в нише серванта стереомагнитофон «Весна». Швец подошла, включила в сеть, вставила кассету и нажала кнопку воспроизводства звука. Зазвучал голос Софии Ротару: «Лаванда, горная лаванда».

– Рафаэль, тряхните стариной, пригласите Тамилу танцевать.

– Я давно этим не занимался, – оробел он.

– В таком случае объявляю белый танец. Тамила пригласи кавалера, – велела гостья.

– С удовольствием! – улыбнулась соседка и вытащила художника из-за стола. Он, боясь наступить ей на лакированные туфли, едва передвигал ноги.

– Рафаэль, что ты, как не живой? Может вавка в голове,– упрекнула женщина. – Обними меня покрепче за талию, она у меня по-девичьи тонкая. Вспомни свою шальную молодость, как зажигал, шейк, ленку-енку, твист, ламбаду… Полы в клубе, а потом на дискотеке ходуном ходили.

– Когда это было, столько воды утекло? – посетовал он. Швец смело прижалась к нему бедрами, овеяла запахом дорогих французских духов. Он ощутил упругость, гибкость и жар ее тела. Вспыхнуло ранее остывшее влечение и желание.

– Тамила, что с тобой? – прошептал с учащенно забившимся сердцем и пульсирующей в висках кровью.

– Эх, Рафаэль, один раз живем на белом свете, сколько той жизни осталось? Хочется быть любимой и обласканной. Вспомни, как нам было сладко…,– с загадочным блеском глаз ответила она.

– Это заветная мечта каждой женщины, но причем здесь я?

– Разве ты неспособен, если не осчастливить, то хотя бы иногда порадовать?

– Ты меня застала врасплох, я подумаю.

– Думай, соображай быстрее, а то я передумаю.

«Мягко стелет, как бы, не было жестко спать, – насторожился художник. – Неспроста это неожиданное проявление нежности и готовности раскрыть свои объятия. Как только замаячили большие деньги, то она сразу воспылала чувствами. Необходим максимум бдительности, чтобы не остаться последним лохом». Он сдержанно кивком головы поблагодарил за танец и хотел вернуться за стол, но соседка его придержала: Дождалась следующей песни в исполнении Жени Белоусова.

– А теперь спляши с Виолой.

– Я устал, – взмолился он.

– Тамила, не насилуй художника. Для этого есть постель, – с иронией произнесла риелтор. – Когда потребуется, мы спляшем и калинку-малинку, и гопака.

–Виола, душечка, сделай художнику приятно, называй его Рафаэлем. А то имя-отчество режут слух. Сидим, как на дипломатическом приеме или в суде по уголовному делу.

– Я не прочь, если Евдоким Саввич не возражает?

– Не возражаю, – отозвался Суховей, благодарный ей за сочувствие. И все же поинтересовался. – Виола Леопольдовна, а дети у вас есть?

– Нет, пока живу в свое удовольствие, чтобы не обременять себя лишними заботами и расходами. Меня бесит, когда злые языки осуждают одиноких женщин за сожительство. Они же не виноваты, что по статистике на всех женщин мужчин не хватает. В дикой природе животные, те же собаки, даже микроорганизмы, постоянно спариваются и никого это не шокирует. Нам тоже следует избавляться от комплексов и предрассудков и жить по законам природы, а не быть ханжами. Каждая женщина вправе иметь, как минимум, два партнера из числа поклонников и покровителей. В двадцатых годах прошлого столетия революционерка Александра Коллонтай, ставшая впоследствии послом Советского Союза, совершенно точно сравнила половой акт со стаканом выпитой воды. И жажду, и сексуальное желание следует удовлетворять без угрызений совести.

– Чаще всего сами бабы и осуждают женщин легкого поведения, – сказал Суховей.

– А судьи кто? Старые девы и выжившие из ума старухи лясы точат из зависти и печали о старости, – пояснила причину сплетен Швец.

За словами Виолы о поклонниках и покровителях он разглядел скопище ее любовников. Иронию риелтора художник воспринял, как совет не соваться с суконным рылом в калашный ряд. Он и сам сомневался, что сможет удовлетворить женщину таких габаритов с отменным здоровьем. Впрочем, Баляс своим богатырским телосложением отпугивала мужиков, которые рисковали быть нечаянно травмированными и раздавленными тушей во время экстаза.

– Что ты, Виола, душа нараспашку. Я бы никого не посвящала в свои интимные тайны. Это запретная зона.

– Пусть знает, что я востребованная женщина, не обделена вниманием и ласками самцов.

– Так ведь он, как сорока-белобока, на хвосте, разнесет сплетни, – предостерегла Тамила.

– Не разнесу, это у тебя язык, что помело, – упрекнул художник. – Бабы, у вас, что нет других тем, как только о любовниках и сексе? Получается, у кого, что болит, тот о том и говорит…

– Бабы копаются в навозе на фермах и полях, а мы благородные, светские дамы, – осадила его соседка. – К тому же сам, типун тебе на язык, начал с вопроса о замужестве. Размечтался о том, чтобы Виола тебя, трутня, кормила, поила и на руках, как мешок, носила. Для нее, будущей королевы Франции, ты ни ростом, ни умом не вышел. Поэтому не суетись, дыши ровно.

– Ишак и мул тоже малы, однако под стать породистому жеребцу, – привел он контраргумент. – К тому же я не претендую на сердце и руку Виолы Леопольдовны. Такая крепость мне не по зубам. Каждый сверчок знай свой шесток.

– Вот так пассаж?! Что же вы, Рафаэль, быстро и позорно капитулировали? – укорила его Баляс. – Не к лицу аристократу такие кренделя. Прежде за любимых женщин стрелялись и погибали на дуэлях или в бою, ради них совершали подвиги. Эх, перевелись Дон-Кихоты, Айвенго и другие доблестные рыцари без страха и упрека. Остались слюнтяи, нытики, готовые спрятаться под женской юбкой. Берите пример с лосей, оленей и других крупных животных в дикой природе. Они насмерть сражаются за право обладать самками. А вы привыкли к бесплатному меду.

– Не привык. Кроме эмоций и инстинктов человеку дан разум, чтобы он не ввязывался в сомнительные авантюры с непредсказуемыми последствиями, – ответил художник.

– Хитер бобер, дипломатично ушел от прямого ответа, – усмехнулась гостья. – Запомните, Рафаэль, пока сперма давит на череп, то есть мужик хочет бабу, то он живой. Как только угасло либидо, потерян интерес, то считай, ходячий труп.

– Могут быть другие интересы, хобби, например, искусство, живопись, – возразил он.

–Опять ты за свою живопись вцепился, словно утопающий, за соломинку, – накинулась Швец. – Носишься с ней, как дурень со ступой. Сам дал понять, что безнадежный импотент.

– Не тебе, язве, о том судить, – огрызнулся Суховей. – Я стал разборчив, жизнь научила, что с вашим коварным племенем лучше не связываться, себе дороже. По молодости лет, когда шальная кровь бунтует, мужья и любовники носят на руках. А потом сами, на шею забираетесь и погоняете, как скотину.

– Не меряй всех одним аршином, – велела Виола Леопольдовна. – Лучше скажи, откуда взялись альфонсы и брачные аферисты? Молчишь, нечем крыть. Не обессудь, за их подлость и другим мужикам от обманутых женщин перепадает. Так что воспринимай, как должное.

У Евдокима Саввича не нашлось аргументов для возражения, а риелтор продолжила:

– Кто из вас видел фильм «Легенда о Нарайяме»?

– Ой, я видела! – воскликнула Тамила. – Там столько срама и блуда, что можно свихнуться.

– У кого, что болит, тот о том и говорит. Да, пошлости в фильме хватает, но речь о другом…

– О чем еще? – насторожилась Швец.

– Мне понравилась давняя японская традиция, – заявила Баляс. – Тех, у кого выпадает последний зуб, будь то старуха или старик, родственники, что моложе, относят на вершину горы Нарайяма. Там они умирают от голода, став пищей для птиц.

– Дико, негуманно. Впрочем, это происходило в стране восходящего солнца двести лет назад, когда царили такие нравы, – сообщил художник.

–Зато практично, – заметила Виола. – Во-первых, старики с ослабленным организмом были рассадниками болезней, эпидемий, поэтому их таким способом утилизировали. Во-вторых, избавляясь от них, экономили на еде. Это сейчас на каждом углу стоматологи, дантисты предлагают свои услуги, а тогда о зубных протезах даже не помышляли. В старости с беззубыми ртами оставались.

– Рафаэль, открой рот шире, – неожиданно велела Тамила. – Сколько у тебя там зубов осталось? Может уже пора, как говорят японцы, то в яму, то в канаву.

– Не дождешься, – заявил Суховей.

– Рафаэль, прав, – поддержала Баляс. – Сейчас ситуация иная. Человек дуба дал, а вставные зубы целехоньки. Снимай с трупа и монтируй в другой рот. Поэтому поход в Нарайяму отменяется.

– Виола Леопольдовна, спасибо за солидарность, – отозвался художник. – Тамиле, этой чуме болотной, всякая ересь в голову лезет,

– Не ссорьтесь, жизнь тем прекрасна, удивительна и романтична, что она непредсказуема, – произнесла риелтор. – Рафаэль, почему бы вам для солидности и импозантности не отпустить бородку клинышком, какая была у всесоюзного старосты Калинина? Среди интеллигентов очень модно быть бородатым?

– Виола, ни в коем разе!– опередила Суховея Швец. – В бороде могут расплодиться вши, гниды и блохи.

– Я за модой не гонюсь, – ответил художник. – А насчет опасений по поводу вшей, гнид, блох и прочих паразитов, то Тамила явно преувеличила. Я строго соблюдаю личную гигиену и с бородой вполне бы сладил, но обойдусь.

– Ладно, коль вам не нравится борода, то взбодритесь, не будьте ретроградом, не исповедуете пассивный стиль жизни чеховского «человека в футляре», который повсюду твердил «как бы чего не вышло» и на этой почве раньше срока отбросил копыта.

– Я свое погулял, покуролесил, пора и остепениться.

– Рафаэль, не будь ханжой. С каких это пор ты стал праведником, моралистом? Видишь, какой барин, секс ему поперек горла стал. Что же нам с тобой, как тем старым бабкам на лавочках у подъездов, о погоде и болячках говорить?

– Нет, об искусстве, о живописи, – отозвался он и обратил взор на риелтора. – Виола Леопольдовна, я не сомневаюсь, что вы особа эрудированная, утонченная.

– Вы не ошиблись, у вас глаз-алмаз, – улыбнулась гостья.

– Тогда я вам с большим удовольствием расскажу о живописцах эпохи Возрождения и Ренессанса, – охотно оседлал любимого «конька».

– Га-га-га! – по-мужицки заржала Тамила. – Так зовут породистого жеребца-производителя.

– Сама ты – жеребец, – рассердился он и попенял. – Если не разбираешься в искусстве, то не встревай в разговор со своими глупыми репликами, а слушай, познавай неведомое.

– Рафаэль, твои нудные лекции о художниках-покойниках Виоле по барабану, – небрежно махнула рукой Швец.

– Полотна, которые ты по своей тупости и глупости уничижительно называешь мазней, на аукционах Sorbis оцениваются в сотни тысяч, а то и миллионы долларов и евро.

– Неужели? Мне бы хотя бы одно такое полотно, то и горя бы не знала, – произнесла она.

– Размечталась, до такого полотна тебе не добраться, – усмехнулась Баляс. – Они в музеях, картинных галереях, в частных коллекциях и запасниках под надежной охраной.

– Эх, подруга, когда Рафаэль заводит свою «грампластинку» об этих усопших, то я зеваю от скуки и засыпаю, словно под колыбельную песню.

9. Силки для Рафаэля

Уставший от общения Суховей, заслышав тоскливый лай пса, с радостью сообщил.

– Пойду, навещу Джима. Тоскует, переживает, куда подевался хозяин. Пока есть дог и я живу. Если его не станет, то и мои дни будут сочтены.

Он собрал со стола обглоданные куриные кости и потянулся рукой за котлетой

– Не тронь, самим мало! – резким окриком остановила его Швец. – Не хватало еще на пса деликатесы переводить.

– Мясо и другие продукты за мои деньги куплены, – напомнил художник.

– Без разницы. Важно, кто котлеты сделал и сжарил.

– Пару котлет я возьму для себя, – решил он схитрить.

– Ешь здесь, на вынос не разрешаю.

– В этой квартире я хозяин, а вы гости, – возразил Евдоким Саввич и взял с тарелки две котлеты.

– Чтобы Джим ими подавился, – пожелала соседка, огорченная его строптивостью

– Типун тебе на язык, – не остался он в долгу

– Ладно, не будем портить праздник. А ты не будь пессимистом, а будь артистом. Подойди-ка, я тебе за доброту к животным еще коньячка французского плесну, – предложила соседка.– Любое полезное и доброе дело должно поощряться.

Суховей не соблазнился, а вышел на лоджию и вскоре послышался радостный лай Джима. На поводке завел его в комнату.

– Почему хвост не купирован? – упрекнула риелтор.

– Негоже издеваться над животным, портить красоту, – возразил художник.

– Купаж хвоста добавил бы ему шарма и сексапильности, – пояснила Виола.

– У меня свои представления о красоте: что естественно, то прекрасно, а остальное мираж, муляж, иллюзия, оптический обман.

– Подруга для вязки у Джима есть?

– Конечно, такой же породы Керри.

– Пусть ее владелец отдает половину щенков.

– Зачем они мне? Едва хватает денег на прокорм Джима.

– Как, зачем? Для продажи. Породистый щенок стоит от двухсот до трхсот долларов, – сообщила риелтор.

– Никогда спекулянтом не был и не буду! – решительно заявил Суховей и вместе с догом скрылся за входной дверью.

– Все-таки в художнике чувствуется благородство, аристократизм, белая кость, – произнесла Баляс, когда они остались наедине. – Наверное, дворянских кровей особь?

– Умеет старик пустить пыль в глаза, – улыбнулась Швец. – Да, в молодые годы, еще тот гусар был, гуляка, очень зажигал и кутил. Повезло ему, отхватил двухкомнатную квартиру.

– Так и тебе подфартило. Как барыня-сударыня живешь в трехкомнатной распашонке чешской планировки с паркетом.

– Да, очень повезло? – с давней обидой произнесла Швец. – Чтобы ее получить пришлось одному хапуге из отдела по учету и распределению жилья отвалить крупную сумму и еще пять лет бесплатно давала по первому звонку. Ненасытный был, заездил он меня. Очень обрадовалась, когда сотрудники из ОБХСС взяли жирного борова за холку. Погорел на крупной взятке и загремел на десять лет. Так ему и надо. Дошла моя молитва до Моисея, заступника нашего. Ох, и натерпелась я от садиста….

– В самом начале заявила бы в милицию или прокуратуру, – промолвила Баляс.

– Ты, что, сдурела?! У меня бы сразу забрали квартиру, впаяли бы срок за дачу взятки. Он меня этим шантажировал, держал на крючке, нагло требовал натуры, то есть сексу.

– Да, пожалуй, ты права. Пришлось бы тебе, подруга, попариться на нарах в камере с «ароматной» парашей…

– Типун тебе на язык. Господь миловал. А для себя я сделала вывод: чем человек богаче, тем жаднее.

– Мг, это и ежу понятно, – усмехнулась Баляс. – Тебе еще крупно повезло, что не конфисковали квартиру, полученную за взятку и блуд вне очереди.

– Не завидуй, Виола. Я вот, что тебе на правах лучшей подруги скажу, – с интригой, дабы уязвить, произнесла Тамила. – За два месяца, что мы не виделись, тебя разнесло, как на дрожжах. Совсем разъелась, окоровела. Может, беременная?

– Я предохраняюсь, ем лимоны, гранат, хурму, киви…

–Это тебя от фаст-фудов, чипсов, гамбургеров и хот-догов, как на дрожжах, разнесло. Употребляешь всякую гадость, а я предпочитаю экологически чистые продукты. Завсегдатаи Макдональдс рискуют превратиться в жирных свиней, гипертоников и диабетиков. Ты тоже быстро набираешь вес, можешь заболеть сахарным диабетом или раком, который любит упитанных людей, – спрогнозировала подруга.