Аня без прикрас

– Ах это был ты, – удивилась и возмутилась я, и чуть было не поколотила своего одноклассника. Но потом мы долго смеялись и всем рассказывали, как я весь вечер общалась с девочкой, а это оказался наш мальчик. А про себя думала, хорошо, что я его в туалет не пригласила. Так что вечер прошел весело, не обычно, я тоже получила приз за свою бабочку. И запомнился на долго, даже до сих пор с братом вспоминаем его.

Димке еще раз пришлось поправлять мне новогодний костюм уже в 10 классе. Дело было так. На школьном новогоднем вечере мы с ним были ведущими – он Дедом Морозом, а я Снегурочкой. Костюм Деда Мороза взяли в Доме культуры, а Снегурочку мама мне шила сама. Костюм получился великолепный. Из красного сатина мама сшила мне платье – узкое в талии и с широкой юбкой. И еще на пышной нижней юбочке. А отделала его прямо как дубленку белым кроличьим мехом. Меховым был весь низ платья, манжеты, воротничок и застежка. Талия тонкая, юбка пышная –красота невозможная. На голове шапочка с какими-то висюльками, красные ажурные перчатки и туфельки на шпильках. В общем Снегурка получилась что надо!

Вечер прошел прекрасно. Мы с Димкой были на высоте – весь вечер всех развлекали, веселили, награждали. И так мы понравились нашему директору, а он был членом Райисполкома, что он предложил нам с Димкой провести детский утренник для исполкомовских детей.

Мы сначала как-то засмущались, засомневались, но, когда сказали, что нам еще и заплатят – Деду Морозу 10 рублей, а Снегурочке 5, мы согласились. В тайне я, конечно, считала, что это не очень справедливо – такая дискриминация – тем более, что костюм у меня был очень красивый. Но пять рублей, это тоже не плохо. И мы с приятелем пошли работать.

Детей в зале Райисполкома собралось уйма, да еще столько же родителей. Нам выдали мешок с подарками, там игрушки-погремушки, конфетки всякие, это что за стишки-песенки раздавать. А кульки с подарками сказали принесут позже. И вот мы зашли в зал. Детки сначала были притихшие, вроде удивленные, все в ожидании волшебства. Но очень быстро освоились и стали нас изучать поближе. Мы с ними водили хороводы, пели песенки. Но в хороводе каждому хотелось стоять рядом со Снегурочкой. Они стали оттеснять друг друга, чтобы меня потрогать, взять за руку. Уж очень им понравилась внучка Деда Мороза –ну прямо, как настоящая. И детки стали на меня цепляться, тащить в разные стороны, тискать, обнимать, да так активно, что молния на платье не выдержала и раскрылась. И платье почти свалилось с меня. Я с великим трудом вырвалась от этих обезумевших деток и с криком: «Дед Мороз, выручай!» – убежала в какой-то кабинет.

Хорошо Димка сообразил – попросил какую-то мамашу поводить хоровод и пришел мне помочь. И опять ему пришлось на моей спине застегивать молнию. И опять он очень долго возился (как мне показалось), но все-таки в конце концов застегнул, и мы торжественно пошли в зал раздавать этим сумасшедшим деткам подарки. Но я уже старалась близко к ним не подходить, пряталась за дедушкину спину.

Свои заработанные денежки мы получили, но на вторую елку я уже не пошла. Приятель сходил сам, отработал, заработал свою десятку. А мне он купил шоколадку. Через год мы закончили школу, и больше с Димкой мы не встречались. Но забавные случаи остались в памяти.

Миля

Миля, это маленькая, горбатенькая деревенская женщина, которая живет в моей памяти всю жизнь.

Когда я перешла в девятый класс, мой старший брат Женя уже как раз окончил школу, а Саша – младший брат – только готовился стать первоклассником. Женя уехал во Владимир на подготовительные курсы в институт, и мы с Саньком были целыми днями одни дома. Родители с утра до вечера были на работе.

Проблемы могли начаться в новом учебном году – с кем наш первоклассник будет дома, кто его встретит из школы, накормит, посадит за уроки, развлечет? Он у нас был младшенький – всеобщий любимчик и, конечно, немного избалован вниманием.

Проблемы могли начаться в новом учебном году – с кем наш первоклассник будет дома, кто его встретит из школы, накормит, посадит за уроки, развлечет? Он у нас был младшенький – всеобщий любимчик и, конечно, немного избалован вниманием.

Раньше у нас всегда жила в доме какая-нибудь тетушка. Родных-то бабушек не было! А здесь, как нарочно, никого подходящего на примете не было, и мама уже начинала задумываться:

– Что же делать? Скоро начало учебного года!

И тут ей предложили взять на зиму одну деревенскую одинокую женщину. Правда, предупредили, что она инвалид детства, с изуродованным позвоночником. Одним словом – горбатая.

Это сейчас стали терпимее относиться к инвалидам. А тогда всё, что не вписывалось в общепринятые рамки, старались спрятать, не демонстрировать, скрывать.

И мама сначала засомневалась, стоит ли брать в дом горбунью, да еще из деревни. Что скажут знакомые? Ведь могут и осудить.

Но деваться некуда, время подпирает – и она согласилась:

– Пусть приезжает! Посмотрим…

И вот через день к нашему дому подъехал трехколесный мотоцикл, и из коляски вышло крошечное создание – то ли ребенок, то ли лилипут?

Оказалось, это и есть Сашина «гувернантка».

С простой плетеной корзинкой-кошелкой, в которой были ее скромные вещички, она зашла в наш дом. Мама была на работе, а мы не знали, как нам себя вести. Раньше мы никогда не видели таких уродливых людей. Нам показалось, что она была похожа на Карлика Носа из сказки. И хоть и нос у нее был вполне нормальный, нам она показалась очень страшной.

Но мы были хорошо воспитанными детьми и ее не выгнали, не обидели, а просто затаились и предложили подождать маму. А сами разглядывали ее и молча злились.

Шептались с Саньком в другой комнате:

– Неужели эта уродина будет жить с нами в нашем доме, и с ней надо будет каждый день общаться? А что скажут наши друзья-подружки? Докатилась семейка! Устроила дом инвалидов!

Но пришла мама, приветливо поздоровалась с этой женщиной, приготовила чай и они сели с ней беседовать – знакомиться.

Оказалось, что ей тридцать семь лет и она мамина ровесница. Зовут ее Меланья Ивановна. Замужем никогда не была. Ну, это понятно – кто же такую возьмет? Жила в деревне со старшей сестрой и ее дочерью. Когда она была совсем крошкой, ее родители поссорились, стали выхватывать ребенка друг у друга, и повредили ей позвоночник. Но в то время никто на это не обратил внимания. Плачет ребенок и плачет – капризничает, наверное. А потом девочка выросла немного, но со временем стала расти не вверх, а в бок. Так и осталась Миля горбатенькой. Закончила семилетку, хотела дальше учиться, но надо было сестре помогать. Жила у нее в доме на хозяйстве. Сестра с дочкой работала в колхозе в поле с раннего утра до позднего вечера. И Миля, как Золушка, целыми днями хлопотала по дому. А зимой на колхозных полях делать было нечего, сестра с дочкой были дома, сами занимались своим хозяйством, и Миля решила подзаработать – раз уж ей предложили в городе пожить зиму в семье.

Мама ей поручила мелкую работу по дому – посуду помыть, нас с Сашей после школы встретить и накормить, на кухне прибраться, ну и с большой уборкой помочь раз в неделю. А готовить обед и стирать мама решила, что будет сама.

И стала Миля (мы ее звали тетя Миля) жить у нас. Поселили ее с Сашей в одной комнате. Сначала он был очень недоволен, но сидеть дома в одиночестве тоже ему не хотелось. Я училась во вторую смену и из школы зачастую приходила даже позже родителей. Все же уже 9 класс – много уроков и дополнительные занятия, репетиции…

Но очень скоро мы с Милей подружились и даже полюбили друг друга. Она прижилась в нашем доме. Делала все тихо, незаметно: что-то потихоньку терла, чистила, вытирала, раскладывала. И вскоре вообще стала нашей с Саньком подружкой.

Всеми своими школьными новостями, мы прежде всего делились с тетей Милей. Она так хорошо умела слушать, с таким интересом задавала наводящие вопросы и поддакивала, что очень хотелось скорее все ей рассказать. Ведь мама с работы придет только вечером, а поделиться хочется уже сейчас.

От школы до дома я шла ровно 10 минут. Я еле сдерживалась – так меня распирали новости!

Я заскакивала домой и сразу начинала раздеваться. У порога сбрасывала башмаки – Миля ставила их на место. Дальше летело пальто, шарф и так далее. Пока добиралась до своей комнаты – успевала завалить весь дом своими вещами. Тетя Миля все это подбирала и с приветливой улыбкой раскладывала по своим местам. А потом с таким интересом слушала мои рассказы, как будто сама училась со мной в одном классе.

И про мальчишек, которые мне записочки писали, под окна приходили, погулять выманивали, Миля тоже все знала и вела с ними вместо меня дипломатические переговоры.

Я ее учила, кому что сказать, и она всегда четко выполняла задание. И еще всегда высказывала о мальчишках свое мнение – кто меня достоин, а кто и не очень.

А когда ко мне приходили одноклассники, наша тетя Миля всех всегда привечала. Никого никогда не поучала, только улыбалась и быстренько, как мышка, накрывала стол для чая со всякими пряниками, вареньем и медом. Или быстро на простокваше делала оладушки, и угощала нас. Во всяком случае, гости из нашего дома никогда без угощения не уходили.

Ребята тоже к ней привыкли, и не обращали внимания на ее увечье. Все очень хорошо и по-доброму к ней относились. Всегда при ней шутили, дурачились, а она только улыбалась.

Дома у нас был большой зал – почти пустой, прямо как танцзал. На всю комнату огромный ковер, вдоль одной стены ряд стульев, а с другой – только пианино и тумбочка с проигрывателем и пластинками. И когда мы собирались потанцевать, тетя Миля помогала мальчишкам скручивать ковер и натирать пол свечкой, чтобы лучше скользило, а потом садилась на стульчик возле двери и смотрела, как молодежь веселится. И никому она не мешала, и никто ее не стеснялся.

Мы все сами не заметили, как очень к ней привязались. Она стала просто членом нашей семьи, и когда уезжала в свою деревню на летние каникулы помогать сестре, мы очень скучали и не могли дождаться, когда она вернется.

Вечерами я ей делала прически. Мне очень хотелось сделать ее красивее. Она начала подкрашивать губки, бровки. Присматривалась, как это делает мама и старалась повторить. Мама шила ей платья с каким-нибудь большим воротником, чтобы как-то прикрыть ее горб.

Большую часть времени она проводила в своей комнатке – вязала, читала, или слушала, как ей читает Саша. У них-то вообще была полная идиллия, мы их так и звали – голубками. А Милину комнату окрестили гнездышком.

Саша очень полюбил эту тетушку и даже не обижался на наши шуточки. Миля была с ним одного роста, и, конечно, ему было приятно чувствовать себя с ней наравне.

Так что стала она нам лучшим другом. Все свои школьные секреты (а я еще и девичьи тайны) мы рассказывали Миле. Я знала, что она никогда никому не проболтается – даже маме. Она была моим самым доверенным лицом.

Миля же очень любила наших родителей и была за все им очень благодарна. И за доброе к ней отношение, и за то что дети к ней хорошо относились, и за то, что в доме ее никто не игнорировал, напротив считали своей, почти родной. И она, изо всех сил, старалась содержать дом в чистоте и заботиться о нас.

Постепенно она научилась готовить – котлеты делать, борщ варить. Но почему-то больше любила мамину стряпню. Наготовит, а сама не ест.

Мама ей:

– Миля, а почему ты сама не ешь свой суп?

А она:

– Да, Васильевна, вы не едите его, а я что хуже? И я не буду.

Но когда она приезжала в свою деревню, все местные женщины приходили у нее учиться всему городскому – и готовить, и вязать, и послушать про «городскую жизнь».

Большая уборка с выбиванием ковров была у нас раз в неделю, а повседневный порядок Миля поддерживала идеально. Посуда кухонная сияла у нас, как золото и серебро. Такого я никогда больше не видела. Даже новая посуда так не блестит. И все это она делала без каких-то специальных средств – только песочком и содой. Больше всего мне запомнились краники-флажки на газовых трубах – они горели как солнце! Чем она умудрялась их так начищать – не знаю. Но я эту красоту запомнила на всю жизнь. В общем, кухня содержалась в идеальном порядке.

Но больше всех в нашем доме Миля, наверное, любила моего папу. Она его просто боготворила! А он всегда относился к ней доброжелательно и не скупился на комплименты, шуточки и прибауточки.

Например:

– Ну, Миля, ты сегодня прямо помолодела, похорошела, да у тебя новая прическа. Красиво.

Или так:

– Да ты сегодня нарядная такая! Наверное, письмецо от женишка получила. Признавайся!

И Миля таяла и начинала тащить ему на стол все, что было в погребе. Утром подает ему завтрак – выставит на стол соленья всякие из погреба, закуски… А сама встанет возле стола, поставит локти на стол, обопрется подбородком на руку (сама то как раз чуть выше стола) и любуется, как папа ест.

Мама ей говорит:

–Миля, ты его так совсем раскормишь.

А она так важно ей отвечает:

– Ой, Васыльевна, да я бы на Сергей Иваныча все время бы любовалась!

Мама смеется:

– Ну полюбовалась и хватит. Иди посуду мой! – И обе смеются.

Ее никто и никогда не унижал, а зная про ее увечье, боялись даже ненароком обидеть. Хорошие мы были дети – нас воспитывали в строгости и в уважении к старшим. Мы знали, если человек живет у нас в доме, мы его должны уважать, а еще лучше – любить. И мы Милю очень любили.

Правда, приятели и друзья родителей всегда подшучивали, мол, хитра Клавдия (моя мама): взяла в дом такую домработницу, что уж точно муж не соблазнится – мало того, что ровесница жены, так еще и горбатая.

А сами очень даже завидовали тому, что у нас дети присмотрены, накормлены, всегда чистенькие, наглаженные, а дома чистота и порядок.

Потом я окончила школу и уехала в Воронеж в институт. А Миля так и жила у нас осень-зиму, а на весну-лето уезжала в свою деревню – помогать сестре.

Но там как-то неладно все складывалось. Ее племянница Зина вышла замуж за тракториста. Не знаю, как сейчас, но в то время в деревне самогон пили все мужики. И Зинин Николай тоже. У них родилась девочка, а Николай стал пить еще больше, пьяным попал под собственный трактор и умер. Племянница Зина с горя и от трудной жизни – тоже запила. Миля не бросала сестру и помогала им растить ребенка.

Мама ее очень жалела, но помочь ничем не могла.

Я уже вышла замуж, окончила институт, родила Леночку, и мы собирались уезжать на север. Папа у нас как первооткрыватель неизведанных земель уже работал в Сибири, а мы с мамой и Сашей паковали вещи – готовились к отъезду. Миля, помогая нам собраться, тихонько плакала – ей очень жалко было расставаться. Мама тоже очень грустила и уговаривала Милю поехать с нами. Ведь так всем было бы лучше! Она бы опять хлопотала по дому, нянчила бы Леночку, ведь в молодом поселке газовиков, куда мы ехали, еще не было детских садиков, а няньку ребенку найти вообще было невозможно.

Но Миля была благородным человеком, и бросить сестру в трудную минуту никак не могла. И мы уехали без нее. А она вернулась в свою деревню.

Через год, когда мама приехала летом проведать свой дом, она встретилась с Милей. И это уже была не та бодрая, энергичная, молодящаяся женщина, а больная, уставшая, маленькая, замученная старушка. Дела у нее были совсем плохи. От тяжелой жизни и безысходности к самогонке пристрастилась и сестра, и Миля была просто в отчаянии. Мама ее умоляла все бросить и поехать с нами на Север:

– Ты же с ними, со своими алкоголичками, просто погибнешь. Ты уже не сможешь их спасти!

Но все было бесполезно. Когда через год родители приехали в отпуск, мама узнала, что Миля умерла. Ее маленькое сердце не выдержало.

Мы все очень горевали, что не стало нашей маленькой Мили. Но она на всегда осталась в нашей памяти, в нашем сердце.

И мы с братом Сашей при встрече всегда с теплотой и улыбкой вспоминаем какие-то забавные моменты того времени: сияющие кастрюльки и золотые краники, Милины оладушки, смешные манеры. Когда ей хотелось выглядеть «по-городскому», то она картинно зевала и пила чай, отставив пальчик. И всегда мы вспоминаем наш чудесный дом, где было тепло, чисто, уютно и приветливо. И немалую роль в этом сыграла маленькая, горбатенькая, деревенская наша любимая Миля – тетя Миля.

Дивногорье

После девятого класса нас повезли на экскурсию в Дивногорье. Это такое чудное место километрах в тридцати от Острогожска – там река Тихая Сосна впадает в Дон.

Наша Тихая Сосна, действительно, небольшая, спокойная, романтичная река, заросшая камышом по берегам. А в воде много цветов – белых лилий и желтых кувшинок. Мы, девчонки, очень любили делать из них бусы, а потом щеголять в них по городу.

А Дон совсем другой – широкий, глубокий, берега песчаные. Настоящая судоходная река. Именно на это место, где сходятся две реки, нас и привезли позагорать, покупаться, погулять и посмотреть уникальные пещеры в горах.

Всего нас было человек тридцать из двух девятых классов. С нами два учителя. Первая – наша классная, Анна Дмитриевна, химичка. Смешная такая. Ребята вечно над ней подшучивали и за глаза звали ее «Мензулькой». Она шепелявила, когда говорила слово «мензурка». Получалось очень смешно. Её никто никогда не слушался.

А второй – учитель физкультуры Николай Ефремыч. Тоже очень хороший. И тоже его никто никогда не слушался. Вот такая компания с сумочками (Валерка Белугин даже с маленьким чемоданчиком, который назывался «балетка») рано утром на электричке поехали в Дивногорье. На целый день.

Чтобы утром не проспать, мы с подружками Людой и Шурой даже вместе ночевали. Спали втроем на Шуриной кровати. Полночи хихикали, толкались, тянули на себя одеяло. А остальные полночи я все время вскакивала и проверяла будильник – боялась проспать. И, конечно, всех будила. Особенно, когда вместо будильника пальцем попала Людке в глаз. Ну да ничего страшного – глаз уцелел, а вставать все равно уже пора было.

С собой мы взяли только купальники и незамысловатую еду – вареные яйца, сало и соленые огурчики. Ну и конечно всякие пирожки-пряники. В общем, все, что мамы нам собрали.

Доехали благополучно. И ранним утром пошли осматривать подземелье. Это были очень старые пещеры, протяженностью, наверное, несколько десятков километров. На стенах и древние рисунки, и надписи военных лет. Во время отечественной войны там спасались от фашистов жители этих мест. Бродили мы там с фонариками и со свечками. Подземные ходы сходились, расходились, спускались куда-то вниз. Все это под землей, в темноте. Мы с девчонками очень боялись потеряться, держались все вместе. Было как-то даже жутковато. Но обошлось – все вышли, никто заблудился.

Всей гурьбой побежали купаться на то самое красивое место. А там действительно было очень здорово. На берегу Тихой Сосны трава высоченная, прямо по пояс, вся в цветах. Мы опять букеты рвем, венки плетем. Все девчонки ходят в венках – красотки. А мальчишки недалеко в Дону купаются, на песочке загорают. Вдруг смотрим, а наша классная пропала. Нет нашей училки. А мальчишки нам машут, и палец к губам прикладывают, мол, тихо, идите сюда. Мы тихонечко подходим и видим – наша Мензулька сидит по пояс в воде, как в ванне и поливает на себя водичку баночкой. Нам опять смешно!

Часам к четырем мы уже накупались, назагорались, даже обгорели немного. Можно было бы уже и домой возвращаться, но электричка будет только вечером. И ждать нам ее еще часов пять. А сил уже нет – устали. Да и голодно как-то стало. Свой-то провиант давно уничтожили. Девчонки стали ныть, скулить, проситься домой. Да и ребятам уже захотелось вернуться в город.

И тогда мальчишки предложили нам ехать домой товарным поездом. Он шел буквально через полчаса. Они объяснили, что в каждом товарном вагоне есть площадка, на которой можно стоять, держась за поручень. Недолго думая, мы согласились. Ура, через час будем дома!

Правда, как нам рассказали мальчишки, на нашей станции этот поезд не останавливается, а идёт дальше. Но возле вокзала он замедляет ход и надо будет только спрыгнуть. Все так просто. Ну что ж, прыгать – так прыгать.

Мы набились на эти платформы и поехали. Все два класса – человек тридцать. И учителя, наверное, тоже ехали на этом поезде, но мы их не видели. Поезд длинный, нас много. И вот мы едем, весело, с ветерком, песни орем, перекликаемся. Здорово!

Наконец наш поезд начал замедлять ход. Впереди станция. И вдруг на самом крутом откосе с соседней площадки летит Валерка Белугин со своим чемоданчиком. Вернее, сначала летит его «балетка», а за ней – кубарем под откос – Валерка. Видимо, он решил, что пора уже прыгать.

Поезд уже еле-еле полз. Показался вокзал и стрелочницы с флажками. Начальник станции вышел на платформу.

– Ну, теперь пора, – решила я и соскочила с подножки вагона. Наверное, я как-то случайно удачно спрыгнула по ходу движения поезда, что не упала, хотя была в узкой юбке, с сумкой и с фотоаппаратом на плече. Я приземлилась, пробежала несколько шагов, оглянулась и обомлела. То, что я увидела, словами описать было трудно.

Рядом со мной, с подолом на голове, лежала одна моя подружка.

Я кинулась к ней:

– Шурочка!

Не успела я помочь ей встать – тут летит моя вторая подружка, тоже кубарем и приземляется в той же позе.

– Людочка! – закричала я, а когда оглянулась и посмотрела вокруг, то увидела, что вся платформа вдоль вагона завалена телами в разных нелепых позах. Ребята все продолжали прыгать и падать, разбивая коленки, локти и даже носы.

Начальник станции, работники вокзала и пассажиры на вокзале были просто в ужасе. Никто не мог понять, что происходит? Зачем с товарняка прыгают и разбиваются эти дети? Тем более, что поезд спокойно остановился. И мальчишки, которые предложили нам ехать этим товарняком, спокойно сошли на перрон. Они прекрасно знали, что поезд остановится. Они так просто пошутили. И тридцать человек в ссадинах, кровоподтеках, со стонами, со слезами побрели домой. Под первой попавшейся колонкой замыли раны, умылись, поглядели друг на друга и захохотали. Стали подтрунивать друг над другом, вспоминая, кто как летел, и как лежал. А когда увидели, что Шурина юбка стала длиной, почти до пола, мы никак не могли понять, как она могла от удара об землю так вытянуться. Тогда Шура подняла кофточку, надетую поверх платья, и все увидели, что ее юбка полностью оторвалась от верхней части и держится на одной только нитке. И нам стало еще смешнее.

На ребят, этих шутников, мы, конечно, разозлились. А им хоть бы что. Мол, мы же не знали, что вы такие глупые, поверите и будете прыгать.

Нам бы надо было их поколотить. А пришлось еще и выгораживать перед директором. Что, мол, никто нас не заставлял прыгать. Мы сами так решили. Ведь начальник станции пришел в школу и нажаловался на нас. Но нас только поругали, да и то не сильно. Все были счастливы, что обошлось без серьезных травм, переломов и увечий. Отделались синяками и ссадинами.

А прогулка эта запомнилась надолго. И до сих пор при встрече все ее вспоминают. А ведь уже давно стали бабушками и дедушками.

Зуб

В нашей семье у всех были очень хорошие зубы. Во всяком случае, я не помню, чтобы в детстве меня водили к стоматологу. Да и мама рассказывала, что мой дедушка (мамин отец) своими крепкими зубами даже стаканы грыз. Мог водки выпить, а стаканом закусить. Спокойно отгрызал краешек граненого стакана. Я думаю, он его, конечно, не ел – на публику работал. Но получалось очень эффектно.

Вот и я всем, кому не лень было смотреть, демонстрировала крепость своих зубов. Конечно, когда мама этого не видела. Я раскусывала разные орехи, вишневые и сливовые косточки, могла спокойно карандаш перегрызть. Даже с грецкими орехами справлялась. Ну и доигралась, конечно.

Как-то грецким орехом я отломила кусочек коренного зуба. Да так неудачно – откололся самый уголок. Мама повела меня к врачу, и та поставила пломбу. Ну, во-первых, пломбы раньше были – сплошной цемент. Да и место неудобное – на этом уголке пломба просто не держалась. И буквально через два дня она вылетела. И мама снова повела меня к врачу. Врач опять сверлила мне этот дурацкий зуб – дырка становилась еще больше. Она опять ставила пломбу. И через два дня пломба опять вылетала.

И тогда я просто перестала говорить об этом маме. Так и ходила с дыркой в зубе. И, в конце концов, он заболел. Поначалу я терпела и только, когда боль стала совершенно невыносимой, призналась маме, что уже давно хожу без пломбы. Мама, конечно, отругала меня и повела к доктору. Но уже не к своей знакомой, а к папиному приятелю – известному в городе врачу. Кандидату наук. Он, вроде, даже писал какую-то докторскую диссертацию.