Аня без прикрас

Рождение

Папа пришел с фронта за полтора года до Победы. Он был тяжело ранен, контужен, и после госпиталя его демобилизовали. Был он больной, на костылях и с окладистой рыжей бородой. Они с фронтовыми друзьями договорились до Победы не бриться. И когда отец появился в доме, Женя-сынок очень испугался этого рыжего дядьку.

Мама же была несказанно рада, что муж вернулся, хоть и весь раненый, больной, но живой. Когда мама сказала папе, что опять беременна, он очень обрадовался. C маленьким сыночком, который родился без него, они все еще никак не могли привыкнуть друг к другу. А тут такая прекрасная новость – появится человечек, который объединит всех. И это, конечно, должна быть девочка – дочка, беленькая, похожая на отца. Папа даже не сомневался, что это буду я. Он молча отвернул на стене угол ковра, и маминой губной помадой написал – АННА. И все было решено! Должна была родиться именно я, а не какой-нибудь другой ребенок. Правда, с рождением моим был связан один казус, но все закончилось хорошо. Родилась я в Ленинске-Кузнецком, в Сибири, морозной зимней ночью, 28 декабря. Холод стоял ужасный, мороз больше 40 градусов, больница отапливалась плохо – ведь до весны оставалось еще 4 месяца и до конца войны столько же.

Но когда маме принесли меня на первое кормление, она отказалась меня признавать. Я ей сразу как-то не понравилась. Ей показалось, что уж очень я страшненькая!

Женю она родила в родном селе, в больнице, где сама работала. Он появился на свет в октябре, когда еще не было холодно. Одним словом, брат родился красивенький, бело-розовый. Его так и прозвали «зефиром».

А я, видимо, в этой холодной больнице замерзла, посинела, да еще запеленали меня как-то небрежно – всю мордашку перекосили. В общем, когда мамочка увидела такую «красавицу», решила, что ей принесли чужого малыша. А когда сняла с головки платочек и увидела, что младенец еще и лысый, то попросила вернуть ей ЕЁ ребенка. Чужого она кормить ни за что не будет!

С мамой в одной палате лежала молодая девица. От случайного еврея, который тут же сбежал, она родила двух мальчиков-близнецов. Очень красивых – черноглазеньких, чернобровых, кудрявых. И она предложила маме:

– Давай махнемся – ты мне свою лысую отдашь, а я тебе – двух красивых еврейчиков. Мне они все равно не нужны. Я отсюда выйду – и в шурф их брошу. (Это же Кузбасс – вокруг были шахты). Соглашайся, спасешь красавчиков! Бедная мамочка плакала, но все равно отказывалась меня признавать.

Врачи уже не знают, что делать? Как мамашу убедить, что этот ребенок – ее, и его надо кормить. Решили пригласить отца девочки. Может он признает?

Вызвали папу, надели на него больничный халат, бахилы и повели в детскую палату. Там стояло штук 20 кроваток с новорожденными детками. Больница была большая, и детей родилось сразу много. Вот папе и предложили к ним присмотреться – может он и признает свою дочку. И папа пошел ходить по рядам и рассматривать всех новорожденных детишек. Ходил-ходил, смотрел-смотрел, потом остановился возле одной и говорит:

– По-моему – ЭТА!

Развернули пеленки, а у младенца на ручке и на ножке браслетики, и на них написано – девочка… и мамина фамилия. Удивленные, радостные все побежали к мамаше – мол, не сработало ее материнское чутье, не узнала она своего ребенка, а вот отец узнал.

Мама еще раз внимательно посмотрела на меня и поняла, почему я ей не понравилась. Просто я была очень похожа на нее! Ведь женщины сами себе редко нравятся. Но пожилая нянечка успокоила мою мамочку:

– Подожди, уже через месяц она у тебя первой красавицей будет, не переживай!

Мама успокоилась, и начала меня кормить.

Папа принес в больницу большой самодельный электрообогреватель. Его установили в детской палате. Все детки отогрелись, и я превратилась в симпатичного ребенка. А папа с тех пор всегда гордо говорил:

– Это я тебя выбрал, можно сказать, я тебя родил! Ведь мать могла бы тех красивых еврейских мальчиков вместо тебя взять. Своей внучке Леночке (моей дочке) дед в шутку говорил:

– Скажи спасибо, что я твою мать выбрал, а то, если бы бабка тех близнецов взяла, то вместо мамы и папы было бы у тебя три папы – Толик и еще два еврея.

Иногда, мне кажется, Толик жалеет, что мама не поменяла меня на тех близнецов. Может быть, они бы не так вредничали и капризничали. Но я живу спокойно. Знаю, что теперь уже меня никто ни на кого не поменяет!

А папа меня, действительно, всю жизнь очень любил, обожал и гордился.

При случае он всегда говорил:

– Моя дочь, вся в меня!

Девочку пора кормить

Мой брат Женя родился в начале войны. Папа в это время уже был на фронте. Я появилась на свет в декабре, перед самым концом войны, когда папа после ранения вернулся домой. Жене тогда шел уже четвертый год.

Жили мы в Сибири. Была зима – холодно, голодно. Но Женечке повезло – мама его понемножку подкармливала грудным молоком. Меня покормит, и, если я уже не хочу, даст и сыночку приложиться к волшебной кормушке. И он всегда с трепетом ждал момента окончания моего кормления.

И вот наступил такой долгожданный момент. Мама уже взяла меня на руки, чтобы начать кормить, а сыночек уже стоит рядом – ждет с нетерпением своей очереди. Но тут раздался звонок в дверь. Это папа пришел с работы, и мама вышла из комнаты, чтобы открыть ему дверь. Меня она оставила на тахте и подложила подушку, чтобы я не упала. А я-то была совсем крохотная, только-только принесли из роддома.

Буквально через несколько минут родители услышали, что из комнаты раздаются какие-то непонятные звуки – то ли кряхтение, то ли мяуканье. Мама быстро открыла дверь и видит – на пороге стоит Женечка, а в руках у него я… вниз головой. Он держит меня за обе ножки и крепко прижимает к себе, чтобы не уронить. А я извиваюсь, как лягушонок и вякаю, но не плачу.

– Мамочка, – говорит он, – а девочка кушать хочет, пора кормить».

Он, мол, как старший брат, сделал все, что мог – вынес сестру для кормления! А сам смотрит на маму полными надежды глазами. Желание полакомиться грудным молоком у него было настолько велико, что он сумел стащить меня с тахты, донести вверх ногами до двери и даже не уронил… Хотя может и ронял? Мама тут же подхватила меня и начала кормить. Я с рождения до еды была не жадная и наелась быстро. Зато все остатки, естественно, достались уже большому сосунку. И он, довольный и гордый, сидел и облизывался.

Жаба

В детстве я почему-то любила лягушек. И жаб тоже любила. Сама не знаю почему, но они мне очень нравились. Я их везде ловила и таскала за собой. А маленьких лягушат вообще носила в карманах.

Было мне тогда года четыре. И вот как-то мне повезло. У нас в саду я нашла просто огромную жабищу. Я ее даже поднять с трудом могла, такая она была большая, серая, корявая и глазастая. Сидит, вытаращилась на меня и ждет, что я буду с ней делать. Я с трудом затолкала ее в свое ведерко и принесла домой. Попыталась ее покормить (стащила с кухни пирожок), но она есть не стала. Тогда я устроила ей в большой коробке постельку, уложила ее туда, укрыла кукольным одеяльцем и задвинула коробку под свою кровать. Никому, конечно, я свою находку не показала. После ужина мама отправила нас с братом спать. Посреди ночи мама проснулась от каких-то странных звуков. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Такое впечатление, что кто-то босиком ходит по полу. Мама затаилась, насторожилась – лежит не дышит, прислушивается. Шаги затихли. Потом опять зашлепали. Наверное, воры пробрались в квартиру и в темноте бродят, ищут что-то. Мама не выдержала, стала тихонько будить папу. А он спросонья ничего не понимает: «А? Что? Что случилось?». «Да тихо, ты! – мама ему – Там кто-то ходит».

Но папа – мужчина, он смелее мамы. Быстро встал с постели, включил свет и осмотрел комнату – никого. Посмотрел в детской – тоже никого. Даже вышел в коридор – тоже везде спокойно. Он успокоил маму, и они опять легли. Но через несколько минут кто-то снова зашлепал по полу.

Тогда папа снова включил свет и стал теперь уже проверять все углы и закоулки в квартире. Когда он, наконец, догадался заглянуть под кровать, увидел там огромную жабу. Она сидела и смотрела на него, не моргая, своими стеклянными глазами. Ах ты, дрянь такая! Как ты сюда попала?

Родители решили, что, наверное, дверь была открыта, и она заскочила в дом. Папа тряпкой брезгливо ухватил ее и вышвырнул в окно на травку.

Утром, когда я проснулась, то сразу заглянула в коробку – как там моя красавица жабочка. Но в коробке ее не оказалось. Я стала искать свою жабу по квартире, бегала и причитала:

– Вы не видели мою жабочку, самую красивую жабочку на свете?»

– Так это твоя жаба? Как она в дом-то попала? – спросила мама.

– Я ее в саду нашла и в ведерке принесла, а она пропала. А может это была царевна-лягушка? И может она станет Еленой Прекрасной, а я и не узнаю!

Я горько плакала. Но мама меня успокоила, она сказала, что жаба обязательно вернется, превратится в красавицу и вернется. И я еще долго ждала возвращения своей красавицы.

Про то, как жаба напугала родителей, и как папа вышвырнул ее в окошко, мама мне рассказала, когда я уже подросла. А лягушки мне нравятся до сих пор. И дочку свою я назвала Еленой. Она, и вправду, выросла и прекрасной, и премудрой, как в сказке.

Мама и папа ушли в кино

Когда дети подрастают, они, наверное, все начинают шалить, хулиганить и хитрить. Одни раньше, другие позже. У кого-то это проходит, у кого-то остается на всю жизнь. Наши с братом детские шалости я помню, наверное, с трех лет. А может что-то помню по рассказам мамы.

Однажды мама с папой собрались пойти в кино. В кинотеатре шел какой-то очень интересный фильм, и пропустить его было никак нельзя. В то время кино и библиотека были основными развлекательными и просветительскими центрами.

Фильм шел последний день, поздний сеанс. И мама попросила бабушку присмотреть за нами. С бабушкой и дедушкой мы жили в одном дворе.

Кинотеатр был в пяти минутах от дома, дети уложены (вроде даже заснули), бабушке указания даны – и счастливые родители убежали. А мы с Женей еле-еле дождались этого момента – все это время мы тихо лежали в своих кроватках и притворялись, что спим, хотя спать нам, конечно, совсем не хотелось.

Только мы с братом остались дома одни, мы быстренько «проснулись» и стали судорожно думать, чем бы нам таким интересным заняться. Ведь не часто нас оставляют одних дома. Дело было летом, было еще не совсем темно – свет мы не включали. Сначала мы обследовали шкафчики, поискали конфетки – не нашли. Открыли бабушкин старый сундук. Бабушка (мамина мама) умерла год назад, а большой ее сундук так и стоял в нашей комнате. Чего там только не было – и всякие тряпочки, полотенчики-салфеточки, какая-то пряжа, бабушкина скатерть, расшитая гарусом, я ее очень хорошо помню. Я даже залезла в сундук и посидела там, как Машенька из сказки про Машу и медведя.

Но особо интересного мы не нашли. Правда, там лежала папина «опасная» бритва – он привез ее еще с войны, но трогать ее мы побоялись, а еще ярко-оранжевые бусы, такие крупные круглые бусины. Это были мамины янтарные бусы, она их носила, когда болела малярией. Женька надел их на меня, и я ходила воображала. Но и это надоело. В общем, ничего забавного мы не нашли, и стали прыгать на родительской кровати. Кровать была железная с высокими металлическими спинками и панцирной сеткой, которая подбрасывала нас, как батут. Нам было очень весело. А главное, мы увидели, что на шифоньере, который стоял рядом с кроватью, виднеется какая-то баночка. Это уже было куда интереснее. Но как до нее добраться?

Женя стал на спинку кровати и заглянул на шкаф – банка была с малиновым вареньем. Но она стояла далеко от края. Тогда брат затащил меня на спинку кровати и стал запихивать на шкаф. Это ему удалось. Наверху было классно – высоко, интересно! Да еще там варенье! Я быстренько содрала бумажку, которая была вместо крышки, и придвинула банку к краю шкафа. Мы прямо пальцами немного полакомились сладеньким, но и это быстро надоело, и я стала толкать банку на прежнее место, но перевернула и варенье разлилось по шкафу. Тогда прямо ладонями, сколько смогла, я собрала его в банку, руки вытерла о рубашку и хотела уже слезть. Но как слезать, я не знала, боялась упасть. «Прыгай», – скомандовал брат. «Боюсь», – сказала я. «Прыгай!» – сказал он строже. Я зажмурилась, сжалась в комочек и прыгнула. Да так удачно получилось, что я даже перевернулась, шлепнулась на кровать и стала подпрыгивать на панцирной сетке. Мне было очень весело.

Женька даже позавидовал, как у меня это здорово вышло и тоже захотел так прыгнуть. Он залез на шкаф и тоже прыгнул, и тоже так кубарем. Мне еще захотела так же прыгнуть. Тогда брат стал сначала помогать мне залезать на спинку кровати, сам забирался на шкаф и затаскивал туда меня. Мы прыгали и кувыркались, и качались на кровати. Весело было ужасно!

Когда родители примчались из кино, они увидели такую картину: милые детки крепко спали на их кровати, все вымазанные вареньем с синяками под глазами. Это когда мы, прыгая, летели кувырком со шкафа, видимо, коленкам били себя по лицу и набили фонарей. Родители были счастливы – детки дом не подожгли, сами живы-здоровы. И вообще ничего страшного не случилось.

Фильм был интересный. Пропускать такое мероприятие было никак нельзя. А утром мама деток и шкаф отмыла, и все было чудесно! Наступил новый день, и мы придумывали все новые и новые интересные занятия и забавы.

Котлетка

Когда мне было лет пять, к нам в гости приехал мой дядя – мамин брат Саша. Он тогда был совсем молодой, учился в Москве в военной академии иностранных языков и всегда на каникулы приезжал к нам.

Дядя он был чудесный, мы с братом его очень любили и всегда ждали его приезда. Во-первых, он всегда привозил московские подарки, гостинцы, сладости. Во-вторых, делал нам всякие забавные игрушки, придумывал разные смешные и страшные истории. А перед сном обязательно рассказывал что-нибудь безумно интересное. Мы с братом даже всегда спорили, кого из нас он будет укладывать.

Итак, во время его очередных каникул мы как-то остались с ним дома одни. Родители ушли на работу и поручили Саше развлечь меня, накормить и уложить спать.

Мы с ним чем-то позанимались, порисовали и он решил, что уже достаточно меня развлекать – пора укладывать спать. Предстоял обед и послеобеденный сон. Спать в обществе дядюшки я была согласна, но есть – ни за что.

Ела я всегда очень плохо, вечно капризничала и вредничала. В общем, накормить меня была целая проблема. Если мама предлагала мне суп, я просила борщ. Но хитрая мама тут же ставила передо мной тарелку борща. Зная мой противный характер, она предусмотрительно оставляла борщ от вчерашнего обеда. И деваться мне некуда было, надо было есть. Но не тут-то было. Издеваться над родителями я и тогда не переставала. Демонстративно, с кислой тоскливой физиономией я начинала разбирать этот борщ на составляющие и раскладывать по ободку тарелки. И все это со словами:

– Мамочка, я лук не люблю.

– Мамочка, я капустку не люблю

– Мамочка, я свеколку не люблю.

Все остальное я не любила тоже. Это было ужасно. У мамы не выдерживали нервы, она не могла этого видеть и просто уходила из комнаты. Терпения хватало только у папы. Как только мама удалялась, папа сгребал все овощи обратно в тарелку и быстро начинал меня кормить. А я только успевала рот открывать. И когда мама возвращалась, я все уже съедала. В общем, со мной было непросто. И вот с таким ребенком дядя остался за няню.

Он, как и мама, предложил мне на обед одно, другое, но я, естественно, от всего отказалась. Тогда он намазал кусок хлеба маслом, положил на него холодную котлету и со словами: «Ешь», – дядя вышел во двор закрыть ставни, чтобы свет не мешал мне спать.

Только он оказался за дверью, я начала лихорадочно соображать, куда бы мне деть эту ненавистную котлету. Сначала я попыталась запихнуть бутерброд за тарелки на столе, но его было видно. Попробовала засунуть на полку с книжками, но он почему-то упал. И вдруг мне на глаза попалась печка, а точнее поддувало. В открытую дверцу была видна просыпавшаяся из топки зола.

Не раздумывая, в одну секунду, я разгребла золу и закопала в нее этот противный бутерброд. И только успела захлопнуть дверцу, как вошел дядюшка. Тихонько вытирая об себя руки, с милой улыбочкой, очень вежливо я сказала:

– Спасибо, дядя Сашенька, было очень вкусно.

– На здоровье, – ответил мне дядюшка, но, видимо, не поверил в мой неожиданно разыгравшийся аппетит и стал озираться по сторонам. Он заглянул за тарелки на столе, на полку с книгами. И вдруг, его взгляд остановился на печке. Открыв дверцу, он быстро откопал бутерброд, слегка отряхнул его и с рыком: «Ешь!» – снова сунул мне его в руки. Я, конечно, не ожидала такого поворота, тем более, на меня никто никогда не повышал голос. А тут, мало того, что на меня кричат, да еще заставляют есть грязную котлету. Можно представить, какой это был бутерброд. Ведь к маслу и котлете прилипла вся зола. Я попыталась возразить, но мой любимый дядя еще страшнее рявкнул:

–Ешь, идиотка, в другой раз не будешь врать!

Это была, как тогда, казалось, самая тяжелая минута в моей жизни. Захлебываясь слезами, я ела эту злополучную котлету, смешанную со слезами и золой, и думала, что больше никогда не буду врать. А главное – никогда больше не буду есть котлеты, а уж дядюшке этого я вообще ни за что не прощу.

Но все проходит. И котлеты я потом ела правда сейчас уже не ем. И врать мне приходилось, да и сейчас случается. Да и дядюшке я все простила.

Но не забыла.

Жулик

Лето, мама в отпуске, дома, варит вишневое варенье. Мне пять лет. Я играю с подружкой в нашем дворе и время от времени забегаю домой слизнуть пенку со свежего варенья. Вкусно невероятно. Но варенье мама варит не как всегда на керогазе, а на настоящей электроплите, с жуликом. Мне очень интересно.

Патрон, который вкручивался под лампочку, а в дырочки можно было вставлять вилку от электроплиты, почему-то называли «жуликом». Розеток тогда не было – летом готовили на керогазе или на примусе, а зимой топили печку, на ней и утюг грели, и еду готовили, и дом обогревали. Я очень любила зимой сидеть у открытой дверцы и смотреть, как горят дрова, летят искры, гудит огонь, мечтать.

Маме повезло – ей приятельница дала на один день такой патрон и мама решила быстренько сварить варенье, чтобы без лишних хлопот, керосинового запаха – на электроплите чисто и удобно. На кухне она выкрутила лампочку, вкрутила этот патрон и аромат понесся по всей улице.

Я играла во дворе. Во двор заглянула какая-то тетенька, подошла ко мне и сказала: «Я квартальная, мама твоя дома?» «Ой, – подумала я, – какая у нее красивая фамилия – Квартальная». (У мамы была подруга, которую мама называла Надя-нотариус, и я считала, что «нотариус» – это ее фамилия. А тут еще Квартальная, тоже красиво.) «Да, мамочка дома, она варит варенье, и не просто варит, а с жуликом», – наконец-то я хоть с кем-то поделилась такой радостью. «Да? Интересно!» – сказала тетя-квартальная. И хотела постучать в дверь. «Не надо стучать, я вам открою, у нас есть секретный вход», – сказала я и быстро полезла в дырку между забором и домом, забежала в дом с заднего входа, не сказав маме ни слова, открыла входную дверь, вежливо пригласила тетеньку к нам в дом. А маме громко и торжественно объявила: «Мамочка, к нам в гости пришла тетя-квартальная!» Мамочка от неожиданности прямо остолбенела. «Ты рада?» «Очень», – ответила мама. У нее на кухонном столе стояла электроплита, включенная в запрещенный патрон-жулик, на плите тазик с кипящим вареньем.

Мама стояла и молча смотрела то на меня, то на гостью. Она знала, что нарушила порядок, ну что делать, надо отвечать. Но все обошлось оказалось, что тетя-квартальная была маминой знакомой и зашла к маме совсем не с проверкой, а за какими-то рисунками для вышивки. «Ну и доченька у тебя такая шустрая, такая открытая, такая гостеприимная, – засмеялась она. – Но ты все-таки осторожнее, а то за это могут наказать, штраф наложить и плитку забрать. «Да, конечно, – сказала мама, – я сегодня же его отдам. Мне этот патрон дали на несколько часов». Мама вручила ей обещанные рисунки и тетя ушла. Перед выходом она погладила меня по голове и сказала: «Ты молодец, но чужим без маминого разрешения сама больше не открывай. Ведь люди бывают не только хорошие, но и плохие». – «А я думала, что все люди хорошие, но больше не буду».

Мамочка мне, конечно, ничего не сказала, она понимала, что я ничего плохого не сделала, просто хотела проявить инициативу, показать свою самостоятельность и сделать маме маленький сюрприз. Сюрприз вполне получился. А квартальная – это была такая должность в городском хозяйстве. Она ходила по городу, по дворам, следила за порядком, чтобы везде было чисто, и во дворах, и возле домов, чтобы травка была подстрижена. И вообще не нарушался порядок. Зато у меня теперь была знакомая квартальная.

А потом нам поставили розетки на стены, установили счетчики и разрешили пользоваться и утюгом, и электроплиткой.

Индюшачья история

Летние каникулы после третьего класса я проводила дома в компании соседских ребятишек и своего младшего брата Саши. Мы целыми днями гуляли на улице, играли в мяч, в прятки, пасли лошадку Розу.

Но неожиданно все наши игры отошли на задний план – у меня к ним пропал интерес. Дело в том, что Олина бабушка купила на рынке новорожденных индюшат. Совсем крошечных. Целых двадцать штук. И когда я их увидела, таких маленьких, пушистых, то совсем потеряла покой. А они такие шустрые – все время пищат, в коробке возятся, толкаются. От зависти я просто умирала.

Оля – это моя подружка-соседка, на два года младше меня. Жила она с двумя бабушками и мамой. Одна бабушка была маминой мамой, а вторая – бабушкиной сестрой – Олиной крестной, которую Олечка называла просто «Крё». И я очень завидовала подружке, ведь у меня не было ни одной бабушки, а тем более крестной.

А еще у них был амбар – сарай с металлическими распашными дверями. Об эти двери мы с подружкой играли в мяч. У нас тоже был сарай, но до амбара ему было далеко, потому что двери у него были деревянные, и он был не такой большой, как соседский.

И хоть я за глаза Олину крестную тоже называла «Крё», и наш сарай «амбаром», но я-то знала, что все это неправда – и крестная вовсе не моя, и мой сарай совсем не амбар. В общем, завидовала я подружке страшно. А тут еще индюшата…

И я стала просить маму, а точнее умолять, тоже купить мне индюшат. Я готова была пообещать ей что угодно – и вести себя хорошо, и Сашу везде брать с собой (ему было два с половиной года) и даже начать хорошо есть, без капризов. Подружка Олечка была девочка упитанная, даже толстенькая, а я напротив – худышка. Одни коленки торчали и лопатки. На какие только ухищрения мама не пускалась, чтобы откормить меня. Даже подарки сулила. И все без толку.

Наконец мама не устояла, и птичек мне купила, целых шесть штук – ура, ура! Правда, она взяла с меня слово, что ухаживать за ними я буду сама – и кормить, и поить, и убирать.

И я принялась растить индюшат. Первые дни я от них вообще не отходила – кормила их творожком, яйцом, мелко травку резала, поила водой. Просто не могла нарадоваться и налюбоваться на своих питомцев.

Но через несколько дней мне все это надоело, и я перестала даже заглядывать в коробку. И маме поневоле пришлось самой заниматься индюшатами. Наверное, благодаря правильному кормлению и уходу, наши птенцы стали быстро расти, и на глазах превращались в настоящих птичек – здоровых, хорошеньких и активных.

А в это время у Оли индюшата почему-то начали дохнуть.

Что ни день – то покойник. То ли их кормили неправильно, то ли болезнь они какую-то подцепили, но на них напал мор. Сначала птичек нам было жалко, мы с подружкой даже плакали над каждым задохликом. Но индюшат у соседей было целых двадцать штук, и поначалу даже не было заметно, что они убывают. А они дохли и дохли. Почти каждый день. То по одному, то по два.

Мы с Олей не могли пустить на самотек такое дело, и превратили индюшачий мор в игру. Каждый день мы стали устраивать пышные индюшачьи похороны. Народу на наши мероприятия собиралось достаточно много – все маленькие дети с нашей улицы.