Гавилан, охотник на чудищ

Я стоял перед элементалем в боевой стойке, выставив меч вперед. Честно говоря, я не очень понимал, как смогу противостоять камню стальным клинком. Элементаль гневно взглянул на меня чадящими глазами, дым из его глазниц повалил еще сильнее. Монстр открыл свою пасть и издал рокочущий рев, вызвав небольшой ветер, который заставил трепетать мои длинные светлые волосы. Некоторые пряди попали мне в глаз и рот, а элементаль, словно ожидая этого момента, рванул ко мне, моментально сократив дистанцию и заведя левый кулак для горизонтального удара. Я едва успел выставить щиток, прикрыв голову правой рукой. Каменный кулак врезался в щиток, который завибрировал от сильного столкновения и треснул. Я почувствовал гудящую боль в месте удара и мысленно поблагодарил сломанный щит за спасение руки от неминуемой травмы. К сожалению, больше ничего для защиты у меня не было, а элементаль уже завел свой правый кулак. Я оказался быстрее его, сориентировавшись и ударив клинком по занесенной руке, целясь в место, где, по моему мнению, соединялись соседние булыжники. Как ни странно, это сработало – меч прорубил руку элементаля насквозь, и кулак упал на землю, разбившись на куски. Элементаль дико взревел, а я улетел по инерции дальше. Это меня спасло, ибо левая кисть элементаля расплавилась и превратилась в шипящую струю огня, которую он сразу же направил в то место, где я был в момент атаки.

Ноги элементаля встали рядом друг с другом и срослись вместе, скрутившись и обратившись в неистовый вихрь, поднявший своего хозяина на пару метров в воздух. Обе руки элементаля – и левая, и правая, которая отросла обратно – превратились в лавовые шары. Элементаль завис надо мной и стал попеременно обеими руками швырять в меня огненные всполохи, которые при ударе с землей поджигали уснувшую под снегом траву, заставляя ее чадить серым смрадом. Я умело уворачивался от снарядов, попутно доставая арбалет. Вскинув его на руку и не особо целясь, я выстрелил в центр чудища. Болт вошел в твердую каменную плоть элементаля и застрял там, но ненадолго, так как вскоре тело элементаля расплылось, превратившись в мягкую землю, и болт, немного покачавшись, вывалился из монстра, гулко плюхнувшись на подтаявший снег.

Я не растерялся и быстро перезарядил арбалет, теперь уже точнее целясь в центр элементаля. Однако первый же выстрел пролетел мимо него, потому что монстр вовремя заметил летящий болт и превратил все свое тело в один сплошной вихрь. Воздух вокруг него завертелся, ускоряясь с каждым мгновением, захватывая с собой старые пожухлые листья и летящую от горевшей церкви золу. Элементаль наклонился вперед, ко мне, и полетел прямо мне навстречу, злорадно ухмыляясь, что было видно по темной ломаной линии, изображающей пасть чудища, а также щурящимся чадящим глазам.

Вихрь подхватил меня, пронеся немного вдоль поверхности земли, от чего мои ноги немного проехались по снегу, а один ботинок не удержался и сорвался, прокатившись, словно колесо, до ближайшего оврага, где он благополучно затерялся.

Элементаль же немедля понес меня наверх, удерживая в своем маленьком смерче. Мои конечности болтались так, словно мне не принадлежали. Я пытался удержать меч в руке. Наконец, у меня получилось вывернуться так, что я смог несколько раз махнуть по туловищу монстра клинком. Однако это не увенчалось никаким успехом. Я надеялся задеть хотя бы одним ударом средоточие стихий, которое наверняка там скрывалось, но у меня ничего не получилось. Со следующим взмахом от элементаля отделилась воздушная рука, превращаясь в водяной столп, который затормозил движение моего меча. Как только меч оказался в толще воды-руки, та сразу же превратилась в землю, а потом – в твердый камень. Рот элементаля расширился, будто улыбаясь, и тут же каменная клешня стала сжиматься вокруг стального оружия. Послышался жуткий треск, после чего камень разжал свою хватку, и я увидел множество металлических осколков, летящих далеко вниз, поблескивая от вспышек пожара.

Мой меч! Это было мое, пусть и не самое лучшее в мире, но тем не менее достойное оружие, которое я с честью носил с собой. Его мне подарил Двиллий на окончание школы. Я тогда уже умел им владеть, так как учился фехтованию у знакомых мастера-следователя. Пусть эльф Аурум и говорил, что меч – плохой выбор для боя, он оставался для меня частью жизни. Теперь же эта часть уносилась от меня в виде кучки обломков.

Элементаль довольно нес меня все выше и выше. Некоторые деревья, самые молодые в лесу, уже остались позади, и мы летели рядом с высоченной трехсотлетней сосной, которая едва не задевала меня своими длинными, широкими хвойными ветвями. Я судорожно стал перебирать в уме все вещи, которые у меня остались с собой. Почти наугад, я выхватил толстую колбу широким горлышком из-за ремня на груди и пустил ее в грудь элементаля, но немного промахнулся и прошел под тем местом, где у людей бывает левая подмышка, а у чудища это было воздушной ямой на встрече двух соседних торнадо.

Дым из глаз элементаля перестал чадить, а я услышал дребезг колбы и увидел, что внутри стеклянной посуды лежит, переливаясь всеми цветами радуги, небольшой кристалл в форме правильной призмы. От кристалла исходил ровный теплый свет, и я ни капли не сомневался, что это и есть средоточие стихий. От радости я вскрикнул, но тут же осекся.

Очертания элементаля стали расплываться, вихри унесло настоящим, природным ветром, и я остался один в воздухе, без какой либо поддержки. На секунду повиснув в небе, я стал падать вниз. Мне вспомнилось падение после взрыва из пещеры, но теперь меня некому было спасать – эльфа рядом не было, а монахи не смогут так быстро сообразить. На мое счастье, я быстро обернулся и увидел древнюю сосну, которую мы с элементалем так и не обогнали по высоте. Падая, я задвинул колбу со средоточием стихий за ремень и постарался подобраться ближе к толстому стволу. Вот я уже был совсем близко. Я попытался взяться за ствол руками, но мое падение было слишком быстрым, и я моментально стер ладони. От неожиданно возникнувшей боли я закричал. Мозг лихорадочно пытался придумать другое решение. От безысходности я подтянулся к стволу еще ближе. Осознавая, что я скоро упаду, а удержаться надо, я понял, что мне нужна какая-нибудь защита на ладони, но такой защиты не было. Взглянув на руки и осознавая свою глупость, я прильнул к сосне и обнял ее руками, защищаясь рукавами своей рубашки. Голову я отвел назад, чтобы ненароком не стереть себе лицо. Тонкий лен быстро стирался и становился тоньше, зато я, крепко держась за сосну, заметно замедлял свое падение. Чуть погодя, я обхватил ствол еще и ногами, прижавшись коленями. Так я и соскальзывал, пока не стукнулся задом об одну из веток, торчавших на моем пути.

Я взглянул вниз и увидел, что до земли оставалось всего немного, примерно пару десятков метров. Ошалевшие священники, отвлекшись от тушения церкви, заметили меня и, бурно что-то обсуждая, притащили откуда-то широкое полотно, расстелив его точно подо мной. Я устало вздохнул и упал вниз.

Меня наскоро осмотрели и, удостоверившись, что я более-менее в порядке, убежали обратно тушить пожар. Я вылез из кучи полотна и увидел рядом с собой Клемма с взъерошенными темно-бордовыми волосами, покрытыми пеплом.

– С-спасибо, что помог, добрый человек, – робко ответил он.

– Да уж, было бы за что благодарить, – печально ответил я, осматривая себя.

У меня были в кровь стерты руки и сильно ушиблены локти с коленями. Про одежду и говорить было нечего – все было разодрано до такой степени, что не поддавалось починке. Про свое оружие я даже не хотел вспоминать – в схватке с элементалем я остался охотником без снаряжения.

Однако ходить и таскать тяжести я все еще мог, поэтому я вскочил на ноги и, кивнув Клемму в сторону других священнослужителей, сказал:

– Пошли помогать.

– Как? Ты же ранен! – удивился Клемм.

– Ну не настолько, чтобы просто смотреть на горящую церковь, пока остальные трудятся – ответил я и пошел к шеренге водоносов.

Работа шла быстро и скоординировано, а главное, элементаль больше не мешался, поэтому довольно скоро весь пожар был потушен. Огонь, к сожалению, практически полностью съел все здание церкви и половину колокольной башни, а также несколько деревьев в округе, зато амбар и крытый загон с животными, пусть и чудом, но остались целы.

Во время тушения я заметил, что Клемм тихо, но рьяно помогал своим братьям в работе, стараясь сделать даже больше, чем от него рассчитывали. Сказать по правде, мне это показалось несколько странным по сравнению с первым ощущением, которое оказал на меня этот робкий послушник. Он выглядел маленьким и щуплым, особенно по сравнению с остальными монахами, рослыми и коренастыми.

Когда пожар закончился, все священники собрались вместе на перекличку, и старый, седоватый с проплешиной, игумен с большим железным восьмиконечным крестом на шее называл поименно каждого человека, спрашивая о его состоянии. К счастью, все были на месте, и никто (кроме меня) не был ранен. В конце переклички игумен подошел ко мне и спросил мое имя. Игумен, в свою очередь, представился мне как отец Лоуренс.

– От лица всего церковного прихода и от лица Создателя, что живет над нами и созерцает наши жизни, благодарю тебя, Гавилан, за избавление от напасти! – ответил отец Лоуренс. – Позволь же нам в ответ приютить тебя, излечить твои раны и привести тебя в порядок.

Я, конечно же, согласился. Так или иначе, мне пришлось бы здесь остаться – у меня не было ни одежды, ни оружия, ни тем более еды, при этом я был изрядно голоден.

Всю следующую неделю я пробыл в приходе. Отец Лоуренс, словно специально, приставил ко мне Клемма для ухода за ранами. Сам я в стороне не оставался и при любом случае помогал священникам восстанавливать церковь. Большие суровые монахи, вроде братьев Тарайля и Жешшена, срубали и стачивали деревья для каркаса церкви, монахи-кузнецы исправляли помятый колокол и делали дверные крепежи, а такие, как Клемм – не обладавшие особым умением послушники – собирали вокруг приходского озера, которое находилось поблизости от церкви, глину для укрепления стен. Я исполнял роль разнорабочего, стараясь помогать всем, кому нужна была помощь.

Обедали мы в амбаре, где также временно проживали. Клемм всегда подсаживался ко мне, восхищенно слушая мои истории про чудищ. Оказывается, он родился в деревне неподалеку от леса и, хоть номинально его деревня относилась к региону Ланира, много жителей промышляло охотой в окраинах Энтеррского леса. Клемм с детства грезил охотой, но однажды его внимание привлекли странствующие монахи, проходящие мимо его дома. Внешний вид сильных людей, посвятивших свои жизни служению вере и помощи окружающим людям, привлек его еще больше, и вот он оказался в лесном церковном приходе, помогая старшим собратьям по хозяйству и готовясь стать полноценным священником.

– Знаешь, Гавилан, я никогда не думал, что есть охотники на чудищ, – сказал однажды за обедом Клемм, тщательно прожевывая солонину. – Я думал, что существует просто охота – на животных, и мечтал о том, как буду ходить в лес и снабжать добрых людей свежим мясом и шкурами. Но потом я понял, что смогу сделать больше – уже даже сейчас – будучи причастным к церкви крестоворота.

– Причем, Гавилан, он неплохо справляется, – ответил сидящий рядом с послушником Тарайль, похлопывая Клемма по плечу, от чего тот стеснительно съежился. – Еще немного, и он станет хорошим монахом. Вот только немного храбрости ему не хватает, даже не знаю, как ему вообще в голову пришло быть охотником.

Я улыбнулся и сказал:

– Мечты не всегда отражают внешние признаки человека, но всегда отражают внутренние. Главное, что Клемм стремится к своей мечте во что бы то ни стало.

– Это ты верно говоришь, – согласился Тарайль и вытер рукавом грязную от каши бороду. – Хоть ты и сам молод, но способностей у тебя хоть отбавляй. – Он сделал три больших глотка вина из кружки и довольно крякнул.

Восстановление церкви шло скоро, но никакая работа не могла отвлечь меня от грустных мыслей о моем мече. Я не знал, что мне делать и куда деваться – никакой покупной меч не мог быть близок к тому, что был у меня, ни по качеству, ни по удобству. С печалью смотрел я на оружейные стойки крестоворотцев, вытащенные из старой церкви – там были и кистени, и шестоперы, и боевые вилы, которые монахи называли трезубцами. Мне казалось странным, что среди всех видов оружий, хранящихся в приходе, не было ни одного обычного. Я не удержался и спросил отца Лоуренса, почему так.

– На церковь много кто может посягнуть, Гавилан, – отвечал он. – Нам неоткуда ждать помощи, приходится защищать самих себя. Мы не такие умелые бойцы, как закаленные в бою воины и наемники, но мы обладаем небольшой хитростью. Да, все оружия здесь необычны, зато каждый наш монах долгое время тренируется сражаться с их помощью и достигает в этом какого-то мастерства. Владей он мечом, он бы тоже мог сразиться с противником, но здесь все иначе. Нестандартным оружием сложно драться, не скрою, но также сложно и драться против него. Например, ты, Гавилан, умеешь биться против кистеня?

– Не знаю, – признался я. – Я никогда не сражался. Возможно, я смогу справиться, ведь у меня есть опыт сражений с чудищами, которые сами по себе имеют врожденные нестандартные оружия…

– Но ты не уверен, – подытожил Лоуренс. – Ты, хоть и научен боевому искусству, не знаешь всех особенностей сражения против кистеня, его отличия от меча или топора. А монах, который учился драться кистенем год или два, знает, как себя ведет это оружие, и может не только предугадать ход боя, но и развернуть его в свою сторону. Для нас это важно, ведь мы оберегаем не только свои жизни, но и весь приход, и свою веру в целом.

После этого разговора я всерьез задумался о новом оружии. Мне стало понятно, что нужно научиться владеть таким оружием, против которого никто не умеет воевать. Таким образом, мечи, топоры, копья и кинжалы отбрасывались сразу. Если я выберу себе такое оружие, которого ни у кого нет, то потом мне будет легче сражаться против людей и даже чудищ. Я обходил оружейные стойки по много раз, разглядывая наиболее полюбившиеся экземпляры. Но ничто не смогло меня взбудоражить – ни кистень, ни шестопер, ни странное оружие в виде двух палок, скрепленных цепью, которые монахи называли двубиткой. Я не мог ни к чему привязаться. По ночам, когда все спали в общей зале, я сидел и безуспешно пытался что-либо придумать.

В один день я проходил мимо озера и заглянул в воду. На меня снизу глядела какая-то безобразная буро-желтая жаба, прикрывая свои маленькие темные икринки, как будто бы думала, что я хотел их отобрать. Я смотрел на икринки, размышляя о том, что маленьким головастикам хорошо сидеть в таком большом шаре, где никто их не тревожит…

И тут я вспомнил слова Аурума про биологическое поле, или, как он его называл, битх’бал. Конечно же! Мне нужно было оружие, которое бы идеально защищало мое поле без особых усилий с моей стороны! Возможно, из-за этого мне и не понравились монашеские кистени…

Я быстро побежал в залу, где лежали мои вещи, вытащил блокнот и стал рисовать человечков и биополя вокруг них. Помня о словах отца Лоуренса о том, что против необычного оружия сложнее драться, я вырисовывал поля по контуру, придавая им вид длинных изогнутых клинков. В конце концов, все это вылилось в две пары, по одной на каждую руку, полукруглых мечей.

– Что ты рисуешь? – спросил меня внезапно подошедший Клемм, заглядывая за плечо. Его руки были в грязи – он только что собирал глину. – О, это же глефы!

– Что? – спросил я.

– Глефы, – ответил Клемм, удивленно глядя на меня. – Ты не знаешь? Ох, прости меня, непонятливого… – Он уселся на колени и стал объяснять, увлеченно жестикулируя руками, отчего еще не засохшая грязь брызгала во все стороны:

– В старом мире, когда церковь еще зарождалась, многие монахи использовали для защиты своих земель глефы. Это были длинные изогнутые мечи, рукоять которых находилась между двух клинков. Такое оружие, особенно в умелых руках, внушало страх тем, кто посягал на приходскую территорию. К сожалению, глефы уже давно никто не использует, потому что они были довольно тяжелы, к тому же требовали много материала для изготовления и особой сноровки кузнеца. Ту же булаву куда проще и дешевле сделать.

– Много ты мне рассказал, – усмехнулся я.

– Про глефы не очень много написано в книгах из нашей библиотеки… Было написано, пока все не сгорело, – покраснев, признался Клемм. – Хотя я читал все по очереди, как оказался здесь.

– Слушай, – ответил я, целиком развернувшись в сторону послушника, – по поводу сгоревшей церкви. Давно хотел спросить, но все никак не получалось. Как так вышло, что на вас напал элементаль? Насколько я помню, элементали не часто нападают на людей просто так, непонятно почему – надо растревожить их место обитания, чтобы они так рассердились.

– Не знаю, – пожал плечами Клемм. – Честно говоря, не помню, чтобы мы делали что-то такое, отличное от обычной нашей работы. Из года в год мы всегда делаем одни и те же дела, никуда не выходя лишний раз. Может, тебе стоит спросить кого-нибудь другого?

За обедом я спросил еще нескольких монахов про элементаля, но никто не смог мне толком ответить, откуда он взялся. Самое большее, что я услышал в ответ – это то, что элементаль был послан на церковь силами свыше, чтобы покарать за грехи. Потом я обратился к игумену, но он тоже не мог дать мне какого-либо ответа. В итоге я пришел к выводу, что либо священники растормошили жилище элементаля случайно, сами того не зная, либо чудище натравил какой-то маньяк, ненавидящий церкви.

Я плюнул на безрезультатные расследования и занялся дальше своими клинками, или глефами, как называл их Клемм. Я уже перешел к чертежам. Вспоминая уроки арифметики в школе, я подсчитал, что вес клинка при его длине действительно должен быть очень большим, а сам клинок – чересчур громоздким для дальних путешествий. После длительного размышления мне в голову пришла интересная идея пластинчатых клинков, выдвигающихся друг из друга, словно матрешки. Таким образом, каждая часть клинка будет полой и, следовательно, легкой, а самовыдвигающийся механизм обеспечит компактность при переноске.

Далее я подумал про защиту руки. Кисть оказывалась одним из самых беззащитных мест, куда было довольно легко попасть, не особо рискуя порезаться о клинки. Вспоминая свой щиток, я пририсовал примерно такой же на центр глефы, лишь удлинив его примерно до середины руки и «укрепив» металлическими стяжками. Я решил, что держать глефу только лишь за рукоять будет немного тяжеловато, поэтому придумал дополнительные крепежные ремни дальше запястья. Таким образом, на бумаге глефа представала грозным продолжением моей же собственной руки и ярым защитником моего биополя.

Конечно, самому мне такое оружие не выковать, поэтому я намерился отправиться в Энтерберг к кузнецам. Тем более, к тому времени, как был готов мой чертеж, церковь уже была почти достроена – оставались только косметические работы, после чего монахи собирались расписать ее изнутри святыми картинами и расставить все спасенное убранство из амбара обратно по местам.

Все мои раны давно зажили. Одежду мне, взамен старой и обтрепанной, дали монашескую – широкие штаны, лапти и рясу. Пока я работал в приходе, я не особо обращал внимание, во что я одет, а сейчас, перед самым уходом, я понял, что в городе помимо кузнеца надо будет найти и кожевенника с портным, чтобы подыскать подходящую одежду для охотника на чудищ.

Я посчитал все деньги, которые у меня имелись. Наверное, на всю работу кузнеца у меня не хватит, но я хотя бы закажу железные пластины, а собрать их вместе воедино я могу и сам. К тому же, механизм самовыдвижения у меня должен быть довольно хитер, и я не хотел доверять его изготовление кому-то, кроме себя самого.

Монахи тепло проводили меня, снарядив в придачу запасами продовольствия – солониной, хлебцами и головкой сыра. Клемму, стеснительно стоящему в толпе, я вручил один из имевшихся у меня бестиариев.

– Возьми, – сказал я, – ты говорил, что никогда не читал про охотников на чудищ. Может быть, эта книга тебя заинтересует. Надеюсь, я как-нибудь снова загляну к вам и подарю тебе еще книг. Кстати, вот еще, – я вытащил позабытую было мной колбу со средоточием стихий, оставшимся от бушевавшего элементаля, и тоже отдал ее послушнику. – Сувенир от чудища на память.

– Спасибо, – зардевшись, ответил Клемм, торопливо убирая бестиарий и колбу за пазуху. Потом он достал руку, взялся за мою и долго тряс ее. – Спасибо тебе, добрый Гавилан. Дай бог тебе здоровья.

Священники не провожали меня, лишь Тарайль зашел со мной глубоко в лес, и то по большей части потому, что ему нужно было срубить пару деревьев для крыши церкви. Он указал мне примерное направление к Энтербергу, сказав, правда, что сами они туда очень редко отправляются, поэтому более точную дорогу он мне показать не сможет. Я поблагодарил большого и сильного, но при этом доброжелательного и отзывчивого монаха и отправился в Энтерберг, надеясь, что иду почти той же дорогой, что и привела меня сюда.

Я очень сильно торопился, ведь у меня не было с собой никакого оружия, кроме ножа, который я взял у приходского повара-священника. Да и то это был нож для резки скорее овощей, чем чудищ и хищников. Несмотря на самый разгар зимы, мне было даже немного жарковато в просторной рясе от почти безостановочного бега. Ночь Мачехи уже прошла, и большая луна каждую ночь постепенно растворялась в небе. Я надеялся, что шанс нарваться на какое-нибудь злоключение так же уменьшался. Спал я, укрывшись под ворохом пожухлых листьев, под колючими кустами, каждую минуту ожидая, что кто-то захочет полакомиться беззащитным человеческим мясом. К концу недели такого напряженного путешествия я почувствовал, что вряд ли смогу выдержать еще столько же времени, не говоря уже о том, чтобы добраться до Энтерберга.

Я ощущал себя измотанным, хотя никто мне до сих пор не встречался. Запасы еды подходили к концу, несмотря на то, что я старался как можно больше экономить, отрезая ножом тончайшие кусочки сыра. Солонину я зачастую просто держал во рту во время бега, чтобы таким образом обманывать свой желудок кажущимся насыщением. Иногда я ее пережевывал и отправлял в рот пару глотков слюны, перемешанных с едким вкусом вяленого мяса.

В один из ярких дней я на бегу услышал сбоку тихий шорох веток. Этот шорох показался мне знакомым. Я усиленно стал вспоминать, где мог слышать точно такой же звук, пытаясь четко выстроить мысли, беспрестанно перемешивающиеся от бега. Наконец, я вспомнил и остановился. Передо мной на прогалину вышла дриада.

– Здравствуй, милая дриада, – слабым голосом сказал я, не зная, что бы ей ответить. – Не знаю, встречались ли мы с тобой, но, возможно, ты знаешь эльфа-охотника по имени Аурум Адамантис.

При упоминании эльфа дриада насторожилась, дернув своими похожими на рысьи заостренными ушками. С тех пор, как я познакомился с Аурумом, у меня стали закрадываться мысли, будто он знает всех дриад в Энтеррском лесу.

Я продолжил говорить:

– Милая дриада, я не знаю, чего ты хочешь от меня, но видишь, как я слаб и беспомощен, – при этом я вытащил свой нож из-за пазухи и медленно, аккуратно положил его перед собой на снег. Сообразив еще кое о чем, я вытащил и свой арбалет. Болтов к нему у меня уже не осталось, но один лишь вид такого оружия может спугнуть дриаду или настроить ее против меня. – Помочь тебе, если что случилось, я не смогу, но прошу тебя, помоги мне. Мне нужно добраться до Энтерберга…

Дриада посмотрела на меня как на сумасшедшего и поспешила незамедлительно скрыться в чаще леса. Я вздохнул от безысходности, подобрал свое оружие и пошел дальше, стараясь постепенно ускоряться, достигая прежнего темпа бега.

Через пару десятков минут я снова услышал шорох за спиной. Не дожидаясь ничего, дриада выскочила передо мной, оценивающе посмотрела на меня, потом вдруг неожиданно повернулась ко мне спиной и стала на колени. Я мгновенно все понял и кое-как забрался на круп дриады. Мощным и резким движением дриада вскочила на ноги, и меня немного откинуло… На талию, наверное… В общем, туда, где у лошадей обычно бывает седло. Как ни странно, но даже без соответствующего снаряжения мне было удобно сидеть на дриаде, я, немного смущаясь, взял ее за талию… Другую талию, которая принадлежала человекоподобной части тела дриады… И правильно сделал, потому что лесная жительница вдруг рванула вперед с такой скоростью и прытью, что даже степные мустанги, бешено носящиеся по ланирским полям, показались бы медлительными улитками. Мне оставалось только держаться за дриаду, но трясло довольно сильно, и я каждую секунду удивлялся сам себе, как еще не свалился.

Ветки деревьев словно сами по себе расступались перед дриадой, а она скакала вперед, изредка сворачивая вбок, избегая дремучие места леса, и мне казалось, что перед нами все время была чистая дорога – лес будто специально для нас расчищал путь.