В чужой игре

Убрав ружье от посторонних глаз, он двинулся в огород. В кармане лежал пластиковый пакет с документами и деньги, оставшиеся от проданной недавно старенькой «Нивы». Он решил больше не звонить Подшивалову, а идти к нему напролом. Он никогда так те поступал, хотя мог бы. Тот разговор по сотовому телефону до сих пор звенел у него в ушах.

«Понял, – ответил тогда Подшивалов. – Скоро будем…»

Это «скоро» едва не стоило Векшину жизни. Впрочем, потом было еще смешнее…

Глава 5

Не напрасно Матрос приобщил к делу еще нескольких человек – с их помощью наладился сбыт «темных» вещей. Но и работы прибавилось – только крутись.

Походка у Вовочки сделалась важная, взгляд исподлобья, тяжелый – не каждый выдержит. Отец у него к этому времени перебрался из Силикатного к бабке Садовской, однако этот факт не интересовал Вовочку. Был отец – и словно бы не было никогда. Осталось одно лишь прозвище – Скакунок. Мать часто вспоминала, как однажды тот посадил сына на мотоцикл – и так прокатил Вовочку, что ключицу сломал бедному ребенку.

Отношения с матерью у Вовочки опять наладились. Чисто деловые у них теперь связи. Пришел-ушел. Получил расчет. Передал часть заработанного – и опять в путь. У Нины сердце пело. «Люди зарабатывают деньги, как могут…» – думала она.

Если бы не подлая эта привычка – игра в карты под «интерес» – цены не было бы сыночку. За одну ночь Вова мог спустить целое состояние.

«Раздавила бы как клопа!» – впопыхах думала Нина, жалея проигранные недавно деньги. Сын опять сел на мель, и только очередная крупная кража могла бы вывести его из трудного положения. По всему видно, проиграл много. И должен остался.

Нина слышала, что карточный долг свят. Чует материнское сердце: сел на крючок Вова. Причем довольно плотно. Это ему не карты веером пускать между пальцев.

«На хитрую попу есть хрен с винтом», – любил Вовочка повторять.

Оказалось, на хрен с винтом попалась попа с закоулками…

* * *

Вовочка с командой Матроса долго кружился вокруг одной привлекательной квартиры.

До этого успели очистить квартиру районного прокурора. Шайка заранее знала, куда лезет. Но это не остановило квартирных воров, а лишь подогрело воображение. Прокурор казался им жертвой, заслуживающей пристального внимания.

Забрались к нему наглым образом, средь бела дня, через форточку, – тот жил на первом этаже. И покинули квартиру с чувством глубокого разочарования: всего тысяча рублей и двести «зелеными» оказалось внутри.

– Наверняка деньги в банке хранит, – подвел итог Матрос. Ему было точно известно, что жена у прокурора являлась соучредителем одной торговой фирмы. Богатенькая, должно быть, фамилия – и вдруг такая невезуха.

В органах массовой информации скупо сообщили о краже из квартиры прокурора и ни словом не обмолвились о долларах. Словно не было их никогда. Померещилось пацанам.

…Вовочка на этот раз приглядывал снаружи, остальная часть группы работала на объекте. Квартира принадлежала брату прокурора. Было точно известно, что в квартире богатства не меряно – электроника, одежда импортная. А главное – баксы. Стопками лежат в сейфе. Сейф вмонтирован в стену и прикрыт картиной «Иван Грозный убивает своего сына Ивана». Картина никакой ценности не представляет – это всего лишь уменьшенная копия.

Квартира у брата находилась тоже на первом этаже. Братья словно сговорились жить не выше первого этажа. Зато под балконами у обоих родственников оказались погреба.

Расположение объекта создавало трудности. Основная из них – постоянное наличие около дверей посторонних лиц. То старухи бродят сверху вниз, то пацаны бегают. Однако проникнуть в квартиру в другое время не представлялось возможным – братец любил вечерами сидеть дома, дачи не имел. Вероятно, он пересчитывал вечерами новенькие купюры, наслаждаясь запахом краски, и отправлялся после этого спать. Возможно, он даже догадывался, что о состоянии знают другие, и потому испытывал садистское наслаждение. Как бы то ни было, о состоянии теперь знала команда Матроса. Уж они точно прекратят это издевательство. Они просто обязаны.

Налет на квартиру готовился долго. Сначала ходили вокруг да около, приглядываясь издалека. Потом потеряли чувство осторожности, и стали бродить под окнами. Следовало выяснить, имеется ли сигнализация. Она могла быть и в квартире, а также у сейфа. Второе значительно осложняло вопрос, потому что подельников могли застать на самом интересном месте.

– Из квартиры должен идти провод! – брызгал слюной Жеребец. – Провода нет – значит, нет сигнализации!

– А как же сейф? – удивлялся Матрос.

– Может, нет никакого сейфа! – горячился тот. – И вообще, может, все это липа на счет квартиры. Кто тебе свистнул, что там бабки лежат? Он, может, последний хрен доедает, братец прокуроров.

Высказался и замолчал, не глядя в сторону Матроса. В электрических делах Жеребцу не было равных – хоть пусть это будет сам Матрос.

…Вовочкины «танцы» возле объекта продолжались примерно полчаса, когда из-за угла вдруг показались две гражданские автомашины – уазик и жигули. Они двигались на повышенной скорости.

«Черти разъездились!» – выругался про себя Садовский, с удивлением понимая, что у машин скрипят тормоза.

В ту же секунду дверцы отворились, на тротуар высыпало сразу несколько человек – рожи у всех озабоченные. В другую секунду Вовочка уже лежал лицом на истоптанном газоне, а ногами на твердом асфальте. Руки в плечевых суставах ломило от боли, на запястьях трещали наручники.

– Больно, гады, – успел возмутиться Садовский, прежде чем снова ударился носом в твердый грунт.

«Ладонью в затылок стукнули», – догадался он.

– Вставай Кочан! – потребовал голос.

Вовочка шевельнул головой, попытался встать, но не смог.

Безжалостные руки уцепили сзади наручники и, заставив вскрикнуть от боли, подняли Садовского кверху. Но распрямиться не позволили – перед глазами была лишь земля. От сильной боли в суставах хотелось бежать. Он кинулся вперед и, не глядя, угодил лицом в сиденье уазика.

– Скотина, – ворчал за рулем мужик. – Всю машину изгадил…

Из подъезда вывели Матроса. Вид у него был жалок. Его конвоировали через загиб руки за спину. Подвели к машине и положили. Лицом в каменный асфальт. Вовочка не верил собственным глазам.

– Какое вы имеете право! – возмутился он.

Водитель повернулся к Вовочке:

– Говорят, ты превосходный «шпилист»? Хочешь сыграть? В подкидного дурака?

Вовочка опустил голову.

– Тогда сиди и молчи…

Матроса подняли, стали сажать в машину, но тот вдруг стал вырываться. Не хотелось «крылатому» идти на нары. Он это понимал всем сердцем и потому кричал. Он просил помощи, заметив посторонних людей.

Народ толпился в стороне, смотрел во все глаза, но близко не подходил.

В машину заглянул какой-то возбужденный узкорылый мужик и спросил.

– Сидит?

– А куда он денется, – ответил водитель.

– Ушли два черта, – вздохнул мужик. Он прыгнул на первое сиденье и приказал водителю:

– Возвращаемся на базу…

– Как с остальными, Григорий Олегович?

– По-прежнему, – уклончиво ответил тот…

Вскоре Подшивалов сидел у себя в кабинете, а подозреваемый по кличке Кочан стоял перед ним у стены. Двое оперативников молча сидели по углам. Их словно бы не интересовало происходящее в кабинете. Подшивалов задавал вопросы задержанному, а тот не хотел отвечать. С какой стати он обязан. Без адвоката он вообще не пойдет на базар.

– Зря так, Володенька… – бормотал Григорий Олегович. – Мы с тобой как с человеком, а ты на контакт не идешь. Что с тобой? Тебя в детстве не роняли? Но, может, ты в погреб падал?..

– Не буду ничего говорить, – твердил Садовский.

Он был абсолютно уверен, что не добьются от него показаний. Подумаешь, какой-то Григорий Олегович лично взялся допрашивать…

– Может, ты думаешь, что ты партизан и попал в гестапо? – вновь спросил Григорий Олегович. – Тоже нет? Тогда я отказываюсь понимать. Но запомни, Володенька, времени у нас мало.

Вовочка слушал. От напряжения шевелились уши.

– Сколько человек в вашей шайке? – нажимал Подшивалов. – Сколько намолотили за сезон? Всего два вопроса. Облегчи душу. Ведь знаешь, как бывает хорошо, когда облегчишься…

Григорий Олегович продолжал бормотать. Это вообще был не человек. Это был какой-то сплошной милицейский триумф. Всё у него на своем месте лежало. Он даже судьбу Вовочки угадал, сказав, что отправит его за решетку сроком на пять лет.

Вовочка не поверил.

– Как это на пять? Я пока что не попадался…

– Вот именно… Пока что! – повысил голос Подшивалов. – Но ты позабыл, за тобой числится не одна квартира! Будешь говорить или нет?!

– Не буду! – однозначно ответил Садовский и отвернулся. Хоть на куски его режьте. Не тот он человек, чтобы своих сдавать.

– Хозяин – барин: хочет – живет, хочет – удавится… – произнес Подшивалов бесстрастным голосом. – В машину!..

Вовочку вывели в сопровождении двух молодых оперативников. Те всего года на три старше Вовочки, а ведут себя, словно только что с Марса прилетели. Или с Луны. Водитель машины тот же. Подшивалов сел спереди, положив на колени папку и портативный магнитофон.

«Музыку слушать по пути собрались, – сказал сам себе Вовочка и усмехнулся. – Нашли время…»

– Куда? – обыденным голосом спросил водитель.

– А всё туда же, – ответил Подшивалов и отвернулся к окну.

Машина выехала со двора и пошла в сторону парка «40 лет Комсомолу». Прямиком вошла с городской дороги на центральную аллею и направилась мимо беззаботных редких прохожих.

Пешеходы недовольно отходили с проезжей части. Впереди мелькнула громадная серая масса воды и снова пропала – машина повернула с аллеи направо. Мелькали сосны, кустарники.

Машина опустилась в просторную котловину, поросшую сосняком. Вокруг низины желтел высокий забор. Машина уперлась в неказистый сарай и остановилась. Когда-то в этом месте располагался пионерский лагерь.

– Вылезай, приехали…

Вовочку, словно вещь, вынули из машины, поставили спиной к широкой сосне – та росла прямо в сарае, раскинув крону высоко над крышей.

Садовского трясло. Для чего-то ведь прислонили к дереву. У корневищ торчала из земли широкая ременная петля.

– Володенька, не заставляй брать грех на душу, – принялся за старое Подшивалов. И уставился, как удав, в самую душу.

– Будем говорить? – еще раз спросил.

Однако Садовский упорствовал. Ему до лампочки ментовские штучки. Он человек слова.

– Не обижайся, но мы обязаны так с тобой поступать, потому что ты гад, Вова, – тихо говорил Григорий Олегович. – Еще раз спрашиваю – будешь говорить добровольно?

Вовочка отвернулся, лихорадочно блестя глазами.

– Ну что ж… – вздохнул Подшивалов. – Ты сам выбрал дорожку…

Садовский вдруг понял, что с ним случилось что-то нелепое. На голову ему надели какой-то мешок. На обе ноги тоже что-то надели, кажется, веревки – на манер конских пут. Менты боятся, что он сбежит. Ну и дурачье. Значит, не убьют. И если искалечат, то ответят сполна.

Уазик завелся, хрустнул коробкой передач.

– Давай по малой, – командовал Подшивалов.

«К сосне решили прижать. Машиной…» – запоздало подумал Садовский. И тут же понял, что ошибся, потому что машина шла в другую сторону. На пониженной передаче.

Путы вдруг напряглись, и ноги у Вовочки двинулись в разные стороны. Кочан попытался устоять, но тут же упал задом в песок. Машина продолжала работать, ноги у Вовочки тихо двигались в разные стороны.

До Садовского дошло: на шпагат хотят посадить! И крикнул:

– Хрен вам на глупую морду!

– Это он сгоряча, – пояснял Григорий Олегович.

Вовочка внутренне ликовал: не получится у ментов подавить его волю.

Машина остановилась, потом вновь пошла, и почти сразу же Вовочка взвыл. Он верещал, как сорока на колу, изо всех сил пытаясь изменить положение тела, но это не удавалось, и ноги неумолимо расходились в разные стороны.

Казалось, еще секунда, и трепещущая развилка треснет вдоль задницы, как лопается чурка при ударе колуном.

О боже! Машина остановилась, но и назад не движется. Еще миг, и Вовочка просто скончается. Боль вселилась у самой развилки тела. Еще немного, и наступит конец. Это несовместимо с жизнью.

Двигатель заглох. Слава тебе, господи! Но сил всё равно нет у Вовочки.

– Что с ним делать? – спросил чей-то голос. Кажется, это был водитель.

– А давай его утопим. Все равно мы его порвем на части… – предложил чей-то голос.

– Не возражаю, – согласился Подшивалов. – Для гадов одна дорога…

Возле уха клацнул затвор. Вовочка сжался, и тут в него выстрелили. Так быстро, что некогда было думать. Садовский понял, что умирает, потому что в голове звенело. Странно, конечно, потому что, кроме звона, он слышал голоса:

– Мазила! Дай я…

И Садовский сдался. Однако он не получил облегчения – ноги оставались в прежнем положении.

– Не надо! – кричал он дурным голосом. – Я расскажу! Можете меня убить, но сначала отпустите. Отпустите сейчас же, иначе скончаюсь! Сейчас я помру!..

От страха и боли у него лязгали зубы, а голос казался чужим. Вовочка не узнавал себя и ничего уже не мог поделать. Он треснул до самой головы через заднюю часть, хотя никогда в это не верил.

– Я расколюсь! Честное слово, дядя Гриша. Вези меня обратно, на Петровку. Умоляю…

– А где это находится? – прикинулся Подшивалов. – Петровка какая-то. Мы разве в Москве?

– Ну, эта… Врача Михайлова, которая. В мусарню, короче, вези… быстрее…

– Так ты уже мертвый. Списали тебя… – куражился Подшивалов. И, обращаясь к другим сотрудникам, предложил: – Разорвем его на части и выбросим в реку – хоть толк будет для природы.

Вовочка продолжал просить о пощаде. Лицо вымокло. Как на грех, текли сразу сопли и слезы. Вовочка давился ими взахлеб. Только бы отпустили.

– Может, поверим? – осторожно подал голос водитель. – Пока соплями не изошел…

Дядя Гриша, вероятно, сделал отмашку, потому что машина вновь завелась и пошла в обратном направлении.

Мешок с Садовского сняли.

– Ну, как тебе королевский шпагат? – спросил водитель. – Говорят, помогает от мигрени…

Вовочка был подавлен. Он подпишет все, только бы вновь не пытали.

Однако оперативники пока не торопились из леса. Вовочке сунули микрофон и предложили рассказать, как Вова бомбил квартиры, как опускался по веревке к окнам. Абсолютно всё и в деталях, включая сообщников. О тех – в первую очередь.

– Не терзайся, Володенька, – успокаивал его Подшивалов. – Не ты один такой. Человек слаб и обычно признается. Правда, мужики?

– Конечно, дядя Гриша, – торопясь, отвечал за мужиков Садовский.

– Вот я и племянником обзавелся… – Подшивалов усмехнулся.

Через час обессиленного Садовского привезли назад и водворили в изолятор временного содержания.

– Может, тебе врача вызвать, Володенька, – спросил Подшивалов.

Садовский удивился. Слава богу, ноги не оторвали. Поневоле поверишь после этого в Гестапо, Абвер, Пиночета и других. И еще говорят, что в милиции не пытают. Интересно, как вел себя на допросе Матрос? Раскололся, должно быть, до самой жопы.

Среди ночи в конце коридора послышался вопль. Вовочка проснулся от крика, и мороз побежал по коже. Кричал Матрос.

– Кочан – козел! Ты сдал меня ментам! Крышка тебе будет!

– Сам ты козел! – ответил ему Вовочка. – Причем плешивый!..

Он отошел от стальных дверей и лег спать. Жизнь у Володеньки теперь точно будет другой. Она будет размеренной. Не будет в ней больше места матросам и прочим дикарям.

Матрос еще несколько раз пытался орать. Дежурному наряду надоело слушать. Матроса вывели из камеры и, для успокоения, принялись парить резиновой дубинкой. Слушались глухие удары.

– По ребрам ему, – учил голос в коридоре.

Тот, что орудовал дубиной, молчал. Зато от боли и унижения надрывался Матрос.

Потом удары прекратились, и Матрос замолчал.

– Спи теперь. С наручниками на лапах.

– За что?! – интересовался Матрос.

– За это самое! – бодро и весело отвечали ему. – За галдеж среди ночи. Еще добавить?

Ну что вы. До Матроса вдруг дошло, что дубинка во времена демократии – самый веский аргумент.

Глава 6

Нина Садовская рвала на себе волосы: сын попался в милицию. Причем не просто за хищение кошелька, а за кражу из квартир. Сколько в стране воруют – на нем одном свет клином сошелся. Почти двадцать эпизодов на него одного повесили. Говорят, он организатор и подстрекатель, хотя в это невозможно поверить. В форточку забраться – да, способен. За вином сбегать среди ночи, в карты кому-нибудь проиграть…

– Присудят – и будет корячиться всю оставшуюся жизнь, – стонет она, жалуясь Печкиной Ирине по телефону.

– Ты-то здесь при чем? – успокаивает ее Печкина. – Он же взрослый у тебя, и ты не обязана.

– Буду платить… А куда я денусь! – твердит Садовская. – Обиднее всего, что другие воруют и не попадаются…

– Так-то оно так… – вздыхает Ирина, отлично понимая, что племянник превзошел своего отца. Скакунок ему в подметки не годится.

– Многие занимаются этим бизнесом, а споткнулись на Вовочке, – стучит глоткой Садовская. – Не виноват он вовсе. Стоял, может, в сторонке, когда другие лазили. Матросик какой-то был. Откуда только черти принесли переростка – на двадцать лет Вовочки старше. На носилках подлеца таскали. Надо было выбросить скотину из окна. За него и не дали бы, может, ничего…

Нина положит трубку и снова в слезы. И только во сне слегка забывается. Зато остальной родне хоть бы что. И отец Вовочкин молчит. Переехал к матери из Силикатного и скачет по Новому городу. Ему Нинины проблемы до лампочки. У него один сказ: «Я его туда не посылал… Алименты платил исправно, так что обвяжись…» Остыл, в общем, человек.

Не повезло Нине с мужем. Не любовь у них получилась, а сплошной оргазм. То расписываться придумал кровью, то сына давай катать с пьяной мордой, что даже ключицу сломал. Теперь ему всё равно, а ведь спасать надо. Посадят – не скоро выйдет. Двадцать эпизодов…

К Нине на днях нагрянула группа из милиции – обыск надумали делать. Поздно хватились! Нина сразу же спустила с рук «темные» вещи. Хоть какая-то копейка будет для Вовочки.

Теперь перед Ниной встала другая задача – найти адвоката. Чтобы дешево, но сердито. Нет у нее денег на дорогого защитника. Муж у Печкиной Ирины вот уже года два как отслужил в органах. Милицейскую пенсию получает и работает в какой-то конторе. Клиентов у него, правда, не много – совестлив больно. Однако для Вовочки и этот сойдет. Тем более что за двадцать краж не видать Вове свободы как своих ушей. Однако без адвоката нельзя. Упрекать станет. Будет гвоздить, что денег пожалела. При том что от бесплатного адвоката, предоставленного следователем, одно сотрясение воздуха.

Так и сделала Нина. Принялась уговаривать, и Печкин согласился. Нина кинула ему на пол четыре тысячи, как собаке.

– Не обижайся. Обычай вроде такой, чтобы деньги водились. Хе-хе…

Смеялась она вообще громко. Заливисто. На людях. А дома, закрывшись на все замки, тихо выла.

Дело в суде несколько раз откладывали. Подсудимых набралось четверо человек. Кроме того, в розыске находилось еще несколько, не имевших ни имени, ни фамилии. Это были те самые господа, которых Матрос набрал со стороны. Те помогали от вещей избавляться и деньги тратить. В отношении них из уголовного дела было выделено отдельное производство, поскольку вопрос, куда делось похищенное имущество и деньги, так и остался невыясненным.

На предварительном следствии Вовочку несколько раз возили в парк – память освежить. Даже противогаз давали носить – с перекрытым шлангом. Чуть коньки не отбросил. Но Садовский больше ничего не смог прояснить для следствия, хотя очень старался. Всем сердцем желал.

К сорокалетнему Матросу методы устрашения не применяли. Здоровьем слаб оказался. Вначале ему вроде пытались перекрыть кислород, но при виде противогаза Матрос побелел лицом и повалился на пол. Подшивалов плеснул на него воды из графина, вызвал скорую помощь. Медики, заглянув в закатившиеся зрачки и смерив давление, вдруг заявили, что забирают Матроса для госпитализации. Естественно, следователь, ведущий дело, Матроса не отдал. Не для того ворюгу ловили, чтобы отпускать. Ему же надо отделение охраны приставлять.

Подследственного откачали, сунув под нос нашатырь.

…Наконец судья Николаев собрал всех в кучу – подсудимых и потерпевших – и начал судебное следствие.

– Слава тебе, господи, – радовалась Нина. – Может, рассмотрят… Чуть не год сидит в камере. Ноги гниют…

– Надо думать, рассмотрят, – поддерживал Печкин…

При рассмотрении уголовного дела потерпевшие заявили иски – защитники, естественно, с исками не согласились. Вещи подержанные! Как можно просить за подержанную вещь такие деньги?!

– Профессиональная телекамера, говорите? – изощрялся защитник со стороны Вагина. – Вы что, оператор со студии? Нет? Может, у вас документы на камеру имеются?

– Да нет, – отвечала Ландыш Ибрагимовна.

– Ни имеются… – радовался защитник. – Понятно… Прошу занести в протокол.

Защитникам легко антимонии разводить. Они за ворами не гонялись. На то они и адвокаты, чтобы защищать, несмотря на то, что одна из потерпевших – их же коллега.

Ландыш Ибрагимовна вся пятнами изошла, пока давала показания.

– Меня беспокоит вопрос, – продолжал другой защитник. – Почему на момент осмотра вы говорили об одной сумме похищенного, а теперь обозначена совершенно другая сумма? Цена у вас выросла, что ли?

– У нас инфляция в стране! – взорвалась потерпевшая. – Какой теперь рубль?! Неужели не знаете?!..

Пятна на ее лице рассосались, и лицо стало однотонно розовым.

– Какая у вас зарплата? – донимал адвокат.

Судья терпеливо молчал.

– Для чего вам это?! Меня, что ли, судят?! – громко удивлялась потерпевшая.

– Вот именно… – согласился с потерпевшей судья Николаев.

Не поднимая глаз, он перебирал здоровой рукой бумаги. Вторая рука, с детства культя, лежала рядом в бездействии.

Однако реплика судьи защитника не смутила. Должен же он разобраться. Может, коллега не могла купить этих вещей, о которых заявила. Такое часто случается.

– У вас всё? – сухо спросил судья.

– Пока да, ваша честь… – осекся защитник.

Судья раскрыл дело на одном из вкладышей.

– Бушуев, встаньте. Поясните суду еще раз. Как вы очутились в квартире Помойкиных? Говорят, вы там тоже бывали…

Матрос приподнялся над барьером и уставился в зал невидящими глазами.

– Подтверждаете такое дело? Были в квартире? – спросил судья с иронией в голосе.

Подсудимый мотнул головой.

– Прошу отвечать словами. У нас принцип непосредственности и гласности. Как понять ваше мотание головой?

– Был… – ответил Матрос и громко сглотнул слюну.

– Поведайте суду, как вы туда попали и чем там занимались?

Матрос напряг воображение, устремив глаза к окнам.

– Опустился к окошку, – начал он. – Потом залез в форточку…

– Хорошо. А дальше…

– Потом я подошел к двери и открыл…

– Для чего?

– Чтобы зашли…

– Хорошо. Зашли. Чем потом занимался?

Матрос удивленно посмотрел на судью. Что выкобенивается, когда в деле подробно написано?

Судья ждал, обдирая взглядом подсудимого.

– Потом я открыл холодильник…

– Ну и…

– Там была водка. Выпил и просто сидел. Не до того было. Они ходили, а я просто сидел…

У Матроса не хватало слов, чтобы выразить гамму чувств. Он чуть не свалился тогда с подоконника.

– Сидел?

– Да, ваша честь…

– Устал, что ли?

Зал дружно усмехнулся.

Судья побагровел и пристально посмотрел поверх очков. Театр нашли. Серьезным делом занимаешься, а эти в смех. Утрясти бы дело сегодняшним днем, потому что надоело до самой селезенки. Потерпевших куча, а в самом центре – обворованный адвокат с прокурором. Надо сегодня же закончить приговором.

– У меня, например, в голове не укладывается, – вдруг вспомнил судья. Обворовать собственного соседа! Наверно, бывал у него не раз, и даже выпивать приходилось?

– Да, – согласился Матрос. – Выпивали…

– Как же ты мог?

Судью слегка занесло. Не должен он воспитывать таким образом. Для этого приговор существует. Однако Николаев продолжил.

– А прокурора за что вы так? – спросил он. – Неужели не знали, куда лезете? Ведь есть же негласное правило, что нельзя трогать ни судей, ни прокуроров…

Матрос опустил голову. Конечно, он знал, куда лезет, но не смог удержаться.

– Что молчишь, Бушуев? – допытывался судья.

Матрос продолжал безмолвствовать.

– Ну и молчи.

Николаев демонстративно отвернул от него голову. Все писаные и неписаные сроки по делу давно прошли. Закончить бы действительно сегодня.

И он сделал это. После обеда, выслушав судебные прения и последнее слово подсудимых, он направился в совещательную комнату для постановки приговора.