А еще был случай… Записки репортера

“Ты не можешь себе даже вообразить наше изумление, когда мы смотрели присланные тобою снимки, – писала Кармен. – Да, ты наш родственник, и очень близкий родственник, поняли мы теперь. На фотокарточке, где ты, совсем маленький, сидишь на стуле перед своей матерью, а рядом с тобой маленькая девочка с ее матерью, – это сестра моего мужа Эти (Елка) с моей тещей Марией Кербел Пятигорской. Я была в шоке, когда узнала на снимке наших родственников. Больше того, случилось невероятное: у меня в архиве есть точно такие же два снимка, как у тебя. Есть копии и других снимков, где ты один. Есть снимки Маркуса и твоей мамы. Да и мой сын Рубин похож на тебя.”

Что и говорить, найти через десятки и десятки лет родню, о существовании которой ты не знал, потруднее, чем иголку в стоге сена. Сколько раз за последнее время терпение мое лопалось и я решал, что вот сейчас сделаю последнюю попытку и в случае неудачи забуду о своих поисках навсегда. Но наступал новый день, я включал компьютер и начинал думать, какой бы вопрос задать ему на этот раз. Теперь, когда все оказалось позади, я облегченно вздохнул и дал компьютеру передышку.

Пришли новые заботы. У меня завязалась оживленная переписка с Рио-де-Жанейро. Почти в каждой электронной депеше звучали одни и те же слова:

– Приезжай! Мы ждем тебя. Приезжай…

* * *

Мы источник веселья и скорби рудник.

Мы вместилище скверны – и чистый родник.

Человек словно в зеркале мир – многолик.

Он ничтожен – и он же безмерно велик.

Омар Хайям.

Самолет тронулся с места, молодой человек чрез проход от меня перекрестился и я отметил: летим в католическую страну. Вокруг – типичные лица южан, слышен певучий говор португальского языка.

Я поймал себя на мысли, что очень мало знаю о Бразилии – стране, куда направлялся этот самолет. Удивительное дело, мы буквально напичканы информацией о какой-то там микроскопической Андорре или крошечном Лихтенштейне, а Бразилия для многих из нас остается терра инкогнита. Если спросить наших людей, что такое Рио-де-Жанейро, многие из них без запинки ответят, что это город, о котором мечтал Остап Бендер и где все ходят в белых штанах. Вот и вся наука.

А между тем, Бразилия – это самая крупная тропическая страна в мире, занимающая половину континента Южная Америка, вычитал я, пока занимался своими поисками в интернете. Это государство с уникальной историей. 500 лет назад, 22 апреля 1500 года ее открыл португальский конкистадор Педро Болевар Кабрал. Новую страну назвали именем очень крепкого и тяжелого красного дерева brazilwood. Уникально в этой стране то, что с момента открытия она не лишалась ни пяди своей земли, да и не захватывала у многочисленных соседей ни клочка их территории. Тут живет около 160 миллионов человек. Здесь великолепные пляжи, щедрое солнце и самый крупный в мире набор растений – 50 тысяч наименований. Да и вообще 38 процентов территории страны покрыто лесом, имеется более 20 национальных парков.

Наряду с этим, в Бразилии есть и развитая индустрия. Она дает рабочие места местному населению, которое занимает пятое место в мире по своей численности. В экономике ведущее место принадлежит разработке природных ресурсов. Эта горная страна очень богата ими. Здесь находится 90 процентов мировых запасов залежей полудрагоценных камней.

…Самолетик на экране телевизора, установленного перед моим сидением, показывает продвижение воздушного лайнера по нашему маршруту. Он неуклонно стремится на юг. За окном ночь. В салоне стихают голоса. А мне не спится. Через несколько часов произойдет встреча с городом, который я покинул чуть ли не после своего ождения. Встреча с людьми, которых я никогда не встречал, но которые очень близки мне. Одна кровь.

Я вспоминаю в полумраке, как после письма от Кармен получил депешу от ее дочери Марсии. Она рассказала некоторые подробности о своей семье – я к ним еще вернусь, и снова – приглашение в гости, заверения в том, что ни языковых, ни каких-либо иных проблем перед нами не встанет.

Затем я получил e-mail из Сан Пауло от Клаудио Хелмана. Он писал, что его мать Ольга – это моя двоюродная сестра, а его бабушка Анита была родной сестрой моего отца Маркуса. Круг семьи начал расширяться и теперь уже имена приходилось записывать.

Из письма Клаудио я узнал, что родители моего отца прибыли из России. Вернее, приехала бабушка Ольга с детьми, потому что дедушка умер перед самым отъездом, незадолго до рождения самого младшего ребенка Лейба, Леона. Того самого Леона, который затерялся в начале тридцатых годов где-то на просторах России.

Но вот удивительное дело – мой дядя Леон, оказывается, не погиб. Как писал Клаудио, они знали о том, что он жив, до 1973 года. Леон работал переводчиком книг с португальского на русский язык и даже собирался приехать в Бразилию. Но что-то этому помешало. Затем письма приходить перестали и с тех пор о нем в Бразилии ничего не слышали.

“Я всегда мечтал найти родных моей бабушки, – писал Клаудио, – поэтому всегда листаю телефонные справочники всюду, где бываю. Совсем недавно я был в Сан-Франциско и нашел там Бориса Пятигорского. Он рассказал, что приехал из России 10 лет назад, но он не родственник нам. Пару лет назад я нашел в Лос-Анджелесе Софью Пятигорскую. Она приехала из Киева, но не знает, родственники ли мы. И вот нашелся ты. А я ведь несколько раз бывал за последние годы в Нью-Йорке, смотрел там телефонные справочники, но тебя не нашел, потому что у тебя другая фамилия.”

После этого письма Клаудио позвонил ко мне в Нью-Йорк по телефону. Я думаю, одной из причин звонка было нетерпеливое желание убедиться, реальный ли человек этот Илья, нежданно-негаданно оказавшийся их родственником. Сам же Клаудио представился мне общительным, доброжелательным и хорошо воспитанным человеком.

…Ночь пролетела незаметно. Вот и Рио-де-Жанейро. Выходим с женой в аэропорт и видим в толпе встречающих два прекрасных сияющих лица. Это были Кармен с Марсией.

Первое смущение проходит быстро. Мы чувствуем, что даже с нашим небогатым английским мы здесь не пропадем.

Машину ведет Марсия и на ходу рассказывает о местах, которые мы проезжаем. За окном вовсю сияет солнце, хотя в Бразилии сейчас, в конце августа, в разгаре зима. (Мы специально выбрали это время года, чтобы не страдать от жары.) Перед нами постепенно разворачивается город – белый, легкий, бескрайний.

Природа не поскупилась, создавая этот край. Живописный океанский прибой, нежно-голубая вода, золотой песок бесконечного пляжа и горы, нависающие над океаном. Только в одном пожадничала природа – слишком узкую полоску земли оставила она человеку между горами и водой для его существования в этом краю. Город теснится на крохотной равнине и, не уместившись на ней, начинает карабкаться на окружающие склоны, непонятно как цепляясь за скалистую землю.

…Однажды в далекой журналистской молодости брал я интервью у одного польского капитана. Мы расположились в его каюте, выпили немного, расслабились. Пошел разговор “не для печати”.

– Вы откуда сами? – спросил меня капитан.

– Издалека, – уклонился я от ответа.

– И все же?

– Родился я в Бразилии, в Рио-де-Жанейро…

– О, Рио, – радостно заулыбался поляк. – Знаете, что самое примечательное в вашем городе?

– ?

– Там на самой высокой горе стоит статуя Христа с раскинутыми руками. Она расположена настолько высоко, что когда корабль находится еще далеко от берега, эта стауя уже видна над морем. Будто Рио зовет вас в свои объятия.

И вот уже сегодня, в реальном Рио-де-Жанейро, перед нами встала настоящая гора Корковадо и на ней – подлинная огромная статуя, о которой говорил поляк.

Вообще-то Рио-де-Жанейро имеет две доминирующие точки. Помимо Корковадо есть еще так называемая Сахарная Голова (Sugar Loaf) – гора своебразной формы, придающая неповторимый акцент панораме прекрасного города.

…Мы проскочили даунтаун – деловую часть города, проехали по берегу живописной лагуны и подрулили к дому Кармен в районе Фламенго. Здание настолько велико, что ему потребовался трехэтажный подземный гараж. Подстать дому оказалась и квартира наших хозяев: большая гостиная, четыре спальни, три ванны-душа плюс жилье для прислуги. Кстати, несколько дней спустя я прочитал хозяйке дома письмо моего японского друга Накагава и спросил, не эта ли прислуга противилась разговору Роберто обо мне с Кармен? Оказалось, что ту служанку уже уволили.

Мы получили в наше распоряжение комнату с видом на лагуну и жизнь потекла своим чередом.

Парадный обед с участием всех членов семьи, знакомство, первые беседы… Судьба этих людей одновременно и счастлива, и трагична. Я уже упоминал, что глава семьи Залкинд умер. Он был сыном Рубина – брата моего отца и, соответственно, моим двоюродным братом, кузином. Это был уважаемый человек. Он работал судьей, был председателем совета судей штата Рио-де-Жанейро и вице-президентом ассоциации еврейских общин страны. Помимо всего прочего, Залкинд был еще и поэтом. Он издал семь поэтических сборников (два из них есть теперь и у меня, но, к сожалению, на португальском языке).

Умер мой кузин неожиданно. На его машине прокололась шина. Он вылез, начал менять колесо, сильно напрягся и что-то случилось с одним из его кровеносных сосудов. Сосуд лопнул, врачам не удалось спасти Залкинда. Мне представляется, что это была большая потеря не только для его семьи.

Женился Залкинд на девушке из крупного железнорудного района Минас-Жерайс. Кармен, как и ее муж, была юристом. Но она не была еврейкой. И вокруг этого обстоятельства развернулась любопытная интрига. Семьи Пятигорских – не только Рубина, но и Аниты – сестры моего отца – не одобрили этот брак. Возникла отчужденность и молодожены постепенно оказались как бы в изоляции. Образовавшаяся пропасть была такой ширины, что дети Залкинда лишь понаслышке знали, что у них имеется родня в Бразилии.

(Когда Кармен и Марсия получили от меня старые мамины снимки, они решили позвонить сыну Аниты Лейбу, чтобы посоветоваться с ним. Но к своему удивлению обнаружили, что родной дядя девушки умер… еще в 1986 году – много лет назад.)

А жизнь в семье Залкинда продолжалась, несмотря на обструкцию. Лишившись мужа, Кармен взвалила на себя все заботы о семье. У нее трое детей (четвертого – 18-летнего красавца-мальчика Джоро Пауло она похоронила). Вопреки всем опасениям родни, она – нееврейка – дала детям отличное еврейское образование. Все они учились в еврейской школе, чтут еврейские традиции, знают иврит. А Фелипе, младший сын, даже побывал в Израиле и целый год работал в кибуце.

Сейчас дети выросли. Старший сын Рубин – преуспевающий экономист. Живет отдельно от матери с женой Гизелой. Она – учительница в школе, которая принадлежит ее же матери. Средний ребенок – Фелипе – покинул материнский кров за несколько дней до нашего приезда: купил квартиру в одном из престижнейших районов Рио-де-Жанейро – Ипанеме. Он совладелец успешно работающей компании по закупке и реализации изделий из трикотажа.

С матерью живет только младшая, Марсия, да и она очень скоро переедет в свою собственную квартиру, купленную неподалеку от материнского дома. Этот «младший ребенок» в семье – прекрасная во всех отношениях девушка – работает прокурором штата Рио-де-Жанейро. Область ее интересов – семейное право и права человека. Одновременно Марсия учится в университете, добиваясь степени мастера. А позже, говорит она, если все будет нормально, попытается получить степень дотора. Судя по всему, из нее может вырасти общественная фигура подстать отцу.

По мере того, как взрослели дети, неугомонный темперамент Кармен находил все меньше выхода. Но теперь у нее появилась возможность сполна реализовать свою энергию. Кармен удочерила крошечную девочку из бедной и многодетной бразильской семьи. Лариса – так зовут ребенка – красива, словно живая кукла. Ее вместе с Кармен останавливают на улице незнакомые люди, чтобы полюбоваться прелестным ребенком. Она любимица всех взрослых и дома. Ее тискают, целуют, поочередно берут к себе домой, на прогулки. Мне показалось, что для бездетной молодежи Лариса стала тем ребенком, с помощью которого она набирается родительского опыта.

Беседа за обеденным столом течет неторопливо. Многое узнается, многое разъясняется. И порой удивляешься, как сложное неожиданно становится очень простым. Я вспоминаю рассказ мамы о пансионате, в котором она познакомилась с отцом.

– Был ли такой пансионат? – спрашиваю я. – Или это ошибка памяти?

– Никакой ошибки нет, – говорят хозяева. – Действительно, была Мальвина Эпштейн, которую братья и Анита звали тетей. У нее с мужем Джекобом был пансионат и вполне возможно, что твоя мама встретилась там с Маркусом. Он, как и остальные, ходил к тете в гости.

– А как насчет фабрики плащей в Париже? Действительно ли она принадлежала родственникам отца?

– Да, и это было в действительности, – говорит Кармен. – Фабрика в Париже принадлежала брату моей тещи Эмилио Кербел. Так что все сходится.

В тот первый день мы узнали, что семья Рубина и Марии Кербел была невелика. Кроме Залкинда у них была еще дочь Этти (Елка) (с ней-то я и был запечатлен на одном из фотоснимков. Нам тогда было по 1–2 года от роду). Этти еще с детства была болезненным ребенком. Она тихо прожила свою не очень долгую жизнь. Не выйдя замуж, не имея детей. Увлекалась живописью, и теперь у меня в Нью-Йорке висит на стене ее картина, на которой значится: “Е. Пятигорска. 1969”. Картина моей кузины. Память о ней.

Дом, в котором живет Кармен, примечателен не только ее великолепной квартирой. С первого этажа в скале пробит просторный и довольно длинный тоннель. В конце этого прохода есть лифт, который поднимает, как сказали бы у нас в Америке, на бэкярд – то ли в огород, то ли во двор. Но там, за тем зданием, нет ничего, что напоминало бы американский бэкярд. Территория, принадлежащая дому Кармен, огромна и напоминает джунгли своими пальмами, густыми тропическими зарослями. Правда, тут есть начисто подметенные тропинки, лестницы, бассейн, на берегу которого живут экзотические дикие гуси со своим потомством. Есть маленький зоопарк с павлином, кроликом и невиданной в наших краях курицей. Говорят, где-то там, в зарослях, живет маленькая обезьянка, но нам ее встретить не пришлось.

На “бэкярде” оборудованы два места для шашлыков, стоит церковь, предназначенная всем религиям, плавательный бассейн, баскетбольная площадка, зал с набором тренажеров, парикмахерская и бар на случай, если кому-то из жильцов захочется выпить чашечку настоящего бразильского кофе во время прогулки. И в завершение отсюда открывается великолепный вид на голубую лагуну, на водах которой дремлет множество белых яхт из клуба миллионеров.

…Хотя мы с большим волнением переживали встречу со вновь обретенными родственниками, понемногу знакомились и с Рио-де-Жанейро. Марсия взяла отпуск в университете на время нашего пребывания, организовала себе щадящий режим на работе и моталась с нами на машине по городу.

Рио отметил свое 500-летие. Его основали португальские конкистадоры в 1502 году. Они подплыли к этим берегам и увидели красивую реку. Назвали ее январской, потому что это произошло 1 января. Получилось Рио– (река) де-Жанейро (январская). А затем это имя перешло на город, который был в том месте заложен.

Основная, знаменитая часть Рио-де-Жанейро находится на юге. Здесь прославленная Копакабана с ее золотым пляжем и великолепными отелями. Здесь заповедник богачей Ипанема с не менее прекрасным пляжем и самой высокой в мире платой за квартиру. Здесь неистовствуют всемирно известные карнавалы, бьет ключом ночная богемная жизнь.

Всякий раз, когда мы проезжали по Копакабане, Марсия неизменно говорила на одном из перекрестков:

– Ты родился на этой улице…

А Кармен протянула мне однажды казенную бумагу и мы ахнули: это было мое свидетельство о рождении. Оказалось, она отправилась в бюро регистрации на Копакабане и получила мой документ более чем 70-летней давности.

– Ты настоящий кариока, – сказала она. – Тех, кто родился в Рио-де-Жанейро и живет в нем, называют у нас кариоками.

Позже я пытался найти в словарях значение этого, видимо, индейского слова, но так и не нашел.

…В северной, самой крупной части города расположена индустриальная зона. Там – заводы и фабрики. Там и жилье рабочих этих предприятий. Мы бывали в том районе крайне редко, потому что он мало чем отличается от рабочих поселков других городов мира.

Несмотря на зиму, температура стояла под плюс тридцать по Цельсию. Люди загорали на пляже, особо нетерпеливые купались в океане. Нам, познавшим трескучие русские зимы, трудно было воспринимать эту картину всерьез.

Помню, как однажды журналистская судьба занесла меня в глухой поселок Тазовский на берегу Северного Ледовитого океана. На дворе стоял апрель. В Сибири, Европе был разгар весны с веселыми ручьями, теплым солнцем и только что лопнувшими почками на деревьях. А тут, в Тазовском, мороз силой в минус 42 градуса по Цельсию так щипал ягодицы, что по ним приходилось беспрерывно колотить руками. Здесь, в Рио, мы попали в ту же ситуацию, но с обратным знаком. Впрочем, и место было другое – в самих тропиках, южнее экватора.

Мы обнаружили, что гора Корковадо досягаема. На ее вершину, к подножию гигантской каменной фигуры есть дорога. Наша машина ловко карабкается вверх по очень узким улочкам, которые справедливее было бы назвать горными тропами. Повстречался трамвай, короткий, очень узкий, открытый со всех сторон и облепленный снаружи пассажирами. Карабкаются в гору дома, часто обшарпанные, сильно запущенные.

По обочинам дороги стоят или сидят люди. Много людей. Явно убивают время, которое некуда девать. Стоит нашей машине остановиться из-за встречного транспорта или какой-либо иной помехи, как тут же около нас возникают два-три человека и начинают жестами руководить действиями Марсии. Когда препятствие оказывается позади, они подходят к окну водителя, жестами же показывая, что им полагается плата за работу. Марсия небрежно отмахивается: а мы, мол, тебя и не нанимали. Да и что с нее возьмешь – прокурор она все-таки. Впрочем, на лицах незванных помощников разочарования нет – видно, они не очень-то и рассчитывали на вознаграждение.

С вершины горы открывается волшебная картина: белый город раскинувшийся в горной чаше на берегу редкой по красоте голубой лагуны. И я теперь понимаю, как далеко в океане видел с капитанского мостика тот поляк эту огромную каменную фигуру на высокой горе.

…Продолжаем знакомиться с родственниками. На этот раз едем к Лее – вдове другого моего двоюродного брата Лейба, о смерти которого – помните? – не знали в семье Кармен. Лея – популярный в Рио-де-Жанейро художник. Она работает в пластической технике, постоянно участвует в выставках. Невысокого роста, в годах, она просто источает неукротимую энергию.

Нас принимают в огромной гостиной, где даже массивный письменный стол выглядит как-то несерьезно. Мы знакомимся, и я думаю о том, как много мы все потеряли в Союзе, год за годом разменивая свои жизни, таланты, способности на никчемную заботу о считанных квадратных метрах жилья, куске колбасы, одежде – десятилетиями мы добывали их по знакомству, нередко в обход закона и в ущерб другим людям. На такую вот стабильную, размеренную, созидательную жизнь, как у моей родни, не оставалось ни сил, ни ресурсов. Да мы и не понимали, что такая жизнь вообще существует.

Я совсем не собираюсь разносить в пух и прах нашу бывшую страну. Просто было на свете такое нескладное государство с его недостатками и его правилами игры. Кто оказался в том государстве, тот и был обделен судьбой.

…Лейб, сын Аниты, тоже был судьей. Как и Залкинд, он не удовлетворялся только своей службой во славу закона. Глубоко творческое начало, присущее всей семье Пятигорских, было сильно и в его натуре. Лейб совершил, с моей точки зрения, настоящий творческий подвиг – один, без каких-либо помощников, кроме своей верной жены Леи, он написал и издал ни много ни мало, а юридическую энциклопедию. Фолиант величиной в несколько томов Большой Советской энциклопедии. Я попробовал испытать этот справочник с “русской” стороны, спросил о Вышинском и тут же получил статью о печально известном сталинском генеральном прокуроре.

Лейб умер полтора десятка лет назад. За это время подрос и остепенился его без сомнения талантливый сын Феликс (он тоже участвовал в нашей встрече). Сейчас Феликсу 37 лет, он адвокат. И замечательно, что сын не оставил забытым гигантский труд своего отца. Феликс сел за отцовский письменный стол, осовременил энциклопедию, перевел ее на диск CD. Энциклопедия Лейба получила новую жизнь и стала теперь доступна всем пользователям компьютеров.

Творческое начало присуще еще одному члену этой примечательной семьи – дочери Лейба Тане. Она живет с двумя детьми здесь, в США, в Сан-Франциско и работает в журналиатике.

На нашей встрече в доме Леи присутствовал еще один человек – моя двоюродная сестра Марта. Когда мы ехали туда, Кармен и Марсия в один голос утверждали, что труднее всего будет разговаривать с Мартой, потому что она не знает английского, владеет лишь португальским и идиш. Но тут я был спокоен: если Марта знает идиш, с ней вполне сумеет поговорить моя жена Бира.

Пока знакомились, улыбались друг другу, все шло лучше некуда. Но вот мы сели за большой обеденный стол и под руководством Леи приступили к трапезе. Я посмотрел на Марту и сказал:

– Давай поговорим…

Видно было, что сестра сама с волнением ждала этого момента. Она набралась духа и выпалила на идиш с десяток смачных еврейских ругательств наподобие “Ин дрерд арайн”, “Мишигене коп”, “А цорес ин дайн коп”… Выпалила и замолкла довольная, расслабленная, хитро улыбающаяся. Оказалось, что кроме этого она больше ничего на идиш не помнит – время стерло память, с годами ушел язык.

Но мы все-таки сумели поговорить – кое-какой запас английского у Марты нашелся. Эта достойная женщина живет без мужа. У нее большая семья – четверо детей и пятеро внуков. Пятый ее ребенок, Марсия, умерла тридцать лет назад. Ее дети стали экономистом, инженером, врачом, профессором. Словом, все стоят на твердых ногах.

…Фуникулер медленно ползет вверх, все шире раскрывая перед нами панораму Рио-де-Жанейро. Города, в котором живет примерно девять миллионов человек и который является крупнейшим научным и культурным центром континента Южная Америка. Мы едем на его вторую высшую точку – гору Сахарная Голова. С ее вершины открываются виды, от которых дух захватывает. Мы видим одновременно и город, и бирюзовый, совсем не такой, как в Нью-Йорке, Атлантический океан. Видим убегающий вдаль пляж Копакабана и знаем, что длина золотых пляжей Рио – 80 километров. Мы видим, что бухта имеет неширокий выход в океан. В этом месте еще в старину были построены форты, которые надежно прикрывали город от вражеских вторжений. Хотя, как мне помнится, Бразилия, кроме как с Парагваем в девятнадцатом веке, никогда ни с кем всерьез не воевала и главная задача ее армии состояла в том, чтобы поставлять реакционных генералов-диктаторов к руководству страной.

Отсюда, с большой высоты Сахарной Головы, хорошо видно, как человеческое жилье карабкается в горы. Там, где появляются поселки, сразу же возникают дороги, специальные ограждения, подпорки, призванные сделать жизнь даже на крутизне удобной и безопасной.

* * *

Счастлив не тот, кто имеет все лучшее, а тот, кто извлекает все лучшее из того, что имеет.

Конфуций.

– А не хотите ли вы посмотреть старый Рио-де-Жанейро? – спросила однажды Кармен.

– Конечно.

– Тогда пошли к моей сестре Селии. Ее муж Фернандо покажет нам это место. Там и поедим.

Понимая, что нам предстоит немало ходить, я натянул шорты (здесь их называют бермудами). Но Кармен всплеснула руками:

– Нет, туда, где мы будем обедать, в бермудах ходить не принято.

Прежде, чем отправиться в путь, – небольшая справка.

Как я уже упоминал, Кармен родом из штата Минас-Жерайс. Название ее родного города звучит мелодично: Бело Горизонте. Ее матъ – фармацевт, отец – бухгалтер. У них было шестеро дочерей и один сын. В этой семье выросли два юриста, учительница, два инженера, психолог. Единственный сын – аналитик компьютерных систем, отец семерых детей.

Два юриста в семье, это сестры Кармен и Селия. Обе вместе работали в одной крупной компании, пока не выработали 30-летний стаж, необходимый для выхода на пенсию.

К Селии – худощавой, стройной женщине с копной седых волос мы и собрались на этот раз. Ее муж Фернандо – финансовый аналитик – тоже совсем недавно оставил работу.

Лифт поднял на предпоследний этаж дома. У выхода из кабины нас встретила горничная, проводила в гостиную, из широкого окна которой открывался вид прямо на залив Гуанабара. Вскоре хозяева пригласили нас подняться этажом выше и мы увидели большую лоджию, на которой рос настоящий сад. А еще выше, уже на крыше здания – голубел плавательный бассейн.