Победы, которые не умирают

Гера никогда не нравилась Гектору, потому что строила бесконечные козни его любимому герою Гераклу, но сейчас мальчик испытал нечто сродни уважению. От её взгляда было невозможно укрыться даже за колоннами. На её фоне Зевс несколько терялся, да и его одеяние выглядело более грубым. Приблизившись, Гектор заметил, однако, что тонкие губы богини сложены в лёгкую спокойную улыбку. Да и вся фигура при ближайшем рассмотрении, казалось, излучала покой и уверенность, присущие богам. Гектор сделал шаг назад, чтобы получше осмотреть фигуру.

– Имя скульптора давно забыто, но камень хранит образ, созданный художником. Такие творения живут века, если их не уничтожат варвары, которые не понимают красоты и ценят разрушение, а не созидание. Постарайся не уподобиться им в будущем. Вон, смотри, – Праксидам указал на пространство позади Геры и Зевса, где виднелись ещё статуи, – там есть, например, статуи Гор, детей Зевса и богини Фемиды. Так вот их давным-давно делал мой земляк, эгинец Смилис. На Эгине почти все его работы уничтожены войнами. – Праксидам внезапно замолчал и, вздохнув, продолжил:

– Знаешь, что мне больше всего нравится в Олимпии? Требование всеобщего мира во время их проведения. Именно благодаря ему в Олимпии сохранилось много сокровищ – и я говорю не о ценных подарках.

Праксидам отошёл от статуй и приблизился к какому-то диску, лежащему на постаменте. Он был бронзовый, по краю едва читались буквы. Гектор нагнулся, пытаясь разобрать надпись, но вскоре разочарованно повернулся к Праксидаму:

– Ничего не понятно. А вы знаете, что тут написано?

– Давным-давно Элида и Спарта воевали друг с другом. В конце концов царь Элиды Ифит и царь Спарты Ликург договорились о мире и в честь этого события провели Олимпийские игры. Игры здесь проводились издавна, как говорят, со времён Геракла, а то и раньше. Тогда они не были так популярны, на них не съезжались со всех концов Эллады. Ифит и Ликург установили правило, по которому во время игр на определённый срок объявлялось священное перемирие – экехейрия, чтобы все желающие могли без проблем добраться до Олимпии, а потом уехать домой. Вот об этом и написано на диске.

Гектор понятия не имел, кто такие Ифит и Ликург, и хотел расспросить Праксидама поподробнее, но тот уже указал Гектору на треножник в глубине храма. На нём лежали венки.

– Их вручат победителям в последний, третий день игр. Здесь они хранятся до церемонии награждения.

Гектор вытянул шею, чтобы получше разглядеть венки. О таком с детства мечтал любой мальчишка! Венки изготовляли из двух ветвей оливкового дерева и перевязывали пурпурными лентами. Гектор представил, как получает подобный венок: ощутил его прикосновение к голове, приветственные крики болельщиков, пение гимнов в свою честь… Из сладких грёз его вырвало похлопывание по плечу.

– Идём, сынок, тут ещё есть на что посмотреть.

Они направились к выходу. Гектору казалось: по пути его сопровождают не статуи Ареса и Плутона, Диониса и Асклепия, Аполлона и Артемиды, а сами боги.

Они вышли из храма. Справа выделялось сооружение с невысокой пятиугольной каменной оградой. За ней виднелся небольшой холмик, напоминавший могилу. Однако Праксидам прошёл чуть вперёд, наискосок от ограды, почти в центр Альтиса, подведя Гектора к огромному жертвеннику, выделявшемуся чёрным пятном на фоне зелени. Каменное основание в виде круга покрывал толстенный слой пепла, создавая ступеньку, на ней возвышался настоящий пепельный холм.

– Алтарь Зевса Олимпийского – главное святилище Олимпии. Здесь перед празднеством приносят в жертву животных, их пепел смешивают с водой Алфея и намазывают на алтарь. Сначала жертвы приносят в пританее на алтаре Гестии, затем процессия идёт сюда, а потом все идут к алтарям других богов и героев: Афины, Артемиды, Геры, Гефеста, Аполлона, Геракла… – Праксидам отвлёкся и посмотрел на Гектора. – Я вижу, ты заскучал.

И впрямь, Гектора мало занимал алтарь, даже такой огромный. В Афинах их было много, мальчик не раз видел, как проходят жертвоприношения. Куда интереснее казались многочисленные статуи героев-олимпиоников, чьи победы на Олимпийских играх дали им право ставить в священном месте свои изображения. Гектор с нетерпением поглядывал по сторонам, готовый по первому знаку старшего друга бежать навстречу знакомству с героями прежних лет.

Заходящее солнце озаряло разукрашенный мрамор и известняк статуй, подчёркивая тени и складки одежд, наполняя изваяния жизнью и силой.

– Статуи в большинстве принадлежат победителям игр. На многих есть посвящения, кто и в каком виде соревнований выиграл венок. Некоторые статуи установлены здесь самими победителями, некоторые – их городами, а многие победители так и остались без статуй.

Гектору хотелось рассмотреть статуи поближе, почитать надписи, но Праксидам потянул его в сторону, к юго-западному входу в Альтис. Они обогнули пятиугольное строение, и старик остановился у какой-то дикой маслины. Гектор, испугавшись, что его заставят покинуть почти неизведанное место, воспрял духом и с интересом уставился на дерево.

– Из листьев этой маслины делают венки победителей. Говорят, её посадил сам Геракл, привезя из далёких земель, где живут гипербореи.

Впрочем, дерево как дерево, ничего примечательного Гектор не заметил. Зато отсюда отлично просматривался весь Альтис. Его северная граница проходила у подножия Кроноса, вдоль неё с запада на восток выстроились здания. Храм Геры в лучах заходящего солнца казался особенно внушительным. Другие постройки были небольшими и главным образом состояли из двух боковых стен с двумя колоннами между ними при входе. Крыши их покрывала цветная черепица. Задние стены зданий примыкали к склону Кроноса. Праксидам махнул рукой в их сторону:

– Это сокровищницы разных государств. Там хранятся их дары и подношения.

Сокровищницы Гектора тоже интересовали мало. Старший спутник, очевидно, заметил нетерпение мальчика, потому что тихо хмыкнул и снова направился в сторону алтаря Зевса. Впрочем, до него они не дошли, остановившись у деревянного навеса, под которым находился вкопанный столб, скреплённый в нескольких местах обручами. На столб Гектор внимания не обратил, направив взгляд на две деревянные статуи. Они выглядели древними. Гектор с любопытство посмотрел на Праксидама, ожидая объяснений.

– В честь моей победы мне разрешили установить в Олимпии статую. Самую первую, поставленную в честь спортсмена, – в голосе старика прозвучала нескрываемая гордость. Он прикоснулся к творению резчика, хотя взгляд его был устремлён не на статую, а куда-то далеко. Он словно вновь слышал и видел свою давнюю победу.

– Один художник вырезал её для меня из кипариса. А вот эта, – Праксидам указал на соседнюю статую из смоковницы, – сделана в честь победы панкратиста Рексибия из города Опунта две олимпиады спустя после меня.

Статую Рексибия поставили позже, но сохранилась она похуже. Однако художники сумели передать в дереве мощь и силу двух борцов, которые снисходительно взирали на проходящих мимо простых смертных.

– А что это такое? – Гектор ткнул пальцем в столб. – Почему он укрыт навесом?

– Столб Эномая. Ты о нём слышал?

– Нет. Кто это?

Откуда-то сбоку раздался смешок. Гектор подпрыгнул от неожиданности. Он почти забыл о людях вокруг.

– Эномай был царём Писы, которая когда-то владела Олимпией. Это – столб от его дома, – голос принадлежал тощему, жилистому мальчишке на год старше Гектора. Его тёмное от загара тело покрывали шрамы и рубцы, в том числе довольно свежие, недавно бритую голову едва прикрывал жёсткий ёжик чёрных волос. Он был босиком, на плечах – ободранный плащ, немало повидавший на своём веку. Взгляд мальчишки, как и голос, казался одновременно вызывающим и насмешливым: – Вы сказали, это ваша статуя? Значит, вы – Праксидам, борец? – опять этот тон, с намёком на едва заметный интерес.

– Раз тебе известно моё имя, представься, чтобы и я знал, с кем имею дело, – слова Праксидама тоже звучали чуть насмешливо, но мальчишка пропустил насмешку мимо ушей.

– Клеант из Спарты, – больше он не добавил ничего. Но и не ушёл, внимательно разглядывая бывшего борца.

– Если ты из Спарты, то должен знать об Эномае. Не поделишься с Гектором?

Клеант нахмурился, потом покачал головой. Он знал историю этого царя, но, как и раньше, предпочитал слушать, а не рассказывать. Всегда можно услышать что-то новое, если его не выгонят. Он уже много услышал о росте могущества Персидской державы, её войнах с соседями, о готовящемся походе персидского царя Дария на север Понта для борьбы с какими-то скифами или саками – кто они такие, Клеант толком не знал. Все надеялись: Дарий найдёт среди них свою гибель. Услышал он и о недовольстве, которое усиливалось в городах Ионии, а также о событиях в Афинах, где несколько лет назад умер тиран Писистрат, и теперь правили его сыновья Гиппий и Гиппарх. Много было разговоров и о других частях Эллады, помимо Пелопоннеса. Об этом не говорили на уроках в школах Спарты – ученику из Лакедемона незачем знать такие вещи, вполне хватало истории громких побед собственного государства и его союзников. Клеант сам себе не мог толком объяснить, зачем собирает эти сведения.

– Эномай действительно был царём Писы. У него имелась дочь Гипподамия, слава о её красоте шла по всей Элладе. К ней сватались многие богатые и знатные женихи, пленённые прекрасным обликом девушки. Но царь не спешил выдавать дочь замуж из-за пророчества: ему предсказали смерть от руки будущего зятя. Эномай испугался и объявил, что выдаст дочь лишь за того, кто обойдёт его в состязании колесниц. Но царь поставил условие: проигравший гонку должен умереть. Эномай верил в победу: ему не было равных в умении управлять лошадьми, его кони были самыми лучшими. Многие соревновались с Эномаем: красота и добрый нрав Гипподамии лишали мужчин разума. Женихи пытались вновь и вновь, росло количество жертв, которые Эномай приносил в угоду своему страху. Однажды в Элиду из-за моря приплыл некий Пелопс. Он услышал о Гипподамии и захотел на ней жениться. Но Пелопс понимал, что шансов уцелеть у него нет, а умирать ему не хотелось. Он решил пойти на хитрость: уговорил Миртила, возницу Эномая, не ставить чеки в оси колёс царской колесницы. Миртил согласился за определённую плату, и всё вышло так, как хотел Пелопс. Колёса соскочили с осей, Эномай разбился насмерть. Пелопс женился на Гипподамии и стал царём Писы, а наш полуостров назвали его именем – Пелопоннес.

– А что Пелопс пообещал Миртилу? – с любопытством спросил Гектор. – Почему тот согласился ему помочь?

– Разве это имеет значение? – презрительно бросил Клеант. – Предательство есть предательство. Пелопс – трус. Настоящий мужчина не сражается обманом.

– Но ведь Эномай тоже был несправедлив. Он побеждал тех, кто не имел таких коней, – возразил Гектор.

– Это не его проблема. Их никто не заставлял.

– Тебе нравится Эномай?

– Нет. Он ещё более жалкий трус.

– Тогда зачем ты его защищаешь?

– Не его. Я за честный бой. И я не люблю предателей.

– Как будто я люблю, – обиделся Гектор. – Но разве у Пелопса был выбор? Как бы ты поступил?

Клеант насупился:

– Я бы не стал умирать ради женщины, – высокомерно заявил он. – Но если бы решил участвовать, нашёл бы способ.

Гектор едва не засмеялся, но тут Праксидам счёл нужным вмешаться:

– Дело не в том, как бы ты поступил, а в том, как не поступил бы. Есть вещи, сделав которые, обречёшь себя на гибель. Предательство или другой бесчестный поступок, вроде жестоких игр Эномая, влечёт за собой возмездие богов. Эномай погиб от руки слуги, его дом разрушила молния. Один столб и остался. Миртил вместо награды тоже получил смерть. То ли он хотел полцарства, то ли ещё что, однако Пелопс не захотел платить и сбросил соучастника со скалы в море. Миртил перед смертью проклял род Пелопса, с тех пор его потомков преследовал злой рок. Одна подлость повела за собой другую, и так далее. Захотел бы ты такой судьбы, Гектор, выбрал бы путь Пелопса?

– Нет, – мальчик посерьёзнел. – Но как же быть?

– В данном случае можно отступить, можно учиться тому, в чём ты слаб, можно собрать армию и победить врага или заставить врага принять свои условия. А можно украсть невесту и бежать. Рано или поздно вам придётся делать тяжёлый выбор и отвечать за него тоже придётся вам или вашим близким.

– А если выбора нет? – резко спросил Клеант.

– Выбор есть всегда – не всегда хватает смелости ему следовать или ума его увидеть.

Солнце опускалось всё ниже. Гектор с сожалением понял: путешествие по Олимпии закончено. Клеант, казалось, не обращал внимания на поблекшие краски, словно умел видеть в темноте. Тем временем Праксидам повёл Гектора к выходу, миновав по пути дикую маслину Геракла. Клеант следовал за ними, хотя его независимый вид не давал заподозрить, что ему нравится нынешняя компания.

Выйдя за ограду, старый эгинец повернул налево и, зайдя за угол, направился вдоль стены Альтиса на восток, к зданию между оградой и Алфеем. У южной стены здания стояла статуя Зевса.

– Это булевтерий, где заседает буле – олимпийский совет. Завтра именно сюда в конце придут спортсмены и судьи; члены совета – гиеромаи – примут их клятвы. Спортсмены поклянутся у статуи Зевса Горкия, Хранителя клятв, соблюдать все правила игр, а судьи – честно судить. На этом завтра обряды закончатся. Теперь идём, пора поесть.

И действительно, в животе Гектора немедленно заурчало, он пошёл к палатке, где ждал отец. Клеант хотел улизнуть, не желая навязываться, но Праксидам не позволил, потянув за собой. Юный спартанец решил, что глупо отказываться, раз уж подвернулся шанс перекусить, и побрёл за стариком.

Даже привычная солёная рыба и лепёшки казались необычными в новой обстановке. Время от времени кое-где слышались взрывы смеха, возгласы, приветствия, песни. Умиротворение, наполненное жизнью.

Гектор наслаждался теплом огня и компанией. Клеант сидел тут же: его притягивало к этим открытым людям, так непохожим на прежних знакомых. Он и Праксидам весь вечер о чём-то говорили, из-за чего Гектор чувствовал себя немного отвергнутым. К ним присоединились трое: юноша лет двадцати с едва пробивающейся русой бородкой, которую он явно холил и лелеял, и двое рыжеволосых громкоголосых братьев, с чьих губ не сходила улыбка.

– Я слышал, Милон из Кротона снова собирается участвовать в играх? Специально приехал посмотреть, победит ли он, ведь ему почти сорок. Я не знаю никого, кто выступал бы так долго и побеждал, – эти слова произнёс юноша. Он явно не понимал, как можно верить в такую победу. Судя по всему, остальные его мнения не разделяли.

– Раз ты его не видел, то подожди с суждениями. Он самый могучий борец, какого знала природа со времён Геракла, уверяю тебя, – насмешливо возразил один из братьев – Диадор – и подмигнул Гектору. – А что до возраста, посмотри на Праксидама – рискнул бы ты с ним сражаться?

Юноша – его звали Меарон, а прибыл он, как позже выяснилось, из Милета в Азии – окинул старого эгинца внимательным взглядом и промолчал.

– Как ни приятно сравнение, но до Милона мне далеко. Такие атлеты бывают раз в сто лет. У него пять побед на Олимпийских играх – не считая побед в Дельфах, Немее и на Истме у Коринфа.

– Подумаешь, – вмешался Клеант, не выдержав, – у нас в Спарте тоже были борцы, которые побеждали в Олимпии по пять раз.

– Неужели? Я таких не знаю, – произнёс второй брат по имени Финний. – Как их звали?

– Хетомикл побеждал пять раз, его отец Гиппосфен – шесть раз, – невозмутимо ответил Клеант. – В Спарте есть храм Гиппосфена – так его почитают.

– Я про них не слышал. И когда это было?

– Когда в Афинах Драконт и Солон начинали устанавливать законы.

Гектор поражённо раскрыл рот, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь об упомянутых афинянах, но ничего не вспомнил, кроме того, что жили они где-то во времена его прадедушки и установили в Афинах новые законы.

Взрослые с удивлением уставились на юного спартанца.

– Неужели в Спарте всему этому учат? Я слышал, у вас многие даже читать не умеют, – казалось, Меарон не верит собственным ушам. – Откуда тебе всё это известно?

– Кто слушает, тот знает, – отрезал Клеант, и, вытащив откуда-то финик, демонстративно засунул его в рот. Спорить ему не хотелось, ведь он и сам частенько задавался вопросом: почему знания так мало значат на родине? Его способность вспомнить и соединить в единое целое события зачастую вызывала раздражение не только у его сверстников в Спарте, но и у взрослых, а попытки расспросить про жизнь в других странах натыкались на стену непонимания и, как правило, заканчивались наказанием. Но обсуждать это с чужаками он не собирался.

– А ведь мой отец рассказывал мне про Хетомикла, – вспомнил Праксидам. – Он действительно был очень силён. Хотя не всегда стоит судить лишь по внешности. Вроде бы в тот год, когда Хетомикл выиграл в последний раз, в кулачном бою среди юношей собирался участвовать один молодой самосец Пифагор. Так вот, его осмеяли зрители. Из-за длинных волос они решили, что он неженка, и исключили из состязаний. Но он оказался не так прост и рискнул соревноваться со взрослыми – и победил.

– Какой Пифагор? Философ из Самоса, который создал школу в Кротоне? Но ведь он ещё жив, как он мог победить в то время?

– Нет, то был другой человек.

– Философ Пифагор? Я слышал о нём. Кажется, Милон тоже из его школы.

– Верно.

– А что за школа? – поинтересовался Гектор.

– Про них мало известно. В их учении много странностей. Я слышал, они не едят бобов.

– Пифагорейцы считают главным в мире число и поклоняются ему как богу, – уверенно заявил милетянин. – Я знаю, поскольку Пифагор учился у мудрецов из Милета.

– Однако нельзя сказать, что он – их ученик. Он нашёл свой путь. Те философы изучали природу, а Пифагор познаёт мир с помощью числа. Для него число – точнее, единица – начало и причина сущего. Они считают, что душа человека бессмертна и изначально живёт на небесах, время от времени она возрождается на земле в образе человека или животного, и её возвращение на небо зависит от умения жить правильно. У членов общества общая собственность и образ жизни. Впрочем, я мало про них знаю.

– Почему?

– Это очень закрытое общество, о нём ходит много слухов, но мало кто знает наверняка.

– По-вашему, Милон – один из них? Странно, ведь Пифагор не слишком жалует атлетов, считает, что почёт должен воздаваться не тем, кто сражается за венок, а тем, кто приезжают на игры просто «понаблюдать, не ища побед».

Гектору заскучал и уставился на Клеанта в надежде поболтать, но тот упивался беседой и на Гектора не смотрел.

***

Клеант торчал здесь уже несколько дней, пешком добравшись из Спарты. Еду добывал в лесу, при возможности – подворовывал у путников. В этом он стал мастером, ведь в Спарте воровство – обычное явление: спартанец с детства должен научиться добывать себе еду любыми способами. Правда, стоило попасться, платить приходилось по полной. Среди шрамов на его теле были и отметки, полученные за кражу пищи. Жестокая порка служила наказанием не за кражу, а за то, что не сделал дело по-тихому. Лишь в последнее время Клеант наловчился не попадаться.

Впрочем, воровать он не любил – это доля тех, кто не достиг зрелости. А на долю взрослых доставались войны и земля с рабами. Клеант давно мечтал о тех временах, когда у него всё будет.

В Спарте не поощрялись дальние странствия и знакомства с чужеземцами. Дети должны учиться самостоятельности, да и статус Олимпийских игр был достаточно высок, поэтому юным спартанцам не возбранялось посещать их ни в качестве участников, ни в качестве зрителей. Тем более, Элида – давний союзник Спарты и не без помощи последней управляла проведением игр.

Клеант не забыл о детской мечте – победить в Олимпии. Он несколько лет упорно и много тренировался. Наиболее популярны среди спартанцев были, естественно, состязания борцов, но они требовали мощи тела. Как Клеант ни старался, его руки, плечи, торс не обретали достаточной силы, и Клеант занялся бегом. Его привлекал долихос – бег на длинную дистанцию не меньше семи стадий. Говорили, пару столетий назад первым выиграл долихос спартанец – Аканф. О нём много рассказывали на занятиях: именно с него началась череда олимпийских побед спартанцев. Раньше они почти не участвовали в играх, а с той победы Аканфа в течение полутора сотен лет половина побед в Олимпии доставалась Спарте. В последние десятилетия побед значительно поубавилось, хотя желающих получить заветный венок в Лакедемоне хватало.

Клеант легко обгонял сверстников в Спарте, но Игры требовали немалых средств, а отец наотрез отказался помогать мальчику. Он почти не общался с сыном, и Клеант мог рассчитывать только на себя или на государство, которое часто оплачивало расходы, если считало кандидата достойным.

На игры Спарта выставила несколько человек. Клеант получил разрешение побывать в Олимпии, правда, добираться ему пришлось самостоятельно. На шестьсот с лишним стадий между Спартой и Олимпией мальчик потратил несколько дней. Зато он увидел много новых мест и много узнал о событиях в Элладе и за её пределами, пристраиваясь к группам стекавшихся в Олимпию эллинов.

Сидя у костра с новыми знакомыми, Клеант удивлялся причудливости провидения. У него никогда не было друзей. Сверстников отталкивала его серьёзность, равнодушие ко многим спартанским забавам и традициям, стремление к знаниям. С другой стороны, поражала его удивительная способность выживать и ускользать из самых неприятных ситуаций. Клеант давно подумывал о том, как изменить отношение спартанцев к себе. Таким, какой он есть, он никому не нужен. Мальчик уже понял, чего ждёт от него община: стать воином, готовым воевать и умереть ради интересов Спарты. Учёные, философы, торговцы или ремесленники в Спарте не в чести.

И вот сейчас, познакомившись с Гектором и его взрослыми спутниками, Клеант впервые встретил людей, которые не ждали от него определённого поведения и обращались к нему, словно знали его всю жизнь. Особенно понравился Клеанту Праксидам. Отчасти вызывало восхищение звание борца, отчасти – спокойное, мудрое отношение к миру, не лишённое юмора и не оторванное от реальности. Иметь такого учителя в школе было бы потрясающе. От такого отца Клеант тоже не отказался бы, но в Спарте понятие отца совершенно другое, нежели в остальных частях Эллады. За время странствий Клеант успел уловить разницу в отношениях между отцами и детьми родного государства и других стран. Глядя на Гектора с Проклом, он испытывал какое-то тоскливое одиночество, ведь собственного отца он видел крайне редко. Отцами в Спарте были для него все взрослые. Все – всё равно, что никто, внезапно осознал Клеант, глядя, как Гектор за ужином весело переговаривается с Проклом, припоминая их общие приключения и делясь мечтами. Отец и сын походили друг на друга – тёмные курчавые волосы, скрывающие уши, румяные щёки, широко расставленные ярко-голубые глаза, полные губы. Прокл носил усы и короткую бородку, правую щёку пересекал едва заметный шрам. Лицо Гектора отличалось невероятной подвижностью.

Именно этого – жизни с родителями – спартанцы не знали. Странно, даже грядущие игры не вызывали у Клеанта столь сильных эмоций, как возможность сидеть рядом с такими разными людьми и слушать их беседу, видеть ободряющую улыбку Праксидама.

Разговоры окончились за полночь, все разбрелись по палаткам. Клеант спал под открытым небом. Гектор предложил ему перебраться к ним в палатку, но спартанец отказался. Он собрал тростник и улёгся на сооружённую из него подстилку. Завтра он увидит Олимпийские игры!

Глава 2. Праздник в честь Зевса Олимпийского

Перед рассветом люди засобирались, чтобы успеть донести до богов чаяния, мечты и благодарности. Гектор с трудом продрал глаза и почти на ощупь вылез из палатки.

Ветер пробирал до костей, однако Гектор почти не ощущал холода. Начинаются Олимпийские игры!

Наскоро перекусив лепёшками, Гектор с отцом, Праксидамом и Клеантом, который казался на удивление хорошо выспавшимся, отправились к ограде Олимпийского святилища. Туда же стекались многочисленные людские ручейки.

Гектор подпрыгивал на месте, пытаясь что-либо разглядеть. Даже более высокий Клеант напрасно вытягивал шею. Вокруг стоял невообразимый гул голосов. Праксидам рукой указал, куда смотреть, и мальчики заметили огромную процессию, выделявшуюся на фоне толпы спокойствием и собранностью. Тьма постепенно рассеивалась, стали видны пурпурные мантии двух агонофетов, распорядителей состязаний, и белые – жрецов. Жрецы держали на привязи животных, в том числе двух огромных быков, предназначенных в жертву Зевсу Олимпийскому. За жрецами выстроились именитые граждане разных городов в богатых одеждах, с дарами в руках, и спортсмены в накинутых плащах. Гектор хотел было задать несколько вопросов Праксидаму, но быстро понял, что это бесполезное занятие, решив просто наблюдать. Вопросы подождут. К тому же старый эгинец вскоре покинул их компанию и каким-то образом сумел присоединиться к процессии. Прокл прокричал в ухо Гектору, что победители прошлых лет зачастую приглашались для участия в церемониях.