Гражданин Империи Иван Солоневич

Весной 1913 года редакция «Северо-Западной Жизни» вновь меняет дислокацию. Номер от 27 февраля стал последним вышедшим в Гродно. С 9 марта газета стала выходить в Минске. Основная причина – прекращение издания «Минского Русского Слова», ежедневного органа Всероссийского союза националистов. Подписчикам «Слова» в качестве компенсации стала рассылаться «Северо-Западная Жизнь».

Гродненский период, несмотря на свою краткость, был ярким и запоминающимся. Неслучайно в энциклопедическом справочнике «Гродно», вышедшем в 1989 году в издательстве «Белорусская советская энциклопедия», газете посвящен небольшой, но вполне красноречивый очерк. В нем, естественно, сообщается, что «Северо-Западная Жизнь» относилась к «великодержавно-шовинистическому направлению». И, кроме того, выдается следующая информация:

«Газета получала гос. субсидию, была неофициальным правительственным органом в Белоруссии и Литве. Используя тактику идейно-политической мимикрии, ее руководители сначала подделывались под издателей национально-прогрессивного демократического направления. Газета отрицала этническую, национальную и культурную самостоятельность белорусского народа, признавая только его временные и незначительные этнографические особенности. Выступала за насильственную и «добровольную» русификацию белорусов. С целью общественно-политической дискредитации освободительного и культурно-национального движения называла белорусов отсталым малокультурным «русским племенем». Делала попытки использовать авторитет русской классической литературы в шовинистических целях, вела нападки на критический реализм в литературе, музыке, изобразительном искусстве, на произведения Л. Толстого, Л. Андреева, К. Бальмонта. С реакционно-охранительских позиций критиковала символизм и футуризм. Выступала с нападками на гродненскую либерально-буржуазную газету «Наше утро»69.

По поводу субсидий мы уже отмечали, что имелись в виду личные средства П. А. Столыпина, а после его гибели, очевидно, помощь кого-то из петербургских националистов. О том, что из себя в действительности представляла газета «Наше Утро», также можно было узнать выше.

В общем и целом, из казенной советской характеристики легко вынести представление о том, что «Северо-Западная Жизнь» была подлинно-русской газетой, стоявшей накануне революции на страже Империи, Монархии и Православия.

В Минске редакции и контора вначале расположились в доме Мейерсона (№27) по Подгорной улице, а газета печаталась в электро-типографии А. Г. Данцига, которую арендовали Л. М. Солоневич и один из его ближайших сотрудников И. В. Терлецкий. Через год, после того, как была достигнута договоренность о печатании «Северо-Западной Жизни» в электро-типографии С. А. Некрасова (Захарьевская, 54), редакция разместилась по соседству с ней – в доме Минковского, располагавшемуся по адресу: Богадельная, 38. Сегодня Богадельная носит название, данное ей при советской власти, – Комсомольская, и, как и век назад, является одной из центральных улиц Минска.

Итак, на календаре – образцово-показательный 1913-й, год трехсотлетия Дома Романовых, последний мирный год старой России. И – мирные развлечения. В том числе – продолжение полемики с еврейской и польской печатью. Теперь в качестве одного из главных ее субъектов становится другой бульварный листок – «Минская Газета-Копейка».

Подводя 1 января 1914-го итоги года минувшего, некто, скрывшийся под псевдонимом Армъ, отметил переезд «Северо-Западной Жизни» в Минск как одно из событий месяца марта. Шутливо-издевательская форма всемерно приветствовалась на страницах «Копейки»:

Все кошки вылезли на крышу…

И Солоневич вылез: – Слышу!

Закрыто «Слово»! Буду я

«Жизнь» издавать для вас, друзья!»

И издавать он стал сначала…

Но – правый стан вдруг поднял крик:

«Жизнь» вони той не издавала,

К которой Минск давно привык…

«Жизнь» – и приют для вытрезвленья

Открыты в месяце одном…

(Полны глубокого значенья

Не только грезы и виденья,

Но все – что видим мы кругом!)70

Другим вполне мирным развлечением был, конечно, спорт. Далеко не все так серьезно относились к нему, как Иван Солоневич, который летом 1913 года навсегда вошел в историю… белорусского футбола.

Согласно наиболее авторитетному источнику – книге Д. Болдырева и А. Кострова «Футбол Белоруссии»71 – на территории современной Республики Беларусь начали играть в футбол благодаря господину А. Либману. Он, известный в Киеве футболист, был переведен по службе в Гомельское отделение Орловского банка. Именно Либман приобщил к новой игре учащуюся молодежь, и к осени 1910 года образовалась «Первая гимназическая футбольная команда».

В 1913 году футбол пришел в Минск. В мае газеты поместили объявления о том, что «городские власти приняли решение относительно выделения участка земли для игры в футбол в Минске на Кошарской площади» (сейчас это территория между Красноармейской улицей и рекой Свислочь, где находится станкостроительный завод имени Кирова).

Наконец, в городе объявили: «29 июня, на Кошарской площади, в случае хорошей погоды, состоится ПЕРВОЕ футбольное состязание между студенческими командами „Олимп“ и „Макоби“. Публика уведомляется: начало игры – в 4 часа дня. До игры и в течение перерыва будет выступать Минский Оркестр Отдела пожарной охраны».

На следующий день после матча, 30 июня, появились репортажи:

«Вчера на футбольной площадке Кошарского поля при значительном стечении публики, которая разместилась на специально изготовленных скамейках, состоялся матч между командами «Олимп» и «Макоби». Результат 3:0 в пользу «Олимпа».

Судить матч любезно согласился г. Солоневич. По его свистку на площадку выбежали команды. Игроки «Олимпа» были в красных майках и синих трусах, а игроки «Макоби» в белых майках и черных трусах. На ногах игроков были гетры и специальная для игры обувь. Подброшенной вверх монетой были разыграны ворота и право первого удара по мячу»72.

Как видим, ни имени, ни инициалов в отрывке из газетной публикации не указано. Кто же из Солоневичей был арбитром первого футбольного матча в Минске? Лукьяну Михайловичу уже давно перевалило за 40, о его увлечении футболом и спортом вообще нигде и никаких данных не приводится. Да и положение редактора-издателя, наверное, в те годы не позволяло всерьез заниматься «мальчишескими играми».

Средний и младший сыновья, Всеволод и Борис, – еще гимназисты, причем учатся в той же Второй Виленской гимназии, где получал аттестат зрелости Иван. Подтверждение чему находим, например в местной спортивной печати. Так, в информации журнала «Спорт» о футбольной встрече между командами гимназии Катхе и Второй гимназии в составе последней (победившей, кстати, со счетом 2:0), находим двух Солоневичей. Один играл на позиции бека (защитника), другой – форвардом. Инициалы футболистов-гимназистов не приводятся, только фамилии, по обычаю того времени они различаются как Солоневич I и Солоневич II73. Однако никаких сомнений быть не может – это Дик и Боб (Всеволод и Борис).

Так что обязанности рефери в том памятном минском матче, исполнял Ватик. То, что опыт судейства у него был, доказывает более поздняя публикация в минской «Копейке». В письме в редакцию рефери матча между командой города Ратомка и тем же «Олимпом» Иван Солоневич опровергает напечатанную газетой накануне информацию о том, что ратомчане проявили негостеприимство, есть минчанам не дали и на ночлег не пустили. «К просьбе ратомчан об опровержении присоединяется и команда «Олимп», – заключает автор письма74.

Как говорится, вопрос исчерпан.

РУХНУЛИ В МИРОВУЮ ВОЙНУ

После всероссийских торжеств по случаю 300-летия Дома Романовых первым по общественному резонансу событием 1913 года был процесс по делу Бейлиса, который проходил с 24 сентября по 28 октября в Киевском суде.

Еще в марте 1911 года в Киеве был найден убитым двенадцатилетний мальчик Андрей Ющинский, тело которого было обескровлено в результате сорока семи колотых ран. «Кровавый навет» пал на евреев, точнее на одного из них – служащего кирпичного завода Менделя Бейлиса. Молва утверждала, что мальчика убили в целях использования его крови для ритуальных обрядов.

Следствие тянулось свыше двух лет, и только осенью 1913 года дело было доведено до суда…

Как пишет проф. С. С. Ольденбург, «правая печать, начиная с „Нового Времени“, доказывала ритуальный характер убийства, и в помощь прокурору гражданскими истцами выступили член Гос. Думы Г. Г. Замысловский и известный московский адвокат А. С. Шмаков, автор ряда антисемитских исследований»75.

С этого места, что называется, – поподробнее. Ибо Алексей Семенович Шмаков (1852—1916), присяжный поверенный Московской судебной палаты, автор книг «Свобода и евреи», «Мировое тайное правительство» и прочих, был родным дядей Тамары Владимировны Воскресенской. В скором времени после окончания дела Бейлиса она стала супругой Ивана Лукьяновича Солоневича, который дает такую информацию о ее жизни до замужества:

«Тамара Владимировна окончила в 1911 году казачий институт благородных девиц в Новочеркасске – с высшей наградой – с золотым шифром. Новочеркасск, в числе прочих, весьма немногочисленных, своих достопримечательностей, имел и такую: во всем городе жил один-единственный еврей, да и тот крещеный: в эти места въезд евреям был воспрещен категорически. Отец Т. В. был членом комиссии по проведению русско-японской границы на о-ве Сахалине, и свои каникулы Т. В. проводила у своего дяди – ген. А. Сташевского в Казани, где евреев тоже не было. Другой дядя Т. В. – московский присяжный поверенный А. С. Шмаков был основоположником русского антисемитизма. Его перу принадлежало несколько многотомных трудов по еврейскому вопросу. На эти темы он вел переписку со своей племянницей, но я весьма сомневаюсь в том, чтобы на «девушку в осьмнадцать лет» тяжеловесные рассуждения А. С. Шмакова – со ссылками на арамейские тексты и с цитатами из Кремье – могли бы произвести какое бы то ни было впечатление.

Впечатление пришло с другой стороны. После окончания высших женских курсов в Петербурге Т. В. попала преподавательницей французского языка в минскую женскую гимназию. Минск несколько не был похож ни на Новочеркасск, ни на Казань. Евреи там составляли около 70% населения – влиятельного и захватившего в свои руки если и не совсем власть, то во всяком случае деньги. Попав в это окружение, Тамара Владимировна вспомнила и арамейские тексты, и цитаты из Кремье. Во всяком случае – мы с ней познакомились на еврейской почве: я в те годы издавал антисемитскую газету «Северо-Западная Жизнь». Тамара Владимировна давала в эту газету статьи – с цитатами из… А. С. Шмакова»76.

Было это как раз осенью 1913 года – во время процесса Бейлиса. Вновь, как и в 1911 году после убийства Столыпина Ивану Солоневичу пришлось с револьвером в руках отстаивать типографию от толпы евреев, собравшейся для того, чтобы погромить черносотенцев.

«Вероятно, – иронизирует Иван Лукьянович, – при этих обстоятельствах я фигурировал в достаточно героической позе. Во всяком случае – для нас лично дело Бейлиса кончилось браком»77.

О своем общении (неизвестно, устном или письменном) с дядей жены Солоневич вспоминал так:

«По еврейскому вопросу А. С. Шмаков натаскивал и меня. Именно под его влиянием я перечитал и „Еврейскую энциклопедию“, и Дубнова, и Жаботинского и Герцля и издания „всемирного еврейского союза“, и многое другое – для того, чтобы в конечном счете прийти к непреклонному убеждению, что все три пуда шмаковских писаний есть совершеннейший вздор. То ли мономания, то ли просто мания. Еврейство играет и в политике и мире очень большую роль, но играет не оно одно, и даже и оно не всегда одинаковую роль»78.

Впрочем, к подобному заключению наш герой пришел, наверное, все-таки позже, а, например, в 1915 году на страницах «Северо-Западной Жизни» он – очевидно, все-таки под воздействием Шмакова – опубликовал «Записки антисемита»79.

Нескольких слов заслуживает и другой дядя Тамары Владимировны – Арсений Дмитриевич Сташевский (1851—1916), генерал-лейтенант, участник Хивинского похода 1873 года и Кокандской экспедиции 1875—1880 гг., командующий Оренбургской казачьей конно-артиллерийской бригады, затем командир 3-й запасной артиллерийской бригады, начальник артиллерийского 11-го армейского корпуса. В 1914—1916 гг. – военный губернатор Приморской области и наказной атаман Уссурийского казачьего войска.

Безусловно, необходимо добавить, что Тамара Владимировна родилась 11 января 1894 года в Одессе, в семье потомственных дворян. Институт, который она кончила в Новочеркасске, именовался Донским, а женская гимназия в Минске, где она преподавала – Мариинской.

Нил Никандров ошибочно указывает, что свадьба состоялась осенью 1913 года80. На самом деле – в 1914 году. Об этом прямо говорит документ из Политического архива Германского министерства иностранных дел (ответ международного отдела Гестапо от 17 февраля 1938 года на запрос Болгарской политической полиции)81.

Точная дата венчания Ивана Солоневича и Тамары Воскресенской, впрочем, не известна. Можно очертить только временную границу – не позднее августа 1914 года. Ведь запрос из университета о том, «какими формальностями обставлено получение разрешения на вступление в брак» студента И. Л. Солоневича датирован 8 августа 1914-го82. Относительно университетского запроса необходимы комментарии. Дело в том, что согласно действовавшим тогда правилам студент, собравшийся жениться, обязан был просить на то разрешения ректора учебного заведения. Иван Солоневич, судя по всему, от соблюдения формальностей уклонился. По крайней мере, кроме запроса, никаких иных бумаг касательно женитьбы в его студенческом деле не обнаружено, поэтому очевидно, что и наказания студент избежал.

Наиболее вероятное время бракосочетания – середина весны 1914 года. Хотя бы потому, что весна – время влюбленных, это каждому известно. Если же говорить серьезно, то знаменательное событие должно было случиться после праздника Св. Пасхи, которая в 1914 году приходилась на 6 апреля. Светлая неделя закончилась, соответственно, 13-го числа – а раньше, согласно церковному уставу, просто не могли обвенчать. Другой вариант – свадьба состоялась в период между Крещением и началом Великого поста. Но предположение о том, что это было все-таки весной опирается еще и на традицию – после Пасхальной недели на Руси по давнему обычаю начинался период весенних свадеб.

Кроме того, нужно же как-то объяснить нижеследующий пассаж Солоневича:

«Летом 1914 года, за несколько месяцев до Первой Мировой войны, я попал в Париж, и как всякий праздношатающийся турист, попер, конечно, и в Пантеон. Гробница Наполеона произвела истинно романтическое впечатление: вот здесь лежит «слава прекрасной Франции». На ум приходили: Аркольский мост, Аустерлиц, стихи Гейне:

…То он над могилами едет

Знамена победно шумят…

Из гроба тогда, Император,

Восстанет твой верный солдат…

и вообще всякие такие «мысли о величии» и о «пире богов»…»83

Иван Лукьянович, без сомнений, был мастер задавать загадки. Общепринято, что «несколько», и уж тем более, если речь идет о чем-то продолжительном (месяцах), это больше двух. Первая Мировая началась в конце июля 1914-го. Значит, и «летом», и «за несколько месяцев» просто невозможно.

Отсюда предположение: рабы Божии Иоанн и Тамара обвенчались в конце апреля – начале мая, после чего отправились в свадебное путешествие, во Францию. Кстати, в одной из автобиографий-анкет советского периода Тамара Владимировна написала: «В 1913 и 1914 годах, будучи учительницей, ездила пополнять образование на летние курсы в Париже» (цитирую по книге Никандрова)84.

Любопытно, что новоиспеченный супруг во время этой поездки выкраивал время и для спортивных подвигов. Но – все-таки медовый месяц! – не преуспел.

«В Париже, в 1914 году, – вспоминал он, — мне устроили матч с Карпантье – тогдашним чемпионом мира по боксу. Во мне было семь пудов мускулов, я пробегал стометровку за 12 секунд, я был нокаутирован на первом раунде, по свидетельским показаниям, пролежал без сознания 15 минут»85.

Короткая ремарка: в действительности, Жорж Карпантье (1894—1975) выиграл мировое первенство позже, в 1920 году, а в 1914-м носил неофициальный титул чемпиона мира среди белых (был и такой, как говорят сейчас, расистский титул).

Жанр летописи, увы, в современной литературе практически не встречается, он кажется читающей публике слишком скучным. Да и появись кто-то, претендующий на звание летописца, его тут же обвинят в тенденциозном подборе фактов. Средневековое сознание не было столь лоскутным, как у наших современников. Для оценки событий использовалась одна универсальная шкала – Христовы заповеди. Автор мог обходиться совсем без комментариев, ибо трактовка событий была однозначна, ему оставалось только придерживаться хронологии.

Ныне такой подход невозможен: попросту никто ничего не поймет, или точнее, каждый станет разуметь по-своему. А посему, пытаясь в целом придерживаться принципа последовательного изложения, иногда – ради этих самых комментариев – приходится то забегать на год-другой вперед, то возвращаться обратно.

На сей раз возвращаемся в 1913 год, когда Аркадий Александрович (фамилия, а не отчество), служащий банковской конторы, неоднократный чемпион Петербурга и Российской Империи среди гиревиков полутяжелого веса, основал минское отделение спортивного общества «Санитас» (в переводе с латыни – «Здоровье»)86. Иван Солоневич, а немного позже и его братья Всеволод и Борис занимались в этом обществе. Иван, по некоторым данным, был учеником Александровича. По крайней мере, в феврале 1914 года на Первенство России в Ригу они поехали вместе. И оба отличились.

Первенство проходило с 14 по 16 февраля. Через два дня после его окончания «Северо-Западная Жизнь» с гордостью писала:

«Как мы уже сообщали, на розыгрыш всероссийского первенства 1914 г. по тяжелой атлетике из Минска выехали в Ригу два члена минского атлетического о-ва Sanitas И. Л. Солоневич и А. В. Александрович.

Оба выступали в поднимании гирь. Первый занял 2-ое место в тяжелом весе и пытался побить мировой рекорд в выжимании правой рукой, поставленный в 1904 г. известным атлетом А. Елисеевым, но не дожал семи фунтов. А. Александрович занял первое место в группе среднего веса»87.

Из спортивных журналов того времени узнаем подробности.

«Неожиданно и очень приятно поразил своим выступлением многообещающий ученик Александровича из минского отделения об-ва Санитас Солоневич, – сообщал журнал „К Спорту“. – Выступая в тяжелом весе, он смог остаться на втором месте, отодвинув, правда, с очень небольшим преимуществом на третье – москвича Лескиновица. Это тем более замечательно, что в тяжелой атлетике Солоневич в полном смысле слова – новичок и публично в состязании участвовал впервые. В его работе совершенно не замечалось знания темпа, но удивила огромная сила, исключительно благодаря которой он и показал свои исполнения»88.

«Второй приз получил многообещающий атлет Солоневич („Санитас“, Минск), выжавший двумя 230 фунтов без малейшего отгиба и толкнувший правой 198 фунтов. Вне программы Солоневич выжал правой 120 фунтов, рекорд внушительный, недоступный даже для Краузе», – констатировал «Русский Спорт»89.

Петербургский «Геркулес» опубликовал даже таблицу выступлений всех участников с сопроводительным текстом90. В Первенстве состязались 15 атлетов, больше половины из которых представляли Ригу, по двое – Санкт-Петербург и Минск и по одному – Москву и Либаву.

Солоневич выступал в тяжелом весе – свыше 201 ½ фунта, или 82,5 кг. Его результаты, благодаря «Геркулесу», мы знаем полностью. Обеими руками: толчок – 280 фунтов, жим – 230, рывок – 210. Одной рукой: толчок – 198, рывок – 150. Общая сумма – 1068 фунтов.

Представитель Москвы, известный тяжелоатлет Иван Лескинович уступил Солоневичу совсем немного, всего 4 фунта. Член Рижского атлетического общества Ян Краузе был недосягаем, его общая сумма – 1244. Достаточно сказать, что в толчке одной рукой он установил новый мировой рекорд, не единственный в своей, увы, недолгой спортивной карьере. В 1920 году Краузе умер от тифа в возрасте 27-ми лет.

Иван не ограничивался личными достижениями и по-прежнему вел организационную спортивную работу. При его ближайшем участии в 1914 году в Минске было создано «Второе общество «Сокол». В отличие от «Сокола» первого, это было русское гимнастического общество. Как писала местная печать, «Русский «Сокол» в противовес существующему будет принимать в члены общества только православных лиц»91. Учредителями выступили члены Минского отдела Всероссийского национального союза и православных братств92.

Вызванный атлетическими подвигами перерыв в газетной деятельности Иван завершает в начале апреля 1914-го. Выступает он вновь со статьями на внешнеполитические темы: «Вооружение наций» и «Мексика и Штаты». Одновременно, судя по всему, без особого напряжения, он выигрывает первенство Минска по борьбе и становится вице-чемпионом (второе место, первое – опять же у Александровича) по «поднятию тяжестей»93. Забавно, но после рижского триумфа столичная спортивная печать, сообщая об этих фактах, величает Солоневича уже не «многообещающим атлетом», а «старым спортсменом-минчанином».

До поры до времени внутрибелорусская полемика всерьез касается только Лукьяна Михайловича. Отбиваясь от наскоков еврейской и польской печати, он не забывает и о доморощенных социалистах. Легальным органом этой политической группы с 1906 года была «Наша Нива», которая ныне почитается в Беларуси основоположницей подлинно национальной печати. Очевидно потому, что выходила она на белорусском языке и социализм проповедовала этакого патриотического толка. Получилась вполне гремучая смесь, на практике реализованная позже в Германии, – национал-социализм.

Сторонники каждой разновидности социалистического учения, как утверждал Иван Солоневич, считают свою трактовку единственно правильной. Вот и «нашенивовцы» при Советах попали в разряд буржуазных уклонистов. А редактор газеты в 1914—15 гг. Янка Купала в Литературной энциклопедии 1931 года издания получил такую характеристику:

«…в дальнейшем <после 1913 года> Купала все больше приближается к национал-либеральной идеологии „нашенивства“; перевес в творчестве берет националистическая деревенская ограниченность; Купала противопоставляет крестьянина городу, белорусса – небелоруссу, идеализирует патриархально-феодальное прошлое Белорусско-литовской Руси времен „войска Всеслава“, защищает „самобытность белорусского народа“ и затушевывает классовую борьбу в Белоруссии. <…> Только в последнее время Купала приближается к советской действительности. Но в революции Купала видит лишь залог возрождения хозяйственной мощи крестьянина и национального возрождения Белоруссии, которая „заняла свой почетный пасад между народами“ <…> Выражая чаяния белорусского крестьянства на этапе буржуазно-демократической революции, творчество Купалы в период734 пролетарской диктатуры в зависимости от ее этапов и степени обостренности классовой борьбы то выражает идеологию части мелкой буржуазии и городской национальной интеллигенции, которая принимает пролетарскую революцию, главным образом ее национально-освободительную роль, то отражает буржуазно-кулацкие националистические настроения»94.

Это уже впоследствии, после Второй Мировой, Купала, скончавшийся в 1942 году, стал «классиком» белорусской советской литературы и был, что называется, политически реабилитирован.

Полемика между Солоневичем-старшим и Иваном Луцевичем (настоящая фамилия Купалы) оказалась не очень продолжительной. Наиболее ярким ее эпизодом стал ответ «Северо-Западной Жизни» на статью в «Нашей Ниве» под названием «А все ж таки мы живем!..», опубликованную весной 1914 года.

Иван Луцевич от скромности умирать не собирался и в качестве эпиграфа к передовице взял четверостишие… Янки Купалы, то есть свое собственное. Внимание Лукьяна Михайловича, однако, привлекло не это, а один пассаж из статьи:

«Старое, одряхлевшее, отжившее свой век идет прочь, на погибель, а новое, святое, радостное занимает свое почетное место и ведет народы и отдельных людей к доброму, вечному. Старые боги идут на слом, а новые вселяются в сердца человеческие. Так было от сотворения мира, так и теперь есть»95.

В №129 своей газеты Л. М. Солоневич не удержался от колкости: «Читая эту галиматью, никак не разберешься, о чем, собственно, речь, каких новых богов выдумал «рэдактар-выдавец I. Луцэвіч».

Янка Купала был задет за живое. Да так, что пуще прежнего наворотил новой революционной галиматьи:

«Панам солоневичам все будет «галиматья», что только по-белорусски не напишется. Для перевертышей законы жизни и правда-справделивость в расчет не идут. Посмотрим дальше. Вот он цитирует другой отрывок из нашей статьи: