Рафаэль и бабы-жабы

– Не каркай! – оборвала ее риелтор. – Сколько тебе говорить, что я не жирная, а спортивная? И по поводу своих габаритов не парюсь. Одна печаль, ногам тяжело такое тело носить. Поэтому я не пешеход, а пассажир.

– Перейди на диету.

– Пробовала и через две недели кожа на лице и в других местах обвисла, как у бульдога. Решила себя не истязать и прекратила эксперимент. Мне ведь на подиум не выходить.

– И то верно, – согласилась Швец, но в следующее мгновение Баляс нанесла ответный удар:

– А тебе, чтобы не умничала, не вставляла шпильки, советую усиленный откорм. А то ведь загнешься от чахотки или тифа…

– Чур, меня, чур меня! – всполошилась подруга и миролюбиво попросила. – Виола, не злись. Взялась за гуж, не говори, что не дюж. Рафаэль еще тот тюфяк. Мы с него сдерем по максимуму. Вместе придумаем что-нибудь оригинальное, чтобы валюты привалило. Ты ведь любишь шальные деньги?

– Кто их не любит, – усмехнулась риелтор.

– Давай за приток валюты выпьем, – предложила Швец. Они свели фужеры с коньяком. Раздался, ласкающий слух, хрустальный звон.

– Тамила, что-то у нас пошло экспромтом, не по сценарию, – посетовала гостья. – Тебе надо срочно Рафаэля соблазнить и выйти замуж. Обязательно заключи брачный контракт, чтобы не шаляй-валяй.

– У него, наверное, уже не маячит. Зачем мне импотент?

–Накормишь его молодильными яблоками, напоишь козьим молоком. Если не поможет, то настойкой на корне женьшеня и сразу замаячит. Будет стоять, как штык! – обнадежила риелтор.

– Замаячит, если корень подвязать, – не разделила ее оптимизма Тамила.

–Конечно, Рафаэлю до Гришки Распутина, который до самой своей погибели баб табунами баню водил и там с дикой страстью в оргиях освящал своей спермой, нашему художнику очень далеко, – вслух рассуждала Баляс. – Однако он еще не совсем старый, два-три раза в месяц сможет на тебя наползти и бросить палку…

– Откуда ты знаешь, что Распутин с бабами в бане парился? – спросила Швец.

– Эх, ты темнота, – усмехнулась риелтор. – Иногда между застольями следует книги заглядывать. Советую почитать роман Валентина Пикуля «Нечистая сила». Там много чего о Гришке Распутине, его распутстве, связях с царской семьей написано. Благодаря гипнозу этот мужик спасал наследника престола Алексея от гемофилии и поэтому царица Александра в нем души не чаяла. Подозревают, что он наставлял рогам Николаю 11. Нынче таких неутомимых самцов нет, перевелись, вымерли, как мамонты, настоящие гладиаторы в любви и сексе. На одну палку и то неспособны. Поэтому процветает лесбиянство, женщины вынуждены скупать искусственные из пластика, силикона фаллосы и другие аксессуары в секс-шопах и заниматься самоудовлетворением.

– Да, из-за мужиков импотентов, саботажников и симулянтов вынуждены голодать и страдать, – подтвердила Тамила.

– Впрочем, нет худа, без добра. Если Рафаэль окажется импотентом, то это к лучшему. Включи в контракт пункт об ответственности за неисполнение супружеского долга, вплоть до развода, – наставляла Виола. – Если окажется, что неспособен работать вялым членом, то пусть ублажает твои прелести языком. Будет ему наукой, как жениться на молодой красавице…

– Мг, спасибо за комплимент, но мне уже сорок два стукнуло, – вздохнула Швец.

–Сорок два, не восемьдесят. В сорок пять, в сорок пять баба ягодка опять, – напевала риелтор. – Не паникуй. Дитя он сотворить не сможет, поэтому спутай его по рукам и ногам брачным контрактом, чтобы не сбежал. Так поступают светские львицы, чтобы обобрать олигархов.

–Но ведь то олигархи, жирные коты и денежные мешки, а Рафаэль голодранец?

– С паршивой овцы – хоть клок шерсти. Курица по зернышку сокровища собирает.

– От него, словно от кобеля, разит псиной. Ни одна баба в постель не ляжет.

– Прекрасно, что пахнет кобелем, а не махоркой или самогоном. Некоторых дам этот аромат сильно возбуждает, – возразила Баляс. – Поживешь с ним для приличия пару месяцев, а потом сдашь в дом для престарелых. Приберешь к рукам его квартиру и имущество. Я тебе помогу от него избавиться, заявлю, что он домогался моего тела. Загребут за попытку изнасилования.

–Не поверят, чтобы шпендик мог овладеть такой крупной бабой?

– Поверят, у меня блат в милиции. Посулю пару сотен долларов или евро и быстро сошьют дело, – заверила риелтор.

– Не хочу лишних хлопот с Рафаэлем. Уж лучше быть одной, чем с кем попало – такой у меня девиз, – заявила Швец. – Это в молодые годы ночь и день, проведенные без женщины, Рафаэль считал пропащими. А теперь за свои грехи расплачивается импотенцией, половым бессилием.

–Ты на него наговариваешь. Наверное, угнетают старые обиды и ревность? Забудь, все перемелется, останется мука.

– Вот именно мука, – Швец сделала ударение на первом слоге. – Он меня в гроб загонит, если пойду с ним под венец.

– Ха-ха-ха! Га-га-га! – рассмеялась риелтор. – В свадебном платье с фатой и под венец, словно недотрога. В твоей беспорочности я очень сомневаюсь, это не твоя ипостась. На этом белом свете лишь две ценности: жизнь и время. Не следует откладывать на завтра, то, что можно сделать сегодня. Рафаэлю недолго осталось коптить небо, не упусти свой шанс. Эх, допились барышни, вместо того, чтобы художника разжалобить, обворожить, мы озлобили. Выходи за него замуж?

– Зачем? – удивилась Тамила и сама же ответила.– Чтобы каждый день видеть пьяную рожу, стирать и гладить сорочки. Поищи овцу в другом месте.

– Разумно, личная свобода превыше семейных уз. Вот и я не тороплюсь себя обременять семейными заботами. Может наша тактика к Рафаэлю, из огня, да в полымя, принесет успех? От таких перегрузок и стрессов быстрее загнется. Прошло время, когда женщина считалась рабой. Сейчас все кричат о гендерной политике и равенстве.

– Тамила, с твоим скверным характером сложно будет устроить личную жизнь, – с сочувствием промолвила Баляс. – Не упусти свой шанс, выходи за художника.

– Это почему же сложно?

– Потому что плоская, как доска, мужики чаще всего западают на женщин с пышными формами. В первую очередь обращают внимание на бедра, ягодицы, грудь и ножки, а уже потом на мордашку. К тебе скоро и альфонсы потеряют интерес.

– Что же делать?

– Обратись к пластическому хирургу и попроси, чтобы закачал силикон в твои прыщики, – усмехнулась Виола. – А то торчат, словно у козы-дерезы, в разные стороны.

– Зато у тебя полна пазуха, – взбрыкнула Швец. – Закачай себе силикон в з…..

– Тамила, не груби, схлопочешь на орехи. Плюну на все и возись со своим непризнанным гением. Не пристало мне ради штуки долларов корячиться. Не будь бревном, приласкай его. Используй главное средство, о котором одна поэтесса очень точно сказала, что в женской слабости наша сила. Из разговора и поведения Рафаэля я поняла, что он наивный лопух. Мы будем последними овцами, если не окрутим его, не обведем вокруг пальца.

– Виола, ты права, прости, я погорячилась, – покаялась Швец.

–Ладно, лучше признайся честно, давала художнику, а теперь мстишь? – пристально поглядела на нее Виола и, подметив, что та встрепенулась, заерзала ягодицами на стуле, сказала. – Можешь не отвечать. Понятно, что охотно давала и не один раз.

– Эх, Виола, прямо ясновидящая, от твоего проницательного ума, интуиции ничего не скрыть. Тебе бы следовало участвовать в телепрограмме «Битва экстрасенсов», без приза бы не осталась.

– Не царское это дело. Зачем «светиться» по телевизору, приковывать к себе пристальное внимание компетентных органов, когда можно жить тихо и в достатке, – усмехнулась риелтор.

– Каюсь, грешна. Ложилась под Рафаэля, когда ему за фуфло платили гонорары, ох, так и наворачивается на язык гонорея. Он не скупился на подарки, духи, косметику, шампанское, цветы, шоколад,– ответила Швец. – А когда обнищал, просил в кредит, так я дала ему от ворот поворот. Сказала, что за удовольствие надо платить.

– Сурово, бессердечно. Теперь, когда на него свалилась квартира, наверное, жалеешь, что не оформила брак.

– Не могу простить ему измены. Когда он был молодой и купался в лучах славы, то не пропускал ни одной юбки, – пожаловалась Тамила. – Сколько я горючих слез тогда пролила, чуть не поседела от ревности и злости.

– Ха, нашла проблему. Да редкий мужчина, если он не импотент и не кастрат, не волочится за чужими юбками, – заметила Баляс. – Мужчины по своей природе самцы, охотники. Не задумываясь, ради удовольствия, разбрасываются спермой. Это мы вынуждены постоянно думать о последствиях, плодах сладкого греха. Запомни, что тело тленно и поэтому эту оболочку, плоть бесполезно беречь, все равно черви съедят, а вот душа – вечна. Не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Ведь жизнь коротка и хрупка. Рак, саркома, СПИД, лейкемия и прочая зараза могут ее раньше времени оборвать и загнать в гроб.

– Виола, ты на все сто процентов права. Я тоже об этом часто думаю, – отозвалась Тамила.

– Индюк думал и в суп попал. Надо не думать, а действовать. Тем более что Рафаэль отлично понимает, что его поезд уходит и скоро для него наступит момент, когда хочется, но не можется. Мужчины очень болезненно воспринимают свою неполноценность и ущербность в сексуальной сфере. Кто порадует старца? Лови свою удачу.

– Тебе с того, какая корысть?

– Стараюсь для тебя, ради спортивного интереса. Только сразу не требуй переписать на тебя квартиру, имущество. Поступай осторожно, последовательно, чтобы он не запаниковал и не дал стрекоча. Ведь и без того после регистрации брака получишь право на наследство. Став женой, провоцируй скандалы, доведя его до инфаркта или инсульта, и старик сыграет в коробок. Никто тебя не заподозрит в его смерти. Оказавшись богатой вдовой, быстро выскочишь замуж за молодого альфонса.

–У тебя не голова, а Дом советов, – польстила Тамила. – Получается, что женщины несчастны из-за мужчин-саботажников, не выполняющих свою главную функцию.

– Конечно, так оно и есть. Перевелись рыцари без страха и упрека. Ныне из-за прекрасных дам никто, как Пушкин или Лермонтов, не стреляется на дуэлях. Предпочитают жить с клеймом позора и поруганной честью.

– Виола, что же делать? – жалобно, едва не прослезившись, спросила Швец. – Я ведь тоже невостребованная. Рассталась со своим альфонсом, дармоедом.

– Надо надеяться только на себя, свой ум, хитрость и предприимчивость. А мужиков, вопреки их желанию, превращать в меценатов и спонсоров, но не таких вшивых, как Рафаэль. По поводу альфонса не печалься. Я найду для тебя страстного бой-френда

Мгновенно замолчала, услышав приближающиеся шаги.

– Вот и мы! – Суховей появился с Джимом на поводке. Тот, заняв бойцовскую стойку, громко облаял гостей:

– Гав! Гав! Гав!

– О, какой невоспитанный пес, – произнесла Баляс.

– Он не терпит запаха алкоголя, – пояснил хозяин.

– Уведи этого волкодава быстрее, чтобы его духу здесь не было. Всю обедню псиной испортит, – приказала Швец. – Даже французские духи «Шанель №5» и «Опиум» не могут перебить мерзкую вонючесть. Боюсь, что он меня однажды покусает и загрызет, а бешенство неизлечимо.

– Он привит от бешенства и к тому же отличается спокойным нравом и добротой. Вы ничем не рискуете.

– Дай то Бог, – заметила Тамила. – И все же у меня душа не на месте. Уж больно у него устрашающий вид и дикая сила.

Художник аккуратно провел дога через комнату в прихожую, а затем за пределы квартиры на прогулку в парк.

– Совсем Рафаэль помешался на доге, – заметила Швец. – Проку от него никакого.

– Не скажи, породистый бойцовской или служебной породы пес со знатной родословной является атрибутом состоятельности, престижности и силы, – возразила риелтор.

– Ха-ха, нашла в Рафаэле состоятельного олигарха, – рассмеялась Тамила. – Когда он и был при деньгах и славе. Мне немного удалось погреться в ее лучах. Но все растратил на баб, да и братец Никита с него много потянул и загнулся от цирроза печени.

– О покойниках плохо не говорят. Хорошо или нечего, – напомнила Баляс. – Конечно, на статус олигарха художник не потянет, но обеспеченным человек после продажи квартиры станет.

– Это мы должны стать обеспеченными. А ему валюта противопоказана, все равно пропьет, пустит на ветер. А денежки любят счет.

– Любишь ты считать чужие денежки, – усмехнулась Виола.

– Ты к ним тоже неравнодушна, ведь денег много не бывает.

Баляс, выпучив глаза, словно объектив перископа, пристально поглядела на подругу.

10. Заздравные тосты

Через полчаса Суховей возвратился с прогулки, довольный общением с любимым псом. Захмелевшие женщины встретили припевом:

– Пей до дна, пей до дна…

Тамила на блюдечке подала ему рюмку, наполненную водкой.

– Мне бы граммов пятьдесят коньяку, – попросил он.

– Рафаэль, ты что, сдурел? – округлила она глаза. – Коньяк женский напиток. Глуши водку, она полезнее.

– Шампанское считают женским напитком, – возразил художник.

– Меня от него пучит, – призналась соседка.

Все же польщенный почитанием и обходительностью, Суховей не посмел отказаться от водки.

– Пью за прекрасных женщин и за “братьев наших меньших”. За моего Джима, – произнес он, довольный неожиданной, удачной рифмой. Стоя, как подобает офицеру, осушил рюмку.

– Ох, и крепкая водка, что-то он меня быстро разобрало, – посетовал Суховей, вдруг ощутив неприятный озноб.

– Наверное, ты, Рафаэль, давно не употреблял. Пил только минералку, да козье молоко, – Тамила усмехнулась и подмигнула подруге. – Виола, держи Рафаэля за руки, а я ему в рот запихаю жабичу лапку. Распробует, поймет, какая вкуснятина. Его, паразита, тогда за уши не оттащишь…

Соседка схватила с блюдечка заскорузлыми, унизанными золотыми перстнями и кольцами, пальцами деликатес, и решительно поднялась.

– Бабы, вы, что сдурели!? Пошли к черту с жабой! – художник соскочил со стула. – Эту гадость даже Джиму не позволю кушать. Я знаю, что жабами питаются цапли и змеи. Только деньги впустую потратил на эту французскую гадость

– Какой ты невежа, лягушечьи лапки – самый пикантный деликатес. Рафаэль, у желудка нет глаз, – сделала открытие соседка.– Он все принимает и переваривает. Все, что в рот полезло, то и полезно.

– Это не значит, что надо все подряд тащить в рот. Головой надо думать,– возразил Суховей.

– Поэтому игра стоит свеч.

– Каких свеч, поминальных?

– Да ты, белены объелся? Перекрестись и не груби, смерд, когда рядом светские львицы, – упрекнула Тамила. – А еще размечтался попасть на выставку в Париж со своей мазней, дурья твоя башка. Там тебе пришлось бы не только лягушечьи лапки, но и бычьи яйца смаковать, ведь Испания и Португалия под боком. Поэтому пробуй, набирайся опыта, чтобы не выглядеть белой вороной, иначе в следующий раз не пригласят.

– Когда пригласят, тогда и попробую, – ответил Суховей.

–Успокойся подруга. Баба с воза, кобыле легче, – смакуя лягушечью лапку, заметила Баляс. – Где ему понять и оценить прелести французской и других европейских и восточных блюд. Кроме русской и украинской и, то в урезанном виде, ничего не дегустировал. А я искусная – гурманка. Кроме лапок, улиток обожаю рябчиков, перепелок, морские деликатесы: омары, лангусты, креветки, устрицы, кальмары, а также виноградные улитки. Это очень пикантный деликатес.

«Это сколько же надо угробить улиток, чтобы насытить ее требуху? Они же очень малюсенькие, – с ужасом подумал художник.

– Ра-фа-эль! – крикнула ему в оттопыренное ухо Швец. – Что ты сидишь, старый пень? Запоминай или записывай блюда, о которых говорит Виола. Пригодится, когда потребуется снова накрывать стол.

– Я – не стенографистка, – прикрыв ухо ладонью, огрызнулся он, опасался за сохранность барабанных перепонок. – Не кричи, как будто тебя режут, я не глухой.

– У тебя в одно ухо влетит, а в другое вылетит. Как дырявое решето, ничего не помнишь.

– Где я вам соберу виноградные улитки?

– На плантации винограда, – заявила Тамила.

– Те не годятся, выращивают специальных улиток, – сообщила Баляс. – Эх, Франция, Париж, как мне вас недостает. Вот там жизнь, как у Бога за пазухой. Конечно, без улиток можно прожить, а вот красная рыба, балыки из нее, черная, красная и паюсную икра обязательно должны быть на столе. А из напитков я предпочитаю армянский коньяк «Ararat», который любил английский премьер Уинстон Черчилль. И шампанское «Кристалл».

– Пусть вас Черчилль коньяком угощает. А я люблю райские яблочки и птичье молоко, только кто мне их достанет? – иронизировал Суховей. – Надо соизмерять свои потребности с возможностями. У меня нет монетного двора и печатного станка.

– Не ерничай, веди себя тактично, – одернула его Швец. – Мне гурман-конкурент не нужен, самой мало. Пусть ливерной колбасой давится, если на балык и салями пожадничал.

– У меня нет печатного станка, живу на нищую пенсию, – напомнил о своем статусе Суховей

– Зато в молодости погулял и, покуролесил, баб вдоволь помял, – уязвила его Швец.

– Что было, быльем поросло. А теперь нет повода для застолий, лишь иногда пивком забавлялся и чувствовал себя отлично. Предпочитаю пиво «Балтика», «Черниговское» или «Славутич», а больше кефир, йогурт или минералку…

– Минералку, кефир. Ох, и шутник-затейник, – засмеялась Баляс. – Пока совсем не окосели, покажите мне документы на квартиру, техпаспорт, акт о наследовании.

– А что их смотреть, документы подлинные. Ох, бабоньки, хорошо сидим и гудим!

– Не заговаривайся, где ты видишь бабок? Перед тобой благородные светские дамы, – упрекнула соседка.

– Бабоньки звучит ласково, доверчиво.

– Не тебе нас ласкать и мять. Для этого есть мужчины-рыцари на белых конях и с валютными счетами в банках, а ты, пока что голодранец, – пристыдила Тамила.

– У меня тоже скоро будет счет.

– Когда будет, тогда другой разговор.

– Что-то я устал. Укатали, видно Сивку, крутые горки, возраст дает знать, раньше не вылезал из творческой богемы, – посетовал он, решив свернуть тему.

– Рафаэль не притворяйся доходягой, – ухмыльнулась Швец. – Косишь под бедного еврея, а я эту публику знаю. Этот номер у тебя не пройдет. Если хочешь, чтобы мы ушли, то скажи, не придумывай разные сказки. Мы взрослые люди, нечего юлить и мудрить мозги.

– Я, что попало, не ем, – с гордостью заявила гостья.. – Только экологически чистые, свежие без ГМО, нитратов и сульфатов продукты. На хот-доги, гамбургеры, фаст-фуды, не смотрю, тошнит. «Макдональдс» обхожу десятой дорогой. Уважаю и берегу свой организм и вам советую в еде быть щепетильными и осторожными.

– Рафаэль, не сиди, как пень трухлявый, а бери ценные мысли, изречения на заметку, – велела Швец. – У Виолы Леопольдовны, максимально занятой важными делами, нет времени на повторение.

– Уже взял, – кивнул головой художник.– Конечно, человек всеяден, но не до такой степени, чтобы употреблять лягушек. Даже в годы голода люди брезговали.

Суховей старался контролировать свои слова и действия, чтобы нечаянно не обидеть знатную гостью. По мере повышения градуса в мозгах и алкоголя в крови, ощутил себя раскованно, как птица в свободном полете.

– Уважаемая мадемуазель, вам бы при таких гастрономических пристрастиях к лягушатине следовало бы, словно черепахе Тортиле, жить в болоте…

Увидел, как риелтор оторопела, замерла с открытым ртом. Выпучила глаза из орбит, а лицо полыхнуло жаром.

– Ну, спасибо. Тамила Львовна, удружила, – наконец вернулся к ней дар речи. – С кем ты меня познакомила?

– Поднявшись из-за стола, сама же и ответила:

– С неотесанным забулдыгой Дуремаром. Если бы я не была при исполнении, то за оскорбление личности врезала бы ему промеж глаз, покатился бы колбасой.

«Полный фиаско, катастрофа» – запаниковал художник, следя за ее руками и опасливо отойдя от стола.

– Виола, Виолочка, не обращай на него внимания, ешь, сколько влезет, – забегала вокруг нее Швец. – На Рафаэля иногда находит, бывает неадекватным. Особенно, когда заложит за воротник лишку, такие заскоки случаются. Сама ведь знаешь, что у трезвого в голове, то у пьяного на языке…Будущий пациент психиатра и жилец дурдома.

– Тем более, – властно изрекла Баляс.

– Рафаэль, сейчас же ползи на коленях и проси у Виолы Леопольдовны прощение за оскорбление, иначе расстанемся лютыми врагами.

Евдоким Саввич, осознавая, что рушится надежда, выгодно продать квартиру усопшего Никиты, понурил голову и жалобно признался:

– Виола Леопольдовна, простите меня великодушно за глупую шутку. Сам не знаю, как с языка сорвалось.

Она высокомерно с презрением окинула его холодным взглядом.

– Рафаэль. За то, что ты довел мою любимую подругу до стрессового состояния, я на твоей глупой башке разбила бы ночную вазу. Проси, проси прощение, целуй щедрую руку.

Суховей, охваченный паникой, склонил колени, поцеловал холеную руку с нанизанными на пальцы золотыми перстнями и кольцами с самоцветами.

– Только из уважения к Тамиле, я готова помочь при условии, что клиент будет беспрекословно исполнять все мои приказы и рекомендации, – четко потребовала риелтор.

– Виолочка, не обижайся, он готов, – вместо художника ответила Швец. – Он от радости онемел, слова не может вымолвить.

Ему в знак согласия осталось лишь кивать головой.

– Давайте за это и выпьем на посошок, – предложила Виола Леопольдовна.

– Боже, дай завтра тоже, чтобы всегда было, что выпить и закусить,– пожелала Тамила. «Держи карман шире,– с грустью подумал Суховей. – На мои денежки гулять на широкую ногу каждый мастак. Полный пансион».

– Виола, там у нас в холодильнике, – соседка указала взглядом на кухню, – осталась бутылка коньяка «Коктебель» и упаковка «жабичих лапок». Не забудь перед уходом взять с собой в качестве презента, а то маляр их замыкал…

– Не у нас, а в моем холодильнике, – мрачно произнес Суховей, намеревавшийся припасти коньяк себе, чтобы принимать для аппетита по 50 граммов на грудь перед едой и подумал: «Вот, зараза глазастая, ничего от нее не спрячешь».– Ты, Тамила, в этой квартире не хозяйка, а гостья, поэтому не командуй парадом. Прожорливы, как саранча, вся пенсия на пропой и продукты ушла. Теперь я понимаю Вольтера, написавшего: «ненавижу женщин за то, что они помнят, где что лежит».

– Хрен моржовый твой Вольтер, – перебила соседка. – Наверное, сам страдал склерозом и завидовал женщинам.

– Тамила, ты хотя бы знаешь, кто такой Вольтер? – с иронией спросила Баляс.

– Какой-нибудь барыга, судя по фамилии, плюгавый.

– Эх, темнота. Запоминай, знаменитый француз, философ, поэт, драматург, – сообщила риелтор. – О такой личности стыдно не знать.

– Зачем забивать голову тем, от чего никакой пользы, – заметила Швец.

– Виола Леопольдовна, ее великие люди не интересуют, знаниям предпочитает скудоумие, корысть, – вздохнул художник.

– Не ворчи, старый пень. Для тебя же стараемся, – одернула его соседка. – Как только у тебя язык повернулся и не отсох упрекнуть нас в обжорстве? Мы по ночам не смыкаем глаз, думаем, как тебе, старому мерину, помочь.

– Знаю, почему ты не спишь, – усмехнулся художник. – Всю ночь пружины в диване скрипят и слышатся стоны и крики. Разных жеребцов и кобелей водишь. Стыд и срам, не квартира, а бордель.

– Это, не твое собачье дело! – резко осадила его соседка. – Я – женщина молодая, темпераментная и не могу себе отказывать в земных удовольствиях. Тело принадлежит человеку и он вправе им распоряжаться по своему усмотрению. Оно тленно и нет смысла его хранить и жалеть, а вот душа принадлежит Богу, она вечна. Туда я никого не пускаю. А ты, от зависти надулся, как мыльный пузырь. Гляди, не лопни.

– А ты обжора до белой горячки.

Соседка на мгновение потеряла дар речи, не ожидая от него такой строптивости, а потом вскипела, словно самовар:

– Рафаэль, как тебе не стыдно?! Ты меня своей скупостью поразил в самое сердце. Ты же не бич, а интеллигентный человек, художник, и вдруг такое дикое жлобство?– упрекнула она. – Я тебя, сосед, не узнаю, ты превращаешься в скупердяя. Да, подавись бутылкой и лягушатиной!

– Не грызитесь, – сурово велела Баляс, заметив, как у Суховея от возмущения задрожали руки. – У меня такое железное правило: ни с банкетов, ни с кладбища ничего не брать. Это признак дурного тона и зловещая примета. Давай-ка сюда любимые «жабичи лапки». Их я с большим удовольствием посмакую.

– А я вот не верю в глупые приметы. Назло крохобору заберу и коньяк для растирок и компрессов, и баночку черной икры, чтобы он не спился и не объелся.

– Чтоб ты сама объелась до заворота кишок, – пожелал художник и отправился на кухню за «жабичими лапками». Их прожорливая Виола Леопольдовна слопала в мгновение ока. Потянувшись от удовольствия всем телом, заявила:

– Обожаю блюда французской кухни. Они изысканны и пикантны, а вот китайцы в пище неприхотливы.

– Потому, что их больше одного миллиарда и двухсот миллионов. Попробуй-ка, накорми такую ораву, – вставил реплику художник.