Жизнь во благо. Воспоминания человека-легенды

Жизнь во благо

Воспоминания человека-легенды

Андрей Зимин

Генералам советской промышленности,

внесшим неоценимый вклад в превращение

СССР в одну из ведущих мировых держав,

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Автор выражает глубокую признательность своему сыну —

Дмитрию Андреевичу Зимину,

любезно согласившемуся

стать спонсором издания этой книги

Редактор Екатерина Харитонова

Корректор Алексей Леснянский

Дизайнер обложки Тая Королькова

© Андрей Зимин, 2019

© Тая Королькова, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-6907-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Несколько слов от автора

Я не мог не написать этой книги. Не рассказать о жизни и деятельности обычного с виду, ничем не примечательного человека – Вячеслава Геннадьевича Тюгина. Человека-легенды. Хочу подчеркнуть, что это не я нарёк его данным эпитетом. Ещё в 2009 году такого звания удостоил Вячеслава Геннадьевича мэр города Дзержинска Виктор Валентинович Портнов в ходе поздравления юбиляра с 80-летием. Причём, на мой взгляд, ничуть не покривил душой.

Я не мог не написать этой книги потому, что был просто ошеломлён небольшим рассказом Вячеслава Геннадьевича о себе. О своей далеко не простой, но весьма насыщенной различными событиями и свершениями жизни, которую он прожил (и ещё проживает) во благо своего Отечества. Случилось это на очень скромном торжестве, посвященном его 85-летию, когда, немного расслабившись, юбиляр (среди родных и близких – просто дедуся) вспоминал основные вехи пройденного им жизненного пути.

Я и представить себе не мог, что передо мной не просто пожилой, но ещё достаточно крепкий мужчина, являющийся для кого-то отцом, для кого-то – тестем, а для кого-то – дедом и прадедом. Передо мной сидел очень скромный и в чём-то даже застенчивый человек, по сути, действительно достойный именоваться человеком-легендой.

Большую часть своей жизни он прожил и проработал в уже обозначенном городе Дзержинске Нижегородской (в советский период – Горьковской) области, считавшимся в СССР чуть ли не столицей советской нефтехимии. Городе, где в 1961 году он возглавил завод химического машиностроения, придя на него со знаменитого «Красного Сормово», отработав там до этого корабелом, строившим подводные лодки, в течение тринадцати лет. И было ему тогда всего-то чуть больше тридцати!!!

А следующие 30 лет своей жизни посвятил он дзержинскому «Химмашу», выведя его к середине 1980-х годов в число ведущих заводов химического машиностроения в СССР, за что и был удостоен двух орденов Трудового Красного Знамени (хотя и представлялся к высоким государственным наградам четырежды). Причём таким же орденом был награждён и сам завод – одно, кстати, из немногих предприятий-орденоносцев в Дзержинске.

Я слушал рассказ человека, входившего, можно сказать, в славную когорту тех, кого впоследствии с лёгкой руки наших либералов, занявших руководящие в России посты после распада СССР, называли «красными директорами», в число тех «генералов» советской промышленности, усилиями которых и был построен мощный промышленный потенциал Советского Союза, позволивший ему стать сверхдержавой наряду с Соединенными Штатами.

У нас, особенно в советский период, много писали и рассказывали о «маршалах» отечественной индустрии, руководивших целыми отраслями промышленности. О знаменитых авиаконструкторах, ракетостроителях, создателях ядерного оружия, а затем и «мирного атома», энергетиках, машиностроителях, транспортниках и многих-многих других, имена которых были в народе хорошо известны. А вот о «генералах» этих огромных стратегических отраслей, руководителях конкретных предприятий, где и воплощались в реальную жизнь сложнейшие задачи ускоренного развития советской промышленности, рассказано, на мой взгляд, незаслуженно мало.

Но легко сказать – написать книгу. Гораздо сложнее оказалось это сделать. К тому времени на моём счету уже была одна написанная и опубликованная повесть, вызвавшая неподдельный интерес многих людей. Однако то литературное произведение писалось на основе реальных событий, произошедших со мной самим. И когда я работал над ним, то раз за разом погружался в обстановку и ситуации, которые пережил и в которых участвовал. Поэтому психотипы и характеры героев той моей повести списывались с конкретных людей, которые были мне хорошо знакомы.

В случае же с Вячеславом Геннадьевичем предстояло написать о целой жизни человека, которого я ранее практически не знал. Я совершенно не представлял себе реальной заводской атмосферы и трудовых будней рабочих людей. Лишь в общих чертах, как выяснилось, был осведомлён об истории нашей страны, особенно 1930-х – 1960-х годов, базируясь при этом главным образом на знаниях, полученных в ходе учёбы, каких-то рассказах старшего поколения, прочитанных книгах и просмотренных фильмах. А ведь жизнь моего нового героя была неотделима от совершенно конкретных исторических событий в СССР того периода.

И тогда я всё больше и больше утверждался во мнении, что написать о нём художественное произведение мне явно не удастся. Просто не по Сеньке шапка, как говорят в народе. Причём окончательно меня убедила в этом история, рассказанная вдовой советского музыкального гения Муслима Магомаева Тамарой Ильиничной Синявской, с которой мне посчастливилось встречаться. Очень многие авторы просто атаковали Муслима Магометовича предложениями написать о нём книгу. Не выдержав столь мощного натиска, он, человек очень и очень скромный, не устоял. Но когда ему принесли экземпляр готовой к изданию рукописи, прочитав её, он с возмущением воскликнул: «Но ведь это же совсем не я! Это книга о каком-то другом человеке!..» И в итоге вынужден был написать о себе сам.

Поразмышляв ещё какое-то время о том, как писать книгу о человеке-легенде (причём о живом человеке-легенде), я пришёл к выводу, что это должна быть повесть-интервью: рассказ самого человека о своей жизни, прожитой в конкретном историческом времени. И вместе с тем она должна быть достаточно легко и интересно читаемой и понятной широкому кругу людей, прежде всего родственникам главного героя, особенно его потомкам.

Именно поэтому в данной книге вы увидите большое количество исторических справок, сносок и авторских отступлений от рассказа главного героя, призванных ввести читателя в историческую атмосферу того времени, о котором идёт речь, в тонкости производственного процесса и во многое другое, во что мне приходилось погружаться самому в ходе работы над текстом.

Хочу завершить своё вступление словами глубокой благодарности и признательности Вячеславу Геннадьевичу Тюгину, предоставившему в моё полное распоряжение свой личный архив. Кроме того, большим подспорьем в изучении истории Дзержинского завода химического машиностроения, понимании рабочей атмосферы и жизни крупного предприятия, его трудового коллектива стал сборник очерков «Ступени роста» Мурата Крымсултановича Озиева, изданный Волго-Вятским книжным издательством в 1981 году. Примечательно, что герой моего (а если уж быть точным – нашего с ним) повествования, будучи в тот период директором «Дзержинскхиммаша», являлся членом общественной редакционной коллегии по изданию данного сборника, посвящённого истории и будням этого завода.

Блажен, кто предков с чистым сердцем чтит.

Иоганн Вольфганг фон Гёте

Мы сидим с Вячеславом Геннадьевичем на дачной веранде, в шестидесяти километрах южнее Москвы, с которой хорошо просматривается весь участок (сам герой этой книги называет данное место своим НП – наблюдательным пунктом). На дворе тёплый май 2016-го. В пышные белые платья уже оделись вишня, черешня и яблони, вокруг которых с мерным жужжанием роятся пчёлы. Благоухает сирень, распустились тюльпаны, вот-вот полыхнут своим неповторимым цветом огромные бутоны пионов.

Расцветает новая жизнь. И не только в эпическом, но и в прямом смысле этого слова, потому что совсем недалеко от нас в тени дома стоит детская коляска, в которой мерно посапывает третья по счёту правнучка Вячеслава Геннадьевича и моя первая внучка Полинка, озарившая этот мир своим появлением всего месяц назад.

И вот, чуть прищуриваясь на ласковом майском солнышке и улыбаясь ему, наш дедуся неспешно начинает свой долгий рассказ-воспоминание о собственной жизни и временах, в которых он жил и, слава Богу, продолжает жить…

Мои корни

Родился я 3 декабря 1929 года в селе Порздни, что ныне в Лухском, а тогда относилось к Пучежскому району Ивановской области, в крестьянской семье. Село это на тот момент было весьма большим, с богатой историей. Сформировалось оно на месте крепости Порздно, построенной в XII веке, после того как 300 лет спустя там возвели первую церковь. В XVIII веке Порздни становятся центральной усадьбой барской вотчины графа Александра Борисовича Бутурлина1 и сохраняют этот статус практически до революции 1917-го года.

В тот период в селе действовали уже две большие церкви: Успения Пресвятой Богородицы и Спаса Преображения, построенные в середине 1700-х годов. В народе одну называли Графской (вполне понятно почему), а другую – Хованской. Отчего так повелось – трудно сказать. Сейчас уже и не помню.

Периодом наибольшего расцвета Порздней была середина XIX века. К 1873 году село стало одним из крупнейших в губернии. Ежегодно здесь проходили четыре ярмарки. Помимо торговли, жители занимались производством кож, извозом, портняжным, сапожным и кузнечным делом.

Родители мои – Тюгин Геннадий Васильевич 9 февраля 1906 года рождения и Тюгина (в девичестве – Патокина) Евгения Ивановна 26 декабря 1904 года рождения. Отец вышел из семьи кузнецов, занимавшихся своим ремеслом не только в Порзднях, но и в окрестных селах.

Так, мой дед – Тюгин Василий Васильевич, – будучи ещё молодым человеком, некоторое время работал в поместье «Привольное», находящемся в нескольких десятках километров от Порздней. Хозяин поместья – Николай Николаевич Бернардос – был человеком выдающимся. Он приходился внуком знаменитому участнику Отечественной войны 1812 года генерал-майору Пантелеймону Егоровичу Бернардосу и занимался активной научно-прикладной деятельностью. Так, именно Н. Н. Бернардос изобрёл первую в России зубную пломбу из серебра и первым в нашей стране установил её своему денщику, избавив его тем самым от необходимости удаления больного зуба.

Кроме того, он же стал, по сути, и основателем электросварочного дела в России. Благодаря этому моего деда, человека незаурядного мастерового таланта, являвшегося в тот период помощником Н. Н. Бернандоса в его изысканиях, вполне можно считать одним из первых сварщиков в нашей стране. В 1980-е годы об этом, кстати, много писали наши СМИ.

Ремарка автора. Вот одна из статей на эту тему. Её ксерокопию я нашёл, разбирая личный архив В. Г. Тюгина, любезно предоставленный мне для работы над этой книгой. Данная статья была опубликована в центральной советской газете «Правда»2 12 мая 1981 года под заголовком «Творцу электросварки»:

«Создается музей выдающегося русского учёного и изобретателя Николая Николаевича Бернардоса – отца электросварки.

Без её применения сейчас просто невозможно представить современное промышленное производство. А разработал и впервые сто лет назад испытал метод дуговой сварки металлов Н. Н. Бернардос, назвав его в честь древнегреческого бога-кузнеца «электрогефестом». Это открытие было сделано в небольшой усадьбе «Привольное», находившейся неподалеку от Луха, что в Ивановской области.

Юбилей одного из выдающихся изобретений XIX века по инициативе ЮНЕСКО ныне будет отмечаться в разных странах мира. Готовится к этой замечательной дате и древний Лух, где и будет открыт музей. Его экспозиция расскажет о жизни и деятельности творца электросварки, внука одного из героев Отечественной войны 1812 года генерала П. Е. Бернардоса.

Среди многочисленных экспонатов – собственноручные описания опытов, проведённых учёным. Бернардос является автором многих оригинальных проектов – парохода, переходящего мели, снаряда для перевозки по бездорожью дров и иных тяжестей.

Внимание посетителей, несомненно, привлечёт и старинный документ, найденный работниками Ивановского историко-революционного музея. Он свидетельствует, что в числе первых электросварку использовали в 1886 году на Куваевской ситценабивной мануфактуре в Иваново-Вознесенске при изготовлении заварочных кубов из листового железа.

Большую помощь ивановцам в создании музея оказывают учёные прославленного института электросварки имени Е. О. Патона академии наук Украины. За годы упорных поисков они собрали немало интересных документов о жизни и творчестве замечательного изобретателя, подвижника науки. Часть из них, а также различные материалы, посвящённые сегодняшнему дню электросварки, которая используется на земле и в космосе, займёт свое место в музее. Он распахнёт свои двери в дни юбилейных торжеств – в июне [1981 г.]».

Характерно, что в дополнение к своему огромному научно-прикладному таланту Н. Н. Бернардос придерживался весьма прогрессивных по тем временам демократических взглядов. Он поддерживал активные контакты с известными революционно настроенными демократами того периода в Западной Европе, прежде всего во Франции, получая от них соответствующую литературу.

Вполне естественно, что всё это оказало значительное влияние как на становление Василия Тюгина в качестве серьёзного и творческого мастерового человека, так и на формирование его мировоззренческих взглядов. Хозяин поместья часто рассказывал моему деду о неправильности, несправедливости уклада жизни в Российской Империи.

Впоследствии, разглядев в нём личность по всем меркам неординарную, Н. Н. Бернардос рекомендовал ему отправиться в город Сормово, находившийся неподалеку от Нижнего Новгорода. В то время там активно формировалась промышленная база, прежде всего судостроительная, где не только пригодились бы навыки и умения молодого и далеко не бесталанного человека, но и его прогрессивные политические взгляды. Тогда в Сормово уже постепенно начинали складываться социал-демократические, революционные настроения.

Но в тот период дед был ещё совсем молодым человеком. А в Порзднях его ждала любимая невеста – моя бабушка. Звали её Анной Васильевной. Вот только фамилии её девичьей сейчас, к сожалению, уже точно не вспомню. То ли Красильникова, то ли Грязнова. Знаю точно, что была она потомственной крестьянкой, человеком набожным, привыкшим исключительно к сельской жизни во всех её тогдашних ипостасях.

Узнав о намерениях своего жениха, Анна наотрез отказалась переезжать в город, поставив вопрос ребром: либо я, либо Сормово. Ну а дед мой, Василий Васильевич, всей душой любивший свою избранницу, в сложившейся ситуации принял решение остаться вместе с ней на своей малой родине в Порзднях. Там до конца своей жизни он так и проработал кузнецом.

Причём доподлинно известно, что к нему неоднократно приезжали представители промышленных предприятий из Сормово. Звали работать, сулили всяческие блага. Но дед Василий оставался непреклонным. Да и семья его постепенно разрасталась. Кроме моего отца, самого младшего в ней, было ещё двое братьев – Иван и Александр, а также сестра Анна. Куда им ехать, обременённым каким-никаким, а хозяйством? Да и жизнь на селе, понятная и привычная своим укладом, значительно отличалась от городской, неведомой и в чём-то даже страшноватой для селян.

Мама моя, Евгения Ивановна, тоже была из большой и крепкой крестьянской семьи. У неё семь братьев и четыре сестры. И все они жили по образу и подобию своих предков – размеренно и осёдло, в повседневных крестьянских заботах и тяжёлом труде на земле без каких-то серьёзных перемен и потрясений, тем более связанных с переездами.

Так что мой второй дед – Патокин Иван Васильевич – потомственный крестьянин, как и его любимая супруга Ольга Ивановна (в девичестве – Барская) – моя вторая бабушка. Они явно знали толк в своём крестьянском деле. Вероятно, поэтому их семья всегда, что называется, крепко стояла на ногах. Ведь трудились-то от зари до зари все от мала до велика. И в советский период они совершенно точно подходили под определение крестьян-середняков3. У них было несколько коров, лошадь, наделы земли. Вместе с тем они никогда не использовали наёмный, батрацкий труд. Всегда управлялись сами.

Тем не менее в начале 1930-х годов, в период массовой коллективизации на селе, семья Патокиных попала под жернова раскулачивания. Может быть, потому, что не захотела сдавать свою скотину в колхоз. А может, и потому, что зависть брала других крестьян, живших в одном с ними селе, но не сумевших наладить собственное хозяйство. Кто сейчас знает? Одно доподлинно известно – Патокиных раскулачили.

Забрали всё. Арестовали не только деда, но и двоих его сыновей. Причём к тому времени несколько старших детей Ивана Васильевича и Ольги Ивановны уже проживали отдельно со своими семьями – кто в Вязниках, кто в Шуе. Поэтому арестовали одного из тех, кто всё ещё оставался жить вместе с родителями, а второго – приехавшего к ним в то самое время в гости из Шуи и, по всей видимости, активно заступившегося тогда за отца.

Историческая справка

Коллективизация – процесс объединения единоличных крестьянских хозяйств в СССР в коллективные хозяйства (сокращенно – «колхозы»), наиболее активно осуществлявшийся в Советском Союзе в период с 1928 по 1933 год.

Решение о столь радикальной реформе существовавшего до этого в стране уклада сельского хозяйства было принято на XV съезде ВКП (б)4 в 1927 году. Такой подход был обусловлен серьёзным кризисом хлебозаготовок в СССР зимой 1927—1928 годов, когда страна оказалась в очень тяжёлой продовольственной ситуации. Её главной причиной стало снижение государством закупочных цен (до уровня в пять-шесть раз ниже рыночных), по которым у крестьян-частников должно было закупаться зерно, а также дороговизна и дефицит промышленных товаров. Вполне естественно, что в этих условиях крестьяне не спешили продавать собранный урожай государству, придерживая его, что называется, до лучших времен.

Исходя из общей обстановки в стране, только-только вставшей на путь индустриализации (превращения в мощную промышленную державу), реализация политики коллективизации на селе представлялась руководству СССР единственно верным и наиболее эффективным путём не только преодоления текущего продовольственного кризиса, ни и их недопущения в будущем.

Она преследовала четыре основные цели.

Первая, официально провозглашённая партийным руководством, – осуществление социалистических преобразований в деревне (по сути – ликвидация частной собственности на селе). В перспективе (причём в самой ближайшей) предполагалось создание крупного социалистического сельскохозяйственного производства, которое надёжно обеспечило бы государство хлебом, мясом и другим аграрным сырьём.

Вторая – бесперебойное снабжение продовольствием быстро растущих в ходе индустриализации городов.

Третья – высвобождение крестьян (а это в конце 1920-х годов – около 80% населения СССР) от сельскохозяйственного труда и направление их на работу в сферу индустриального строительства. Для этого колхозы предполагалось сделать крупными производителями зерна и другой сельскохозяйственной продукции за счёт внедрения в них современных способов агропроизводства и соответствующей техники, способствовавших резкому росту производительности труда, влекущей за собой заметное снижение необходимого числа сельских тружеников.

Четвёртая – увеличение за счёт быстрого повышения валового сбора зерна его поставок на экспорт. Деньги, вырученные от этого, должны были пойти на закупку техники и оборудования для строящихся советских заводов. Иного источника валютных средств у советского государства в то время фактически не существовало.

Однако, провозгласив столь правильные и благие цели, руководство страны в лице ВКП (б), как видится с сегодняшней исторической высоты, достаточно слабо представляло себе реальные пути и методы их осуществления. В результате, так как конкретных указаний «сверху», из Москвы, не последовало, партийные руководители на местах, которых сильно заботила задача безусловного выполнения плана государственных хлебозаготовок, понимали процесс коллективизации каждый по-своему.

Причём основу этого «понимания» составляли, как правило, принудительные меры — главным образом силового характера.

Во многом такой подход обусловливался тем, что уже в январе 1928 года на всех уровнях власти возникло чёткое понимание того, что крестьяне-частники не намерены добровольно в убыток себе продавать государству зерно по сильно заниженным ценам. В частности, несмотря на относительно хороший урожай 1927 года, в «закрома Родины» к выше обозначенному сроку было собрано всего лишь около 4,8 млн тонн зерна, что почти на 2,1 млн тонн меньше, чем в предыдущем году.

Выполнение плановых показателей экспорта хлеба было поставлено под угрозу срыва. Страна могла остаться без валюты, необходимой для решения задач индустриализации. Кроме того, жёстко встал вопрос о продовольственном снабжении городов.

Для выхода из создавшегося положения советское руководство решило прибегнуть к срочным и чрезвычайным мерам, похожим на продразверстку5 времён военного коммунизма6 и Гражданской войны. На хлебозаготовки были мобилизованы 30 тысяч коммунистов в качестве «оперуполномоченных». Им поручалось осуществить «чистку» в ненадёжных сельсоветах и партийных ячейках, создать на местах «тройки»7, которым надлежало найти спрятанные излишки, заручившись поддержкой бедняков (получавших 25% зерна, изъятого у более зажиточных крестьян), и на основе ст. 107 Уголовного кодекса, согласно которой любое действие, «способствующее поднятию цен», каралось лишением свободы сроком до трёх лет, привлечь к уголовной ответственности всех неблагонадёжных лиц.

В итоге начали закрываться рынки, что было серьёзным ударом не только для зажиточных крестьян, но и для всех сельских жителей. Изъятие излишков и репрессии лишь углубили кризис. В ответ на это крестьяне-частники на следующий год уменьшили посевные площади.

Из уроков хлебозаготовительного кризиса зимы 1927—1928 гг. руководством СССР во главе с И. В. Сталиным был сделан ряд выводов, которые прозвучали во многих его вступлениях в мае-июне 1928-го года. Главный из них состоял в необходимости создания «опор социализма» в деревне в виде колхозов и машинно-тракторных станций (МТС). При этом основные формы взаимоотношений между государством и крестьянами рассматривались И. В. Сталиным прежде всего как принудительно-административные.

Вместе с тем показатели советского сельского хозяйства в 1928—1929 гг. были близки к катастрофическим. Несмотря на целый ряд репрессивных мер по отношению не только к зажиточным крестьянам, но и в основном к середнякам (конфискация хлеба в случае отказа продавать продукцию государству по низким закупочным ценам), зимой 1928—1929 гг. страна получила хлеба ещё меньше, чем год назад.

Обстановка в деревне стала крайне напряжённой. Поголовье скота уменьшилось. В феврале 1929 года в городах снова появились продовольственные карточки, отменённые после окончания Гражданской войны. А после закрытия большинства частных лавочек и кустарных мастерских как «капиталистических предприятий» дефицит продовольствия стал тотальным.

В складывающихся условиях советское правительство приняло решение о реорганизации сельского хозяйства самым радикальным способом, заключавшемся в быстрой и решительной коллективизации. Большую часть крестьян-единоличников предполагалось объединить в коллективные хозяйства и таким образом ликвидировать зависимость государства от частных хлебопоставок.

Форсированное создание колхозов началось уже с весны 1928 года. В 1929 году был официально провозглашён лозунг, призывающий к сплошной коллективизации, а 5 января 1930 года было принято постановление ЦК ВКП (б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», в котором определялись сроки проведения сплошной коллективизации в стране. Северный Кавказ и Поволжье должны были завершить её к весне 1931 года, Украина, Черноземные области, Урал и Сибирь – к весне 1932-го, остальные зерновые районы – к 1933-му. В дополнение к этому 30 января 1930 года постановлением ЦК ВКП (б) было утверждено решение о ликвидации кулачества.

Изначально определением, кто есть «кулак», а кто «середняк», занимались непосредственно на местах. Единой и точной классификации не было. В некоторых районах к кулакам приписывали тех, у кого было две коровы, или две лошади, или хороший дом.