Три жизни жаворонка

– Ну, мам! – обернулась она к ней от плиты, смеясь. – Ты скажешь тоже, ага… Просто раньше всех проснулась, вот и все! Я вам с папой на завтрак яичницу с колбасой жарю… А еще гренки с сыром… И кофе сейчас сварю…

Папа тоже проснулся, встал в дверях рядом с мамой, моргал спросонья. Потом спросил осторожно:

– Что это у вас тут, девушки? Опять ругаетесь, что ли?

– Да какое там… – отмахнулась от его осторожности мама. – Представляешь, Егор, наша дочь встала раньше всех и готовит завтрак! Ты можешь в это поверить, нет? Мне, например, кажется, что я сплю… Ущипни меня, Егор!

– Да ты бы лучше похвалила ее, чем удивляться…

– Да я бы похвалила, но сглазить боюсь!

– Родители! Вы долго в дверях стоять будете? У меня все готово уже! Садитесь завтракать, остынет же все!

– Смотри-ка, Егор, она на нас еще и покрикивает… – тихо засмеявшись, проговорила мама. – И что такое с нашей доченькой творится, а? То ходила три дня темнее тучи, то вдруг засияла, как ясное солнышко… А! Кажется, я догадалась! Наверное, она с этим городским мальчиком сначала поссорилась, а потом помирилась! Правильно я догадалась, дочь? Значит, опять нам сегодня с отцом не спать полночи?

– Ну мам… Ну чего ты опять…

– Ладно, ладно. Я ж все понимаю, чего ты. Первая любовь у тебя, понимаю. Я ж тебе не враг… Просто я хочу тебе лишний раз сказать, чтобы ты себя помнила и глупостей не наделала… Хотя я тебе столько раз все это повторяла, что ты наизусть выучила, наверное! По крайней мере, надеюсь, что выучила и усвоила!

Настя напряглась изнутри, но виду не показала. И впрямь, не вываливать же на родителей сейчас всю правду… Надо сначала с Никитой обговорить… Главное – до вечера дожить, извести быстрее дневное время!

– Мам… Ты скажи, что мне сегодня сделать надо? Я все сделаю, мам… И огород полью, и ягоды соберу, и в магазин схожу… А может, салаты на зиму закрутить, а? Я умею… Я Оле помогала заготовки делать и всему научилась… Ты мне только скажи, где у нас банки, крышки…

– Ну все, час от часу не легче… – тихо проговорила мама, быстро глянув на отца. – Будто подменили нам дочь, Егор… Даже не знаю, что теперь и думать, чего бояться! К добру ли такие перемены, а? Да чтобы сама вызвалась банки закручивать…

– Да брось, Ирин! – как всегда, начал заступаться за нее отец. – Никогда она лентяйкой не была, всегда по хозяйству помогала! Да, в последнее время ей не до того было…

– А теперь что изменилось, не пойму? Любовь прошла, завяли помидоры?

– Ну, не нам судить да выводы делать, Ирин. Наше дело принимать все, как есть.

– Да ладно, не учи меня жить… И без тебя все понимаю…

Родители ушли, и начался долгий день. Даже работа его убить не могла, все тянулся и тянулся от утра к пополудни, и солнце, казалось, стоит на месте, не собираясь уходить за горизонт. Наконец и оно сдвинулось, и стрелки часов тоже милостиво сдвинулись к вечеру. Пора выходить из дома. Пусть немного раньше, но ведь можно на скамейке в орешнике посидеть… Просто сидеть, просто ждать Никиту… А вдруг сегодня ребята раньше свою работу закончат? Всякое может быть…

Были уже сумерки, когда она услышала его шаги. Ветки орешника раздвинулись, и сердце зашлось радостью – наконец-то! Наконец-то можно его обнять…

Ну вот и все. Теперь уже ничего не страшно. Вон какие сильные у него руки, как крепко он ее держит, как ласково шепчет на ухо:

– Как я соскучился, малыш… Как хотел тебя видеть, мой жаворонок… А ты? Ты без меня скучала?

– Конечно… Конечно, Никит… Я же так люблю тебя…

– И я тебя люблю, малыш…

Он целовал ее долго, долго. Было слышно, как заполошно колотится его сердце, и руки становятся смелее, смелее… Вот подхватил на руки, шагнул вместе с ней к скамье…

Она вдруг опомнилась – надо же сказать ему! Да, сначала сказать!

Уперлась руками ему в грудь, проговорила тихо, но требовательно:

– Никита, не надо! Я не могу… Мне надо тебе сказать…

– Почему? Почему не можешь? – проговорил он, задыхаясь. – Ну что еще за глупости, малыш… Потом скажешь… Я же так соскучился по тебе…

– Нет, сейчас! Мне сейчас надо сказать… Погоди, Никита!

– Да что такое, малыш…

– Я… Я беременна! Я сделала тест, все подтвердилось! И я хотела, чтобы мы… Чтобы мы решили…

Он замер, продолжая с силой прижимать ее к себе. Потом вдохнул в себя воздух так, будто ему очень трудно было это сделать. Руки его ослабли, дрогнули… И дернулся судорожно кадык, будто от сильного испуга…

Наверное, он и впрямь испугался. И она тоже хороша – вывалила свою новость, как ушат холодной воды на голову! А он оказался не готов… Да и вообще так нельзя, наверное. Надо было как-то по-другому сказать. Подготовить его как-то. Или время другое выбрать…

– Ты испугался, да, Никит? – спросила робко, заглядывая ему в лицо.

– Нет… Нет, что ты… – задумчиво проговорил Никита, но она ясно услышала за этой задумчивостью осторожную и пугливую озабоченность. И струсила немного. А вдруг он скажет сейчас – ничего, мол, знать не хочу? Это твои проблемы, решай их сама?

– Что же нам теперь делать, как думаешь, Никит?

– Не знаю пока, малыш. Думать надо. Но мы обязательно что-нибудь придумаем, не переживай. Вернее, я придумаю…

– Ты ведь не бросишь меня, правда?

– Ну что ты, дурочка… Как же я могу? И вообще… Как ты могла обо мне такое подумать?

– Нет, я не думала… Я просто… Просто испугалась… Я верю тебе, Никита. Конечно же, верю!

– Да. Ты верь мне, малыш. Я обязательно что-нибудь придумаю… А ты родителям своим ничего не сказала?

– Нет, что ты! Они ж с ума сойдут… У меня мама такая… Строгая и решительная! Ее в поселке все уважают… Да если она узнает! Я даже представить себе не могу, что будет! Хотя все равно ведь узнает… А еще знаешь, что совсем плохо, Никит?

– Что?!

– Мне же еще нет восемнадцати… Ты ведь знаешь, я тебе говорила… Нет, я не пугаю тебя, не бойся!

– Да я и не боюсь…

– А почему на меня так смотришь? Как чужой смотришь…

– Тебе показалось, малыш. Показалось… Все будет хорошо, малыш, вот увидишь. Мне надо все обдумать, все решить… Надо подготовить маман… Поговорить с ней… Хотя у меня тоже сложности в этом плане… Маман у меня тоже строгая и решительная. Но я думаю, мне придется ее убедить…

Никита замолчал, и она смотрела на него зачарованно. Ждала продолжения разговора. Но он долго молчал, и пришлось о себе напомнить…

– В чем ты хочешь убедить свою маму, Никит? Что нам надо теперь быть вместе?

– Ну да… В чем же еще, малыш? Только как все это будет, не знаю… А ты уверена, что хочешь родить ребенка? Может… Может, ты…

– О чем ты, Никит? Ты хочешь, чтобы я… Избавилась от него? Убила?

– Ну почему сразу – убила… Можно ведь и под другим углом посмотреть на эту проблему…

– Нет, но… Я не знаю, как все это сделать, Никит… Поселок у нас маленький, надо в город в больницу ехать. И все равно мама узнает в любом случае… И еще… Я не хочу… Я не хочу его убивать, Никит! Не хочу…

Она заплакала тихо, вжавшись лицом ему в грудь. Он гладил ее по спине дрожащими ладонями, говорил быстро:

– Не надо, не плачь, что ты… Я же сказал, придумаем что-нибудь… Вместе со мной уедешь, я поговорю с маман… Надеюсь, она поймет… Будем жить пока у меня… Квартира маленькая, конечно, но… Не плачь, малыш, не плачь, я обязательно все решу. Только родителям своим ничего пока не говори… Не скажешь?

– Хорошо. Я не скажу.

– Обещаешь?

– Обещаю. Да я и не смогу им сказать…

– Ну вот и договорились. Мы скоро тут все заканчиваем, работы осталось недели на две. А может, и раньше закончим. И тогда уже все решим. Обещаю.

– Значит, мы вместе отсюда уедем?

– Да. Конечно же, вместе.

– А что я родителям скажу? Мне ведь тоже как-то подготовить их надо…

– Я сам им все скажу, малыш.

– Правда?

– Правда. А как по-другому? Приду и все объясню… И поговорю… А потом… Потом мы поженимся… Только ты не выдавай себя раньше времени. Молчи пока. Договорились?

– Да… Договорились.

– Я все решу, малыш. Правда. Ты мне веришь?

– Верю, Никит. И я ничего не боюсь. Я тебе верю…

– Вот и ладно, умница ты моя. Мой малыш… Мой жаворонок… Все будет хорошо, я все решу, верь мне… Пойдем, я тебя домой провожу. Поздно уже…

– Да еще рано… Давай еще посидим немного!

– Нет. Сегодня прохладно, а ты в легком сарафанчике. Тебе нельзя простужаться. Пойдем…

* * *

И опять она не смогла сомкнуть глаз до самого утра. Убеждала себя – все же хорошо, все так, как она и предполагала… Никита хоть и не обрадовался ее новости, но и не испугался, обещал все решить…

Или все-таки испугался? Ведь если смотреть правде в глаза, ни о каком ребенке он и не задумывался. И о женитьбе не задумывался. Да, говорил, конечно, что для любви преграды нет, что ни расстояние, ни время им не помешают… Но ведь о том, что они когда-нибудь поженятся – ни слова! Или это само собой подразумевалось, вкладывалось в смысл того, что преграды для любви нет…

Но ведь он сказал – поговорю с мамой! А о чем в данном обстоятельстве можно говорить? Только о том, чтобы жить вместе, ребенка воспитывать вместе… Только так, а как же иначе…

К утру от всех этих мыслей разболелась голова, да еще и затошнило вдобавок. И погода к утру испортилась, дождь забарабанил в оконное стекло. Настя накрылась с головой одеялом, свернулась в клубок… Не хочется вставать, не хочется начинать новый день. Страшно… И мамин голос не хочется слышать…

– Настена, иди завтракать! Вставай! Или у тебя только на одно утро хорошего настроя хватило? Все, запал кончился, да?

– Ммм… Можно, я полежу? – выпростала она голову из-под одеяла, повернула к стоящей в дверях маме. – Что-то мне нехорошо как-то…

– А что такое, дочь? Что нехорошо? – быстро подошла к кровати мама, положила ей ладонь на лоб. – Температуры вроде нет… Где болит, скажи?

– Да нигде не болит… То есть болит, да… Живот немного крутит… Может, отравилась чем-то вчера…

– Чем ты могла отравиться?

– Не знаю. Но я есть не хочу, мам. Совсем не хочу. Я лучше полежу, ладно?

– Да лежи, лежи… Я сейчас тебе активированный уголь принесу. Может, и впрямь съела не то. Если будет хуже, сразу мне на работу звони, договорились?

– Да… Я позвоню, мам…

Вскоре в доме стало тихо – родители ушли на работу. Дождь по-прежнему барабанил в стекло, и мысли по-прежнему не давали покоя. Хорошо хоть тошнота отступила. Может, и активированный уголь помог, а может… Это совсем другого рода тошнота… Так ведь бывает на первых сроках беременности. Вон, Маринку, Олину соседку, все время тошнило, ничего есть не могла, даже в больницу хотели положить, да она отказалась. Господи, как же не хочется обо всем этом думать, как страшно обо всем этом думать! Сил никаких нет…

И лежать просто так сил нет. Сколько можно себя изводить? Надо вставать, надо что-то делать. Надо Никиту увидеть… Хоть на минутку, в глаза ему посмотреть… Как с такой тревогой на сердце жить до вечера? Нет, надо сейчас…

Быстро поднялась с кровати, быстро оделась, умылась. Выпила холодного чаю на кухне, с трудом сжевала бутерброд с сыром. Глянула на часы – половина одиннадцатого. Нет, ну куда она пойдет в такую рань, не надо, наверное… Вся бригада работает, им время дорого, а она Никиту отвлекать будет… А может, ему позвонить? Хотя бы голос услышать? Хотя он просил не звонить ему во время работы… Да и телефон он с собой наверняка не берет! У них с этим строго! Боб ругается, когда ребята на посторонние дела во время работы отвлекаются. Если только в обед можно Никиту увидеть…

Да, точно! В обед! Как ей сразу в голову не пришло! Ей же на пару минут всего надо, только в глаза ему посмотреть… Чтобы он улыбнулся и сказал: все будет хорошо, не бойся, малыш… Я все решу…

В половине первого она надела резиновые сапоги, ветровку, взяла зонтик, вышла из дома.

Дорогу, ведущую к лесной школе, совсем развезло от дождя. Лил, не переставая ни на минуту, и просвета в небе не видно. И на душе совсем тревожно стало… Странно, почему? Она же сейчас Никиту увидит…

Ребята сидели под навесом, обедали. Дежурный по кухне Володя первым ее увидел, улыбнулся, махнул рукой приветственно. Все подняли головы от тарелок, тоже посмотрели на нее. Как-то странно посмотрели… Или ей показалось?

Подошла ближе, отыскивая среди знакомых лиц Никиту.

Никиты не было.

Зашла под навес, встала у стола. Автоматически закрыла зонт. Хотела было спросить, где Никита, но Боб опередил ее, проговорил тихо:

– Он в город уехал, Насть… На двенадцатичасовой электричке. Ты совсем немного с ним разминулась. Да ты садись, садись! Кашу гречневую с тушенкой хочешь?

– Нет… Нет, спасибо… – ответила она одними губами, не в силах издать ни звука.

– Тогда чаю, может? Замерзла, наверное? Холодно сегодня… Погода так резко поменялась…

– Нет, я не хочу чаю, – наконец сумела громко произнести она. – Я просто… Я Никиту хотела срочно увидеть… Мне очень нужно было его увидеть… Почему он уехал? Что-то случилось, да?

– Случилось, Насть. Ему кто-то позвонил… Сказали, мать в больницу на «Скорой» увезли. Он собрался быстро и ушел на станцию.

– Маму на «Скорой» увезли? А что с ней?

– Не знаю… Он не сказал.

– А скажи, Боб… Он вчера звонил маме, не знаешь? Говорил с ней?

– Не знаю. Может, и говорил. Я не слышал. Я рано спать лег.

– Да… Да, он говорил с ней, наверное… – задумчиво пролепетала она себе под нос. – Обо мне говорил… И потому маме плохо стало, да…

– Что, Насть? Не понял…

– Да ничего, Боб. Это я так… Сама с собой разговариваю. Я сейчас позвоню Никите, узнаю все…

– Так не получится ему позвонить, Насть…

– Почему не получится?

– У него телефона теперь нет. Так уж получилось, ага… Представляешь, когда ему позвонили и сказали, что мама в больнице, он аккурат около бетономешалки стоял. Уж не знаю, как так получилось неловко… Может, он от волнения дернулся, может, поскользнулся… А только телефон из руки выскочил да упал прямо в бетономешалку! И все, и кранты! Затянуло моментально! Теперь новый надо покупать, ага… Вот не зря говорят, что пришла беда – открывай ворота! Все к одному, все к одному!

– Да… Да, ты прав… Все к одному… – тихо произнесла она, глядя в сторону.

Почему-то она не могла глядеть Бобу в глаза. Не потому, что не верила, а потому, что боялась не верить. И ребята, сидящие за столом, как-то странно молчали, уткнулись в свои тарелки, ели кашу сосредоточенно. Будто им неловко было.

– Но ведь… Он ведь еще вернется сюда, Боб? Что он сказал? Не помнишь?

– Да ничего не сказал, Насть. Оделся и убежал на станцию. Тут не до разговоров, знаешь…

– Но вещи свои он не забрал? Он вернется за вещами?

– Да какие вещи… Переоделся в чистое, да и все. У нас тут у всех вещей немного. Как говорится, нищему собраться, только подпоясаться.

– А… Вы еще долго здесь будете?

– Не знаю, как получится. Надеемся скоро закончить. Обещали наряд закрыть без задержки…

– Значит… Значит, Никита может и не приехать, так, что ли?

– Может, и приедет. Смотря, как там с мамой все обойдется… У него ведь, кроме мамы, и нет никого. Он ее очень любит, я знаю…

– Он должен приехать, Боб. Он приедет. Он… Он обещал мне…

– Да все будет хорошо, Насть! Если обещал, значит, сделает! Не переживай! Слышишь?

– Я не переживаю. Я знаю, что он приедет… Может, уже завтра приедет… Я завтра приду, ладно? Вдруг он уже завтра…

– Насть, давай так договоримся… Как только он приедет, я тебе сразу позвоню, хорошо? У него ж теперь телефона нет, сама понимаешь… Давай я запишу твой номер… – с готовностью полез Боб в карман штанов, чтобы достать телефон.

– Не надо, Боб. Я лучше сама приду. Мне нетрудно.

– Ну, как хочешь…

– Да, я приду. Я должна его увидеть… Обязательно увидеть… Он знает… Он приедет обязательно…

И опять она почувствовала, какая напряженная повисла тишина за столом. И постаралась отбросить от себя это неловкое чувство. Потому что… Потому что так надо. Потому что иначе нельзя. Иначе можно с ума сойти. Сейчас надо просто набраться терпения и не обращать внимания на эту… на эту неловкую тишину. Да и что эти ребята могут знать о них с Никитой?

Встала из-за стола, постаралась улыбнуться, произнесла почти весело:

– Пока, ребята! Успехов вам и трудовых подвигов!

– Пока, Насть… Пока… – ответили они нестройным хором.

Не помнила, как пришла домой. Разделась, забралась под одеяло. Только сейчас почувствовала, как замерзла. Дождь все барабанил по стеклу, и очень хотелось плакать.

Плакать она не стала. Почему-то казалось, что-то совсем плохое произойдет, если заплачет. Будто вслед за слезами хлынет уверенность, что Никита ее обманул…

Но ведь не обманул, не обманул! Он… Он приедет еще! Он же знает, что обязательно надо приехать! Надо же что-то решать… И он ей сказал: я все решу, малыш… Ведь не просто так он это сказал! И он не виноват, что обстоятельства так неожиданно сложились. Что мама заболела. Вот маме станет лучше, и он приедет!

Нет, не станет она плакать…

Надо просто ждать, и все.

Он вернется. Обязательно вернется…

Так и пролежала под одеялом остаток дня, до прихода родителей. Услышав, как хлопнула калитка, быстро поднялась, подошла к зеркалу, заставила себя улыбнуться. Не надо, чтобы мама увидела ее в таком состоянии. Не надо, ей сейчас ни к чему лишние расспросы. Надо вести себя так, будто ничего плохого не произошло. Ведь и в самом деле не произошло, все как-нибудь решится со временем! Надо только подождать, когда приедет Никита…

– О! Ты дома, что ли? А я уж не чаяла тебя увидеть… – насмешливо произнесла мама, отряхивая с плаща капли дождя. – Думала, ты уже навстречу своей любви унеслась, несмотря на погоду… Как в песне поется – по морозу босиком… А может, мы твоего мальчика в гости пригласим, а? Замерз там, наверное… А что, я бы скоренько пирог испекла… Давай позвони ему, скажи, пусть приходит!

– Он не придет, мам.

– Это почему же?

– Он уехал. У него мама заболела. В больницу на «Скорой» отвезли.

– А, вот в чем дело… А я уж думала, ты за ум взялась, перестала на свиданки бегать… Да и то, пора уже за ум взяться, первое сентября на носу! Такой ответственный для тебя год впереди! Надо все силы собрать и учиться, надо в институт поступить… Не передумала еще с медицинским? Правда, туда поступить трудновато, но учителя говорят, у тебя все шансы есть… Если только не станешь забивать голову ерундой всякой! Ну, чего ты от меня отворачиваешься? Не нравится то, что я говорю, да?

– Почему же… Правильно все говоришь, мам…

И сама не узнала своего голоса – такой он был противно покладистый. Наверное, когда врешь, всегда бывает противно. Хотя и правды сказать нельзя… Пока – нельзя…

После ужина отец ушел в гости к своему другу Михалычу, а они с мамой провели вечер у телевизора. Смотрели какое-то ерундовое ток-шоу, где участники то плакали, то кричали, то взывали о помощи. Мама то комментировала происходящее на экране, то со вздохом смотрела в окно, сокрушалась тихо:

– Ягоды не успели собрать, дождем на землю собьет… Плохие мы с тобой хозяюшки, дочка. И варенья на зиму почти не сварили, и заготовок не сделали. Ну да ладно, не последний кусок хлеба едим… Отец хорошо зарабатывает, я тоже не жалуюсь. Если еще и огородом в полную силу заниматься, никакого здоровья не хватит… Ты бы хоть Олю, подружку свою, позвала, пусть она себе заберет, что на огороде неубранным осталось. Вон огурцов сколько еще в теплице! И помидоры остались… Куда это все, пропадет же!

– Не, мам. Она ничего не возьмет, я даже и предлагать не буду.

– Ишь ты, не возьмет… Бедная, но гордая, да?

– Ага. Бедная, но гордая.

– А куда твоя Оля после школы поступать собирается?

– Так мы вместе решили… В медицинский…

– Ну, с тобой-то все понятно, допустим… А кто Олю будет учить, интересно? Мать не сможет ее столько лет тянуть, ей еще младших поднимать надо… Или Оля собралась на мизерную стипендию жить?

– Не знаю… Мы как-то не говорили с ней на эту тему…

– Да уж, завидую я вам! Эх, молодость, молодость… Легкомысленное счастливое времечко… Еще не знаете, что это такое – забота о хлебе насущном… Насчет Оли не могу утверждать, а ты у нас точно не знаешь. Растим тебя с отцом, как орхидею какую, в тепле, заботе да нежности. Доченька наша единственная, любимая…

Мама протянула руку, ласково ухватила ее за плечо, притянула к себе. И так вдруг жалко ее стало, хоть плачь… И стыдно ужасно! Мама так любит ее, а она… Каково маме будет узнать…

А с другой стороны – что такого постыдного она сотворила? Что время обогнала и рано полюбила по-настоящему, что ли? Ничего ведь страшного не происходит! Вот приедет Никита и сам маме все объяснит… И она уедет вместе с ним в город… А учебу можно и потом закончить. И в институт поступить – потом…

Хотя звучит, конечно, неубедительно. И маме будет неприятно, когда все узнает. Господи, скорей бы уж Никита приехал…

На крыльце послышались отцовы шаги, и мама пробормотала с веселым недовольством:

– У-у-у… По шагам слышу, наш папка навеселе пришел. Хорошо, видать, с Михалычем посидели. Душевно.

– Не ругай его, мам… – тихо попросила она.

– Да когда я его ругала, бог с тобой! – засмеялась мама, поднимаясь с дивана. – Я ж понимаю, мужику надо иногда расслабиться… Сейчас спать уложу, а утром и поругаю немножко для профилактики. Чтобы порядок знал. А ты смотри и учись, и запоминай все про нормальную семейную жизнь, пригодится… Еще не скоро пригодится, конечно… И все равно – учись да на ус мотай!

Мама ушла «укладывать» отца спать, а она еще долго сидела перед телевизором, не видя и не слыша того, что происходит на экране. На душе было маетно и тревожно, и пора было идти спать ложиться… Но что толку ложиться, если все равно не уснуть? Лежать, в темноту глядеть и гонять в голове испуганные грустные мысли? Лучше уж перед телевизором сидеть, все-таки отвлекает…

Утром она снова пошла в лесную школу. Дождь перестал, но дорогу совсем размыло, и пришлось идти очень медленно, оскальзываясь в грязи. Дул ветер, небо хмурилось, обещая очередную морось. И опять очень хотелось плакать…

Боб стоял на крыльце, разговаривал с кем-то из ребят. Увидев ее, печально развел руки в стороны, помотал головой – зря, мол, пришла, не приехал… Когда она подошла ближе, проговорил с досадой в голосе:

– Да в ближайшее время он не приедет, Насть… Ты бы не приходила зря, чего по такой погоде… Если он приедет, я его сразу к тебе отправлю, договорились?

– Хорошо… Спасибо тебе, Боб. Но я и сама могу… Понимаешь, мне очень надо его увидеть! Я лучше сама приду, ладно? И завтра приду…

– Что ж, твое дело. Но я еще раз тебе объясняю – так быстро он не приедет! Все-таки мама в больнице, это ж дело серьезное…

– Да я понимаю, Боб… Но все равно я завтра приду. А вдруг?!

Повернулась, быстро пошла обратно, словно испугалась чего. Будто Боб мог ее догнать и сказать что-нибудь ужасное.

Как прошли другие за этим дни, она плохо помнила. Делала что-то по дому, ждала родителей с работы, беседовала о чем-то, улыбалась… И ждала следующего утра, чтобы пойти в лесную школу. А вдруг?!

Вдруг сейчас она подойдет, а с крыльца сбежит Никита, и обнимет ее, и прижмет к себе, и станет шептать ей на ухо что-то ужасно виноватое – прости, мол, так получилось, маму не мог бросить…

В то утро все ей показалось обычным. Та же размытая дождем дорога, тот же холодный сырой воздух, то же озеро мелькнуло за пригорком. Все то же самое… Только ворота в лесную школу были закрыты. Прошла мимо них, нашла лазейку в заборе. Подошла к школьному крыльцу… Странно, и двери закрыты. И нет никого. Не слышно голосов ребят. И двор чисто убран, будто никакого ремонта и не было.

Подошла к дверям, начала изо всех сил стучать по ним костяшками пальцев, потом кулаками… И услышала голос сзади:

– Чего хулиганишь, девушка? Не видишь, закрыто?

Повернулась… И не сразу узнала, кто с ней говорит. Потом вспомнила – это же сторож, Иван Иваныч…

– Здравствуйте… А где ребята, не знаете? – спросила, почти задыхаясь.

– Так нет никого… Вчера вечером еще уехали…

– Как – уехали?!

– А что им здесь делать? Закончили ремонт и уехали. Аккурат к первому сентября, как обещали. Вчера и директор школьный приезжал, все одобрил, все бумаги подписал… Должно быть, и расчет вчера получили. А ты стучишь, пугаешь меня, проказница! И лицо мне твое знакомое… Уж не дочка ли ты Егора Андреича, случаем?

– Да… Дочка…

– Ишь, какая складная вымахала! Красавица! Что ж, уехали твои женихи… Закончили работу да уехали… И ты иди домой, не огорчайся шибко. На что они тебе сдались, городские? У нас в поселке и своих женихов хватает…

Сторож Иван Иваныч еще что-то говорил ей вслед – она уже не слышала. Шла по скользкой дороге домой, как сомнамбула. Два раза чуть не упала – чудом устояла на месте. Но лучше бы упала… И не вставала бы, так бы и осталась лежать на дороге, в грязи… И жить бы не стала больше… А зачем? А главное – как жить?