Полная версия
Победы, которые не умирают
Тимен поначалу недоуменно нахмурился, потом побелел. Руки нервно мяли подстилку. Он кивнул и облизал губы.
– Ты убил Софию?
Тимен мог поклясться, что не совершал убийства, тогда начался бы судебный процесс, до конца которого Тимен вряд ли дожил бы. Гектор видел: внутри Тимена идёт борьба. Если он признается в убийстве, его ждёт смерть.
Губы Тимена искривила усмешка – Гектор словно прочитал его мысль «я и так мёртв». Гектор вздрогнул и стряхнул наваждение. Тимен облизал сухие губы и прохрипел:
– Я служил Гиппию!
– Он приказал убить Софию?
– Нет! Это была случайность! Она кинулась защищать её!
– Кого?
– Предательницу… Львицу…
Львица – прозвище Леены, сестры Гармодия и дальней кузины Софии. По слухам она была если не единственной, то одной из причин заговора против сыновей Писистрата. Неужели с ней София вышла повидаться?
– Мы выследили её, Леену… и собирались арестовать, когда та женщина… – Прокла передёрнуло, – …подошла к ней. Она-то первая нас заметила и закричала. Ну, мы помчались к ним, а его жена… – Тимен кивком указал на Прокла, – …собиралась ей помочь. Она бросилась на меня… – Тимен перевёл дыхание и уставился в потолок. Потом заговорил снова:
– У меня в руках был кинжал, когда она начала бороться, так получилось, что я ударил её… Мои товарищи убежали за Лееной и ничего не видели. Я тоже пошёл за ними…
– Скорее, побежал, – презрительно бросил Прокл. – Мы оказались на улице почти сразу, как услышали крик – тебя там и след простыл!
– А что мне оставалось? Ваша жена сама виновата… – Тимен прищурился, когда к нему угрожающе шагнул Прокл: – Она хотела помочь мятежнице и поплатилась за это. Я исполнял свой долг!
– У наёмников нет долга – одна выгода.
– Чтобы получить выгоду, надо выполнить обязанности. Мы поймали Леену…
– И запытали до смерти, как и Аристогитона.
– А я при чём? Они устроили заговор и убили Гиппарха!
– Моя жена не участвовала в заговоре!
– Она хотела помочь мятежнице, – упрямо повторил Тимен.
Прокл с ненавистью смотрел на человека, которого с радостью уничтожил бы, но какой смысл? Тимен – лишь орудие, ему не было дела ни до Софии, ни до её родных. Леена значила для него не больше, чем полученная за её поимку награда. Какой смысл мстить? Он оглянулся на сына и с удивлением заметил, что тот смотрит на Тимена с похожим чувством: как на отвратительного гада, которого легко раздавить, но чья смерть не вызовет ни удовольствия, ни удовлетворения. Если раньше он и хотел, чтобы суд приговорил убийцу к смерти, то теперь ему этого было не нужно. Пусть подыхает сам! Прокл резко повернулся и покинул комнату.
Он ушёл недалеко, когда его догнал Гектор. Некоторое время они молчали, первым не выдержал Гектор:
– Знаешь, я долго мечтал придушить ублюдка, а теперь… Я даже не потребовал казни. Всё равно сдохнет!
– К тому же, не он один виноват, – пробормотал Прокл.
– Да, – кивнул Гектор, – но мы не можем отомстить Гиппию!
– Гиппию? Ты прав, он тоже один из виновных, – Прокл задумался, потом невесело усмехнулся:
– Но ты неправ в другом. Мы отомстили ему. Подумай, Гиппий лишился всего, ради чего совершил убийство. Он лишился власти – а ведь он так старался сохранить наследство отца. Он уехал в изгнание и скоро станет попрошайкой при дворе какого-нибудь иноземного царька. Он сможет советовать, но не приказывать; даже покушаться на его жизнь желающих не найдётся. А если он отыщет союзников и вернётся сюда, его ждёт участь Полиника, сына Эдипа, который повёл чужую армию против родных Фив и погиб от рук его жителей. Ты, Гектор, тоже должен сделать так, чтобы он никогда не получил назад то, что мы у него отобрали. Лучшей мести для таких, как он, я не знаю! А этот, – Прокл махнул рукой в сторону дома, где держали Тимена, – он не жилец. Он жил, не имея дома, а когда умрёт, никто не придёт почтить его память!
Весь день лил дождь, небо покрывали свинцовые тучи. Гектор вышел из дома и направился на кладбище в квартал Керамик. Он решил сходить один, без отца, побыть наедине с матерью – впервые после её смерти. Показались Дипилонские ворота – те самые, откуда начались все беды, все смерти в его жизни, – и Гектор пошёл вдоль могил внешнего Керамика. В руках Гектор нёс фиалу с молоком для возлияния на могиле. Надгробная стела – вечная по сравнению с жизнью человека – высилась на могильном холме; сам холм покрывали яркие цветы, чья жизнь была много короче человеческой. Рельеф на плите изображал стоявшую со склонённой головой женщину в хитоне и гиматии. Её профиль чётко вырисовывался на плоскости мрамора. Подобные рельефы часто встречались среди могил, но на этот Гектор смотрел, не отрываясь. Он видел лишь маму, отражённую в холодном камне, хотя мастер не пытался придать фигуре сходство с Софией. Камень не мог передать её тепла и живости, зато плита годы или столетия простоит на могиле, пока новые надгробия появляются рядом.
Гектор прошептал:
– Здравствуй, мама. Возьми молоко, – он осторожно наклонил фиалу, белая струя полилась на холмик, орошая его поверхность. Молоко быстро впитывалось в землю – дар миру мёртвых от мира живых. Потом Гектор вынул нож и отрезал прядь волос, положив их на могилу. – Прости, что не пришёл раньше: нас не было в Афинах. Но мы с отцом тебя не забыли! Твой убийца мёртв! – Тимен умер два дня спустя после допроса, его тихо закопали где-то на окраине.
– Я прохожу военную службу – через год стану гражданином Афин. У нас много нового: Гиппия свергли, готовятся новые реформы. Отец принимает участие в политической жизни, представляешь? Столько перемен! Помнишь, в детстве я мечтал выиграть Олимпийские игры? Я почти об этом забыл, а ведь обещал тебе стать чемпионом. Не знаю почему, недавно отец вспомнил о моей мечте. Он хочет, чтобы я участвовал в играх. Сказал, что поможет мне всем. И я обязательно выиграю! Я посвящу победу тебе, мама. Обещаю!
Глава 9. Солдаты и политики
Политическая жизнь в Афинах бурлила, как котёл с кипящей водой. Одни варились в этом котле, другие испытывали на себе лишь действие брызг, обжигающих, но не смертельных, а третьи возобновили жизнь, словно ничего не случилось, не обращая внимания на происходящие вокруг перемены. Гектор постигал воинскую премудрость, проводя массу времени на границе. И ещё он начал активно готовиться к играм в Олимпии, хотя до них оставался целый год.
Гектору было почти девятнадцать, он быстро обзавёлся друзьями и подругами. Отец снисходительно усмехался, когда юноша рассказывал вечером, как в гимнасии он состязался с кем-либо из приятелей или участвовал в каком-нибудь празднестве.
Сам Прокл теперь входил в Совет Четырёхсот – управляющий орган в афинском государстве. Члены Совета избирались на год из представителей трёх первых имущественных разрядов12. Прокл относился к третьему разряду – зевгитам, – а они нечасто получали такую возможность. Клисфен уговорил его, поскольку нуждался в сторонниках, которые не воткнут нож в спину и не будут претендовать на те места, куда он целил сам.
Для опасений у него были основания. По мере того, как воспоминания о тирании уходили в прошлое, страх, сплотивший различные группы населения, рассосался, и группы распались, как необожжённая глина под ливнем. Гектор больше интересовался радостями жизни и молодости, чем политикой, но и ему стало ясно: афинское общество расколото. Сам он не желал относить себя к какому-либо лагерю, потому как хотел быть просто гражданином Афин и служить городу, а также завоевать награду в Олимпии. Но, судя по озабоченности Прокла, стоять в стороне получится недолго.
Для Клисфена как гром среди ясного неба грянула весть: первым архонтом Афин избран Исагор. Клисфен, чьё желание поставить на эту должность родственника ни для кого не было тайной, заявил о необходимости политических реформ. Исагор резко выступил против: он занимался укреплением собственной власти и не стремился к переменам. Камнем преткновения оказался вопрос о людях, получивших гражданство при Писистратидах. По мнению Исагора, такой привилегией могли обладать лишь избранные, достойные люди, а те, кого считал достойными Гиппий, вряд ли заслужили подобную честь. Рассуждая так, Исагор велел исключить из списков граждан всех, кто занял там место незаконно или недостойно. Специально созданная комиссия шерстила списки граждан Афин, копалась в их биографиях, проверяла на благонадёжность, опрашивала соседей. Многие потеряли сон, понимая, что их судьбы висят на очень тонкой ниточке. Недовольство отчётливо ощущалось в перепалках в Народном собрании. Борьба в Совете Четырёхсот велась более скрытно, однако и оттуда Прокл возвращался усталым и мрачным.
Пришло время, и Гектор принёс клятву служить полису, после чего он, как сын свободных афинян, получил право участвовать в Народном собрании. До Олимпийских игр оставалось совсем мало времени, Гектор усиленно тренироваться, когда его жизнь снова погрузилась в хаос.
Борьба Исагора и Клисфена накалилась – Исагор отправил сообщение царю Клеомену в Спарту с просьбой о помощи. В чём заключалась помощь, Гектор узнал от отца за ужином:
– Опять мы зовём чужаков для решения собственных проблем! Это опасно! Дай волку палец – лишишься руки!
– Зачем Исагору помощь? Чего он хочет?
– Убрать Клисфена и его сторонников.
– Но как?
– Помнишь, я рассказывал тебе о Килоне? Ну, о том, что предок Клисфена Мегакл устроил расправу над участниками мятежа Килона, когда тот неудачно пытался захватить акрополь?
– Да ведь это было сто лет назад!
– Больше. Но годы не властны над традицией.
– Ты о чём?
– О том, что Исагор объявил Клисфена «запятнанным скверной». Мятежники просили защиты у Милостивой богини в храме на акрополе, и власти уверяли, что не казнят тех, кто укрылся в храме. Когда сторонники Килона спустились с акрополя, их забили камнями или зарезали. Мегакл уничтожил их, выманив из храма. В своё время за это из Афин изгнали его родственников, ибо очиститься от оскорбления богини можно только изгнанием. Потом они вернулись, но пятно на имени рода осталось. Этим и пользуется сейчас Исагор.
– И что ему надо?
– Власть, – в голосе Прокла звучало отвращение. – А поскольку сам получить её в полном объёме он не может, то зовёт Клеомена. Не зря Исагор связал себя узами гостеприимства со спартанцем. Понимал: власть так просто в руки не упадёт. Но я молчать не буду!
Прокл в Совете резко выступил против приглашения спартанцев, но это ничего не изменило, кроме отношения к самому Проклу. Быстро вспомнили, что София принадлежала к роду Алкмеонидов, и мнение Прокла сочли предвзятым.
После получения гражданских прав, как и любой спартанец, Клеант вступил во владение земельным наделом. Он когда-то принадлежал отцу и находился недалеко от той самой деревни, где во время криптии побывал Клеант. Как правило, владельцы земли редко посещали угодья: в том не было особого смысла, поскольку хозяйство лежало на илотах, которые отдавали хозяину определённую часть урожая.
Получив землю, Клеант решил поехать в Мессению лично и осмотреть владения. Каллител усердно готовился к очередным Олимпийским играм, однако тоже надумал ехать, тем более его надел был в тех краях. Итак, друзья отправились на запад, к посёлку под названием Абия.
Путешествие к горам на границе со Спартой заняло пару дней. Места были живописными, но Клеант в спешке не обращал внимания на красоты природы. К чему спешка, он и сам не знал.
Они подъезжали в деревушке, где раньше жила Леония. Каллител с любопытством осматривался, не замечая устремлённого вперёд взгляда Клеанта. Но если дорога была Клеанту знакома, то саму деревню он увидел впервые. Точнее, он её не увидел: от посёлка ничего не осталось, кроме обугленных стен, почти обвалившихся за прошедшую зиму. Клеант резко остановился, глядя на разрушения. Деревня перестала существовать.
– Что это за место? – Каллител равнодушно взирал на чёрные остатки пепелищ.
– Я был тут в прошлом году…
– А, значит, отсюда едва не начался мятеж? Справедливый финал для тех, кто посмел поднять на нас руку, правда?
– Разумеется, – Клеант почти бегом направился в сторону Абии. Участки друзей находились по соседству, общая граница проходила по ручейку. Городок Абия славился тем, что упоминался в поэмах Гомера. Семьи илотов Клеанта ютились в крохотных домишках. Кроме того, на участке сохранилась с древних времён небольшая двухэтажная усадьба. Ею не занимались лет двадцать: отец Клеанта не любил проводить время в Мессении. Клеант обошёл усадьбу, прикидывая, стоит ли попробовать пожить здесь, но решил пока ничего не предпринимать, а познакомиться сначала с рабами.
Илотов было десять – четверо мужчин, три женщины и трое детей. Харипп – невысокий коренастый мужчина со следом ожога на левой щеке – выступил вперёд и представил остальных: свою жену, двоих детей, брата, его жену, а также кузена Дамиса и его сестру с мужем и ребёнком.
Среди них выделялся Дамис. Он был крупнее всех, но боги обделили его разумом. В его глазах цвета болотной жижи застыло необычное выражение, совершенно, как заметил Клеант, не свойственное мессенцам: он смотрел на всех так, словно доволен жизнью. От него исходило добродушие, остальные илоты относились к нему, как к малому ребёнку. Почему-то Клеанта оскорбило, что в нём не видят врага – такого, какими были для него самого новоприобретённые рабы.
Илоты насторожённо поглядывали на нового хозяина, не зная, чего ожидать. Дамис безмятежно смотрел на Клеанта – тот почувствовал себя неудобно, велев всем разойтись. Оставаться в усадьбе не хотелось, и Клеант отправился к дому Каллитела.
Клеант решил пожить в Абии несколько дней, понаблюдать за работниками, да и просто не слишком стремился возвращаться в Спарту. Он с детства любил одиночество, но в Спарте остаться одному невозможно. У него имелись бесконечные обязанности и многочисленные знакомые, которые делили с ним всё: пищу, сон, кров, военную подготовку, спортивные тренировки, развлечения. Только с Каллителом он чувствовал себя комфортно – тот ненавязчиво и легко переносил молчание и угрюмость Клеанта. Хотя Каллител был старше почти на десять лет, из-за победы в Олимпии он смотрел на Клеанта как на равного. Даже обучая его навыкам, необходимым спартанцу, Каллител относился к младшему товарищу с заметным уважением.
Клеант не задумывался о том, что заставляло его уезжать из собственной страны. Его походы в Олимпию, криптия, проведённая во враждебной Мессении, – при любой возможности он стремился вырваться из окружавших его границ. Сейчас он тоже не слишком торопился уехать из мест, где впервые обагрил руки человеческой кровью. Он слонялся по Абии, поклонился Гераклу в храме Геракла и Абии – кормилицы сына знаменитого героя, порасспрашивал о недавних событиях представителей спартанских властей – часть из них принадлежала к мессенцам, – и всё время он неосознанно искал глазами знакомую фигуру. Темнело, когда Клеант вернулся в усадьбу. Леонию он так и не увидел.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Стадий – расстояние, которое в разных полисах Древней Греции варьировалось в районе 180—190 метров. В Олимпии дистанция в один стадий равнялась примерно 192,27 метрам и была основным видом олимпийских соревнований.
2
Пеплос – верхняя женская одежда, покрывало.
3
Хитон – женская и мужская одежда, состоявшая из куска ткани, сложенной пополам и скреплённой на плечах застёжками.
4
Амфора – вытянутый глиняный сосуд с двумя ручками, часто – с узким дном. Служил в основном для хранения и перевозки вина и оливкового масла. Панафинейские амфоры отличались большими размерами, на стенках этих амфор изображались сцены Панафинейских торжеств.
5
Арибалл – небольшой сосуд округлой формы с узким горлом и расширяющимся к верху венчиком.
6
Авлос – музыкальный инструмент наподобие флейты или свирели.
7
Дионисии – афинский праздник в честь Диониса, бога вина и веселья. Великие Дионисии проводились в марте-апреле, Сельские Дионисии – в ноябре-декабре. Из плясок и гимнов в честь Диониса зародились первые театральные представления.
8
Стригиль – скребок, небольшой металлический инструмент с изогнутым лезвием и согнутой почти вдвое ручкой, служивший для очищения тела спортсмена от грязи после соревнований или тренировок.
9
В Древней Греции, где законы государства не распространялись на иностранцев, существовал институт гостеприимства, который давал возможность гражданину одного полиса пользоваться гостеприимством и покровительством гражданина другого полиса. Помимо отношений между отдельными лицами, институт гостеприимства использовался и более широко – в отношениях между родами или государствами.
10
Архонты – коллегия из девяти архонтов во главе с первым архонтом, один из органов высшей власти в Афинах, заменившей власть царя. Архонты избирались на год из среды аристократов, каждый обладал определённым кругом обязанностей. Дела об убийствах находились в ведении второго архонта-василевса.
11
Ареопаг – в то время высший судебный орган, состоявший из бывших архонтов. Занимался предумышленными убийствами.
12
В Аттике в то время гражданское население в зависимости от дохода делилось на 4 класса: высшая знать – пятисотники и всадники, средний слой – зевгиты и мелкие землевладельцы – феты. Каждый класс обладал определённым кругом политических прав и военных обязанностей. Так, зевгиты служили в основном в качестве гоплитов и не могли избираться в архонты, феты могли голосовать в Народном собрании, но не могли избираться на должности.