Холодный путь к старости

– Правильно рассуждаешь, – живо согласился Генерал. – Но что я могу? Надо мной тоже начальство. Они кашу заварили – нам расхлебывать. Вот уволили тысячи рабочих, трудившихся в нашем «СНГ» наездами – вахтами. Вахтовики, оставшись без работы, собрали рюкзачки и отправились по своим далеким домам. Ты думаешь, мне это приятно?

Генерал внимательно посмотрел на водителя, чтобы определить меру воздействия театрально разыгранной краткой тирады. Вахтовиков он сократил всех лично, но не хотел, чтобы на него показывали пальцем.

– Какое приятно!? Что вы, Станислав Тихомирович?! – слегка испугался водитель. – Я просто о том, что продавцов акций теперь, как пчел на пасеке.

– Это верно, – смягчился Генерал. – Хорошо, когда события происходят сами собой, но так как выгодно нам …

Основным конкурентом Генерала по скупке акций «СНГ» являлась московская компания. Борьба с Москвой и стала популярным куплетом Станислава Тихомировича Бороздилова на собраниях акционеров.

***

Народ на собрания свозили автобусами, примерно по той схеме, как собираются в лесной тиши грибочки в корзину: никто не спрашивал согласия, а элементарно снимали с мест. Перед речью Генерала выступили местные артисты с собственными стихами и песнями о маленьком нефтяном городе и безумной любви к нему, несколько надуманной, поскольку никто из переселенцев в хантыйской тайге не родился, но стихи на местные темы настраивали кворум на патриотический лад. Генерал их с удовольствием использовал. Выступали и дети, и как-то со стихотворением Жени Рифмоплетова:

Я вновь приближаюсь к суровым краям,

Где многие годы прошли,

Туда, где живут дорогие друзья,

Где родину вновь мы нашли.

Уже показался и дома фасад.

Как радостно, что говорить:

Раз в год уезжать, возвращаясь назад,

Знакомую дверь отворить.

Родимые стены обняли меня.

Душа от разлук отойдет.

Осталось недолго: всего лишь три дня –

И жизнь снова в русло войдет.

Туманы, работа, седые болота,

Тайга, трассы словно стекло.

Прекрасны зарницы и счастья крупицы,

Раздольных снегов серебро…

Затем Генерал энергично поднимался на сцену под общие рукоплескания и травил прозаические агитационные басни:

– Доверьте мне ваши акции и не волнуйтесь за будущее. Что зарплата? – копейки. Регулярные дивиденды позволят вам есть не только макароны, но и… (в этом месте возникла пауза. Генерал думал, что же будут кушать эти люди. Он глянул в зал, и головы, кругленькие и мелкие с трибуны, напомнили…) гороховую кашу… Шучу! Ну, конечно, нет (исправился Генерал), вы сможете каждый день есть лобстеров, таких жирных морских раков, каждый год бывать на курортах, это такие места, где можно не мыть посуду и плевать на пол, в ваши квартиры придет чудо-ремонт… Нефть в трубу – людям рагу. Вот наш девиз. Амбиции Москвы растут, столица ненасытна. Если столичные чиновники станут во главе сибирского нефтяного предприятия, то сюда не вернется ни копейки. Вы сейчас не получаете зарплаты и не будете получать, вы сейчас не видите лобстеров и не увидите, если…

Как показало будущее, слова Генерала оказались пророческими.

***

В это же время верхушка городской администрации маленького нефтяного города тратила деньги роскошно. Чиновники нефтегазодобывающей провинции России ездили в Южную Африку для обучения управлению городами Крайнего Севера Западной Сибири, строили и распределяли между собой квартиры в Подмосковье, дома в Краснодарском крае, растаскивали беспроцентные кредиты, воровали бюджетные деньги через специально созданные предприятия. Даже самые рьяные профсоюзные борцы не чурались на время забыть о социальной справедливости ради собственной выгоды. И обо всем этом Алик почти ничего не знал, его интересовали другие моменты жизни. И счастье незнания было велико. Он имел интересную работу и экспериментировал.

ПСЕВДОНИМ

«Когда нет лица, и ударить не во что»

Псевдоним как уютная мышиная норка, куда автор, стащив скандальный кусок сыра с чужого стола, может спрятаться и безбоязненно наблюдать за реакцией на его выходку. Ни один человек, даже самый обиженный, в чьей тарелке побывал этот автор, не будет знать, на ком выместить злость, если, конечно, ему кто-нибудь не расскажет. Псевдоним как вполне реальная шапка-невидимка, надев которую автор может безбоязненно здороваться за руку с тем, кого критиковал, и даже по-дружески разговаривать, почти не ощущая в глубине души или где-то за пазухой тяжесть хорошего кирпича. Сравнений можно придумать много, но все они будут сводиться к тому, что псевдоним делает автора неизвестным.

Выбор псевдонима – штука тонкая. Это тайное имя на долгие годы. Замужние женщины иногда берут в качестве псевдонима девическую фамилию. Распространены в качестве псевдонима названия города и поселка, в которых автор родился, или названия водоема или реки, в водах которых автор любил полоскать юное тело. Бывает, что в качестве псевдонима применяют фамилии дальних родственников, любовь к которым не иссякла за давностью лет. Бывают и изощренные псевдонимы, составленные из первых букв имени, отчества и фамилии. Бывают изящные абстракции или броские слова. Бывают и простые – фамилии знаменитых людей. По последнему пути и пошел Алик, взяв себе в качестве псевдонима фамилию последнего Российского императора – Романов. «Как назовешься, так и отзовешься», – так посчитал он, надеясь на высокий титул, а не расстрел.

***

До работы в газете Алик уже пользовался псевдонимами, сам того не понимая. Как-то он возвращался с работы домой по хорошо протоптанной в снегу тропинке и изумился ровной нетронутой ни людьми, ни животными, ни птицами поверхности искрящегося в свете фонарей наста, простиравшегося по обе стороны. По тропинке, он знал, ходило много людей, и ни один из них не отступил в сторону от промятой многими ногами колеи. «А если отступить?!» Алика внезапно посетила дикая чертовская радость от предчувствия того, что он сейчас сделает. Он огляделся по сторонам. Никого.

Возбужденный остротой легкого риска, он залез в неглубокий снег и вытоптал всем известное ругательное слово, состоящее ровно из трех букв. Вернулся на тропинку. Никого. Слово гляделось весьма хорошо. Темные провалы букв вызывающе контрастировали с искрящейся белизной. «Все прочитают. Интересно: останутся равнодушными или сойдут с тропинки», – озадачился Алик и ушел домой. На следующий день на том месте, где темнело слово, выделялась вытоптанная полянка. «Людей надо раздражать, чтобы они сошли с проторенного пути», – так оценил полученный результат Алик.

***

Первая критическая заметка Алика «Шутки на крови», про некачественные анализы в городской поликлинике, стянула над его головой нервные тучи. Хоть Алик и подписался псевдонимом, но мужским, а он являлся единственным мужчиной в коллективе редакции газеты маленького нефтяного города. Что гадать? В редакцию пришел рассерженный и пьяный муж медсестры, о которой без упоминания фамилии и было написано. Муж прямо-таки горел яростным желанием встретиться с Романовым, и он с ним встретился.

Скандальные цели визита обозначались вполне понятно на лице внезапного посетителя, и Алик их распознал сразу, но он не выказал беспокойства, а, наоборот, спокойно и подчеркнуто доброжелательно спросил:

– Вы кого-то ищете?

– Мне бы Романова повидать. Он в газете про анализы написал.

– Какого Романова? – Алик изобразил деланное недоумение по поводу своего собственного псевдонима…

***

Забегая на несколько лет вперед, можно сказать, что Алик к подобному приему прибегал не раз и самый увлекательный случай произошел в кабинете мэра города. Тогда после многомесячной задержки заработной платы Алик изобразил в газете едкую заметку «Еще раз про любовь» про генерального директора местного нефтяного предприятия, Генерала. Заметка наделала шуму. Последовала встреча с Хамовским, овладевшим к тому времени властью над маленьким нефтяным городом.

Человек сам определяет себе идола, перед которым поклоняется: будь то он сам, или звезда эстрады, или бредящий властью чиновник… Алик всегда понимал, что любой человек – это всего лишь единство внутренних органов, внешней оболочки и очень спорной способности мыслить, поэтому никому не поклонялся, а на заносчивых знаменитостей или чиновников смотрел как на умалишенных, собственно, так оно и есть на самом-то деле. Хотя, как понял Алик впоследствии, заносчивость людей, добившихся сравнительно высокого положения, имеет еще одно объяснение: это плотина, барьер между простыми людьми с приземленными чувствами и низким уровнем развития и людьми с высоким уровнем, который ставится, чтобы, так сказать, не запачкаться и не падать. Но опять-таки, как понял Алик позднее, этот барьер не столько обедняет простых людей, сколько самих знаменитостей, которые именно в простых людях черпают свой талант, власть, славу. В общем, перед мэром маленького нефтяного города Алик не испытывал ни дрожи, ни тяги к поклонению. Нельзя сказать, что он видел этого чиновника насквозь, как не видел насквозь и всех остальных, но понимал, что над чиновником властны самые обычные человеческие чувства и стремления.

– Генерал визжит от твоего фельетона. Звонит мне каждый день. Придется тебе бутылку коньяка поставить, – произнес мэр с видимым удовольствием на лице. – Это же твоя работа, Алик?

– Какого фельетона? – переспросил Алик, понимая, что руководители всегда смогут договорить и выставить его козлом отпущения, а бутылка коньяка за козлиное существование не цена. – Ничего не знаю.

– Твой фельетон был, – напомнил мэр, и на его лице появилось выражение крайнего удивления.

– Нет, – твердо ответил Алик.

– Как нет? – удивился мэр и обратился к редакторше, Мерзлой, сидевшей тут же – Ты ж говорила, что это его работа.

Алик на мгновенье потерял душевное спокойствие: его подставила Мерзлая. «В кулуарах власти друзей нет», – понял он.

– Это же ты написал, это же твой псевдоним – Романов, – сказала Мерзлая, обращаясь к Алику. – Фельетон назывался «Еще раз про любовь».

– Помню. Читал. Действительно, смешной такой фельетон. И псевдоним под ним мой. Я так обычно подписываюсь, – ответил Алик.

– Ну, так ты написал это?! – начинал терять терпение мэр. – Ну, говори. Брось валять. Признавайся. Чье это? Ты же сказала, что он…

Пока Хамовский говорил, то нервозно моргая, то энергично потирая ладони, то слегка похлопывая ими, Алик успел оценить обстановку. За столом, кроме него, сидело три человека: Хамовский, Мерзлая, молчаливый, когда требуется, заместитель мэра. Три мощных свидетеля. Публичное признание могло обойтись дорого.

– Не я автор. Человек принес заметку, и мне показалось, что она точно походит под мой псевдоним. Человек не отказался. Вот и вышла «Любовь» под Романовым, – на ходу сочинил Алик, а сам подумал: «Вот сука. Она не имеет права раскрывать псевдоним. Видать, Генералу хочется точно знать, кто по нему прошелся».

– Алик, сознайся. Ты же? Сейчас бутылку коньяка принесу. Как ты его продернул! – подчеркнуто дружелюбно похвалил мэр, протягивая ладонь для пожатия.

– Да что сознаваться? Рад коньяку выпить, да не я написал эту заметку, – ответил Алик, которому уже не нравился тот напор, с которым его заставляли сознаться в авторстве.

– Ну, мать, вашу мать, – слегка ругнулся мэр, поняв, что разговор зашел в тупик, но тут же исправился. – Правильно. Тут только через суд можно определить. Не говорите, не надо. Я же не буду нарушать. Ох, фельетон… Но ладно – речь не об этом…

Настроение присутствующих испортилось, и разговор перешел на другую тему. Но вернемся назад…

***

– Вашего Романова, укусившего лабораторию, хочу видеть. Поговорю с ним с глазу на глаз в коридорчике. Там как раз света нет, – настаивал посетитель. – Он, видимо, в нашем нефтяном городе человек новый, недопонимает…

– Я понял, кого вы ищете. Романов работает внештатным корреспондентом и сейчас отсутствует, – нашел победоносную беспроблемную стратегию Алик.

– Но мне надо обязательно переговорить с ним.

– Хорошо, приходите завтра. Мы его предупредим, чтобы ждал.

На следующий день этот настойчивый посетитель пришел еще более пьяный, но Алик знал, как его встретить:

– Вчера, после вашего ухода, Романов принес последний материал. Мы его просили встретиться с вами. Понимая щекотливость ситуации, он отказался. Работников, которые не отвечают за свои слова, мы не держим и от сотрудничества с ним отказались. Уволили. Ваши претензии рассмотрим и, если вы будете настаивать, опубликуем опровержение.

Посетитель, хотя был пьян и зол, оказался все ж не без сердечности:

– Зачем так? Я не желал поганца оставить без куска хлеба. Хотел по-мужски…

– Не вините себя. У нас такие правила. Мы не терпим проходимцев.

И посетитель ушел с новым чувством вины, подталкиваемый к двери веселым взглядом Алика…

КОНФЛИКТ

«Любовь, как и цветок, легко убить одним движением»

Алик указательными пальцами мял темные мешковатые пятна под глазами и горестно думал о семейной жизни в тонах агрессивных и человеконенавистнических. Он привык отдаваться любимому полностью, будь это работа или человек. Он влюбился в журналистику и работал, не считаясь со временем и деньгами. Идеи посещали его и днем и ночью и волновали, как послегрозовой, насыщенный озоном воздух, как шум вечернего морского прибоя, как ветерок дальних странствий…

Возникавшие мысли он записывал, переписывал. Все меньше времени оставалось для семьи, кроме того, для любимой работы он купил печатную машинку, вырвал деньги из семейного бюджета и удивлялся, почему его любимая Роза иногда обвиняющее, иногда обиженно, иногда раздраженно на него поглядывает.

Как-то поздно вечером он пришел домой, привычно, не оглядываясь по сторонам, пробежал мимо ванны, где громкие плески воды явственно указывали на большую стирку, затеянную Розой, сел за кухонный стол, разложил на столе бумаги и продолжил работу. Он был так увлечен, что не заметил, как сзади появилась жена.

– Милый, чаю не хочешь? – спросила Роза с какой-то странной иронией.

– Спасибо, что зашла, Роза. У меня статья выходит. Блеск! Налей, если не сложно, – не поворачивая головы, попросил Алик.

– Конечно, дорогой, для тебя ничего не сложно, – ответила Роза и наклонила старый эмалированный чайник над столом.

Из удлиненного носика чайника незамедлительно показалась струя воды. Она под действием гравитации с ускорением устремилась к бумагам, разложенным на кухонном столе. В стороны полетели брызги. Бумаги темнели, пропитываясь водой, и темнели все больше. Алик замер. У него на глазах любимый человек уничтожал любимый труд. Чаши весов заметались в его душе.

«Как она может такое делать!? – вопила часть души, влюбленная в журналистику. – Прояви себя, как мужчина! Поддай ей хорошенько!»

«Бить женщину плохо, – успокаивала воспитанная часть души. – Будь терпелив к чужим недостаткам. Раз это произошло, ищи причину в себе».

«Если ты сейчас же не поставишь ее на место, то потом пожалеешь! – злобно кричала часть души, влюбленная в журналистику. – Ты должен! Ты должен! Задай ей!»

«Ради Бога, если ты решишься применить силу, будь осторожен, – отступала воспитанная часть души.

Часть души, любившая Розу, пребывала в панике и растерянности и молчала.

Лицо Алика посерело. Он поднялся со стула, схватил Розу за руку, вырвал чайник, затем скрутил виновную руку так, что Роза повернулась к нему спиной и согнулась. Так в полусогнутом положении Алик вывел Розу из кухни и с силой толкнул в комнату. Роза отступила на несколько шагов, остановилась и с кулаками бросилась к Алику. Он опять схватил ее за кисть, резко вывернул и толкнул Розу на диван. Роза упала вниз лицом, перевернулась, злобно глянула на Алика. В уголках глаз, на щеках каплями росы блестели слезы.

– Зачем ты это сделала? – спросил Алик, почувствовавший смутную вину от этих слез.

– Ты ничего, кроме работы, не видишь! – крикнула Роза.

– Но ты же знаешь, сколько времени я трачу на тексты! Это большой труд! – Алик попытался воззвать к чувствам.

– Мне плевать. Я все твои бумаги в следующий раз порву, – крикнула Роза. – Другие мужики женам помогают: и стирают, и гладят. Ты же сам по себе. Что мне от твоей работы? Денег больше не стало.

Дополнительная работа действительно приносила не столько деньги, сколько затраты, как времени и сил, так собственно и самих денег. Этот аргумент крыть Алику было нечем, но именно то, что Роза указала на безденежное обстоятельство, его обидело еще больше, поскольку она знала, что для Алика работа стала равносильна жизни.

– Ты меня не любишь, – заключил он. – А насчет денег – каждая строчка приносит гонорар.

– Это ты меня не любишь, – ответила Роза. – И не смеши своими копеечными гонорарами.

Алик понял, что говорить больше не о чем. Он не хотел видеть лица Розы, он не хотел даже ощущать рядом ее присутствие. Он молча прошел в коридор, оделся и ушел из дома. На улице уже стемнело, вечерняя прохлада смягчила гневные мысли и вернула логику.

«А куда я пойду? – подумал Алик. – Все спят, либо ко сну готовятся. Не по городу же шляться всю ночь».

Он засунул руки в теплые карманы куртки и в одном из них нащупал ключ. Оказалось – от редакции. Туда он и направился, на ходу размышляя, как он составит в один ряд несколько стульев, положит под голову подшивку газет и вполне прилично поспит, как спал, когда работал сторожем в студенческие годы.

Алик ушел, но совершенно точно понимал, что вернуться придется. Можно развестись, но зачем, если не думаешь жить один в дальнейшем? С другой женщиной, наверняка, возникнут те же проблемы. К тому же у них с Розой рос сын, и он притягивал к себе, как хорошая, перспективная статья, требующая работы и любви. Другое дело, как житьдальше с той женщиной, которую любил, и вдруг заметил, что она не такая, какой была или какой казалась?

После родов Роза сильно располнела, но Алик не замечал этого обстоятельства до нынешней ссоры. Теперь же он шел к редакции и мысленно выискивал в своей бывшей возлюбленной жене все мельчайшие недостатки и, словно хворост, подкидывал их в пламень адской топки, горевший у него в груди. Он так в этом преуспел, что по пришествии в редакцию, вместо того чтобы лечь спать, взял чистый лист бумаги и взялся писать:

«Роза, если ты когда-нибудь прочтешь этот текст, то знай, что теперь я думаю о тебе только плохо. Есть тоска по неудавшейся задумке жить с любимой женщиной, хорошо относясь друг к другу, до самой старости. Ты сегодня все разрушила. Где та улыбка, с которой ты смотрела на меня? Все нежное, что нас связывало, исчезло. Где ты? Поищи сама. Ощущение твоей невинности, беззащитности и мягкости, исходящие от тебя, обманчивы. Ты корыстна, думаешь только себе и своем благополучии. У нас с тобой исчезли интересные темы для общения, потому что ты не умеешь слушать никого, кроме себя…»

В этом тайном письме, никогда, кстати, никем не прочитанном, поскольку Алик на следующий день порвал его, было написано еще много разных обвинений. Он излил на бумагу все огорчение от окончательной потери иллюзий, в некоторых обвинениях жены, как говорится, перегнул палку, но составление письма его успокоило, как успокаивает японца избиение чучела своего начальника. Проза письма незаметно для Алика перешла в рифмованное почтистишие (так Алик называл свои стихи):

Две судьбы в одну сплелись?…

Не сплелись, а лишь касаясь,

Оттолкнулись, понеслись,

В тайны сердца не вдаваясь.

Быт устроен, пища есть -

В этом нет большой проблемы.

Может, и не надо лезть

В душу близкую на темы

Дележа домашних дел,

Верности и вероломства,

Кто в зарплате преуспел,

С кем жил до … и есть кто после …?

Что возможно отыскать?

Пару темных коридоров;

Страсть, которой не понять;

Злость, заученных укоров;

Грусть о прошлом и деньгах;

Вздох несбыточных мечтаний;

Страх болезней; о годах

Проходящих мрак терзаний…

Да на что они сдались?

Грустно жить, досрочно старясь.

Две судьбы в одну сплелись,

В тайны сердца не вдаваясь.

На этом нефтяной фонтан черных душевных откровений Алика иссяк, веки стали все чаще смыкаться, он лег на стулья и так крепко уснул, что казалось пациент выздоровел окончательно без последствий. Но последствия остались. С этого момента супружеский долг он отрабатывал автоматически, а любовь искал исключительно на стороне.

СТРАТЕГИЯ ХОЖДЕНИЯ НАЛЕВО

«Главное – любить, а остальное приложится»

От женщин, трудившихся в редакции газеты маленького нефтяного города, для мужской натуры Алика не было ровным счетом никакого проку, из-за веры и неукоснительного следования канонам народной мудрости, вещавшей примерно следующее: «не люби, где живешь, и не живи, где любишь». От тоски спасало одно – сердечные романы на стороне. Они стали его тайным убежищем, о котором мало кто знал…

С Мариной, стройной белокурой особой, весом не более, чем рост минус сто десять, он познакомился в одном из мрачных частных магазинов, быстро размножавшихся в то время, а потому наспех сделанных из того материала, что попался под руку. Эта симпатичная птичка, кем-то уже окольцованная, сразу ему понравилась. «Ничего мордашка», – подумал Алик и, словно многоопытный пират, пошел на абордаж изящной каравеллы, в капитанской каюте которой билось страстное, трепещущее женское сердечко, что бывает со всеми женскими сердечками в определенном судьбой возрасте. Собственно, много ли надо для того, чтобы вспыхнул огонек романического желания между двумя молодыми людьми на бедной впечатлениями таежной вырубке, хоть и застроенной вполне жилыми домами.

– Дайте, пожалуйста, пачку «Марлборо», – сказал он продавщице, окатив ее горячими солнечными лучами игривого взора. По крайней мере такой эффект своему взгляду старался придать сам Алик.

Девушка положила сигареты на прилавок, но не успела отдернуть руку, как Алик положил на ее ладонь свою и легонечко погладил. У Марины слегка дернулись брови, и внутри стало быстро распространяться нежданное тепло. Она притворилась, будто не заметила нежного прикосновения, но внимательно посмотрела на приставучего покупателя и поразилась его сходству со своим братом. Она подала сигареты. Алик их взял, покрутил пачку и артистично замахал руками:

– Извините, пожалуй, я их не буду покупать. Временная слабость. Я бросил курить, причем с самого рождения.

– Ничего страшного, это со многими случается. Еще наверстаете, – ответила Марина и улыбнулась.

Алик положил сигареты на прилавок, но не успел убрать от них руку, как Марина накрыла его ладонь своей и легонечко постучала указательным пальчиком по суставчику, примерно так, как разведчики передают сигнал морзянки. Конечно, никакой шифровки в стуке Марины не содержалось, но понять смысл сигнала не сложно…

Мужское сердце встрепенулось, а в мыслях возникла пьяная легкость. Клюнула, да еще как! Они взглянули друга на друга, глаза в глаза. Алик мгновенно оценил ее мысли: «Она, несомненно, размышляет примерно так: «А может затеять тайный романчик, а то все эти субботние стирки, готовки уже поперек горла стоят…»

– Давайте встретимся вечерком, после работы, – предложил Алик.

– Вечерком не получится, я замужем, – ответила Марина.

– Ну и что, я тоже женат.

– Мне после работы надо сразу домой.

– Тогда я просто провожу до дома, – сказал Алик и пошел к выходу, оставив Марину в раздумьях, впрочем, не в мрачных.

Вечером, перед закрытием магазина, Алик дежурил у его выхода в лучшей одежде, каковая нашлась в его гардеробе, поскольку всегда следовал поговорке: «Хочешь любить раз в неделю – женись, хочешь любить раз в три дня – купи новый костюм, хочешь любить каждый день – купи машину». На машину денег не имелось.

Тайные свидания нахлынули на Марину, как сказочно обретшие реальное существование воспоминания о годах свободного девичества, когда в любви была не только постель, но и свидания, и цветы, и новизна.

Изменения привычного графика присутствия порождало подозрения в семьях.

– Ты что-то рано на работу, – корил Марину муж.

– К портнихе надо забежать, – почти без лукавства отвечала Марина, у которой с новой силой вспыхнула любовь к обновкам.

– Что-то ты сегодня поздно, – замечала Алику жена.

– Начальство работу подкинуло. Устал сверх меры, – отвечал Алик и тоже почти не лгал, поскольку если под начальством понимать Бога, а под работой легкий флирт, то все сходилось.

Поверхности супружеских постелей к неудовольствию «рогатых» половин перестали ритмично волноваться под тяжестью исполнения долгов, но все легко списывалось на недомогания и усталость. Изменились и особенности поведения героев тайного романа: поведение их стало порой абсурдным и необъяснимо революционным. Марина принялась подтрунивать над мужем, Алик – преподносить жене подарки.