Искусство легких касаний

– Как поняли?

– Да вот трудно сказать. Не только по лицу, а еще по обстановке в комнате, наверное. Там все какое-то такое было… Не знаю. Специфичное. Каменные головы, человеческие и бараньи. Статуя из алебастра, вся в следах от ударов, так что от нее один контур остался. Словно бы кто-то в шинели и с отбитой головой. И маски. В несколько рядов на стенах маски.

– Сварщика? – спросил Иван.

Акинфий Иванович посмотрел на него тяжелым взглядом.

– Нет, – сказал он. – Если вы на мой офис намекаете, то у меня они по делу висят. У нас электросварка своя на базе. А там очень странные маски были, древние, то ли из глины, то ли из терракоты. Желто-коричневые. Были и совсем темные. Я таких не видел раньше. Немного похожи на современные африканские – все в насечках и как бы татуировках. Но при этом ухмыляются очень весело. Заговорщически. Глянул на такую маску, и самого ухмыльнуться тянет, честное слово. Некоторые были из цветного стекла, с черными бородами – склеенные из осколков. Но лица как живые… А главный объект в комнате был такой здоровенный медный бык. Размером с рояль.

– Бык?

– Ну да, примерно как на Уолл-Стрите, только поменьше. Снизу закопченный, хоть копоть эту видно что счищали. А на спине крышка на петлях – внутри пустой. Типа казана. Наверное, пищу готовить – такого быка можно ставить прямо над костром. Сразу понятно, что вещь очень старая и наверняка безумно дорогая. Еще, помню, запах в комнате был необычный. Словно бы тяжелые духи, или благовония. И холодно. Мужик этот сел в кресло и так испытующе на меня смотрит. Потом пригласил напротив сесть. Представился. Звали его Жорес…

– Хорошее имечко для Нальчика, – сказал Тимофей. – Видно, папа был из старых большевиков.

– Я тоже так решил. А Жорес меня спрашивает: «Ты правда что ли Ардуха знаешь?»

Тимофей с Андроном засмеялись.

– А мне вот смешно не было ни капли, – продолжал Акинфий Иванович. – Я даже не раздуплил сначала. Подумал, он про местных пацанов. Какого, спрашиваю, Ардуха? А он говорит – ну, ты по радио хвастался, что Ардух тебе помогает. Тут только я сообразил, что это из блоковского заклинания. Ах, говорю, вы об этом… Нет, лично его не знаю. Но общих знакомых много. Он тогда спрашивает, ну хорошо, лично не знаешь, но духами командуешь? Они сквозь тебя ходят? Говорят сквозь тебя? И глядит так, что врать уже не хочется… Гордость у экстрасенса тоже есть…

– И что вы ему сказали?

Акинфий Иванович улыбнулся. Видно было, что воспоминание ему приятно.

– Меня прямо осенило, вот как от испуга бывает, или от сильного напряжения. Я ему говорю – это, знаете ли, от закона давлений зависит. Я даже не придумал еще в тот момент, что это за закон давлений такой, просто брякнул наугад. Он спрашивает – какой закон давлений? И тут я ему начинаю втирать как по писаному, сам не знаю, откуда слова берутся: вот представьте, уважаемый Жорес, дверь на петлях. Чтобы она открылась, надо, чтобы к ней приложили усилие. Или изнутри потянули, или снаружи толкнули. Сквозняк или рука. Медиум вроде меня – это такая же дверь. Личного желания что-то сквозь себя пропускать у нее нет. Двери как-то деревянно, понимаете ли. Но если возникнет давление изнутри или снаружи, она по закону физики откроется.

– А что это за давление? – спросил Иван.

– Вот и он тот же вопрос задал. А у меня к этому моменту такое вдохновение наступило, словно Пушкин вселился. Это, говорю, то же самое, что необходимость. Если у вас есть серьезная необходимость с каким-то духом пообщаться, то вы становитесь по отношению к нему как бы областью низкого давления. И от духа в вашу сторону подует сквозняк, который дверку сам и откроет. От меня тут мало что зависит. Он улыбнулся так еле заметно и отвечает – правильно излагаешь. И сколько стоит тебе петли смазать?

– А вы много брали за сеанс? – спросил Иван.

– Обычно около ста зеленых, – ответил Акинфий Иванович. – По тем временам хорошие деньги были. Но тут я почувствовал, что дело серьезное – и объявил внаглую пять тысяч. Долларов. Чтобы вы понимали, в то время за похожую сумму квартиру в Москве можно было купить. Я уверен был, что он меня пошлет. Но он даже торговаться не стал. Сразу согласился. Мы, говорит, сейчас в одно место поедем. Переобуйся, Буратино – сапоги тебе дадим резиновые. А то туфли попортишь… Я не понял, почему Буратино. Только потом дошло – дверь же деревянная. Манера шутить у этого Жореса была чисто бандитская – видно, общался с криминальным элементом много и плотно. Да и сам походил на авторитетного бандюка.

– Вы не подумали, что он вас убить хочет?

– Подумал, конечно. Первым делом. Тогда все друг друга сначала убивали, а потом здоровались. Но я ведь ничего еще не сделал, вроде рано было. Да и интересно стало. Нашли мне сапоги, я надел, и сели мы в машину…

– В белую «чайку»?

– Вот нет, уже в красную «ниву». Я сразу понял, что мы в горы поедем – там только «нива» нормально пройти могла, ну и «уазик», конечно. «Уазик» с нами тоже поехал, с его братвой. Как я и думал, рванули вверх. Ехали долго, потом остановились на привал. Перекусили разными копченостями, вина выпили очень хорошего – хоть оно в пластмассовой канистре было, такое и сейчас не в каждом магазине купишь.

– Они же мусульмане, – сказал Иван, – вина пить не должны.

– Эти пили. Чабаны тоже пьют. Да и потом, тогда же время другое было. Ислам и все такое прочее – это уже потом вернулось. А тогда мы еще были советские люди. Стакан портвейна, сырок «Дружба». Как положено. В общем, захорошело мне от вина, и стал я по сторонам глядеть уже благосклоннее. Горы здешние я тогда вблизи первый раз видел, и показались они мне красивыми необычайно. Другой воздух, другое небо. Рай. Жорес заметил, как я по сторонам гляжу, и спрашивает – красиво? Красиво, говорю. Очень. Прямо видишь, каким этот мир должен быть по исходному замыслу… Он сощурился и спрашивает – чьему замыслу?

Тимофей засмеялся.

– Вот и я тоже протрезвел сразу, – кивнул Акинфий Иванович. – Понял, что за базаром следить надо, мы же духов вызывать будем. И отвечаю так аккуратно – тут разные мнения есть. Многие верят, что никакого замысла вообще нету, а все само собой так устроилось. Хотя я лично такую постановку вопроса не до конца понимаю. Если все само собой движется, чем оно тогда отличается от вечного двигателя? А вечного двигателя быть не может, это ученые доказали. Тогда получается, что у нас тут его быть не может, а у них там, – Акинфий Иванович ткнул пальцем в потолок, – запросто. Выходит, у нас тут законы одни, а там другие… В общем, попытался с этого разговора съехать.

– А он? – спросил Иван.

– А он не съезжает. Спрашивает уже прямо – в Бога веришь? Для экстрасенса не самый любимый вопрос. Как ни отвечай, другие вопросы появятся. Иногда неприятные, особенно в кавказских условиях. Надо уметь выкручиваться.

– И как вы выкрутились?

– Да как обычно. Надо понять, что твой собеседник сам по этой теме думает. Ну, вспомнил я его мавританскую саклю с масками – и чисто на интуиции говорю: наверное, есть боги и есть боги над богами, как цари над царями. Вот посмотрите, как оно на Земле. Есть местное начальство, есть центральное, есть международные центры силы… Есть авторитетные пацаны. Люди шепчутся, что есть мировое правительство, которое все решает, но вживую его никто не видел. Вот и во Вселенной, наверное, так же… Он улыбнулся еле заметно и спрашивает – ты правда так полагаешь? Я тогда уже совсем по правде говорю – я никак не полагаю. Потому что мое умозрение кончается там, где эти вопросы только начинаются.

– Вот это хороший ответ был, – сказал Тимофей.

– Ему тоже понравился. Спасибо, говорит, за то, что честный со мной. Это для нашего проекта важно… В общем, свернули мы рогожку, убрали еду с вином в багажник и поехали дальше. Горы, дорога, горы… Приехали под вечер, хотя еще было светло.

– Куда?

– Никуда. Я даже не понял сперва, что мы на месте – ничего примечательного вокруг не заметно. Просто горы, и все. Машины остановились, мы вышли, и он так с интересом на меня смотрит. Чуешь, говорит, что-нибудь? Я плечами пожал и отвечаю – место сильное. Но вы, Жорес, зря меня все время экзаменуете. Я могу правильно ответить, могу неправильно – дело не в этом. Дело в том, что между медиумом и партнером по бизнесу есть разница. Партнера проверяют. А с медиумом работают на доверии. Иначе не срастется. Он кивнул и отвечает – хорошо, согласен. Больше проверять не буду. Вот посмотри-ка сюда… И дает мне открытку старую, из фотографии сделанную. Я на нее эдаким Шерлоком глянул и понял, что она еще довоенная…

– Каким образом? – спросил Тимофей.

– Да по штемпелю, – засмеялся Акинфий Иванович. – Тридцать восьмой год. С другой стороны каракули какие-то на французском, уже почти не разобрать – чернила выцвели. А на самой открытке гора. Он говорит, теперь вперед посмотри. Гляжу вперед – и вижу эту гору. Вот ту же самую точно. Я удивился. Спрашиваю – неужели французы до войны сюда приезжали, чтобы панораму эту снять? Что в этой горе такого особенного? А он отвечает – гляди внимательнее, Иакинф…

– Он вас так называл?

– Да, – ответил Акинфий Иванович и зевнул. – С самого начала. Я ему даже не представлялся – он мое имя по радио слышал. Видно, знал, откуда оно происходит. Иакинф так Иакинф, я не возражал… Все, хватит на сегодня. А то не выспимся. Спокойной ночи, малыши…

***

На следующее утро наконец распогодилось. Когда пространство стало прозрачным, выяснилось, что в мире очень мало людей. В природе совсем не ощущалось человеческого присутствия – разве что в небе иногда распускался далекий самолетный след.

Тропинка была уже сухая.

– Всегда пропасть и стена, – сказал Андрон. – Или с правой стороны стена, а с левой пропасть. Или наоборот.

– Зарэпуй, – посоветовал Тимофей. – А то неярко. Не трогает душу. Но в стихах, может быть, проканает…

После этого пошли молча. Виды были хороши, но никто не делал снимков – все знали по опыту, что прозрачная даль съежится на экране до бессмысленной синей полоски. Говорить тоже не хотелось.

Молчание нарушил Иван, когда остановились передохнуть.

– Когда я гляжу на горы, – сказал он, – у меня часто такое чувство, что это… Чьи-то постройки.

– Да, – кивнул Валентин. – Понимаю. Я тоже вчера древнюю стену видел. В смысле, не настоящую, конечно. Скалы. Просто похоже на развалины.

– Какие-то допотопные пирамиды, – продолжал Иван. – Немыслимо старые гробницы. Построенные кем-то великим.

– Кем? – спросил Тимофей.

– Вот я не знаю. Кем-то, кто здесь жил до нас. В смысле, до людей. Строили они иначе, потому что технологии были другой природы. И получилось вот это.

– Да кто же это был такой? – повторил Тимофей. – Разумные динозавры?

– Нет, не динозавры. Гораздо раньше. Кто-то, про кого люди никогда даже не узнают.

– Почему, – сказал вдруг Акинфий Иванович. – Люди всегда знали, кто горы построил.

– Кто?

Акинфий Иванович пожал плечами.

– Боги…

Он сказал это таким тоном, словно упоминал отлично известных всем лиц, про которых почему-то никто не догадался вспомнить.

– А, ну да, – улыбнулся Тимофей. – Боги над богами, вы говорили вчера. Ардух и этот, как его… Куполокака. Можно и так подойти. Тем более что в священных книгах все уже написано. Кто, как, когда и за сколько. В смысле, дней.

– Написано там много, – согласился Акинфий Иванович. – И смешного, и глупого. Понимаю вашу иронию, но я бы не стал прямо все-все отметать… Разумное зерно там тоже есть. Пошли, ребята, пошли…

Горный горизонт был, если вдуматься в только что постигнутую тайну, невероятно загадочен. Вся поверхность земли была занята усыпальницами больших и малых богов.

Размеры и древность этих надгробий указывали на безмерное величие покойных. C другой стороны, божественных пирамид было столько, что из-за одного их количества боги казались не особо долговечным народцем. А значит, и не слишком серьезным – особенно если вспомнить, какая песчинка наша Земля перед лицом Космоса…

Высоких мыслей хватило до темноты.

Вечером выяснилось, что Андрон принял данный ему совет к сердцу.

– Пропасть справа, стенка слева, – продекламировал он, – вызывает чувство гнева. Пропасть слева, стенка справа – та же подлая подстава…

– Целый день сочинял? – спросил Тимофей.

– Угу.

– О работе думаешь, – сказал Валентин. – Поэтому и образность такая. То стенка, то пропасть. И эмоции соответствующие. Недоверие к людям, фрустрация, злоба. Ты по инерции на бирже торгуешь.

Андрон вздохнул.

– Есть такое.

Акинфий Иванович опять привел группу в кош, на этот раз совсем старый и ветхий. Но все равно это было лучше, чем спать в палатках – и делалось непонятно, зачем вообще надо было тащить их с собой. Когда Валентин спросил об этом, Акинфий Иванович ответил:

– Еще пригодятся.

После ужина (пить не хотелось, и приняли по символической стопке – лишь Акинфий Иванович налил себе вторую) все уже ожидали продолжения рассказа.

– Вы говорили, – напомнил Тимофей, что этот Жорес показал вам старую фотографию. И велел еще раз поглядеть на гору.

Акинфий Иванович кивнул.

– Ну да. Говорит, внимательнее надо быть, Иакинф. Погляди-ка еще раз. Я снова на открытку смотрю, потом опять на гору. Ну она, точно… Или нет? И тут до меня доходит. Гора такая же, а те горы, что вокруг, нет. На открытке другое место. Совсем другое. А гора та же. Я его спрашиваю, где гора с открытки? Он отвечает – в Тунисе. Я спрашиваю, а почему здесь такая же? Нет, говорит, не такая же. Есть отличия. Правда, небольшие. Вот здесь и здесь… Показывает на открытку – и я вижу, что действительно есть разница. Небольшая, как между двумя близнецами. Но есть. На горе с открытки дорога протоптана – от подножия до самой вершины. А на этой ничего подобного нет.

Лицо Акинфия Ивановича стало серьезным.

– В общем, непонятно было, что думать. Ну ладно, похожи горы, а дальше? Жорес тогда говорит: про здешнюю гору ты сам, наверное, все понимаешь. Людей тут не бывает, только быки с пастухами. Поэтому у нее даже имени нет. Вернее, есть – целых два. В зависимости от того, из какого села чабаны. Здесь это не отдельная гора, а так, складка рельефа. А вот та гора, что в Тунисе – другое дело. Она там действительно гора. Очень известное место. Ты слышал такое название – «Джебел Букарнина»?

– Это на каком языке? – спросил Иван.

– Я тоже поинтересовался. Он говорит, на арабском. Но происхождение этих слов еще античное. У горы две вершины. Два отчетливых выступа. На финикийском языке «баал корнин» значит «господин с двумя рогами».

Последние три слова Акинфий Иванович произнес торжественным голосом, в котором опять прорезался хищный кавказский акцент. В воздухе потянуло тревогой. Акинфий Иванович, видимо, сам это ощутил – и улыбнулся.

– Я напугался аж, – продолжил он. – А потом думаю – с двумя рогами или не с двумя, ничего не значит. Вон, у каждого барана два рога. Чего, бояться их теперь? Спрашиваю Жореса – что это за господин с двумя рогами? Он говорит – древний бог. Баал.

– Может быть, Ваал?

– Он сказал – Баал. Слышал про такого? Я отвечаю, не приходилось. Да ты слышал, говорит, просто не помнишь. Про Ганнибала ведь наверняка знаешь. Это значит «милость Баала». Кстати, фамилия Ганнибала была «Барка», в переводе «сверкающий, сияющий». Представляешь карфагенских солдат при Каннах? Или под Римом? Дом далеко, но каждый помнит, что их ведет к победе сверкающая милость Баала… Даже покруче товарища Сталина будет…

– А кто этот Баал? – спросил Иван.

– Пунический бог. Слово «баал» значило что-то вроде «господин». «My sweet Lord», так сказать. Харе-харе. Могло означать любого бога или какую-нибудь земную шишку типа крупного землевладельца. Но бога Баала действительно изображали с рогами.

– Черт так выглядит.

Акинфий Иванович вздохнул.

– Чтоб вы знали, христиане своего черта слизали с бога Пана, потому что с креативом у них плохо было с самого начала. Могли только в чужих храмах костры коптить.

– Пан – это польский бог, – сказал Тимофей.

– Еще у них есть бог Пропал, – подхватил Валентин. – Гневный аспект Пана. Пан или Пропал. Типа как Янус.

– В Польше не был, – ответил Акинфий Иванович. – В общем, Жорес эту открытку спрятал, и мы пошли к горе. Должен вам сказать, что чем ближе мы подходили, тем страшнее мне делалось. Веяло от нее чем-то холодным и страшным, как из подвала с трупами. Или мне так казалось после того, как Жорес меня загрузил, не знаю. А может, просто холодно стало под вечер, я тогда непривычный был… Шли мы по узкой и еле заметной тропке – но проложена она была именно там, где на тунисской фотографии древняя дорога. Я догадался, что это Жорес так рассчитал. Чтобы подъем на вершину был как в Тунисе. И через полчаса примерно вышли мы на небольшое плато… Метров тридцать в диаметре, со всех сторон камни.

– Это не плато, – сказал Иван. – Просто поляна.

– А разве в горах бывают поляны? – спросил Акинфий Иванович.

– Почему нет.

– А что тогда такое «плато»?

– Плато большое, – ответил Иван. – Вот здесь плато Бечесын, оно же огромное.

– Еще «плато» – это Платон по-английски, – сказал Валентин. – Если такое слово что-нибудь говорит собравшимся.

– Говорит, – ответил Тимофей с ухмылкой. – Покойный Березовский на это имя английский паспорт получал. Платон Еленин.

– Не знал про такое, – сказал Акинфий Иванович. – Это, наверное, чтобы Аристотель Онассис на него сверху вниз не смотрел, когда в раю встретятся. Богатые все себе могут позволить… Хорошо, не плато. Небольшая такая полянка.

– Как здесь?

– Нет, побольше. Но место похожее, в таких коши обычно и ставят. Коша там, правда, не было – зато стояли палатки. Жорес говорит, пока свет еще есть, пойдем поднимемся. Кое-что покажу. Поднялись мы по скале – там в камне такие природные ступени были, удобно лезть. И вот на самом верху смотрю – в скале высечены два огромных рога. Как у меня в офисе на стене, видели череп? Вот такие же почти. Но не целиком, только основания. Вот представьте – из стены как бы торчит лоб огромного тура, рога выходят изо лба, загибаются назад и уходят в скалу…

– Что, просто рога и лоб? – спросил Андрон. – А головы не было?

– Только лоб и начало рогов, – кивнул Акинфий Иванович. – Но сделано так хорошо, что все остальное угадывается. Как будто из глубины камня к свету рвется какой-то рогатый зверь, и уже почти высвободился из плена… Уже почти прорвался в нашу пустоту.

– Как меч короля Артура, – сказал Иван.

– Вот примерно. Только тянуть за эти рога мне не хотелось. Спустились мы вниз и пошли к палаткам…

– А кто в палатках был? – спросил Тимофей.

– Братва этого Жореса, которая с нами ехала, туда загрузилась. У него своя палатка была, типа командирской. Заходим. Ему уже к этому моменту ковер внутри расстелили, на нем корзина с фруктами, подушки – в общем, человек даже в горах жить умел. Сели мы на ковер, выпили еще вина, и я его спрашиваю – что за рога? Зачем они тут? И стал он мне объяснять про бога Баала. Есть, говорит, такая вещь, называется «интерпретацио греко». Это когда богов и богинь из других культур стараются понять через их греческие аналоги. Ее древние греки придумали, когда путешествовали. Римляне тоже этой системой пользовались.

– А разве так можно? – спросил Иван. – Боги ведь обидятся.

– Человеку сложно обидеть бога, – ответил Акинфий Иванович. – Худшее, что может случиться – вы его собой не заинтересуете.

– Откуда вы знаете?

– По опыту работы экстрасенсом, – ухмыльнулся Акинфий Иванович. – Да и любая церковная старушка в курсе.

– Современный бог, может, и не обидится, – сказал Андрон. – А древние могли. Они были завистливые и злобные, постоянно что-то друг у друга воровали, интриговали и так далее. Конечно, обиделись бы, если бы одного стали называть именем другого.

– Боги в древнем мире были общие, – ответил Акинфий Иванович. – В разных культурах поклонялись одним и тем же сущностям. Люди их чувствовали сквозь ярлыки. Просто в разных языках имена звучали по-разному. Поэтому в «интерпретацио греко» никакого святотатства не было.

– Вы чего, – усмехнулся Тимофей, – верите, что эти боги правда жили? А куда они тогда делись?

– Умерли, наверное, – вздохнул Валентин. – Поэтому античность и кончилась.

– Скорее, пришли новые боги, – сказал Андрон, – и у старых этот мир отжали. А старых богов загнали под шконку.

– Может, и так, – отозвался Акинфий Иванович. – Только мир – это вам не мобильник в стразах, чтобы его отжать. Скорее, боги просто ушли в тень. Кто-то, может, и умер… А кто-то до сих пор на вахте. Но тогда я в этих вопросах не разбирался и про «интерпретацио греко» узнал впервые. Поэтому слушал Жореса с большим интересом.

– А что он дальше сказал?

– Стал объяснять, что по греческой интерпретации пунийцы поклонялись на этой горе Кроносу. Или Сатурну. Кронос, говорит, это бог времени и многого другого. Греки изображали его с серпом – кстати, выражение «серпом по яйцам» пришло из античности, Кронос именно этим инструментом оскопил папашу Урана. А пунийцы изображали Кроноса без серпа, зато с рогами. Или даже с бараньей головой. Но это не значит, что Кронос был бараном. Имелось в виду другое. Левый рог – прошлое. Правый – будущее. Вот это и значит «Двурогий Господин». Хозяин прошлого и будущего, властелин, так сказать, времени. А вовсе не черт.

– Может быть, черт тоже властелин времени.

– Есть такая гипотеза, – согласился Акинфий Иванович. – Но тогда не только времени, а еще и пространства. Всего этого физического измерения. В это многие сектанты и еретики верили, в том числе ранние христиане…

– Хорош отвлекаться, – сказал Валентин. – Показал он вам рога на скале, объяснил про Кроноса. И что дальше?

– Дальше я его про рога спросил. Почему они тут. И он ответил, что на горе Джебел Букарнина в Тунисе когда-то стоял храм Кроноса, или Баала. И в нем была статуя бога, которая совершала настоящие чудеса и сильно помогала карфагенянам в их экспансии. Ее, натурально, разрушили римляне. А здесь эта статуя просто еще не высечена из камня – лишь намечено, где ей полагается быть. Только начали беспокоить камень, только коснулись божественных рогов и лба. И они проступили из скалы в той же относительной точке пространства, что на горе под Карфагеном. Понимаете?

– Думаю, этих Баалов в Карфагене ставили всюду, – сказал Тимофей. – Как Августов в Римской империи. Или как Лениных при Советской власти.

– Это понятно, – ответил Акинфий Иванович. – Но статуя статуе рознь. Большинство просто истуканы. А в некоторых действительно обитает божество. Одной из целей пунической войны для римлян было как раз разрушить магические объекты Карфагена. В частности, эту статую. Это было прямым указанием римских богов, полученным через оракула.

– Почему?

– Потому что статуя, как сейчас говорят, работала.

– Но ведь и у римлян такой бог в пантеоне. Сатурн. Вы сами сказали. Что же он, сам себя?

– Не все так просто. У римлян были, конечно, Сатурналии и все такое, но поклонялись они не Сатурну, а его сыну Юпитеру, или Зевсу. Сатурн был более древней сущностью – богом предыдущего цикла. И относился к эллинским богам не слишком хорошо, если вспомнить мифологию. Пунические войны были войнами богов. Как и любые большие войны вообще. Люди там просто пешки. Или даже шашки, которые вообще не понимают, что идет чужая игра, и думают, что сами прутся в дамки наперекор стихиям.

– Интересно, – сказал Иван. – Вторая мировая тоже была войной богов? Или, например, наполеоновское нашествие?

– Надо полагать. Пушкин же писал что-то вроде «Барклай, зима иль русский Бог…» Значит, чувствовал. Но мы такое не скоро понимать начнем. А вот с древним миром уже ясно. Во всяком случае, тому, кто в теме. Жорес, например, про Кроноса знал все.

– Расскажите, – попросил Иван.

– Чтобы вы понимали, у каждого бога был, как сейчас говорят, свой баг и своя фича. Баги какие? Гефест, к примеру, хромой. Афродита на передок слабая. Марс военный преступник. У Кроноса тоже был баг.

– Какой?

– Он, как бы это сказать, кушал своих деток.

– Зачем?

– Существовало пророчество, что один из детей Кроноса его свергнет. Это и был Зевс, которого мамаша спасла – подложила мужу булыжник в пеленках, а тот и проглотил…

Иван засмеялся.

– Боги эти, похоже, не шибко умные были. Мог бы пеленки развернуть и проверить. Особенно если дите молчит и не шевелится.

– Все это надо понимать метафорически, – ответил Акинфий Иванович. – Булыжник символизирует что-то одно, пеленки что-то другое… Это я смеюсь, так ученые рассуждают. На самом деле да. Неубедительно. Но обратите внимание вот на что – как я уже сказал, Кронос есть то же самое, что Сатурн. Про кольца Сатурна знаете? Это как бы спутники, размолотые в крохотные частицы… Кристаллы космически холодного льда. Те же мертвые детки, для гарантии прокрученные через мясорубку. Их мелкий-мелкий прах. Совпадение? Не думаю. Вот такие примерно вещи этот Жорес задвигал.