Тяжелый запах жасмина

– Ну, Сёма, вот это твоё жилище, располагайся, как у себя дома, думаю, здесь тебе будет безопасно и тепло, а сейчас ложись спать, это просто тебе необходимо! Вода в графине, а туалет вон в том углу, – он указал в каком, и добавил: – его мой отец придумал и смастерил. Да, ещё одна просьба – без моего разрешения не выходить из комнаты и не шуметь, потому что ко мне приходят разные люди, от многих можно ожидать всего, а это очень опасно! Ты ложись и спи, а я должен идти, – с этими словами он ушёл.

Сёма разделся, потушил лампу, заранее положив на угол тумбочки коробочку спичек, и, только коснувшись головой подушки, сразу же уснул.

Василий Иванович задвинул заднюю стенку шкафа, прикрыл двери и сел у стола, где сидела Галина Владимировна. Они сидели, задумавшись. В плите потрескивали дрова, а на дворе было уже светло. Галина Владимировна, вздохнув, тихо, как бы сама себе, проговорила:

– Сёму-то одеть надо, ведь у него ничего нет. Сходил бы ты на базар, Вася, да купил бы для него, какой-нибудь одежонки, – сказала она и пристально посмотрела на мужа.

– Да-да, Галочка! Нужна не просто одежда, а тёплая и добротная. Кто знает, что может случиться, и как всё обернётся!

Он поднялся и стал собираться. Отсчитал немного немецких оккупационных марок, в небольшую сумку положил четыре бутылки водки, оделся и вышел, заперев снаружи дверь, а Галина Владимировна подумала, что как хорошо, что есть водка, на которую можно теперь всё-всё выменять. А водки у них было много. Почти перед самой войной Василию Ивановичу предложили пошить комбинезоны для рабочих спиртзавода. За пошив спецодежды платить наличными деньгами завод не мог ввиду того, что не было статьи такой, да и материал уже давно не числился по складу и был списан. Так что договорились оплатить труд спиртом, так называемыми «излишками», которые иногда появлялись на заводе. Это было приемлемо как для одной, так и другой стороны. За две недели заказ был выполнен. Работали вдвоём и получили за свой труд две канистры высококачественного спирта по двадцать пять литров каждая, и двести пробок; а дистиллированную воду в больших бутылях с притёртыми пробками приобрели в аптеке. Вот так и появилась у них водка, которая стала для семьи целым состоянием. На неё можно было выменять всё, что угодно, но чаще всего она менялась на продукты. Вот и сейчас вся надежда была на неё.

Подходя к рынку, Василий Иванович увидел возле церковной ограды подводу, у которой толкались люди, а когда он подошёл поближе, то понял, что сидящий на подводе мордатый полицай торгует какими-то вещами. Подобраться сквозь толпу к подводе было просто невозможно. Подумав, он вынул бутылку водки и, когда продавец повернулся лицом в его сторону, поднял бутылку и помахал ею. Реакция была молниеносной:

– А, ну! Расступись! – закричал мордатый. – Дай дорогу настоящему покупателю, да поживей!

А когда Василий Иванович, наконец, пробрался к подводе, то мордатый, спросил:

– Ну, говори, что тебе надо? Поищем, найдём! – с какой-то весёлостью встретил его продавец этого страшного товара.

Василий Иванович догадывался, откуда эти вещи, он не только догадывался, он просто знал, откуда, но Сёму нужно было одеть, и он сказал:

– Мне нужен кожушок, нужна шапка-ушанка, сапоги, ну и по мелочи – рубашка, штаны, а остальное – на твоё усмотрение.

– А не много ли?! Это будет дороговато стоить, намного дороже, чем твоя бутылка! – с усмешкой ответил мордатый.

– А ты не беспокойся, ищи, что заказал, а платить найдётся чем! – отпарировал Василий Иванович, показав сумку с водкой. – А как тебя зовут, а то, как-то неловко обращаться, не зная имени.

– Васькой меня зовут, – ответил он, продолжая рыться в куче одежды.

– Ты смотри! Тёзка! Меня тоже Василием зовут! – сказал сквозь смех Василий Иванович.

– Ох, ты! – только и успел сказать Васька и вытащил полушубок, за ним нашлась кожаная шапка-ушанка на меху, а после этого он долго рылся, пока нашёл сапоги. Все это он сложил на большой платок, бросив туда пару рубашек и брюки, завязав узел, повернулся к Василию Ивановичу и хрипловато спросил: – Ну, показывай, чем платить будешь?

– А какая цена? – в свою очередь ответил вопросом на вопрос Василий Иванович.

– Два литра водки, не самогонки, а водки! – и, подумав немного, добавил: – Добрячей водки!

– А у меня плохой не бывает! – тут же отпарировал Василий Иванович.

– Ну, давай, показывай! – он взял бутылку, взболтнул, понюхал пробку, нагнулся и спросил: – А она не травленная?

– Что ты! – обиженно произнёс Василий Иванович. – Ты только попробуй. Огонь, а не водка!

– Пробовать будем вместе! Ты первый, а я за тобой! – ехидно улыбаясь, прогнусавил Васька. – Ну, так как? Согласен?

– Согласен, давай, наливай!

Он налил немного в стакан и протянул Василию Ивановичу, который выпил и, утерев губы рукавом, возвратил пустой стакан. Васька налил себе более половины стакана, выпил одним залпом, задержал дыхание, как бы дегустируя её качество, потом выдохнул с шумом воздух и произнёс только одно слово: «Хороша!»

– Ну, давай остальные три бутылки и получай свой товар, – он отдал узел и забрал сумочку с водкой, а когда Василий Иванович потребовал возвратить сумочку, то Васька сочно выругался и бросил ему мужское пальто. – Это тебе за сумочку, а ежели ещё чего будет надо, то приходи и приноси свою «валюту». – Это он водку валютой назвал.

Василий Иванович, со своим узлом и пальто, еле-еле пробирался сквозь толпу и, как только вышел, то, как говорится, «нос–к–носу» столкнулся с Фёдором, со своим старым знакомым, который работает охранником в городской тюрьме. Василию Ивановичу показалось, что тот просто поджидал его, чтобы встретиться, видимо, так оно и было.

– Здорово, Васыль! – поприветствовал Фёдор.

– Здравствуй, Фёдор! Здравствуй! – в свою очередь поприветствовал его Василий Иванович. Они обменялись рукопожатиями, постояли, не зная, о чём говорить, и вдруг Фёдор загадочно улыбнулся, глядя Василию Ивановичу в глаза, и смеясь, произнёс:

– Давненько я тебя не видал, как поживаешь, как там Галина Владимировна? Я просто обрадовался, когда тебя возле подводы побачил, – он часто в разговоре вставлял украинские слова, – слыхал как ты торгуешься, покупая вещи, да не просто «вещи», а всё на пацана. И пришла мне, в мою светлую голову, мысля, раз покупаешь вещи для пацана, то значит, есть и пацан? А я ведь знаю, что у тебя сроду своих детей не было, и понять не могу, на что тебе сдалась эта одежда? Вот я и решил тебя спросить, чи нэ жыдыня дэсь прыховав?! Ты ж з нымы був завжды, «вась–вась», та и писни ихни спивав?

Василий Иванович молчал, выдерживая пристальный и хитрый взгляд неожиданного собеседника, затем рассмеялся и, сквозь смех, ответил:

– Я никогда не сомневался в том, что ты Фёдор, умный и на редкость прозорливый человек. Нет, ты только подумай, как только, ну просто гениально, звучит твоя фраза: «Раз покупают для пацана, то значит, есть и пацан?» Правильно мыслишь! Есть у меня пацан – племянник, Колей зовут. Вот я и хочу ему сделать подарок, ведь батьки нет, одна только мать, поизносился пацан, вот я и решил помочь.

Он посмотрел Фёдору в глаза и понял, что тот ему не верит, а Фёдор вдруг засмеялся, оскалив свои крепкие зубы, похлопал Василия Ивановича по плечу и, оборвав смех, сразу же перевёл разговор на другую тему. Они потихоньку шли, разговор вращался вокруг водки, что жизнь тяжёлая, а водка – чертовски дорогая. Вот так, разговаривая, они незаметно дошли до угла улицы, на которой жил Василий Иванович, остановились и тут он предложил:

– А ты, Фёдор, загляни ко мне, посидим немного, в домашних условиях, и угощу я тебя своей водочкой.

– Спасибо, Васыль, загляну к тебе, загляну и попробую твою хвалёную водочку. – Он протянул на прощанье руку и, не глядя в глаза собеседнику, произнёс свою идиотскую пословицу: «Воно конечно, а бы б не шо!» – в которую, каждый раз вкладывал совершенно иной смысл. Вот и сейчас в ней прозвучала не то угроза, не то предупреждение, но после сказанного, в душе у Василия Ивановича остался какой-то тяжёлый осадок и нехорошее предчувствие. Он шёл медленно и всю дорогу, до самого дома, мысленно анализировал и встречу, и весь разговор. Почему-то ему казалось, что Фёдор что-то знает, или просто догадывается. В конце концов, он пришёл к выводу, что нужно быть начеку, чтобы не поплатиться жизнью. Подойдя к калитке, он остановился, присел на скамейку, которая была вкопана у забора, оглядел всю улицу, она была пуста. Это его успокоило. Он поднялся, открыл ключом калитку и, войдя в неё, снова заперев, пошёл к дому. В кухне, за столом, сидел Сёма, и что-то ел, а Галина Владимировна сидела напротив и штопала шерстяной носок. Василий Иванович положил узел и пальто на пол, возле двери, а сам сел у окна, которое было завешено одеялом, свет в кухню проникал через дверной проём большой комнаты, где было два больших окна, создавая в кухне уютный полумрак. Василий Иванович сидел, молча, и чувствовалось, что он чем-то расстроен. Галина Владимировна заметила это сразу же, как он только вошёл. Воткнув иголку в моток шерстяных ниток и отложив в сторону носок, спросила:

– Что случилось, Вася?! Что тебя так взволновало?! Ну, давай рассказывай, что случилось?

– Да вот, встретил одного мерзавца, – ответил он и начал рассказывать, что произошло: и встречу с Фёдором, и далеко неприятный разговор с ним, и обо всех своих подозрениях, и о нехорошем предчувствии. Когда он закончил свой рассказ, все молчали, озабоченные услышанным. Первой нарушила молчание Галина Владимировна.

– Мне кажется, что Фёдор просто шантажирует тебя, да если бы он что-то знал наверняка, то не стал бы тянуть волынку, а пришёл бы с группой полицаев и забрал бы нас всех троих. Но он ничего не знает, а просто заподозрил тебя в чём-то, увидев, как ты покупаешь одежду. Это ведь ясно из его высказывания: «Если покупаешь на пацана, то должен быть и пацан». Уже одно только это, говорит о том, что он ничего конкретного не знает. И притом, о нашем тайнике никто не только не знает, но и не догадывается. Так что нечего преждевременно паниковать! Давай лучше посмотрим, что ты купил, и примерим эти вещи на нашего Сёму.

Первым примерили кожушок, который пришёлся ему впору; шапка тоже была его размера; а вот сапоги были где-то на размер больше, но это, как сказал Василий Иванович, не беда: можно будет положить меховую стельку, а вот рубашки и брюки придётся подгонять, но и это не беда, всё в руках портного. Все вещи сложили на стул, Галина Владимировна прикрыла их платком, а Сёма направился в свой угол, который не просматривался ни в одно окно, и вдруг остановился, как бы принюхиваясь к чему-то, повернулся лицом к стулу, где лежали вещи, и впился взглядом в лежащий платок. Василий Иванович и Галина Владимировна глядели на Сёму, не понимая, что произошло, а он стоял бледный, с расширенными глазами, с трясущимся подбородком и тихо повторял одно и то же слово: «Мама, мама, мама!» Потом подошёл к стулу, взял платок, сжал его, прижал к лицу и глухо зарыдал. Он плакал, вдыхая аромат духов, маминых духов, которые она так любила и берегла, как самую дорогую ценность – последний подарок любимого мужа – Сёминого отца. Он постоял немного и медленно пошёл в свою комнату. Василий Иванович хотел последовать за ним, но жена остановила его, сказав, что Сёме нужно побыть одному, и, присев у стола, почти шёпотом обратилась к мужу:

– Нет! Ты представляешь, что значит для него, – она указала взглядом в сторону шкафа, – что значит для него этот платок?! Во мне неожиданно шевельнулось суеверие, я как бы в подсознании поверила, что Сима явилась к Сёме, в виде этого платка. Нет, это просто невозможно понять! Подумать только! Именно Симин платок, его матери, попал к тебе, чтобы возвратиться к Сёме, чтобы быть вместе с ним! – Она еле закончила фразу и расплакалась, а Василий Иванович сидел какой-то растерянный и с грустью смотрел на плачущую жену, а потом поднялся и пошёл к выходу.

– Ты куда, Вася? – сквозь слёзы спросила она.

– Пойду, принесу немного материала для валенок, а то готовых почти нет.

– А у меня появилась мысль, – тихо сказала она. – Ты бы подучил Сёму кроить заготовки, может, это отвлечёт его и освободит от того состояния, в котором он сейчас находится, ведь не может само собой, пройти то, что он пережил, потеряв всех: и отца, и мать, и сестру, да и сам, в прямом смысле слова, воскрес из мёртвых! Надо что-то придумать, что-то нужно делать, чтобы помочь ему в этом!

– Да, да! Ты права, это хорошая идея и я сегодня же попробую. Дай Бог! Дай Бог, чтобы это ему помогло!

Он вышел во двор, вошёл в бывший склад, который ныне служил как сарай, где хранилось всё то, что он покупал для своей работы. А покупал он старые вещи и шил из них валенки и рукавицы. Взял пару старых шинелей, закрыл сарай на замок и, зайдя в дом, положил всё, что принёс, на пол. Подошёл к шкафу, открыл его, отодвинул заднюю стенку, заглянул в комнату, где увидел спящего Сёму, но будить не стал, а возвратился на кухню.

– Ну, что? – спросила Галина Владимировна.

– Спит. Положил платок на подушку, прислонился к нему щекой и спит.

– Ну, пусть спит. Сон тоже лечит!

Сёма проснулся поздно вечером, сел в постели, опустив ноги, и так сидел, не зажигая лампы. С той самой минуты, как только он прикоснулся к платку, то ощутил прилив сил и близость самого дорогого человека на земле, любимой мамы–Симы, которая спасла его от неминуемой смерти и как бы снова явилась к нему в виде этого платка. И вдруг он понял, что за это короткое время, которое прошло от момента расстрела до сегодняшнего дня, он стал старше своих лет, что он уже не мальчишка, а взрослый человек, видевший смерть. Который заглянул ей прямо в глаза, и сумел вырваться из её цепких лап, а теперь должен, нет, обязан выжить и отомстить тем, кто принёс смерть и страдания.

Появление Василия Ивановича прервало его мысли.

– Проснулся? Вот и хорошо! – произнёс он, – а то Галина Владимировна ждёт ужинать.

– А я уже давно проснулся.

Сёма поправил постель, положил мамин платок на подушку и пошёл вслед за Василием Ивановичем.

Учёба раскройке заготовок началась сразу же после ужина. К шинельному куску прикладывалась картонная форма валенка, обрисовывалась мелом и аккуратно выкраивалась. Работа шла полным ходом, чему все радовались, а больше всех радовался Сёма, понимая, что своей работой помогает этим близким и добрым людям, и то, что работа отвлекает его от тяжёлых мыслей, которые беспрерывно напоминают ему то, что он хотел бы забыть, но никак не может от них избавиться. Вот почему он так обрадовался этой работе. Постепенно всё входило в спокойное русло домашней жизни. Швейную машинку поставили в кухне у окна, одеяло на окне заменили на белую во всё окно занавесь, сквозь которую хорошо проникал дневной свет, но с улицы не просматривалось то, что происходило в кухне. После завтрака все трое включались в работу. Сёма кроил, Василий Иванович шил, а Галина Владимировна занималась домашними делами. Шёл шестой день, как Сёма переступил порог этого дома. С каждым днём он чувствовал, что становится спокойнее, не так часто тревожат мысли, которые напоминают ему о той страшной трагедии, которую, всего несколько дней тому назад, ему пришлось пережить. Сейчас он чувствовал, что не одинок в этом мире, чувствовал поддержку и заботу со стороны этих двух добрейших людей и радовался каждому новому дню. Вот и этот день тоже не отличался от предыдущих дней, в доме было тепло и уютно, Василий Иванович тихонько напевал под шум и стрекот швейной машины, Сёма выполнял свою, уже привычную работу и ничто не нарушало того спокойствия, которое царило в доме. Казалось, что нет войны, что нет тех жутких страданий и смертей, что всё это приснилось, что стоит только проснуться и всё пройдет и рассеется, как утренний туман. Вдруг кто-то постучал в окно. Сёма бросил ножницы и нырнул в шкаф, задвинул заднюю стенку шкафа, прикрыл неплотно двери, ведущие в его комнату, и стал прислушиваться, что происходит в кухне. А в кухне воцарилась тревожная тишина, которую нарушали часы–ходики, отсчитывая время. Галина Владимировна спросила шёпотом:

– Ты что, не запер калитку?

– Запер, – так же шёпотом ответил муж. – Значит, тот, кто стучит, перелез через забор! Пойду, открою. – Он подошёл к шкафу, закрыл его и пошёл встречать нежданного гостя. – Кто там? – спросил Василий Иванович, выйдя в коридор.

– Кто, кто! – послышался ответ с противоположной стороны двери. – Открывай! Фёдор пришёл в гости! – Заскрежетал засов, щёлкнул замок и в открытых дверях появился Фёдор, пахнув хозяину в лицо водочным перегаром, произнёс: – Здоров, Васыль! Шож это ты, приглашаешь в гости, а калитку запер. Стучался я, стучался, да пришлось махнуть через забор! – он засмеялся и протянул руку для пожатия.

– Проходи, проходи, Фёдор! Рады такому гостю!

Фёдор прошёл в кухню, а Василий Иванович, заперев двери, вошёл за ним.

– Что это вы, Фёдор Степанович, остановились у порога, проходите. – И Галина Владимировна указала на стул возле стола.

– Спасибо! – ответил он, подошёл, поздоровался и уселся на указанное место. Стол освободили от раскроенного материала, застелили скатертью, на столе появилась баночка соленых огурцов, на плоскую тарелочку нарезали сала, а в глубокой тарелке лежала варёная картошка. Для себя и для мужа хозяйка поставила небольшие гранёные стаканчики, Фёдору большой стакан, а в центре стола возвышался графин с водкой. Глаза у Фёдора радостно сияли.

– Что же это ты так долго не приходил? Я уже и не надеялся, что придёшь, – говорил Василий Иванович, наполняя стакан водкой.

– Работа, всё некогда, то одно, то другое! В тот день, когда мы с тобой встретились, в тюрьме забузили заключённые. Пришлось усмирять! Считай, три дня подряд мы занимались чисткой тюремных камер.

– Это что? Уборка камер тоже входит в ваши обязанности? – спросила Галина Владимировна. Фёдор промолчал, поднял свой стакан и предложил тост за здоровье и благополучие, чтобы всё было «гаразд!» Василий Иванович отпил половину своего стаканчика, Галина Владимировна только пригубила, а Фёдор выпил полный стакан, крякнул, понюхал кусочек хлеба, бросил его в рот, с кусочком сала и, прикрыв глаза, прошептал: «Хороша».

– Так ты и не ответил, Фёдор, чем был занят последние дни? – снова спросил хозяин гостя.

– Чем, чем, – жуя, проворчал он. – Возили заключённых в карьер.

– Это что? На работу? – поинтересовалась Галина Владимировна, наливая в его стакан водку.

– Да нет! Не на работу! – он пододвинул к себе наполовину налитый стакан и, глядя в тарелку, глухо произнёс: – На расстрел возили. Почти полностью освободили тюрьму для новых арестантов. – Все молчали, глядя на Фёдора. – Что притихли? Испугались что ли? Так ведь это ерунда, по сравнению с жидами. Ты знаешь, сколько их уложили за три дня?! – повернувшись лицом к Василию Ивановичу, спросил Фёдор и тут же ответил: – Три тысячи двести! Считай, всех! И это без больных и глубоких стариков, которых, порешили на месте, в постелях. – он помолчал и добавил: – Правда, кое-где ещё прячутся немногие, но уже созданы поисковые тройки, там такие «казаки», что всю землю перероют, а найдут всё то, что ищут. Так ведь за каждую голову дают бутылку шнапса и пачку сигарет. Чего ж не потрудиться? Ты знал Афанасия Холявку?

– А почему знал? Знаю, – ответил Василий Иванович. – Как же не знать?! Ведь он у нас в артели кондитером работал. Хороший человек!

– Так вот этот, как ты, Васыль, выражаешься, «хороший человек» прятал у себя в погребе целую семью, аж пять человек; а хлопцы нашли, семью расстреляли, а Афанасия в сквере на каштане повесили. Во как дело обернулось! – Он выпил водку, крякнул и стал закусывать, а Василий Иванович с женой, молча, смотрели на него, понимая, что от такого как он, можно ожидать всего. – Да! Я забыл тебя спросить, – жуя, продолжал Фёдор: – чи ты уже передал вещички племяннику или ещё нет?

Василий Иванович понял, что охота на него продолжается и, пересилив себя и, как бы озабоченно, ответил:

– Каждый раз хожу на базар, да никак не встречу человека из Зеленовки, чтобы передать, но всё нет да нет нужного человека!

– Ходи, ходи! Может, и встретишь, ведь Зеленовка не так уж и далеко. – Он криво усмехнулся, налил себе водки, поднял на уровень глаз стакан и, произнеся хрипловатым голосом «На коня!», чокнулся с хозяевами, понюхал кусочек хлеба и стал тяжело подниматься, а за окном в это время уже дремали ранние сумерки, предвестники осенней ночи. У самых дверей Фёдор остановился, придерживаясь за косяк дверного проёма и, дыша водочным перегаром, снова заговорил об Афанасии, но Василий Иванович его перебил:

– Нам это не грозит! Каждому, как говорят, «своё» – а мы чисты перед властью!

– Оно, конешно, а бы б нэ шо! – в ответ произнёс Фёдор и завершил: – А всэж такы «Воно», могылою пахнэ! – С этими словами он вышел в коридор. Василий Иванович проводил «гостя» к самой калитке, открыл её и долго смотрел, как Фёдор, шатаясь, шёл по безлюдной улице. А когда он вошёл в дом, то застал Сёму, сидящего на краю раскрытого шкафа, Галина Владимировна мыла посуду, и, не оборачиваясь, тихо сказала:

– Сёма решил уходить.

– Как уходить?! Куда уходить и почему?!

– Да, да! Дядя Вася! Я всё слышал и понял, что здесь небезопасно ни для меня, ни для вас, дорогие мои! Мне необходимо уходить из города и, притом, сегодня ночью! Этот Фёдор и ему подобные сумеют добиться своего, а это и для вас, и для меня неминуемая смерть. Так что, уходить надо, и немедленно! – Сёма замолчал, и в кухне воцарилась тишина. Василий Иванович и Галина Владимировна тоже молчали, им было страшно признаться самим себе, что Сёма прав и что другого варианта нет! Первым нарушил молчание хозяин дома.

– Галочка, – обратился он к жене, – а где Колино свидетельство о рождении? Ведь когда он умер и его хоронили из больницы, то свидетельство осталось у нас, а на второй день после похорон больницу разбомбили, и документа никто не требовал.

Галина Владимировна вышла в соседнюю комнату, принесла картонную коробку и, вынув Колино свидетельство, отдала мужу.

– Ну, что ж, – сказал он, – думаю, что ты прав, Сёма, в том, что здесь небезопасно и что тебе необходимо уйти подальше от города, где тебя многие знают. А то, что сохранилось Колино свидетельство, так это очень хорошо! Ведь Коля был всего на два года старше тебя, значит, вы были почти одногодки. Это так, к слову. У меня возникла идея и, думаю, неплохая, но это потом, а пока давайте поужинаем и будем решать, что делать и как поступать.

После того, как поели, и Галина Владимировна убрала со стола посуду, Василий Иванович положил Колино свидетельство о рождении на стол и снова обратился к Сёме: – После прихода Фёдора я тоже понял то, что оставаться здесь опасно и что он не оставит нас в покое, пока не добьётся своего. – Василий Иванович погладил ладонью бумагу и продолжал: – Слушай, Сёма, и запоминай всё то, что я тебе скажу. Раз ты решил уходить, то знай, что этот документ для тебя будет необходим. В нём все данные: и твоё новое имя, и фамилия, и имена твоих родителей, и место рождения и, конечно, год твоего рождения. Так что тебе необходимо забыть, что ты Сёма Голдштейн, а с этого момента ты – Коля Любченко, житель села Зеленовка. Запоминай, Сёмочка, запоминай, это очень важно! Помни, что твоего отца звали Андреем, а мать – Паша, что дом ваш стоит во втором ряду, шестым от края, что отца забрали на войну и жили вы вдвоём с мамой, а потом ты заболел и мама отвезла тебя в больницу, а когда ты выздоровел и вернулся домой, то узнал, что мама твоя погибла. Пошла на луг и подорвалась на мине. Тогда ты собрался и ушёл из дома, с тех пор ходишь от села к селу и питаешься тем, что подадут. Это ты должен запомнить и всем, кто будет интересоваться тобой, рассказывать так, как я сейчас тебе. Вот это «свидетельство» – он снова прихлопнул его рукой, – подлинное и тебе нечего бояться, предъявляя его. А теперь слушай, что я буду тебе ещё говорить. Когда выйдешь со двора, то иди к собору, от собора спустишься с небольшой кручи и попадёшь в узенький проулок, он выведет тебя на заливной луг, на котором будет вытоптана в траве дорожка, иди по ней до самой реки. В камышах найдёшь лодку, это моя лодка, я на ней рыбачу. В лодке переберёшься на другой берег и вытащишь её, а сам иди не на центральную дорогу, а влево будет просёлочная, иди по ней, а утром посмотри, откуда всходит солнце, в ту сторону и иди. В сёла заходи только для того, чтобы набрать воды и умыться. В каждом колхозном дворе имеется колодец и корыто, чтобы поить лошадей и коров, а без дела входить в село не надо. Твоя цель – это стараться поскорее и подальше уйти от города. Ночевать лучше всего в полевых сараях или в соломенных скирдах, а когда продукты, которые мы тебе дадим, закончатся, только тогда заходи в сёла и проси добрых людей о помощи, но чаще всего старайся предлагать старикам и старушкам свою посильную помощь. В общем, ситуация тебе подскажет, что нужно делать.