Черный дом

– Я и радуюсь, – проворчал мрачный как туча Гоша, в очередной раз ощупывая свою громадную шишку и заранее, ещё даже не чувствуя боли, страдальчески морщась. – Так радуюсь, что дальше некуда…

Стас ещё раз покровительственно потрепал его по плечу и вновь обернулся к дому, чтобы бросить на него прощальный взгляд.

Однако в самый последний момент, когда все уже собирались, вслед за своим предводителем, покинуть это гиблое, малоприятное место, он, ещё немного подумав, вместо того чтобы двинуться к выходу, шагнул к крыльцу и, поставив ногу на первую ступеньку, обернулся к друзьям:

– Ладно, зайдём всё-таки внутрь… на всякий случай. Что-то интересное мы, конечно, вряд ли увидим, но… – и, не договорив, он поднялся по не очень ровным скрипучим ступенькам.

Приятели, не возражая, последовали было за ним, но вдруг остановились, услышав донёсшееся сверху громкое хриплое карканье. Все, как по команде, задрали головы и уставились на сидевшего на самой верхушке крыши внушительных размеров ворона, до сих пор лишь внимательно разглядывавшего толпившихся внизу людей, а сейчас решившего, видимо, подать голос.

– О, ворона! – радостно, будто увидев старого знакомого, произнёс Жека, плотный неповоротливый парень с круглым малоподвижным лицом и маленькими сонными глазками.

– Сам ты ворона! – хохотнул стоявший рядом с ним Руслан, являвший собой полную противоположность своему соседу – стройный, худощавый, подтянутый, с живым сообразительным лицом и юркими блестящими глазами, находившимися, казалось, в постоянном движении и беспрестанно перебегавшими с места на место. – Это ворон.

– Какая разница? – вяло отмахнулся Жека. – Ворона, ворон – один хрен. Каркают одинаково.

Руслан хотел возразить, но его перебил ворон, вновь огласивший двор протяжным, ещё более гулким и пронзительным карканьем.

– Вот разорался! – пробурчал Макс, передёрнув плечами и тревожно оглянувшись. И присовокупил вполголоса: – Не к добру это…

– Давай только без этого! – одёрнул его Стас, сделав раздражённый жест. – Свои дурацкие комментарии держи при себе! В эту бредятину здесь никто, кроме тебя, не верит.

Однако, вопреки утверждению Стаса, в «бредятину» верил, по всей видимости, не только Макс, так как, после того как голосистый ворон прокаркал в следующее мгновение в третий раз – и прозвучало это как-то особенно мрачно и даже зловеще, так что у некоторых холодок пробежал по коже, – все с явным беспокойством на лицах переглянулись и замерли на своих местах, точно не решаясь следовать за своим предводителем.

Стас при виде этого грозно сдвинул брови и возвысил голос:

– Да вы чё, охренели, что ли?! Как дети малые, в натуре. Хорош пялиться на эту драную ворону и шевелите поршнями. За мной!

Подгоняемые этим и последующими призывами своего вождя, приятели, помешкав ещё немного, перешёптываясь, переглядываясь и подталкивая друг друга, стали подниматься на крыльцо. Костик, шедший последним и по-прежнему не сводивший глаз с расшумевшегося ворона, продолжавшего хрипло каркать в вышине, оторвав наконец от него взгляд, порыскал глазами по земле и заметил валявшийся в траве довольно крупный камень. Недолго думая, схватил его и, хорошенько прицелившись, запустил им в крикливую птицу. Камень едва не достиг цели, пролетев в считанных сантиметрах от ворона, и тот, вынужденный прервать свой мало приятный для человеческого уха концерт, встрепенулся, сделал несколько прыжков по коньку крыши и, взмахнув длинными крыльями, полетел в сторону реки.

Костик, довольный одержанной победой, радостно загоготал и с сияющей глуповатой улыбкой на бездумном лице взглянул на своих товарищей, сгрудившихся у крыльца, словно ожидая от них восхищения зоркостью его глаза и верностью руки. Но ждал напрасно: никто не оценил по достоинству его меткий бросок, лица у всех были озабоченными и напряжёнными, ни один не обронил ни слова похвалы. Только Стас усмехнулся и с явной издёвкой произнёс:

– Молодец! Никогда не сомневался, что из тебя выйдет отличный охотник на ворон. Продолжай тренироваться.

Костик, очевидно не совсем понимая, похвала это или насмешка, немного озадаченно уставился на Стаса, а затем, вероятно, склонившись всё-таки к первому – поскольку всё и всегда привык трактовать в свою пользу, – самодовольно ухмыльнулся и гордо выпятил грудь.

Стас меж тем, мгновение подумав, снова обратился к Костику, на этот раз вполне серьёзно и даже строго:

– Вот что, Костян, ты, пожалуй, останься здесь. На шухере. Пока мы будем в доме, похаживай тут и посматривай. В случае чего подай знак. Всё-таки чужой дом… мало ли что.

Костик, по-видимому, не очень-то и стремившийся оказаться внутри подозрительного дома, с лёгкостью согласился и поспешил отделиться от приятелей.

Стас же, стоявший на верхней ступеньке крыльца, повернулся к двери и окинул её оценивающим взглядом.

– Надеюсь, она не очень крепкая. Возиться долго не хочется.

Он взялся за потемневшую, кое-где тронутую ржавчиной дверную ручку и, полагая, что дверь заперта, резко рванул на себя. Однако она совершенно неожиданно распахнулась. Стас, немало удивлённый этим, заглянул в открывшуюся его взору темную глубину сеней, в углах которых валялось разное барахло – веники, лопаты, сломанные грабли, топор без топорища, помятое жестяное ведро и прочее, – а затем оглянулся на своих спутников, изумлённых ничуть не менее, чем он.

– Вот те раз! А домишко-то, оказывается, открыт! Заходи, как грится, и бери, что хошь.

– Да что здесь брать-то? – презрительно скривился Влад. – В этом бомжатнике!

– А вот не скажи! – внезапно вмешался в разговор обычно безразличный ко всему Жека, и его одутловатое, лишённое всякого выражения лицо ненадолго оживилось. – Часто именно в таких бомжацких на вид домах хранятся охеренные бабки. Какой-нибудь старпёр или старуха живут всю жизнь как нищие, жрут одну картошку, ходят в обносках, а лавандос складывают по копеечке в кубышку. Непонятно для чего! А когда загнутся, наследники находят где-нибудь под матрацем кругленькую сумму. И живут себе припеваючи! Оттягиваются на всю катушку… Вот был тут недавно один случай. На Форштадте, кажется… – И он принялся путано и сбивчиво, то и дело прерывая сам себя и заливаясь без всякого повода тонким пронзительным смехом, рассказывать какую-то длинную несуразную историю.

Стас, послушавший минуту-другую пустую Жекину болтовню, наконец не выдержал и, взяв его за руку, ласково спросил:

– Слышь, братан, ты зачем всё это нам рассказываешь?

Жека, почуяв в этой непривычной ласковости что-то недоброе, недоумённо уставил на Стаса свои крошечные свиные глазки.

– Да так… к слову пришлось, – пролепетал он, тут же утратив свой повествовательный пыл, вообще-то совершенно не свойственный ему и возникавший у него крайне редко и обычно, как и в настоящем случае, не совсем к месту.

– А-а, к слову пришлось, – повторил Стас с нехорошей улыбкой и, вдруг резко стиснув Жекино запястье, так что тот пронзительно взвыл и судорожно дёрнул руку, зашипел в его исказившееся и побелевшее от боли лицо: – Ты что же, недоумок, думаешь, что мы пришли сюда слушать твои идиотские байки? Ты считаешь, что нам нечего больше делать, кроме как выслушивать эту ахинею? Мы собираемся забраться в чужой дом, что вообще-то, если мне память не изменяет, уголовно наказуемо. Но это ладно, это ерунда. Главное – что мы войдём сейчас в дом, где вчерашней ночью едва не замочили нашего друга, где нас самих ещё неизвестно что ожидает… И ты считаешь нужным в этот самый момент молоть своим поганым языком всякую чушь! То, что тебе к слову пришлось, мать твою разэтак…

Гримасничавший и едва не визжавший Жека, несколько раз безуспешно пытавшийся вырвать свою руку из железных пальцев Стаса, сжавших её точно клещами, в конце концов обессилел и с жалобным стоном осел на пол. И только тогда Стас выпустил его руку и спокойно, как ни в чём не бывало обратился к товарищам, абсолютно равнодушно, без всякого сочувствия к пострадавшему, наблюдавшим за этой сценой:

– Очевидно, хозяева так спешили удрать, что даже забыли запереть дверь. Ну что ж, тем лучше: нам не придётся ломать её. Нас словно приглашают в гости! Грех не воспользоваться таким случаем.

И он твёрдой, уверенной поступью вошёл в широко раскрытую дверь и скрылся в тёмных сенях. Остальные гуськом последовали за ним – кто так же отважно и безоглядно, как Стас, кто – и прежде всего Гоша – не очень смело, не без колебаний, опасливо и даже пугливо посматривая по сторонам и насторожённо прислушиваясь к стоявшей вокруг мёртвой, будто таившей в себе что-то тишине. Завершил процессию незадачливый Жека, который, тяжко отдуваясь, кряхтя и потирая пострадавшую руку, с трудом поднялся на ноги и потрусил за уже углубившимися в дом спутниками. Через несколько секунд он, видимо, посланный Стасом, вернулся и прикрыл за собой дверь.

В опустевшем дворе остался один Костик. Сначала он стоял на одном месте, неотрывно глядя на закрывшуюся дверь, за которой скрылись его приятели, потом огляделся вокруг и, наконец, принялся неторопливо прохаживаться туда-сюда, то глядя себе под ноги, то озираясь кругом в поисках чего-нибудь, на чём можно было бы хоть ненадолго задержать взгляд. Но ничего заслуживающего внимания не было в этом запущенном, одичалом дворе, почти сплошь заросшем густым сорняком, пышными кустами и приземистыми кривыми яблонями, усеянными никому не нужными гниющими плодами. Подойдя к одной из них, он сорвал с изогнутой, склонившейся до земли ветви приглянувшееся ему сочное ярко-жёлтое яблоко без единого пятнышка и червоточины и, наспех вытерев его о майку, откусил большой кусок. Но тут же скривился, выплюнул так и не разжёванный кусок и, громко матюгнувшись, отшвырнул яблоко подальше от себя.

Затем вновь бросил взгляд по сторонам. Окружавшая его картина дикости, заброшенности, мёртвого уединения начинала его угнетать. Некстати пришли на память Гошины рассказы о происходивших здесь ужасах, о четырёх человеках, якобы замученных тут за последние несколько месяцев. Это придавало ещё более угрюмый и зловещий колорит и без того не слишком мажорному окрестному пейзажу. Костик, несмотря на то что обладал на редкость жизнерадостным и легкомысленным характером, заметно приуныл, напрягся и стал насторожённо, с опаской оглядываться вокруг при малейшем шорохе. Медленно и осторожно ступая, он обошёл дом кругом и, вновь оказавшись у входа, уставился на дверь, за которой незадолго до этого пропали его друзья. И чем дольше он смотрел на неё, тем более нехорошие мысли начинали роиться в его голове и тем более скверные предчувствия начинали терзать его.

А затем, точно этого было мало, он вдруг услышал знакомое хлопанье крыльев и, вскинув глаза кверху, увидел того самого крупного «бородатого» ворона, который надоедал им недавно своим карканьем, за что едва не был подбит камнем, брошенным меткой Костиковой рукой. Тот уселся на своё прежнее место на коньке крыши и внимательно и как будто чуть насмешливо и едва ли не дружелюбно, словно не помня зла, воззрился на Костика. А потом открыл клюв и протяжно, звучно каркнул.

Костику неизвестно отчего стало не по себе. Ему почудилось, что птица смеётся над ним и пророчит своим упрямым карканьем какую-то беду. Он вообразил, что это не обычный ворон, а, может быть, оборотень в птичьем образе или чья-то чёрная душа, не нашедшая себе после смерти упокоения и обречённая блуждать в обличье ворона в мире живых, предвещая всевозможные несчастья. Ведь не зря же он с таким упорством, даже невзирая на грозившую ему здесь опасность, на брошенный и едва не попавший в него камень, летит именно сюда и садится на крышу этого дома, где уже случились страшные вещи и, возможно, ещё случатся, причём в самое ближайшее время. Не зря же он смотрит на Костика так пристально, как будто осмысленно, почти по-человечески, словно хочет что-то сказать.

Испуг Костика усилился ещё более, когда он краем глаза заметил, как в маленьком чердачном окошке мелькнуло чьё-то лицо. Это длилось лишь одно мгновение, оконце было грязное и мутное и сквозь него, по идее, сложно было что-то разглядеть, однако Костик готов был поклясться, что к нему на пару секунд прильнуло чьё-то лицо. И это, очевидно, не был кто-то из его друзей, находившихся в этот момент в доме: мелькнувшее в окне лицо – он был уверен, что видел это! – было женское и даже как будто миловидное. Показавшись всего на один миг, оно тут же исчезло и больше не появлялось.

Костика подрал по коже мороз. Он понял, что в доме, вопреки предположениям Стаса, кто-то всё-таки есть! По-видимому, кто-то из хозяев. И, вероятно и даже наверняка, он там не один. А значит, его приятели, так необдуманно сунувшиеся в этот дом, хотя отлично знали, чем это может им грозить, подвергаются серьёзной, возможно, смертельной опасности и необходимо немедленно предупредить их о ней. Ведь для того его и оставили здесь на стрёме!

Костик, хотя и не был чересчур сообразителен, на основе увиденного всё же смог сделать кое-какие нехитрые умозаключения и пришёл в конце концов к выводу, что, если он останется в этом опасном и жутком месте, наводившем на него непреодолимый и всё усиливавшийся страх, его жизни, скорее всего, грозит нешуточная, вполне реальная опасность. Вслед за тем ему в голову сам собой пришёл ещё один, окончательный вывод: надо бежать отсюда! Убираться отсюда сейчас же, не медля ни секунды, пока смутная, едва угадываемая пока угроза не приняла более явственные очертания и не стало слишком поздно.

Но когда он уже почти собрался осуществить задуманное и даже отступил на несколько шагов, поближе к калитке, его кольнуло – чуть-чуть, едва уловимо – что-то похожее на угрызения совести. Он вдруг подумал, что бросает своих ничего не подозревающих друзей на произвол судьбы, даже не попытавшись предупредить их о, вполне вероятно, нависшей над ними угрозе. Он в сомнении остановился возле калитки, бросая быстрые тревожные взгляды попеременно то на дом, то на убегавшую в глубь леска тропинку и то и дело делая порывистые движения то в одну, то в другую сторону, но не трогаясь с места.

Колебания его закончились, когда в доме вдруг раздался страшный грохот, беготня, треск ломаемой мебели, душераздирающие крики, стоны и даже, как ему почудилось, собачье рычание. Костик в смятении отшатнулся от калитки и, бросившись по тропинке прочь, через мгновение исчез между деревьями и кустами. А вслед ему неслось отрывистое, будто насмешливое, карканье, которого он, однако, уже не слышал.

Глава 10

Единственное окно было снаружи наглухо закрыто ставнями, и в помещении царил густой сумрак, заставивший Стаса, первым появившегося на пороге, задержаться у входа и внимательно вглядеться в расстилавшуюся вокруг плотную мглу, лишь слегка рассеиваемую тоненькими струйками света, пробивавшимися внутрь сквозь узкие щёлочки между запертыми ставнями. Бесцельно порыскав глазами по объятому тьмой пространству, Стас принялся шарить рукой по стене возле входа, бормоча себе под нос:

– Должен же где-то здесь быть выключатель.

Его поиски, хотя и не сразу, увенчались успехом: поводив пальцами по холодной шершавой стене, к которой пристали кое-где обрывки какой-то бумаги, вероятно, обоев, он нашёл наконец выключатель и нажал на него. Помещение озарилось бледным мутноватым светом, источником которого была висевшая под потолком маленькая, покрытая пылью лампочка.

Стас и вошедшие следом за ним окинули открывшуюся их глазам картину. И почти сразу же на их лицах показались саркастические улыбки, а у некоторых вырвались лёгкие смешки.

– Ну и свинарник! – первым выразил своё мнение Руслан и скорчил забавную гримасу. – Внутренность полностью соответствует наружности. Даже ещё хуже!

– Да уж! – поддержал его Тимофей, покачивая головой. – Не знаю, какие они там маньяки, но свиньи и впрямь порядочные.

– А вы, интересно, чего же ожидали? – холодно прервал их Стас, сделав несколько шагов по скрипучему дощатому полу и остановившись посреди помещения. – Чистоты и опрятности? Порядка и домашнего уюта? А может быть, ещё накрытого стола и радушной хозяйки в придачу? Зря ожидали! Вы не к бабушке в гости пришли, а совсем по другому адресу. И живут здесь совершенно другие люди, очень противные, гадкие и злые… Вернее, жили до сегодняшнего дня, – прибавил он, нахмурясь.

Он подошёл к столу, постоял возле него, затем присел на стул, на котором за день до этого сидел Гоша, и, взглянув на своих спутников, продолжавших толпиться у входа и точно не решавшихся двигаться дальше, махнул им рукой.

– Чё встали-то? Заходите! Хозяев, сами видите, нету. Съехали. Жилплощадь свободна!

– Хреновая жилплощадь! – продолжил шутку Руслан, выходя вслед за Стасом на середину кухни и с брезгливой миной оглядываясь вокруг. – Старая, трухлявая, на краю города. Да ещё и срач такой внутри!

Стас развёл руками.

– Звиняй, ничего лучшего не могу пока предложить. На первое время удовольствуйся этими апартаментами. Как говорится, чем богаты!

– Да нет, спасибо, – осклабился Руслан, делая отстраняющий жест. – Я уж как-нибудь в своей квартирке перекантуюсь. В тесноте да не в обиде… А здесь пожить, может, и без меня охотники найдутся? Хошь, Жек, тут обосноваться? – Он со смехом пихнул локтем случившегося рядом Жеку. – Отличная хибара! Грязноватая, конечно, немного, зато просторная, два этажа, речка рядом, пляж. Чего ещё надо для счастливой жизни?

Жека резко обернулся к Руслану, очевидно собираясь ответить ему в том же духе, но, перехватив устремлённый на него насмешливый взгляд Стаса, ничего не сказал и лишь невольно потёр пострадавшую недавно и всё ещё немного болевшую руку.

Стас же перевёл взор на Гошу, который, в отличие от своих спутников, разбредшихся по помещению и с любопытством разглядывавших окружавшую их экзотическую обстановку, по-прежнему стоял у входа и хмуро глядел перед собой, как будто что-то удерживало его и мешало снова войти в этот дом, в котором всё вроде бы осталось по-старому и в то же время так много изменилось с тех пор, как он побывал здесь впервые.

– Чего это ты, Гош, торчишь на пороге, прям как неродной? – окликнул его Стас. – Заходи, не стесняйся. Тебе здесь ничего больше не угрожает. Хозяева, как видишь, дали дёру… Какая невоспитанность, в самом деле! – промолвил Стас, куражась. – К ним идут гости – аж десять человек! – а им хоть бы хны. Собрали манатки – и ищи свищи! Вот народ! Никаких понятий о приличиях, об элементарной вежливости…

Стас от нечего делать продолжал ещё некоторое время изощряться в сомнительном остроумии, пытаясь скрыть в потоке слов своё разочарование и досаду от неудавшегося предприятия, однако Гоша не слушал ни его, ни других приятелей, бродивших по дому и негромко переговаривавшихся друг с другом. Он медленно, метр за метром, оглядывал кухню, в которой всё было точно так же, как и вчера, когда он валялся на этом грязном полу с разбитой головой и выслушивал многословные горячечные речи полубезумной красавицы, сулившей ему страшные мучения и неминуемую смерть. Где же она теперь, прекрасная снаружи и омерзительная внутри хозяйка чёрного дома? Где её сожитель, безмолвный гориллообразный «папик», готовый по приказу своей «дочки» размозжить голову кому угодно? Куда они вдруг подевались? Неужто в самом деле, как утверждает Стас, перепугались, что он, Гоша, единственный, кому удалось вырваться из их лап, приведёт сюда милицию и им придётся отвечать за свои преступления, за четырёх человек, замученных ими?

Да, это вполне возможно. Это логично. С этой версией трудно поспорить. Он на их месте – если нормальный человек вообще способен представить себя на их месте! – скорее всего, поступил бы именно так: бежал бы отсюда подальше, за тридевять земель, чтобы затеряться без следа в огромном мире, в бескрайнем людском море. И, по всей вероятности, так эти двое и сделали. И теперь они далеко, и он никогда уже не увидит их, отныне они для него – лишь тяжёлое, жуткое воспоминание, которое хотя и останется с ним навсегда, но с течением времени потускнеет и затеряется в гуще иных, более отрадных жизненных впечатлений.

Но если Алины и его «папика» здесь больше нет, если они действительно бежали и опасность встретиться с ними лицом к лицу исчезла, отчего же тогда его упорно не покидает смутное, необъяснимое беспокойство? Почему, несмотря на полное отсутствие оснований для этого, он не чувствует себя в безопасности? Почему ему тяжело дышать в этих стенах и кажется, будто сам воздух здесь напоен атмосферой ужаса и смерти? Что это: отголосок недавних, ещё таких свежих, неизжитых, буквально кровоточащих впечатлений от пребывания в этом доме и близкого знакомства с его обитателями, или же глухое, неосознанное предчувствие чего-то, что вот-вот должно произойти, каких-то новых, ещё неведомых и, возможно, ещё более ужасающих и непоправимых бедствий, поджидающих тут его и всех пришедших с ним?

Не в силах разобраться в этих разноречивых, тягостных ощущениях, переполнявших его и не находивших исхода, Гоша, желая положить конец мучительным сомнениям и страхам, в упор взглянул на Стаса и твёрдо, хотя и не совсем внятно, точно с усилием ворочая языком, произнёс:

– Надо уходить отсюда! Пришли, посмотрели, удостоверились, что тут никого нет… и хватит. Пойдём отсюда!

Стас, несколько удивлённый таким решительным, безапелляционным тоном Гоши, который ещё совсем недавно был так рассеян и безучастен ко всему, хотел было возразить, но, заметив по пасмурным лицам приятелей, что они, вероятнее всего, склонны поддержать скорее Гошу, чем его, да и сам не видя особого смысла оставаться здесь дольше, хлопнул себя по коленям и встал со стула.

– Ну что ж, делать нам здесь, пожалуй, действительно больше нечего. Смотреть в этой халупе особо не на что… Ну, может быть, разве что на эти весёлые картинки! – с наигранным смехом промолвил он, указав на фривольные «папиковы» художества, которые он успел разглядеть, сидя за столом. Но почти сразу же он вновь стал серьёзным и, обернувшись к товарищам, медленно и раздельно произнёс: – Ладно, щас пойдём… Но перед этим всё-таки осмотрим по-быстрому дом. Так, для очистки совести. Авось найдём что-нибудь интересное…

– Ага, например четыре трупа! – сострил Руслан и закатил глаза, изображая покойника – Они, наверно, где-то здесь, в подвале или подполе. А может, в саду.

Компания не поддержала шутника. На лицах у некоторых показались было вялые улыбки, однако тут же исчезли, будто стёртые одолевавшими их тревожными ощущениями. Остальным же и вовсе было не до смеха: на них, как и на Гошу, словно давила тяжёлая, угнетающая атмосфера этого дома, ставшего прибежищем тайных преступлений. Всем хотелось убраться отсюда поскорее, вырваться из этих старых мрачных стен, бывших свидетелями чьих-то страданий и смертей, вдохнуть полной грудью свежий вечерний воздух вместо того, что наполнял внутренности этого тёмного, похожего на гроб барака, – спёртого, затхлого, солоноватого, точно пропитанного запахом крови. Их останавливала только воля их предводителя, очевидно, твёрдо решившего не уходить из дома, не осмотрев всех его помещений, переходов и закоулков. И все, хотя и нехотя, подчинились.

– Значит так, разделимся, – распорядился Стас и, пробежав взглядом по лицам своих подначальных, остановил его на Руслане. – Ты, остряк, пойдёшь на второй этаж. С тобой Жека и Юрчик. Поглядите, только повнимательнее, что там и как. Если заметите что-нибудь интересное или подозрительнее, бегом вниз. Сами ничего не предпринимайте. Ни в коем случае! А мы тут пошуруем.

Руслан, как всегда весёлый и беззаботный, с готовностью согласился и, скомандовав Жеке и Юрчику: «За мной, мои орлы!», немедленно зашагал по скрипучей, подрагивавшей под его тяжёлой поступью деревянной лестнице наверх. Жека и Юрчик, далеко не так бодро, как он, поплелись следом за ним.

– И глядите, поосторожней там! – бросил им вдогонку Стас. – Мало ли что…

– Будь спок, Стас, – успокоил его Руслан, остановившись на верхней площадке и небрежно взмахнув рукой. – Когда за дело берусь я, оно обречено на успех. Всё будет норм!

Стас недоверчиво покачал головой и чуть нахмурился, словно уже пожалел, что поручил такое ответственное дело шалопаю и вертопраху Руслану.

Руслан с двумя своими спутниками, поднявшись наверх, двинулись по узкому тёмному коридору, в который, с одной и другой стороны, выходили две двери. Одна оказалась запертой, вторая, хотя и не сразу, а только когда на неё нажали посильнее, с тонким протяжным скрипом отворилась. Руслан хотел было сразу же войти внутрь, но, вспомнив предостережение Стаса, немного подождал, прислушиваясь к тишине, а потом сунул голову в приотворённую дверь и оглядел комнату. И хотя ничего там толком не разглядел, так как комнату наполнял густой мрак, тем не менее открыл дверь шире и переступил порог, пригласив товарищей следовать за ним.

– Давай, заходь, пацаны. Проверим, что в этой горнице.

Они вошли в помещение, прикрыли за собой дверь и осмотрелись. Впрочем, ничего конкретного разобрать тут по-прежнему не могли: как и на первом этаже, окно было закрыто ставнями, и снаружи проникали лишь слабые отблески затухающего вечернего света. Понадобилось около минуты, чтобы их глаза немного привыкли к темноте и смогли кое-как различить здешнюю обстановку: стоявший возле окна круглый деревянный стол с двумя стульями, расположившуюся у противоположной от окна стены небольшую кровать с примостившейся в её изголовье тумбочкой и возвышавшийся напротив вошедших громоздкий, загородивший большую часть стены и почти достигавший потолка шкаф. Однако всё это было видно очень смутно, скорее угадывалось в заполнявшем помещение плотном сумраке.