Повесть об Анне

Книга первая. Повесть об Анне

Глава 1

Медсестра посмотрела на умиротворенное лицо Анны. Строгие губы теперь казались расслабленными, большие ее веки на маленьком чувственном личике были закрыты. Никакой тревоги, никакой суетливости. Анна спала и даже солнце не смело касаться занавесок ее окон.

Света наклонилась над тумбочкой: вокруг порядок, но прибрать немного нужно. Она провела рукой по поверхности, и во вторую ладонь скатилось несколько комочков фольги из-под конфет. На стену опирался очередной, завершенный Анной, холст, на котором были изображены несколько мужчин в строгих костюмах, они сидели на стульях с высокими спинками и что-то обсуждали. Над ними летал маленький ангелочек, милое дитя с крылышками, то ли купидон без лука и стрел, то ли просто какой-то символ. «Хорошо, черт возьми, рисует!» – подумала Света, наклонив слегка голову, дабы рассмотреть картину.

Она обернулась и увидела Анну, которая уже сидела на кровати, смотрела на нее и улыбалась. Света вздрогнула, затем молниеносно улыбнулась в ответ и продолжила убираться на тумбочке.

– Как у нас сегодня с настроением? – произнесла тихонько медсестра, стоя спиной к Анне, тем самым показывая абсолютное своё доверие.

Спокойно поправляя воротничок халата, Света переставляла бутылки с водой, протирала под ними столик, не слыша за спиной ни малейшего шороха: ощущалось, что положение Анны не меняется, что она по-прежнему сидит на кровати и смотрит ей в спину. Но, несмотря на это, медсестра внезапно на ухо услышала спокойный, нежный, тихий голос, от которого веяло весной и ужасом:

– Хорошо, все с настроением хорошо. А ваше как, Светочка?

Медсестра слишком за последние два года привыкла вздрагивать и отпрыгивать в сторону. До чего же бесшумная была Анечка в своих движениях! Голос пациентки не вызвал должного страха у Светланы, Анна спокойно, даже немного разочарованно, развернулась и пошла назад, к кровати. Медсестра, быстро оправившись от испуга, повернулась. Анна села на край кровати и вздохнув, посмотрела на Свету. Светлый, немного детский взгляд наивно устремлялся на медсестру, которая задумалась о том, до чего чистым, прозрачным и воздушным было сейчас отражение ее утонченного «я».

– Тебе понравилось? – улыбнулась Анна, качнув головой в сторону картины.

– Разве может не нравиться то, что ты рисуешь? – пожала плечами медсестра.

– Прости, если напугала… – застенчиво, опустив взгляд, пробормотала Анна, стыдливо пряча свои ангельские глаза.

– Ничего… Привыкла, – улыбнулась Света. – Ты же у нас такая бесшумная.

На тумбочке лежала небольшая салфетка с фиолетовым, цветочным узором, на ней виднелись три таблетки разных размеров. Рядом стоял стакан с водой.

– Выпить? – печально произнесла Анна.

– Да, – кивнула Света.

Анна выпила по очереди каждую пилюлю, поставила опустошенный стакан и вздохнула, глядя на пустую салфетку.

– Они мне помогают…

– Это вопрос?

– Нет-нет, – улыбнулась Анна, – это утверждение. Они мне помогают.

– Правда? Ты так считаешь?

– Да. Видите, у меня отличное настроение.

– Я рада, – улыбнулась Света. – Мы стараемся.

Света принялась сменять пациентке постель. Она достала из-под одеяла расческу и пристально взглянула на Анну.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Анна прервала тишину:

– Что-то не так, Светочка?

– Все так.

Снова несколько секунд тишины. Медсестра отложила в сторону расческу.

– Анют, тебя Станислав Сергеевич видеть хочет.

– Зачем?

– Не знаю, – улыбнулась Света, пожимая плечами. – Поговорить, побеседовать. Он просил, чтобы я передала, что он ждет, как только ты проснешься…

– Хорошо.

– Когда ты к нему зайдешь?

– Сейчас нужно? – серьезно спросила Анна, внимательно смотря на медсестру и, казалось, вытаскивая из нее ответ.

– Ань, – нахмурилась медсестра.

– Что?

– Зачем так смотришь?

– Как?

Медсестра, проигнорировав это, отвернулась к окну и открыла шторы. Палата залилась оранжевым, желтым светом, блики теплого весеннего солнца плавно заиграли на стенах палаты. Сквозь толстые железные прутья двойной решетки каждый луч казался тонким и рассеченным надвое. Медсестра прищурилась и улыбнулась:

– День какой чудесный, правда?

– Правда, – хихикнула Анна.

Зрачки обоих девушек от света стали крошечные, а глаза Анны из-под ее русых волос и вовсе напомнили глаза домашней кошки.

– Прибери волосы со лба, – произнесла медсестра, стараясь вложить в свой голос оттенок заботливости. – Такие глаза красивые у тебя, открывай чаще личико.

– Хорошо.

– Давай приводи себя в порядок и направляйся к Станиславу Сергеевичу.

– Сейчас?

– Ну а когда?

– Я просто хотела порисовать сейчас…

– Сходи к Станиславу Сергеевичу, а потом будешь рисовать сколько твоей душе угодно.

– Ладно.

Света поправила еще раз свой воротничок и вышла.

День и правда был чудесный. После зимы, которая всегда омрачала своей белизной и без того светлые стены психиатрической клиники имени Сеченова, первые солнечные дни по-своему выражали и предназначение клиники, и своеобразную внутреннюю ее атмосферу. При входе сидел старый вахтер с газетой, возле регистратуры и приемного отделения мужчина в джинсовом комбинезоне заправлял кофейный аппарат новыми стаканчиками, а на втором этаже в конце коридора, за столом, в своем кабинете, сидел главный врач Станислав Сергеевич. На четвертом этаже три санитара внимательно следили за тем как несколько пациентов надевают ветровки, дабы не простудиться во время прогулки. На третьем этаже, в одной из палат-одиночек расчесывалась Анна.

Станислав Сергеевич, облокотившись своей пепельной бородкой на руку, скучающим взглядом, с тоской, разглядывал свой мобильный телефон, который лежал на его столе и очень часто разряжался. Главврачу шел уже пятьдесят второй год, он был молод душой, но домашние горести, профессиональные навыки, обязанности, соответствующие его высокой должности, старили его слишком быстро.

Анна собрала волосы в шелковую сетку, убрала за уши некоторые локоны и вышла из палаты. В коридоре стоял Паша и чуть вдалеке, в проходе, мялся Андрей, почесывая затылок и хмуря брови. Первый стоял, опираясь плечом на угол дверного проема, и смотрел на второго. Паша был почти самым молодым на этаже, он страдал постконтузионным синдромом. Андрей – полиморфным психотическим расстройством. Как и большинство пациентов этого этажа, они все мучились психическими заболеваниями пятого класса, оттого санитары и прозвали третий этаж «этажом пятиклассников». Здесь бывало спокойно, но во время обострения одного «пятиклассника» зачастую искажался мир еще нескольких и приступ набирал массовые обороты. Крики, вопли, раздирающие страхом стоны, волновали души даже самых невозмутимых санитаров и опытных медсестер. К счастью, такие дни случались все реже – медсестры научились более оперативно вручать успокоительное всем, когда у кого-то одного случался внезапный приступ.

– Привет! – застенчиво произнес Паша, увидев Анну.

Она ходила тихо, плавно и медленно. Порой казалось, что ее походка высокомерна, но улыбка и легкость в движениях напоминали скорее поведение балерины: иногда она, словно невесомая, плыла по земле. Стройная, худенькая и временами аккуратная в поведении, она волновала сердца многих пациентов, но Пашу – особенно. Он поправил дрожащей рукой свои круглые очки и помахал ей рукой. Его улыбка стала еще шире и приветливей.

– Приве-е-ет! – повторил он громче, беспокоясь, что Анна не заметит его.

– Здравствуй, – одобрительно кивнула Аня. – Как ты, дорогой?

– Хорошо, – застенчиво пробурчал Паша, стараясь то скрыть улыбку, то, наоборот, улыбнуться сильнее. – А ты как?

– Ты сегодня хорошо выглядишь, – улыбнулась девушка, проведя рукой по его плечу и, направившись дальше, кивнула Андрею. – И тебе привет, Андрюш.

Андрей продолжал чесать затылок одной рукой, а второй истерично тряс перед собой, стараясь прекратить непроизвольную дрожь пальцев. Анна взяла его за руку и поправила ему волосы, часть которых от почесываний уже торчали, придавая ему печальный, но в то же время забавный вид. Андрей, увидев сочувственную улыбку Анны и искреннюю жалость во взгляде, слегка успокоился и прекратил говорить себе под нос.

– Почему ты мне волосы не поправила, а ему поправила? – произнес Паша. Губы его дрожали от обиды, он стал глубоко, прерывисто дышать, удерживая слезы в глазах.

– Потому что, – улыбнулась Анна с жалостью, – у тебя всегда аккуратная прическа, дорогой, а Андрюша уже растрепал себе все волосы.

– Я тебя раздражаю? – не останавливался Паша, решаясь на то, чтобы в обиде убежать обратно в палату, но не выглядеть при этом глупым трусом.

– Как ты можешь раздражать меня? – заботливо ответила Анна. – Какой ты глупенький!

– Эх, – фыркнул Паша и удалился в свою палату.

Анна пошла дальше. Большинство пациентов еще сидели в своих комнатах, не было сегодня массовых диалогов, суетливого брожения по коридору. «Довольно спокойно, – прикинула про себя Анна, – очень под стать погоде». Из палаты выскочил чем-то озабоченный старик с закрученными кверху усами и соловьиным взглядом.

– Услышал твой голос, Анют, – произнес он.

– Здравствуйте, Леонид, – приветливо улыбнулась Анна.

– Привет! – тяжело дыша, быстро ответил старик. – Я все думаю о нашем вчерашнем споре…

– Вы слишком много думаете, – сочувственно произнесла Анна. – Послушайте лучше нашу Светлану, медсестру. Она так и говорит вам, что все ваши недуги оттого, что вы много думаете.

– Тем не менее! Я не могу никак прекратить пережевывать в голове твои слова! Особенно вот это твое… О Риме. Знаешь, в нашей вчерашней беседе…

– Меньше философии, дорогой мой, больше созерцания…

– Золотые слова, красавица ты наша! – воскликнул, преклоняясь перед ней Леонид.

– Меньше философии, больше созерцания, – повторила Анна. – И мысли перестанут вас беспокоить, а начнут приносить удовольствие.

– Спасибо! – нервно кивнул Леонид. – Спасибо! Спасибо!

Анна дошла до конца коридора, зашла в лифт и нажала кнопку второго этажа, где располагался кабинет главного врача. В лифте расположилась пожилая женщина. Лицо ее было бледное, на шее виднелись вспухшие вены, форма рта была искаженной, веки вздутые – все указывало на то, что болезнь за долгие годы изрядно измучила ее.

– Здравствуйте, – тихо произнесла Анна, когда дверь лифта закрылась.

Женщина молчала.

– Здравствуйте, – повторила Анна.

Женщина ничего не ответила. Девушка повернулась к ней, но та мгновенно прикрыла свое лицо руками и вскрикнула, запинаясь с особой тревогой:

– Не говори со мной! Не смотри на меня!

– Я… – растерянно произнесла Аня. – Я просто…

– Ты просто езжай куда едешь! И не говори со мной! Не смотри на меня! Не смотри!

– Ладно.

Дверь открылась, Анна вышла. Женщина осталась в лифте, хоть ей следовало выходить на том же этаже.

Дверь Станислава Сергеевича слегка вздрогнула. Затем еще раз послышался легкий стук.

– Да, – лениво произнес главный врач.

Дверь приоткрылась, он увидел Анну и ее робкую улыбку.

– Можно?..

– Да. Заходи. Присаживайся.

Анна села в кресло. Станислав Сергеевич выпрямился, сделал глубокий вдох и стал сосредоточенным.

– Как дела, Анна? – спросил он серьезным тоном, проницательно смотря в ее светлые глаза.

– Хорошо, – кокетливо, но скромно улыбнулась Анна, держа свои руки одна в другой на коленках.

– Ты расслабься, – кивнул он. – Мы давно не общались с тобой?

– Немного.

– Сколько мы не общались? Неделю? Полторы?

– Неделю… – подняв кверху глаза, подумала Аня. – Или полторы.

– Ясно. Ну что ж, рассказывай. Как дела?

– В целом все в порядке… Стесняюсь спросить, а ваши?..

– Как у нас обстоят дела с настроением, Аня?

– Хорошо.

Станислав Сергеевич постучал пальцем по столу, постарался улыбнуться.

– Света говорит, что позавчерашняя гроза никак на тебя не повлияла. Это уже наш небольшой успех, правда?

– Гроза? – улыбнулась Анна. – Ах да, гроза… Да, Станислав Сергеевич, спала как в детстве.

– Рисуешь?

– О да.

– Вдохновение присутствует? – слегка засмеялся доктор.

– В полной мере, – усмехнулась Анна.

– Завтра у нас с тобой некоторые тесты, – серьезно произнес Станислав, – я бы рад сказать тебе больше, но сам не знаю, что там за тесты. Доктор Охрименко подготовил их специально для тебя.

– Охрименко, – задумалась Анна. – Это который…

– Который что?

– Который в белой рубашке?

– Многие здесь в белых рубашках, – засмеялся Станислав Сергеевич, во время смеха глаза его становились маленькими, а лицо безмерно добрым. – И Охрименко в рубашке, и я, как видишь.

– Хм, – задумчиво улыбнулась Анна, в ее глазах появился загадочный огонек, который не очень нравился профессору.

Он подвинулся слегка ближе к столу и пристальней взглянул на Анну. Ее головка слегка наклонилась вперед и, подняв на него свои глаза, она начала терять растерянность, взгляд наполнялся уверенностью.

– Что, Анна? – напряженно и внимательно произнес врач.

– Многие здесь в белых рубашках…

– Да.

– Но, как говорится, можно было взять и свежую, – улыбка Ани не сходила с лица. – Для чего экономить, их ведь и так несколько десятков. Верно, доктор?

Лицо Станислава Сергеевича побледнело, его пепельная бородка, скрывающая губы, задрожала от удивления и гнева. Он растерянно заморгал глазами, быстро собравшись с мыслями, решил что-то произнести, но мысли отскакивали от языка куда-то внутрь, так и не превращаясь в речь.

– Грозу я перенесла отлично, здесь вы правы. Но не все переносят ее хорошо, правда, профессор? Что вам мои дела, я ведь лечусь. Вроде как, поговаривают, что успешно… Расскажите лучше, как ваши дела? Как дети?

– Выйди, – сквозь зубы процедил Станислав, закрыв глаза. – Отправляйся в свою палату. Завтра на два часа, в терапевтическом, у тебя тестирование. Не забудь и будь вовремя. Отправляйся в палату, Аня.

Анна встала. Надменно вздернув голову, направилась к двери. Выражение лица ее выражало глубокую обиду. Дверь за ней закрылась. Станислав Сергеевич глубоко вздохнул, снял очки и протер глаза. Руки немного дрожали. Он потянулся рукой к дверце маленького канцелярского шкафчика, достал оттуда бутылку коньяка и рюмочку, налил себе немного и выпил. Затем спрятал бутылку, поднял трубку служебного телефона и набрал короткий номер.

– Света? Войди ко мне в кабинет.

Света знала этот тон. Таким голосом главный врач обычно говорил, если что-то было не так. Она быстро доела кусок вареного картофеля, сделала глоток чая, накрыла крышкой кастрюлю с обедом и направилась к нему в кабинет. По дороге, у лифта, она встретила Анну.

– Была у Станислава Сергеевича?

– Да.

– Так быстро?

Аня с жалостью посмотрела на нее и промолчала.

– Как поговорили?

– Боюсь, – расстроено вздохнула Анна, – главный врач сегодня не в настроении.

Света подозрительно посмотрела на пациентку. «Что-то не так, снова она что-то сказала», – подумала медсестра. Лифт открылся, Аня зашла внутрь, Света направилась в кабинет профессора.

– Привет, Светланочка.

– Здрасьте. Ну что там?

Она вопросительно смотрела на него, а он не знал, что сказать. За годы работы между Станиславом Сергеевичем и Светой сложились прочные профессиональные и дружественные отношения. Она стала не только самой приближенной его коллегой, но и тесным другом его семьи. Света знала, что когда что-то не так, ее он зовет первой. Она единственная в клинике знала главного врача как глубоко эмоционального человека, настоящего психиатра, как личность, на которой держалась не только вся больница, но и сотни неписаных правил. Уволься он со своей должности, она в тот же день ушла бы следом.

– Так… – напряженно произнесла она. – Была у вас Анечка?

– Анечка… – вздохнул он. – Была у меня только что Анечка. Ты присаживайся, Свет.

Света села в кресло, на котором три минуты назад сидела пациентка.

– Я говорил уже с тобой когда-то об этом. Зря только тебя дергаю, – почесал он затылок, его взгляд постепенно успокоился. – И с Охрименко говорил, и с Йосиповной эту тему поднимали. Я не могу понять, ей помогает миринил или нет? Топрал удвоить или наоборот, совсем исключить? И вообще, диагноз мы правильный ставим? Охрименко прав или нет?

– Стоп, – приподняв правую руку, произнесла медсестра, сразу опустив ее, ведь это глупая привычка успокаивать пациентов. – Вы это все к чему? Чем миринил не угодил? Топрал зачем удваивать? Что опять случилось?

Станислав Сергеевич горько засмеялся, махнул рукой и слегка стукнул ладонью о стол, бессильно откинувшись на спинку своего кресла.

– Да какой миринил, Свет?.. – произнес он. – Час назад я говорил с женой.

– И?

– Маша уложила Костю спать и спросила меня, что я сегодня одел, – главный врач пожал плечами и указал на свою рубашку. – Я ей сказал, что надел вот эту рубашку. И знаешь, что мне сказала моя жена?

Света в упор смотрела на профессора. Едва дыша она слушала его, не понимая к чему главврач ведет.

– Жена сказала мне, мол, зачем именно эту было надевать, можно было взять и свежую, зачем экономить рубашки, если их у меня несколько десятков. Пять минут назад наша Анечка сказала мне, что можно было бы одеть свежую, у меня ведь несколько десятков и так далее… Слово в слово, Свет!

Медсестра опустила голову и глубоко вздохнула.

– Ну, ведь это и раньше было…

– Было, но временами проходило. Каждый раз незадолго до ее этих приступов такое вот происходит. Не передать, Светочка, как меня это выводит.

– Понимаю… С этим ничего не поделать. Хотя, когда мы стали ей давать топрал, то…

– Это не все. Три дня назад гроза была… Мы с Машей просидели с Костей до утра всю ночь. Дважды вызывали скорую. Нейролептики только на двадцать минут срабатывали, и он снова кричал и кричал… До утра. Кричал и кричал, – глаза Станислава Сергеевича наполнились пронзительной болью и стали влажными, он вновь стал переживать страшные моменты, которые преподносила болезнь сына. – И знаешь, что мне сказала эта… – он гневно сжал рот, едва не выругавшись. – Она говорит мне «грозу я перенесла отлично, но не все переносят ее хорошо, правда, профессор? Расскажите, как ваши дела? Как дети?»

– Боже… – тихо произнесла Светлана. – Станислав Сергеевич…

– Я не знаю, что мне думать. Или она стоит под моими дверями и слушает сутками… Или кто-то из медсестер ей рассказывает обо мне! Откуда она знает о болезни моего сына?

– Исключено, – резко прервала его Света. – Во-первых, кроме меня никто о вас ничего и не знает…

– Именно!..

– Вы думаете, что я?.. – Светлана раскрыла рот от изумления и обиды. – Что я ей рассказываю, что ваш…

– Да нет. Просто!..

– Нет-нет, Станислав! – Света встала с кресла. – Мне больно за вашего Костю, я рада разделить эту беду и понять все, помочь во всем! Но, если вы считаете, что я… Я могу… Как вы вообще?..

– Я просто сказал, что это единственное…

– Единственное что?! Аня не только с вами такие фокусы выделывает! К ней Гриша-невролог уже дважды ходил, чтобы узнать на какую футбольную команду поставить! – она размахивала руками и старалась сдерживать эмоции. – Да и почему я оправдываюсь?! Почему я должна?

– Присядь…

– Станислав Сергеевич, – едва не плача произнесла медсестра, – ваша жизнь и здоровье вашего мальчика… Я никогда не стану трепать об этом…

– Присаживайся, говорю тебе!

Света села в кресло и вытерла слезу из-под правого глаза.

– Ругаться с тобой после того, как наша Анечка ко мне заходит, нам не впервой. Это уже как рабочая примета, – засмеялся профессор. – Я не то имел в виду. И ты не обижайся. Как минимум потому что я не обижал тебя. Меня сильно, признаюсь тебе, пугают эти ее фокусы. Особенно вот сейчас, когда она катком проехалась по живому! Этот ее взгляд, это ее чертова, никому не нужная, проницательность. Знание того, что намертво ведь скрыто от нее!

Он замолчал. Света тоже молчала. Они беспомощно смотрели друг на друга.

– Косте, кажется, хуже… – тихо произнес Станислав Сергеевич, отведя глаза в стол и вздрогнув от собственных слов, словно пока он это не озвучивал, беда не была бедой. Он усиленно сдерживался, дабы не заплакать. – Мы с Машей уже неделю почти не спим… Мы все надеемся, что это пройдет, как прошлой осенью… Но, знаешь… Он теперь кричит сильнее, чем тогда. И спит все хуже.

– Вы Юрию Александровичу звонили?

– Конечно, – горько ухмыльнулся Станислав Сергеевич. – Я его так заморил своими звонками… Маша моя с ума сходит, как и я. Я ему уже несколько раз посреди ночи звонил и спрашиваю, что делать? Он… Не знаю, что это за человек такой выносливый во всем. Всегда Юрий Александрович говорит со мной – что в два часа ночи, что в пять утра. Открыл мне двери больницы и их центра эпилепсии… Можно спокойно его класть туда, в больницу эту, но разницы никакой… Уж лучше дома, коль так.

– Берите отпуск, Станислав Сергеевич… – беспокойно и нервно произнесла Света. – Правда! Берите отпуск!

– Месяц назад только из отпуска!

– Да не важно. Просто едете домой, и сидите там с Костей! Мы все вас тут прикроем. За это не беспокойтесь. Отправьте Машу на дачу, пусть отдохнет неделю и выспится, правда! Вам, конечно, тяжело будет, но и мы вас не оставим! О жене подумайте. Уверена, что и Юрий Александрович, и все неврологи что-то сделают.

– Ты так думаешь?

– Я думаю, что в таком режиме и с ума сойти недалеко, – Света указала рукой на двери кабинета. – А там, глядишь, вы станете соседом нашей Анечки! Вам нужно думать и о Косте, и о Маше. И о себе. Отправляйте жену отдыхать и отсыпаться. Маше, я уверена, это нужно! А сами – с Костей в больницу и пусть лучшие неврологи думают да гадают, как все это исправить.

– Через четыре дня конференция… – пробормотал Станислав, в уме подсчитывая дни календаря. – Значит, со среды я может так и сделаю.

– Вот и правильно!

Он замолчал, улыбнулся от надежды, которая внезапно согрела привычное отчаяние. Света заметила этот живой блеск в его глазах и кивнула ему, сделав глубокий вдох и выдох. На его лице отражалась и уходящая тревога, и безмерная благодарность самой лучшей его медсестре.

– Итак, – произнес он, стараясь строгостью тона развеять образовавшиеся сантименты. – Так что там наша Анечка?..

– Сегодня у нее была чистая расческа…

– Значит?..

– Думаю да. Обычно она всегда после того, как вырывает себе волосы, складывает их или возле своих картин, или наматывает на ручку двери… В крайнем случае она их оставляет в расческе… Но сегодня, расческа чистая…

– То есть ест?..

– Выходит, что да. Как правило, если волос нет нигде, значит она их съедает. Я сегодня посмотрела на нее, когда нашла расческу. Она поняла, что я все поняла.

– Ладно, – сложив руки перед собой, произнес Станислав Сергеевич. – Чисто предположу… А может быть такое, что она все-таки их вовсе уже и не вырывает?

– Если бы каждые три месяца не приходилось промывать ей желудок, то я могла бы такое предположить.

– Хоть один препарат ей помогает?!

– Вроде бы да! – не без эмоций воскликнула Светлана, поскольку этот вопрос ее тоже волновал. – Цикличность приступов изменилась после добавления топрала, но, – разводя руками, добавила она, – изменились и сами приступы. И тут уже топрал не при чем. У нее замечалось уже все, что только можно. Если эти ее «фокусы» считать симптомом приближающегося приступа, как фрагмент симптоматики, то… Черт возьми, в истории болезни такое же не напишешь!

– Да пиши уже что угодно! – махнул рукой главный врач. – Лишь бы работало!

– В истории болезни не принято писать, что пациент начинает предсказывать будущее и говорить о людях то, чего он физически никак не может знать.

– Но ведь она это выделывает за пару дней до приступа.

– Да.

– Значит, есть проверенная закономерность.

– Верно.

– Значит, пишите. Еще немного и уже сам Охрименко поверит, что не с этой планеты, эта наша Анечка.

– Я думаю, он давно уже понял, – усмехнулась Света. – просто боится.

– Охрименко? Хе-хе, боится? Чего?

– Как минимум того, что образ его, этакого психиатра–механициста, не верящего ни во что, кроме того, что все в мире приводится в движение большими, ржавыми шестеренками.

– Да брось, Светланочка, – усмехнулся Станислав Сергеевич. – Не такой уж он архаичный и консервативный…

– Архаичный! Вот это в точку. Самый, что ни есть!

– Все его методы и его работы… А ведь от них веет и современностью, и инновациями! Между прочим, он практически лучший.

– Вы просто повторяете первые строки его брошюры?