Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

«Свободны!» адресовалось только прокурору: Иванова уже «освободили» фразой «Вон отсюда!». В коридоре, трясущимися руками надевая пальто, бедный прокурор не менее трясущимися губами прошептал:

– Александр Сергеевич, придётся тебе прекратить это дело…

– И не подумаю, Пётр Николаевич, – тут же «согласился» Иванов.

– А что мне прикажешь делать?!

Иванов пожал плечами.

– Ну, приказать не могу, но могу посоветовать.

– Ну?!

– Дайте мне письменное указание о прекращении дела, а я письменным же рапортом на Ваше имя откажусь его исполнять! Обе бумажки Вы сдадите завтра этому «козлу» – и с Вас взятки гладки!

– А ты, Александр Сергеевич?!

– А я доведу это дело до конца… а фигуранта – до скамьи подсудимых.

На следующий день прокурор «на полусогнутых» прибыл в райком, и смиренно расписался перед секретарём в бессилии. Разумеется, грехи Иванова тут же были суммированы, и доложены, «куда надо», как по вертикали, так и по горизонтали…

…И, вот – новый «состав преступления». Опять Иванов демонстрировал «вопиющее непонимание политики партии и правительства». Правда, на этот раз «куратор от лица партии» оказался полной противоположностью «товарищу из района». Хотя – уже другая «правда» – «товарищ из района» к тому времени перестал быть не только «товарищем из района», но и просто товарищем. Иначе говоря, перешёл в категорию граждан. Должность-то первого секретаря райкома – выборная! А номенклатура – это не обязательно передвижение между этажами одного учреждения!

Да и характеристику себе первый секретарь заработал соответствующую: «не оправдал высокого доверия». Какого рода было это доверие, насколько высоким оно было, и чем именно его не оправдал товарищ, Иванов не знал, да и не стремился узнать. Главное, что товарища задвинули – и именно на то место, с которого и выдвигали: главным инженером угольной шахты. Спустя всего пять месяцев от «низложения» Первого и произошла их новая встреча с Ивановым.

Как же непохожа была эта встреча на две предыдущие! Прямо, «куда, куда вы удалились весны моей златые дни?». Бывший «Первый» неожиданно попался на «помощи» некоей «артели художественных промыслов и ремёсел». Оказание «помощи» осуществлялось государственным крепёжным лесом и металлом. Тем самым, который предназначался для укрепления лав и штреков. «Помощь» отнюдь не предполагалась бескорыстной. Доказательства этого, как и полагается, в присутствии понятых, были извлечены из карманов и стола главного инженера. Всё это фиксировалось на видео, столь экзотическое по тем временам.

Главный инженер не выдержал такого надругательства над «кристально чистой партийностью»… и упал на колени, орошая слезами ботинки Иванова. Как порядочный человек, Иванов не стал поминать бывшему «первому» былое. Он «вытирал ноги о товарища» молча, и от этого его «греховное» удовольствие не становилось меньше.

И «главный» не привередничал. Больше того: намекни Иванов на «оказание дополнительных услуг» – и бывший Первый отслужил бы не только губами, но и задом…

Глава вторая

Заведующий отделом административных органов обкома партии товарищ Городецкий изрядно «потёрся» на нижних этажах всевозможных «комов», для того чтобы с порога безмозгло объявлять себя: «Мы, Николай Вторый…». Исключительно в силу этой причины Иванова встретила не холодная надменность недалёкого чинуши, а «доброжелательная» улыбка пройдошливого царедворца. И не одна встретила – на пару с протянутой рукой. Да и ту Завотделом протянул первым.

– Здравствуйте, уважаемый Александр Сергеевич!

Заведующий излучал не просто радость – счастье – от лицезрения столь приятного собеседника.

– Чай? Кофе?

Иванов опешил. И то: не иначе, как мир перевернулся?! В жизни своей он не видел столь обходительного партийного чина. А, если совсем точно – не «столь», а любого. За время контактов с чиновниками от КПСС он пришёл к твёрдому убеждению о том, что «обходительность» и «номенклатура» – понятия несовместимые. И вот – первое исключение. Неожиданное, приятное… и настораживающее.

– Благодарю… но я вызвал на сегодня много людей… потому что много дел…

Александр Сергеевич сходу принялся выказывать себя, неприглаженного и не выставочного. Но завотделом не обиделся. Напротив, лицо его только прибавило в улыбке.

– Понимаю, понимаю, уважаемый Александр Сергеевич. И заранее прошу меня простить за то, что отрываю Вас от насущных дел… Сами понимаете – служба… Но я не стану задерживать Вас без нужды. Только один вопрос, Александр Сергеевич: как там наше дело?

– Ваше? – так и не попытался исправиться Иванов.

Если завотделом и опешил, то лишь на мгновение. Уже в следующее мгновение лицо его вновь расцвело дружелюбной, почти открытой, почти беззаботной улыбкой, и он шутливо погрозил визави пальцем:

– Ох, и ёж Вы, Александр Сергеевич!

Шутка показалась Иванову – ибо таковой и была – формата «в каждой шутке – доля шутки». За шутливыми интонациями ему отчётливо послышалось «еж твою мать!». Не зря послышалось: товарищ Городецкий имел репутацию серьёзного человека, приверженца установки «Никто не забыт – и ничто не забыто». Он никому, никогда, ничего не отпускал, и при первой же возможности на вполне законных основаниях, с милейшей улыбкой добряги-людоеда, съедал обидчика не только с кашей, но и с говном. «За обеденным столом» он был принципиальным, но небрезгливым.

– Но Вы, конечно, правы.

Городецкий по роли – или в плановом порядке – решительно посерьёзнел лицом.

– Речь – о деле, которое стоит на контроле у Первого…

Завотделом ткнул «пальцем в небо», и совершил выразительный маневр бровями.

– … и не только у него.

– Слушаю Вас, – непочтительно покосился на часы Иванов, столь же непочтительно не испугавшись «потолочных» намёков собеседника. Но и при наличии оснований Завотделом опять не изменил амплуа: улыбнулся якобы смущённо, правда, глаза его при этом отработали автономно от улыбки. Глаза были правильные, начальственные: «будет и на нашей улице праздник, сукин ты сын!».

– Я хотел узнать у Вас, уважаемый Александр Сергеевич, как там «наш» зам по транспорту?

И опять прилагательное, звучно ударенное голосом, шло в сопровождении многозначительного взгляда. Иванов слегка удивлённо выдул губы, и пожал плечами.

– Насколько мне известно, по состоянию на сегодняшнее утро он был ещё жив.

– Смешно, – не улыбнулся Завотделом. – Если я верно понял Вас, он звонил Вам сегодня утром?

– Вы меня верно поняли.

– Звонил по поводу сегодняшней встречи?

– Нашей с ним, – художественно приподнял бровь Иванов.

Лицо Городецкого расцвело одной из бесчисленных улыбок.

– Конечно, конечно, уважаемый Александр Сергеевич: не нашей же с Вами!

Погасив улыбку, завотделом выдержал многозначительную паузу. Классически многозначительную: в её образовании участвовало не только отсутствие слов, но и присутствие мимики.

– А, кстати, он не в курсе нашей встречи? Нашей с Вами?

Классическое «я возвращаю Ваш портрет» состоялось, и Иванов почти одобрительно усмехнулся.

– Вы хотите знать, не ввёл ли я его в курс? Нет, не ввёл.

Лицо Завотделом максимально прибавило в приятности. Он даже закряхтел, то ли от удовольствия, то ли от другой мажорной причины.

– И как он Вам показался, Александр Сергеевич?

– Сегодня утром?

Городецкий рассмеялся и опять шутливо погрозил визави пальцем.

– Ну, Александр Сергеевич! «Сегодня утром?»! И такая стопроцентная невинность на лице! Как говорят некоторые из наших общих клиентов: «Перший сорт!».

Насчёт «общности клиентов» товарищ Городецкий преувеличивал совсем немного. «В детстве», правда, уже далёком, он окончил юрфак ЛГУ, и некоторое время работал следователем прокуратуры. Правда, совсем недолго: партийный долг обязал служению партии в буквальном смысле – и перспективного товарища определили в инструкторы райкома. Оттуда ему уже не было исхода, да и быть не могло. Разве что, «ногами вперёд».

– Нет, Александр Сергеевич, меня интересует то, как он чувствует себя… ну, вообще, что ли?

Улыбка исчезла с лица Городецкого так же быстро, как и появилась. Глаза его смотрели по-прежнему доброжелательно, но сквозь эту доброжелательность заметно пробивалось что-то от кобры. Именно от кобры. Не от гюрзы, не от эфы, не от гремучника – от змеи не столь прямолинейной, деликатной… и ещё более ядовитой. Да и в глаза визави завотделом «пополз» аналогичным манером.

– Это – в качестве «назначенного в козлы отпущения», что ли? – «по традиции отдерзился» Иванов. Надерзил, то есть: не дерзнул на дерзость.

– Можно и так.

На этот раз Зав даже не улыбнулся, по причине чего Иванову оставалось… тоже остаться без улыбки.

– Н, что ж… Мне показалось, товарищ понимает… что недолго ему осталось ходить в товарищах. Правда, не понимает, за что.

– А Вы не пытались ему объяснить? – частично вернулся к улыбке Городецкий.

– «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать»?

Иванов не только не убрал глаз с дороги начальственной улыбки, но даже спрямил неделикатный взгляд. Зав усмехнулся, и покачал головой.

– Ох, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич… Хороший Вы человек… и следователь хороший… Но помяните моё слово: не умрёте Вы своей смертью. Поверьте на слово партийному бюрократу: даже в эпоху развитого социализма нельзя быть таким… не по годам развитым. Это очень плохо отражается на состоянии.

– Карьеры?

– Здоровья.

Городецкий уже совсем не улыбался. Расхотелось улыбаться и Иванову. К легковесной мимике не располагал и характер – колючий, неуживчивый и прямолинейный. Характер, он которого он не мог избавиться так же, как верблюд – от горба: судьба, что ли, такая.

Правда, судьба судьбой, а он и не хотел избавляться. Потому не хотел, что имел неправильные взгляды на жизнь и её составляющие. И такими неправильными они были у него, что даже сама жизнь не смогла не то, что исправить их: хотя бы поправить. Недаром сказано: «…посеешь характер – пожнёшь судьбу». «Сказка – ложь, да в ней намёк…». Только для Иванова уроком она никак не становилась. В свете этой минорной констатации перспективы старшего следователя районной прокуратуры выглядели незавидными. А, если совсем точно – отсутствующими. Да, он не собирался делать карьеры, но другие-то собирались! В том числе, и за его счёт…

– Возможно, – «испортился» лицом Иванов: не счёл нужным притворяться, или не нашёл резервов. – Но «раз пошла такая пьянка», вот Вам «последний огурец»: я намерен прекратить уголовное дело в отношении замдиректора.

– Почему?

Бровями заведующий отработал предельно экономно: большое дело – опыт.

– Я никогда не привлекал «стрелочников», особенно тех, которых «спускали» «сверху».

– Благородно…

Городецкий с усталым видом откинулся на спинку кресла.

– … и глупо… Жаль, уважаемый Александр Сергеевич… Очень жаль… Выходит, напрасно я звонил Вашему прокурору…

– Звонили?!

Хотя ситуация располагала, Иванов не стал кривить лицом, а всего лишь экономно двинул щекой.

– Зачем Вам понадобилось это? Я хотел сказать: зачем нужно было пугать старичка? Не ровён час, «даст дуба»… Он хватается за валидол уже от звонка из райкома, а тут «целый» обком!.. И зачем же Вы ему звонили, позвольте узнать? Неужели всерьёз рассчитывали на то, что он «даст мне ц. у.», и я немедленно «возьму под козырёк»?!

– Нет, – мило улыбнулся завотделом. – На это я и не рассчитывал.

Я всего лишь хотел узнать о Ваших настроениях из первоисточника.

– А в итоге нагнали страху на старичка.

Под всё ту же милую улыбку и без отрыва от спинки кресла Городецкий якобы с сожалением развёл руками.

– Так получилось…. Только я не виноват: в отличие от Вас, Александр Сергеевич, Пётр Николаевич «политику партии и правительства понимает правильно»… Но на «ниве устрашения» я отработал не напрасно. Кое-что о Ваших настроениях мне стало известно… в дополнение к информации о Ваших «антиобщественных взглядах».

– Об «антиобщественных взглядах»?!

Иванов попытался «остаться в лице», но далось ему это с большим трудом. И то: не каждый день на тебя вешают «политическую статью».

– Например?

– Например, то, что Вы собрались увольняться. И это – правильное решение. Для Вас. Для государства, если, конечно, говорить объективно, это решение ущербное.

– Потому что земля держится не на китах, а на дураках?

– В том числе, и поэтому.

Городецкий в очередной раз отставил улыбку.

– Не считайте мои слова данью высокому слогу. Такие люди, как Вы, не нужны отдельным чиновникам, но нужны стране. Даже – государству, при всей парадоксальности такого утверждения. Вы, надеюсь, «в курсе» разницы между понятиями «страна» и «государство»?

Иванов усмехнулся.

– «Государство – аппарат насилия для подавления большинства в интересах меньшинства».

Съехав щекой набок, Городецкий медленно поводил головой из стороны в сторону. Лицо его давало нерафинированную смесь различных эмоций: от уважения до пренебрежения включительно.

– Надо же: Вы дали сталинскую формулировку! Не Маркса, не Ленина – Сталина!.. Да Вы просто напрашиваетесь, уважаемый Александр Сергеевич! На очень большие неприятности напрашиваетесь! Может, на последние в Вашей жизни. Прошу не понять меня буквально: Вы же знаете, что сегодня можно зарезать и без ножа.

– «Убей меня нежно», как сказал один писатель?

– Вот именно.

Кривя губами, чтобы не слишком подрагивали, Иванов потрепал мочку уха.

– Что ж, приятно слышать угрозы в свой адрес в таком серьёзном учреждении, как Ваше. Здесь разбрасываются многими словами, но только не такими…

– Боязно? – «посочувствовал» Городецкий.

– И приятно, – не сдался Иванов. Как тот «гордый «Варяг». —

Значит, жизнь не зря прожита.

– Да не прожита ещё! – раздражённо – впервые с начала беседы – поморщился Городецкий: припекло. – Не прожита!.. Но может… если Вы и дальше будете противопоставлять себя обществу.

– А вы – общество?

Городецкий чуть слышно скрипнул зубами: и по причине «отказа в доверии», и потому, что расслышал местоимение с прописной буквы.

– Ну, хорошо – государству. Только от этой перемены для Вас лично ничего не меняется.

– А могу я узнать, что Вы сказали прокурору дословно?

Брови Городецкого на законных основаниях полезли наверх. И то: вместо того, чтобы «проникнуться и осознать», визави переключался на второстепенные… даже третьестепенные вопросы. Переключался с такой непосредственной заинтересованностью, словно важнее ответов на них для него ничего больше не существовало.

– Дословно?!

Непритворно пытаясь вспомнить, завотделом наморщил лоб.

– Ну, я не помню… Так – «печки-лавочки»… Поговорили, что называется, «о погоде»… Ну, там, о грядущих партийных конференциях, о съезде… Ах, да: я попросил его не нагружать Вас другими делами – с тем, чтобы позволить Вам спокойно…. относительно, конечно… разобраться с этим.

– И он…

– Пообещал, что не будет.

– Куда уже дальше! – покривил щекой Иванов. – Я и так нагружен «по самое не могу»! И так – четырнадцать только «подрасстрельных» дел, не считая мелочевки… А тут ещё дежурство по району: каждый день – два-три трупа. А это – два-три часа отвлечения на пустяки…

Городецкий улыбнулся и развёл руками.

– «Я сделал всё, что мог – пусть другой сделает больше!»…

– Вашими бы словами… Впрочем, и на том спасибо…

«По сценарию для подобных встреч», после этой фразы должно было наступить весьма неловкое молчание. Но на этот раз оно не получило ни единого шанса на самоё себя: оба участника постарались. Первым «воспротивился» Иванов – и всё по той же причине: «к мандатам почтения нету»:

– Если Вы не возражаете – вернёмся к нашим баранам…

– Слушаю Вас, – улыбнулся Городецкий, уже чуть менее приятно, чем прежде: явно «садились батарейки».

– Нет, это я Вас слушаю, – ещё приятней улыбнулся Иванов.

Городецкий – опять же вопреки «сценарию» – и не подумал смутиться.

– Жаль, Александр Сергеевич… Очень жаль…

– Вы ещё скажите: «С нами – а не наш»! – ухмыльнулся Иванов. Завотделом хлопнул себя по ляжкам, и, отбросив номенклатурную чопорность, покатился со смеху.

– Ну, молодец! – утирая слёзы, простонал он. – Даже Горького к месту ввернул! Потому-то и жаль, Александр Сергеевич… Но – в сторону лирику…

– «Я пришёл к Вам, как юридическое лицо к юридическому лицу»?

И новая цитата была к месту, только зав даже не улыбнулся.

– Вот именно, Александр Сергеевич… У меня к Вам небольшая просьба…

– Да?

Городецкий неожиданно откашлялся в кулак.

– Вы не могли бы… оставить мне это дело?

– На съедение? – хмыкнул Иванов.

– Для ознакомления, – не хмыкнул зав.

Бровь Иванова приподнялась сама, без усилий со стороны «правообладателя».

– На каком основании, позвольте спросить?

– Ну-у…

Неубедительно прозвучав, Городецкий попытался столь же неубедительно уйти глазами в сторону. Уйти получилось недалеко: визави хватал взглядом не хуже, чем рукой. Поэтому аргументация завотделом больше походила на жалкий лепет двоечника, чем на «железные доводы» столоначальника с четвёртого этажа.

– … Изучить… понять трудности… может, помочь чем… Помощь нужна?

Иванов безжалостно усмехнулся.

– Ну, разве тем, что мешать не будете… Так, так… Значит, говорите: оставить Вам дело… Разумеется – без «отношения» и без расписки?

Так как Иванов не столько спрашивал, сколько утверждал, Городецкий под «виноватую» улыбку развёл руками.

– Уважаемый Александр Сергеевич, мы же по закону не имеем права…

– Так, какого же х…

– А такого, – не обиделся зав, – что все мы под богом ходим.

Точнее, под разными богами. Я, например, хожу под богом по имени «Первый секретарь обкома»: он – ближайший ко мне «на небе». А он – под «республикой». А «республика» – под богом союзного значения… Да, будто Вы сами не знаете, Александр Сергеевич! Вы же не с Луны сюда десантированы!

Иванов озабоченно наморщил лоб.

– «Областной бог» интересуется этим делом?

– Потому что им интересуется вышестоящий Бог, – покривил щекой Городецкий.

– У него что, других дел нет? – «комбинированно» выдул губы Иванов: и насмешливо, и удивлённо одновременно. – Я не имею в виду уголовных?

По лицу Городецкого основательно проехалась ироническая ухмылка, не вполне уместная на лице… официального лица.

– Сказано ведь «пути Господни неисповедимы»…

– Вожжа под хвост попала?

– Может, и так, – спокойно двинул плечом Городецкий. – Так как, Александр Сергеевич: оставите дело? Я верну: честное слово! Могу дать любые гарантии!

– Например? – заинтересованно приподнял бровь Иванов. Городецкий забегал глазами по кабинету – и взгляд его прояснился.

– Например, я могу отдать Вам любое из своих дел!

– Угу, – хмыкнул Иванов. – «Равноценный обмен».

– Не понял? – не соврал завотделом.

– Все Ваши дела грузовиком вывези – никто не заметит и не вспомнит! А меня за одно это – в цугундер!

– А если я смогу убедить Первого в том, чтобы решение по делу оставить на Ваше усмотрение?

Чисто механическим движением Иванов пробежался ладонью по щеке. Поворот в разговоре намечался интересный: Городецкий – явно не последний дурак на свете – умел торговаться.

– Но Вы же будете докладывать одному из секретарей!

Завотделом уважительно посмотрел на собеседника: парень знал номенклатурные порядки.

– Так и было бы… раньше, но только не в этом случае. Вы правы: «вожжа под хвост попала». Кому-то там, «наверху». И теперь ни с этого дела, ни со всех причастных к нему уже не слезут…. пока мы его не заболтаем.

Под пристальным взглядом Городецкого Иванов отлучился глазами за окно, но задерживаться там не стал. Оперативно «вернувшись в кабинет», он щёлкнул замками кейса и вытащил увесистую папку в «черновой» обложке: переплёта удостаивалось лишь дело, направляемое в суд.

– Держите.

Дело перекочевало на половину стола Городецкого. Зав любовно огладил потрёпанную обложку.

– День на ознакомление даёте?

– Хоть два! – уже вставая, снисходительно махнул рукой Иванов. – У меня почти все документы скопированы в НП. Так, что, отсутствие дела работе не помешает.

Выдержав паузу – так, словно раздумывал над необходимостью продолжения – Иванов посмотрел Городецкому прямо в глаза.

– Даже, если Вы… или Ваши боссы надумаете «потерять» дело, у меня есть, чем его восстановить. Поэтому не стоит и трудиться…

– И в мыслях не было! – обложился руками Городецкий. – Послезавтра верну, честное пионерское!

Одна рука завотделом осталась «почивать» на сердце, а вторая уже тянулась прощаться с Ивановым…

Глава третья

– Саша, Пётр Николаевич уже трижды спрашивал тебя!

Заведующая канцелярией Таня – красивая натуральная блондинка лет двадцати пяти, на удивление не дура и мать-одиночка – первой услышала знакомые шаги Иванова, и первой же поспешила к нему кабинет.

– Ну, и что ты сказала? – не глядя на неё, буркнул Иванов, занятый определением «дипломата» под стол. Ногой.

– То, что ты и просил: «уехал по вызову в обком».

– И – как Пётр Николаевич?

Иванов, наконец, высвободил ногу и глаза. Последние тут же включились в ухмылку.

– Выжил после этого сообщения?

Таня рассмеялась: паническая боязнь прокурора всевозможных секретарей всевозможных «… комов» давно уже стала притчей во языцех. И не только в районной прокуратуре: «слух пройдет обо мне по всей Руси великой…».

– Просил тебя зайти к нему сразу, как вернёшься… Кстати, ему звонили из обкома в твоё отсутствие.

– Знаю… Ладно: «объяви меня»…

…Пётр Николаевич встретил Иванова уже на пороге кабинета. Весь его вид, далёкий от прокурорского, вопиял открытым текстом: «не до жиру!». Всё это – взамен «уставного» «Жду – не дождусь!».

– Ну, что, Александр Сергеевич? Как ты?

В прокуроре дрожало всё, что только могло дрожать: губы, руки, ноги, голос и даже глаза. Не прокурор, а живая иллюстрация к строкам Высоцкого: «сегодня жизнь моя решается: сегодня Нинка соглашается».

Иванов улыбнулся – и развёл руки в стороны.

– Выжил, Пётр Николаевич… пока…

– То-то и оно, что «пока»!

Прокурор трясущейся рукой подхватил Иванова под локоть, и лично сопроводил к стулу.

– Садись, Александр Сергеевич. Будем думать.

– О чём? – приподнял бровь Иванов.

– Как жить дальше!

Иванов небрежно махнул рукой.

– Не нагнетайте, Пётр Николаевич! Мало ли у нас было таких дел!

– Ни одного! – неожиданно огрызнулся прокурор.

– В каком смысле?

– В смысле контроля в ЦК КПСС!

– Фуфло, Пётр Николаевич! – опять не захотел «проникнуться» Иванов. – До Бога высоко, до царя далеко! Скоро им будет не до нас!

– Ты думаешь?

По голосу прокурора чувствовалось, что у него уже начало «отлегать» не только от сердца, но и от другого места, куда более чувствительного к воздействиям извне. Он задышал ровнее и даже частично вернул себе привычный чахоточный румянец.

– Так ведь – «новая метла», Пётр Николаевич…

Прокурор закусил губу: отчасти его следователь был прав. Совсем недавно кресло Генерального секретаря ЦК занял Михаил Сергеевич Горбачёв, товарищ относительно молодой, и по всему, деятельный. Отсюда был понятен расчёт Иванова на то, что это, действительно незначительное, дело вскоре потонет в массе куда более серьёзных дел нового Генсека и его команды. Хотя, наученный жизнью… в номенклатуре, Пётр Николаевич не исключал и другой расклад: делу, напротив, не дадут заглохнуть. Потому что – «вожжа под хвост»», потому что «шлея под мантию», потому что «кампанейщина», которая по традиции обязана заканчиваться жертвоприношением, пусть даже и ритуальным.

– Новая-то она новая, Александр Сергеевич…

Прокурор с сомнением покачал головой.

– … Только я не стал бы чересчур полагаться на фактор «новизны». Да и традиции у номенклатуры – хрен разберёшь: с одного – как с гуся вода, а другому – на полную катушку… И на скоротечность кампании я тоже не стал бы полагаться… Кто знает, как далеко они решили зайти. Может, это и не капания вовсе, а первая ласточка…

Иванов поморщился, и в очередной раз отмахнулся.

– Не накручивайте, Пётр Николаевич! Вы награждаете этих людей отсутствующими достоинствами: мозгами, планами, коварными умышлениями. А у них этого не было, нет и не будет. Новый Генсек будет делать лишь то, что нужно для удержания власти. Так делали все до него, так будут делать и после. Всё остальное – гарнир к основному блюду: умные разговоры, мелкие подачки народу, «громадьё планов»… на бумаге – и никаких дел!

– Ну, не знаю, не знаю…

Пётр Николаевич, вконец расстроенный, нервно забегал пальцами по столешнице. Лицо его посерело от невесёлых дум, а грудь медленно и тяжело колыхалась в такт им.