– Иногда от голода нападает, иногда территорию защищает. А бывает, что и мстит. Рысь она ведь умная очень. Был в соседней деревне охотник один, Никодимом звали. Так он у рыси двух котят из логова утащил и в город продал. Рысь его выследила и убила. И нападала потом на всех без разбора, пока не застрелили. Вот так, сын.

Эти воспоминания вихрем пронеслись в голове Матвея, и он решил все же обойти зверя. Незачем зверя лишний раз тревожить. Свистнул Серко и отступил, не сводя взгляда с рыси, мало ли.

Отошел немного и подумал: а ведь совсем рядом со станом. И ребятня сюда по грибы ходит. Как бы беды не случилось. Решительно повернулся и пошел назад. К кедру выходил крадучись, стараясь не спугнуть осторожного зверя, но рыси уже не было. Ушла.

Матвей мысленно выругал себя за нерешительность и отправился дальше, сделав в памяти зарубку: предупредить деревенских об обретающемся рядом опасном хищнике. Сейчас искать ее было бесполезно, она намеренно укрылась от человека.

Шел по тайге, поглядывая по сторонам и стараясь подмечать все интересное. Вот два бурундука требушат прошлогоднюю кедровую шишку—падалицу, которая лежит на проталинке. Они гневно верещали, носились по деревьям, затевая драки, возвращались к шишке и снова уносились в погоню, пытаясь отогнать друг друга от лакомства.

А вот таежная красавица – голубая сойка, сидит на поваленном кедровом стволе и смотрит, не мигая, в одну точку где-то у себя под ногами. И даже приближение Матвея ее не обеспокоило, видно, понимала, что опасности нет.

Чуть дальше Матвей увидел сначала заячьи следы, а после и самого ушастого, с упоением обгрызавшего кору с осинового побега. Серко рванулся к нему, и почти уже перелинявший заяц задал стрекача, выбрасывая ноги далеко назад. Серко погнался было, да куда там, заяц скрылся в норе. Матвей рассмеялся, глядя на обескураженную морду пса, потрепал его по виновато опущенной голове и пошел дальше. Нужно присмотреть участки с орляком, а до них еще дойти нужно. Орляк любит светлые сосняки и обширные гари, и Матвей знал несколько подходящих мест неподалеку.

На обратном пути Матвей услышал хлесткий винтовочный выстрел, затем еще один, а сразу после многоголосый крик: кричали женщины. Он рванул со всех ног в ту сторону, лишь немного отставая от Серко. Высочив на поляну недалеко от стана, увидел нескольких женщин и деревенского кузнеца по прозвищу Коваль. Тот успокаивал шумевших женщин, не отпуская, впрочем, из рук винтовки.

– Что тут у вас? – Матвей перевел дыхание и уставился на Коваля вопросительно.

Женщины загомонили, пытаясь одновременно рассказать Матвею, что же тут произошло, но Коваль досадливо поморщился и гаркнул, подняв руку:

– Тихо, бабы! Разгалделись…

И повернувшись к Матвею, принялся рассказывать:

– Медведь вышел, пестун. Бабы тут колбу собирали, а я с ними для пригляду, значит. И тут выходит из-за дерева косолапый, да ведь тихо как вышел. Бабы его увидали и замерли, как зайцы. Ну я винтовку вскинул и пальнул. Он развернулся, и бежать, а я в угон ему еще разок. Тут уже и бабоньки наши опомнились, крик подняли. Да только я думаю, что если б они сразу заголосили, мне бы и стрелять не пришлось.

Матвей спросил взволнованно:

– А что за медведь был?

Коваль опешил:

– Да нешто я у него спрашивал, Матвей?! Медведь как медведь, большой да страшный. Некогда мне его разглядывать было, а и он не нападал. Вышел да стоит, разглядывает да обнюхивает. А нос этак из стороны в сторону.

Матвей уже не слушал, пошел к тому месту, где видели медведя, принялся осматривать землю. Следов крови не видно, и то хорошо. Он был уверен, что приходил Урсул.

Женщины тем временем вернулись к сбору колбы, а Коваль снова уселся с винтовкой наперевес на поваленную березу. Матвей же двинулся по следу медведя. Не то чтобы он хотел его увидеть, скорее, отогнать подальше от стана. Иначе беды не миновать, и сегодняшний случай лучшее тому подтверждение.

По следу он прошел около версты, Серко уверенно вел его за собой. Убедившись, что Урсула ему не догнать, он пару раз выстрелил в воздух, надеясь, что это заставит медведя уйти еще дальше.

В стан вернулся в разгар дня. Все уже успели поесть и занимались работой. Кто-то продолжал собирать сруб, кто-то чистил птичник, кто-то перебирал и правил инструменты.

Матвей направился к деду Власу. Тот сидел перед костром, а перед ним кружком прямо на траве расселась детвора, слушая его с раскрытыми ртами. Дед Влас рассказывал о рыбалке:

– ….и тут я подсекаю, а он как мотнет головой! Я чуть из лодки не вылетел. Ну, думаю, врешь, не уйдешь. Уперся ногами в борта, удочку держу изо всех сил. И давай таймень меня по реке катать. Ох и силища у него! Он меня и против течения таскал, и на перекат затягивал. Но я его умотал, выволок на берег.

Матвей присел на бревнышко и посмотрел на ребятню. Глазенки горят, вопросы вот-вот посыплются, интересно им! И Матвей понял, что придумка деда Власа упадет на благодатную почву. Теперь осталось дождаться конца разговора и пойти вместе к старосте.

А вопросы тем временем посыпались как из рога изобилия:

– А таймень какой большой вырастает?

– А хариус тоже большой?

– А кто сильней – таймень или сазан? А то мне батька про сазана говорил.

– А я смогу тайменя поймать?

Дед Влас отвечал обстоятельно, во всех подробностях рассказывая про разных рыб. Потом увидел Матвея и засобирался:

– Ну все, малята, про рыб я вам завтра расскажу. А сейчас пора мне, вон Матвей Матвеич ждет сидит.

Ребятишки заканючили недовольно, но дед Влас уже поднялся и пошел к Матвею. Староста встретил их у большого костра. Похлопал по лавке рядом с собой:

– По здорову вам, мужики. С делом каким?

Староста на любил ходить вокруг да около. Дед Влас крякнул довольно, сказал:

– Вот что, Петро, мы с Матвей Матвеичем придумали… – и он вкратце пересказал старосте свою задумку.

Петр Милованыч пожевал губами задумчиво, потом повернулся к Матвею:

– Ну а ты что думаешь, Матвей? Идея у вас вроде как общая.

Матвей глянул на старосту:

– Идея Влас Микитича, но я ее поддерживаю полностью. Ребятня при деле будет, да и интересно им. И навык для жизни полезный, и рыба в деревне, – он осекся, – в зимовье будет.

Староста кивнул понимающе – он так же оговаривался временами.

– Вот что, Влас Микитич – начал староста, – я думаю, что надо с людьми посоветоваться. Мне идея по душе.

До вечера Матвей помогал маме: она сначала ходила за птицами, потом занялась дойкой Пеструшки, потом…. В общем, дел хватало. Когда солнце коснулось вершин елок, в стан начали втягиваться подводы – это из деревни вернулись женщины. Часа за три до их возвращения в деревню отправилась дозорная смена: двое взрослых и двое старшаков.

С женщинами приехали и дозорные. Мама, увидев отца, засуетилась, потащила его к костру, кормить. Он со смехом отбивался, сначала нужно было старосте отчитаться, а уже потом и поесть можно.

Когда все собрались у костра, староста заговорил:

– Тут вот какое дело. Влас Микитич дело предложил. На мой взгляд, так шибко толковая затея. Ну да он сам расскажет.

Дед Влас, не вставая с места, сказал:

– Пусть Матвей Матвеич говорит, он с молодых глаз лучше идею видит.

Матвей заметно волновался, впервые перед всеми говорит все же. Встал, прокашлялся, собираясь с мыслями:

– Власа Микитича вы все знаете, он человек хороший. И рыбачить умеет.

Матвей сбился, но потом все же продолжил:

– Так вот. То, что Влас Микитич – первый на деревне рыбак, так то вы все знаете. Каждого он рыбой угощал. И придумал он научить мальцов наших рыбу ловить. Да не просто ловить, а всю деревню обеспечивать. Того же хариуса можно в кадках солить, а потом в город продавать…

Вечером они с отцом сидели перед костром, и Матвей рассказал ему про идею деда Власа, о найденных полянах с орляком и о рыси. Отец сказал:

– Стрелять надо было, сын. Натворить бед может много. Завтра вместе пойдем, выследим ее. Ну или пуганем хорошо. Плохо, если у нее здесь логово неподалеку. Хотя в прошлом году здесь ни одной рыси не было. Я так думаю, что она случайно здесь, проходом. Много людей и собак, шибко для нее беспокойно.

Матвей виновато опустил голову: и сам понимал, что зря пожалел хищницу, но она ведь пока не причинила никому зла. Но если причинит, поздно будет. Так что лучше ее спровадить как-то. Он надеялся на то, что большое количество людей и собак заставит ее уйти подальше. Историю про Урсула и стрелявшего в него Коваля отцу рассказала мама, с которой поделились ее подружки, собиравшие колбу. Отец только головой покачал огорченно, поглядывая на Матвея. Тот сказал:

– Бать, я за ним с версту прошел, а потом еще и пальнул в воздух пару раз. Может, уйдет?

Отец с сомнением посмотрел на него:

– Не знаю, сын. Но одно скажу точно. Придет к стану – стану стрелять. И ты станешь.

Матвей только голову опустил и ничего не сказал. Прав отец, но до чего ж не хочется стрелять в друга.

Утром они с отцом отправились на поиски рыси. Взяли винтовки, немного еды и пошли. Серко, как обычно, бежал впереди, а отец то и дело поглядывал на ветви деревьев. Все верно, рысь может быть где угодно, очень уж она коварный зверь, как и все кошки.

На поиски рыси они потратили весь день, но так и не увидели ее. Отец сказал, что наверняка она ушла дальше, но нужно быть настороже.

Вернувшись на стан, обнаружили там взволнованного вестового от дозора. Легконогий Сенька стал постоянным гонцом. Он возбужденно что-то рассказывал, размахивая руками. Матвей приблизился и услышал обрывок фразы:

– …покрутился еще по деревне и ускакал. Но завтра они точно приедут.

Петр Милованыч, увидев их с отцом, сказал обрадовано:

– Вовремя вы, Матвеи, – и улыбнулся.

Отец подсел к костру, спросил у Сеньки:

– Кто крутился и что сказал?

Сенька вздохнул обреченно и принялся наново пересказывать все то, что уже рассказал старосте:

– Прискакал утром в деревню чернявый такой парень. Ну мы ему дорогу заступили и порасспросили: кто да откуда, да чего в деревне ищет. Он сначала отказывался говорить, но потом рассказал, что к нам из Бийска целая делегация едет краснобаев разных. Будут, говорит, за новую власть агитировать. Все пытался вызнать, где все, да мы не сказали.

Сенька прервался, отпил горячего чаю, и продолжил:

– Ну и вот. Сказал, что староста нужен и вообще весь народ. Завтра, мол, уже доберутся – сегодня в соседней деревне заночевали. Всё.

Староста откашлялся гулко и спросил у отца:

– Что думаешь, Матвей?

Отец думать не стал, ответил сразу:

– А нечего тут думать. Надо идти. Но не всем, конечно. Ты, Петр Милованыч, старший у нас, тебе идти обязательно. Женщины завтра и так на огороды собрались, там будут. Мужиков с десяток да старшаков столько же. Мужиков в домах вокруг посадим с винтовками, на всякий случай. А так послушаем хоть, чего они хотят нам сказать.

Староста кивал согласно, глядя на отца. Матвей сидел рядом и думал о том, что мужики вряд ли смогут стрелять по людям. Он бы точно не смог. Не выдержал, спросил:

– Бать, а как думаешь, смогут мужики стрелять? Ну… по людям? Это же…

Отец очень серьезно на него посмотрел и ответил:

– Надо будет – смогут. Если эти – он показал большим пальцем куда-то за спину, – вдруг чего плохое задумали. Но я надеюсь, что не придется.

Староста прервал молчание:

– Так и поступим, Матвей.

Глава 4

Огнь в давно нетопленой печи разгораться не хотел. Печь дымила, и Петр Милованыч то и дело склонялся к поду, раздувая огонь. Матвей вспомнил о том, как в первую свою поездку точно так же пытался растопить печь в зимовье. А потом вынул из трубы старое бурундучье гнездышко, и печь загудела, разгораясь жарко. Заикнулся было об этом, но староста только хмыкнул в бороду и продолжил смешно надувать щеки, пытаясь заставить огонь разгореться наконец. Отец сидел за столом и поглядывал в окно. Забора у дома старосты не было, и небольшая площадь перед домом была как на ладони. Сейчас она была покрыта первой, едва проклюнувшейся ярко-изумрудной травой, и выглядела очень нарядно.

На лавках перед домом и на завалинке расположились старшаки. У кого в руках ружье, у кого винтовка, а кто и без оружия. Но вид старались создавать, а большего от них и не требовалось. Остальные мужики разошлись по огородам, помогать женщинам. Работы на земле всегда с лихвой хватает. Но как только в деревне покажутся делегаты, все быстро соберутся. Специально так решили, чтобы у пришлых не создавалось впечатления, что их тут ждут не дождутся. У всех свои дела, а старосте по рангу положено первым гостей встречать.

Огонь в печи наконец занялся ровно, смолистые дрова потрескивали, навевая на Матвея сон.

Этой ночью они почти не спали – пара мальчишек потерялись в лесу, а вмести с ними и Каюр, который обычно сопровождал ребятню в тайге. Когда к назначенному часу мальцы не вернулись, мать стала бить тревогу. Все сорвались было с места, но Матвеев отец остановил их окриком:

– А ну стой! Далёко собрались?

Мать потеряшек, Авдотья, крупная и румяная, вскинулась:

– Ну как куда, Матвей?! Сынов моих искать. Они ведь в тайге где-то, одни-одинешеньки….

В голосе явственно слышались слезы. Отец спросил как мог едко:

– А где именно ты их искать собралась? Куда они пошли, знаешь? Уйдете в другую совсем сторону, и что?

Авдотья села, прижав к некрасивому лицу крупные руки. Ее муж, хилый мужичонка Федька, встал с ней рядом и угрюмо спросил:

– А ты, Матвей, чего предлагаешь-то? Чего время-то мы теряем тут?

Отец спокойно глянул на него и ответил:

– Пара минут точно ничего не решат. А вот если уйдем не туда, то может быть худо.

На этих словах Авдотья не выдержала и завыла в голос. Отец рявкнул на нее:

– Ну-ка цыц! Не вой по ним раньше времени. Найдем пацанов твоих, никуда не денемся. Обвел взглядом всех собравшихся вокруг:

– Кто их видел и слышал с утра? Куда они собрались? Авдотья, что тебе сказали, когда ушли?

Авдотья промакивала глаза уголком передника и всхлипывала, ничего не говоря. Федька дернул ее за плечо:

– Ну! Чего молчишь?

Та дернула плечом:

– На речку собирались они. Удочку вон с собой взяли и пошли. Мы, говорит, сами научимся рыбу ловить. Будь она проклята, рыба эта. А вдруг они потонууули….

И она вновь завыла, заплакала. Так, ясно, от нее толку мало. Но главное он услышал – к реке собирались. И тут вперед вышел малец, в замызганной рубахе до колен, босой и весь какой-то измурзанный. Он робко глядел на взрослых и что-то тихо бубнил себе под нос. Отец сначала пытался расслышать, что он говорит, потом сказал громко:

– Тихо все!

Гул вокруг тут же стих, малец тоже аж присел от громкого окрика. Отец присел перед ним на корточки, взял за плечи и спросил тихо:

– Ну, чего ты? Сказывай, что хотел.

Малец приободрился и сказал уже чуть уверенней:

– Они на речку не пошли. Удочку за дом бросили, а сами на ток побежали, глухаря смотреть. Ванька так и сказал – не пойдем, мол, на речку. Ну их, харьюзов этих. Вот.

С этими словами он победно глянул вокруг. Отец потрепал его по вихрастой голове, поднялся:

– Вот что. Двое идут к току, двое к реке. Матвей – он повернулся к сыну – ты к реке. Берешь Игнашку, и идете. По пути осматриваете все кусты и кричите. Понял?

Матвей кивнул. Все понятно. Глянул на небо, махнул рукой Игнату и поспешил за винтовкой. Надвигалась ночь, и хотелось побыстрее отыскать мальцов. То, что с ними Каюр, заставляло волноваться чуть меньше. Этот пест скорее сам погибнет, чем даст их в обиду.

Отец же продолжал раздавать указания, и вскоре народ подхватился и рванул на поиски.

Матвей с Игнатом спешили к реке. Идти было далеко, часа три. И Матвей только диву давался: неужто и вправду братцы могли отправиться в этакую даль вдвоем?

Шли, заглядывая под каждый куст и временами покрикивая. Серко бежал впереди, настороженно принюхиваясь и иногда оглядываясь на Матвея.

До реки они не дошли. Когда вокруг было уже совсем темно, Серко вдруг рванулся в сторону, и вскоре оттуда донеслось его легкое повизгивание. Матвей с Игнатом не сговариваясь ринулись в ту сторону и… глазам их престала такая картина: на земле, свернувшись клубком, лежал Курай. Голову он положил на спину свернувшегося таким же клубком белобрысого мальчонки лет восьми. Тот лежал, неловко отставив правую ногу, распухшую и грязную. Второй мальчонка, лет пяти такой же белый и грязный, сидел за спиной пса и гладил его по голове. Увидев Серко, младший подхватился и принялся его наглаживать, приговаривая:

– Серко, хороший, славный….

А у самого из глаз катятся крупные слезы.

Старший же лежал все так же молча, явно боясь шевелиться и тревожить ногу.

Матвей подошел, присел перед ним, спросил, внимательно разглядывая ногу:

– Ну, Ванька, чего с тобой приключилось?

И тут старший разревелся. Заговорил, размазывая слезы грязным кулаком:

– Мы с Петькой… наперегонки… и Курай с нами….а потом… потом….

Матвей погладил его по голове, заговорил успокаивающе:

– Ну-ну, все хорошо уже. Мы тебя нашли, сейчас к мамке отнесем. Но сначала к деду Власу, он тебе ногу поправит.

При упоминании мамки оба мальца заревели в голос, выпуская страх. Пока никого рядом не было, держались, как два потерявшихся волчонка. А тут понятно, испуг их догнал. Темно, страшно, больно….

И тут заговорил Игнат:

– А Каюр-то каков молодец, а?

Он погладил пса, и тот благодарно зажмурился – затек лежать без движения.

Игнат же продолжил:

– Вы ему теперь косточки сахарные каждый день таскать должны. Он вас не бросил и Ваньке вон боль в ноге унял, а, Вань?

Ванька посветлевшими глазами поглядел на пса, погладил его, на миг забыв о болящей ноге. Матвей поднялся:

– Ладно, хватит рассиживаться. Мать уж извелась вся. Мечется по лесу, вас, оболтусов, ищет. Пошли.

Вручил Игнату винтовку, подхватил Ваньку на руки и пошел упругим шагом.

Когда они пришли к стану, у костра шла суета: отец готовился отряжать народ на ночные поиски. Все замолчали, увидев Матвея с Ванькой на руках. Авдотья кинулась к ним, попыталась схватить сына, прижать к груди… Матвей не дал:

– Погоди, теть Дотя. Нога у него повредилась. Ему к Влас Микитичу надо.

Дед Влас всем в деревне правил вывихи и переломы лечил. Вот и сейчас он принялся народ от костра отгонять:

– А ну разойдись! Разойдись, говорю! Мне свет нужен.

Все расступились, и Матвей уложил Ваньку на лавку у костра. Младший Петька уже держался за мамкину юбку, а та гладила его по вихрам и смотрела на деда Власа, с кряхтением суетившегося вокруг лежащего на лавке Ваньки. Мальчишка смотрел на деда испуганными глазами, но виду старался не подавать.

– Тааак – кряхтел дед, – это что ж тут у нас такое приключилось? Неужто поломал ногу-то?

Он аккуратно пробежался пальцами по стопе. Ванька испуганно зажмурился, готовясь к боли, но дед Влас уже убрал руку. Хмыкнул удовлетворенно:

– Нормально, жилу потянул. Повязку потуже с шерстью собачьей, да молока с медом на ночь. И через пару седьмиц побежит опять.

Авдотья выдохнула, Ванька тоже заметно повеселел…

И вот теперь Матвей сидел в тепле у печки и кивал носом, проваливаясь в дрему и выныривая из нее временами. Отец тронул его за плечо:

– Сын, ты давай, подреми пока на лавке вон. Как приедут делегаты – он покатал на языке непривычное слово, – я тебя толкну.

Матвей кивнул, перебрался на соседнюю лавку и улегся, блаженно потянувшись до хруста в спине. Пара минут, и он провалился в сон.

Проснулся резко, от звучащих за окном громких голосов. Кто-то высоким, немного надтреснутым голосом говорил:

– Мы к вам не сами по себе приехали! Мы – Советская власть!

Именно так, с заглавной буквы и сказал. Старшаки не пропускали в дом нескольких мужчин, столпившихся перед крыльцом. Матвей вскочил, глянул на отца вопросительно. Тот ответил:

– Погоди, сын. Посмотрим, как вести себя станут. Если вежливые, и мы с ними со всем уважением. Ну а ежели нет… Вот и посмотрим, что за власть такая.

На крыльце меж тем разгорался скандал. Вперед выступил широкоплечий усатый мужик в кожаной куртке и грязных сапогах. Глядя на старшаков исподлобья, он рыкнул густым басом:

– А ну пшел с дороги, пащенок. Кому путь заступил?!

Старшак, тот самый, давний Матвеев неприятель, не сдвинулся с места, глядя грозному чужаку прямо в глаза:

– А не отойду, так что?

Тот попытался было хватануть его за грудки, но старшак сбил его руки и рыкнул в ответ:

– А ну охолони.

Отец поднялся – пора было вмешиваться. Все уже было ясно.

Они со старостой вышли на крыльцо, Матвей следом. К дому старосты уже стягивались деревенские, из тех, кто приехал на свои огороды.

Никодим башней возвышался над всеми, плечи его плыли над макушками собравшихся. Он протолкался вперед, обошел стоящих перед крыльцом делегатов и поднялся на крыльцо, встав за спиной старосты.

Староста посмотрел на чужих:

– По здорову вам, люди добрые. Аль не добрые?

Писклявый, который первым требовал пропустить их в дом, отозвался:

– Ты чего ж нас на пороге держишь? Дело ли гостей в дом не пускать?

Заговорил отец:

– Так хороший гость первым здоровается и в дом без спросу не рвется.

Значительно так сказал, с намеком. Писклявый намека не понял:

– В дом пустишь, там и преставимся по всей форме.

Отец покачал головой отрицательно:

– Нет, мил человек, мы абы кого в дом не пускаем.

Но тот не сдавался:

– Мы не абы кто! Мы – советская власть! – голос его сорвался, и он закашлялся.

Усатый, в кожаной тужурке, оценивающе смотрел на отца, на Никодима, будто прикидывал – не придется ли им драться? Третий, невзрачный боец в шинели с винтовкой, молча глазел по сторонам. Он явно чувствовал себя неуютно.

Никодим смотрел на троицу поверх голов с плохо скрываемой насмешкой.

На тираду писклявого отец внимания обратил не больше, чем на лай собаки. А тот распалялся все больше:

– Да мы вас к ответу!…Да как можно….

Прервал его староста:

– Ты, мил человек, зачем приехал-то? Стращать нас, или сказать чего хотел?

Тот поперхнулся на полуслове, смешался, и тогда в разговор вновь вступил усатый. Однако в этот раз говорил он спокойно: явно не решался провоцировать стоящих напротив него мужиков. Это не молодняк голосом пугать, тут и ответить могут. Хотя и старшаки не из пугливых, это он в их глазах четко разглядел:

– Так мы это… делегаты. От советской власти, значит. Приехали власть и в вашей деревне устанавливать.

Староста сказал:

– Устанавливай. Как устанавливать-то станешь?

– Знамо дело как. Назначим старшего, население перепишем да скот, запас подсчитаем… Дел много, так что давайте и начнем.

Староста его перебил:

– А если есть уже старший? Как быть?

Усатый не смутился:

– Так посмотрим на него и решим, наш он человек аль нет. Если наш – назначим. А нет – другого выберем.

Народ за их спинами загудел, загомонил недовольно, послышались голоса:

– А не много на себе берете? При царе мы сами себе старших выбирали.

– Ты-то откуда знаешь, кому старшим быть?

Усатый повернулся к толпе:

– Тихо! Тихо! Нет больше царя и порядков старых нет! Теперь все по-другому будет!

– А нам оно надо – по-другому? – подал голос Никодим.

Усатый повернулся к нему и, зло ощерившись, выпалил:

– А вас никто не спрашивает. Вы не поняли, люди добрые. По всей стране власть сменилась. Наша власть везде.

Он ронял слова так, будто гвозди вбивал, и Матвей невольно поежился: столько в этих словах было злой решимости. Однако Никодим не впечатлился:

– И как ты меня заставишь?

Усатый усмехнулся нехорошо, достал из кобуры наган, показал его толпе:

– Не захотите добром – заставим силой. Как царских недобитков. А лучше все же добром. Ну что вам хорошего было от царя? Сколько вы налогу отдавали каждый год? А земля здесь чья?

Народ зашумел:

– Ты пистолем своим не маши! Не таких видали…

– Наша земля здесь!

Всем еще памятны были вывезенные в лес такие же находники. Помнится, старшего их, кудлатого и с наганом, из того же нагана в тайге и пристрелили как собаку. Так что пугать народ явно не стоило. Но усатый об этом не знал. Однако тон сменил:

– Красная власть – правильная! Все по справедливости будет.

Отец Матвея сказал громко:

– У нас и так все по справедливости. Нет обиженных в нашей деревне. Все при деле, все при хлебе.

<1 2 3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

4 из 6