От Камбоджи до Камчатки оставляем отпечатки

Негрустная повесть

Два слова о герое

Шурой его, само собой, в присутствии подчинённых не назовёшь. Да и без оных обращаться к Александру Ивановичу, руководителю солидного предприятия, в его солидном кабинете так, как привык в далёкой юности, язык не поворачивается. Уважаемый человек, профессионал в технике и в менеджменте. Но начнёшь с ним говорить о походах, и снова перед тобой тот самый Шура, с которым познакомился много-много-много лет (почти сорок) назад.

«Чем хороша походная молодость, – говорит Шура, – она дала такой багаж впечатлений, что они и сегодня ярче яркого!»

Далее Шура рассуждает, что человек может целый век прожить, потом оглянуться на эти свои сто лет, а в памяти всего-навсего один день: утром проснулся, зубы почистил, пошёл на работу, вечером вернулся домой, посмотрел телевизор, зубы почистил, если таковые остались, и в кровать. В промежутках между утренней и вечерней чисткой что-то проскальзывало, но в основном картина тоскливая. Вроде сто лет по паспорту, на самом деле – один день. «Конечно, мне уже шестьдесят, – продолжает философскую тему Шура, – но и в сорок казалось, что я живу так давно и так долго. Ткни пальцем в карту Советского Союза, и обязательно где-то рядом с пальцем я побывал, отметился, оставил отпечатки башмаков. Тянь-Шань – да, Алтай – а как же, Саяны – и не раз, Памир – ещё бы, Якутия – чуть со снежным человеком не столкнулись нос к носу, Горная Шория – само собой, плато Путораны – вот здесь прокол, так и не получилось, Шумак – ох, поголодали однажды на маршруте по своей дурости, Камчатка – ну это блеск!.. В сумме столько диковинных мест повидал, людей узнал, в таких передрягах побывал! И всё благодаря походам!»

Последние лет пятнадцать Шура отдыхает цивильно, но любит экзотику – Вьетнам, Чили, Бразилия, Аргентина. Не сказать, что обходит стороной Европу, но экзотика предпочтительнее. Расширяет свою географию, «отпечатки его башмаков» только что в Антарктиде не остались.

Недавно в обеденный перерыв заглянул к нему на работу, докладывает: «Был с женой в Камбоджи». Развернул ко мне монитор компьютера, посмотрели фото… Шура есть Шура, умеет притягивать весёлое. Перед отъездом домой Ольга, жена, захотела в магазин. Дескать, магазины – это тоже одна из достопримечательностей любой страны, а мы каких только красот и диковин не повидали, но за две недели ни разу не побывали в приличной торговой точке. Шура не любитель толкаться у полок с товаром, да если любимая жена просит… Заказал гиду поход в магазин. Заехали в современный о двух этажах торговый комплекс. Жена, будто по компасу шла, мгновенно вырулила к прилавку с ювелирными изделиями. И показывает на ожерелье: сколько, мол, просите? Камбоджийка-продавец называет цену: тысяча двести долларов. Переводчица перевела, на что Шура сделал лицо крайней степени удивления: «Как так, не может быть, вот это ожерелье тысячу двести? Да у нас в Омске оно максимум на двести долларов тянет в базарный день!» Переводчица перевела омские цены на камбоджийский язык. Надо сказать, Шура любит торговаться. На южных базарах (а куда только не забрасывала туристская молодость) друзья всегда его выталкивали вперёд покупать фрукты: дыни, персики, виноград и остальную мелочёвку. Шура с ходу, без сценария и репетиций, разворачивал такой спектакль, что киргизы, туркмены, узбеки и казахи едва задаром не отдавали сладкий товар. При этом все действующие лица оставались довольны.

Для камбоджийки «Омск» звучал пустым звуком, но цену сбавила сразу на сто долларов – тысяча сто получилось. Шура закрутил отрицательно головой и добавил к своим двумстам долларам всего десять. «За двести десять ещё бы взял, но не более того». Переводчица тут же озвучила цифру, тем не менее Шура выхватил из рук продавщицы калькулятор, пальцы порхнули над клавиатурой, на экране загорелось: «210». Теперь уже камбоджийка потянула к себе счётный прибор, её пальчики побегали по кнопкам и набегали на единицу с тремя нулями: «1000». Шура в недоумении развёл руками: да вы что, в своём уме, такая сумасшедшая цена за такую безделицу?! Мол, если бы не любимая жена, вообще разговаривать не стал. После этого монолога экран вспыхнул Шуриным предложением: «220». К продавщице на помощь из подсобки выдвинулся камбоджиец, экран засветился вариантом торгующей стороны: «800». Шуру данная щедрость в понижении цены не убедила, он снова добавил десятку. Жена потянула Шуру за руку – хватит, пошли. Продавщица сказала что-то своё, обращаясь к переводчице, тогда как Шура, не дожидаясь шага продающей стороны, выбил на калькуляторе «230». Жестом показал, дескать, это моё последнее слово. И всё! Не хотите, как хотите. При этом достал бумажник. Как бы говоря, вот они деньги, часть из которых в размере двухсот тридцати долларов может прямо сейчас перейти к вам. На этот демарш продавец решительно зажгла «600». Гулять так гулять. Первоначальная цена была понижена вдвое. Шура пожал плечами с видом: я вам предлагаю реальную рыночную цену, а вы как с луны свалились. И закрыл бумажник. После чего демонстративно начал убирать его в кожаную сумочку, которая висела на плече. Камбоджийка поспешно повернула к нему экран калькулятора с цифрой «400». Шура исправил её на «240». Следующим ходом камбоджийская сторона высветила «300». Шура добавил десятку к своим «240». И вот здесь стороны достигли торгового консенсуса. Камбоджийка расплылась в радостной улыбке. Сделка свершилась.

На выходе из торгового комплекса переводчица пояснила: бутик с драгоценностями только лишь сегодня открыл двери, Шура оказался первым посетителем. Отпустить такого без покупки – катастрофически плохая примета. «Будем надеяться, – сказал Шура, – наш визит придаст им хороший импульс для прилавочного бизнеса!»

Забавных случаев из Шуриных поездок по странам и континентам можно на добрую книжку набрать, да наше повествование не распространяется на туризм с гидами и отелями. Зачем тратить драгоценное время, когда есть интереснейший материал, связанный с родной азиатской экзотикой, которую лицезрел Шура с рюкзаком за плечами без всяких долларов. К примеру – Камчатка! Огнедышащий край земли! С вулканами, гейзерами, реками, полными рыбы, и океаном, тоже кишащим живностью. С Камчатки, пожалуй, и начнём повествование от первого лица. Пусть отчитается Шура, чем продлила его яркую жизнь эта ни с чем не сравнимая полуостровная окраина России. А набрав темп повествования, расскажет нам об остальной своей походной географии.

Кино с Камчатки

С погодой подфартило. Ни одного дождя. Маршрут в темпе без всяких задержек и заморочек прошли, можно рассказывать и рассказывать, будет время, непременно доложу, но пока не о походе речь. Получилось, что после маршрута осталось до авиарейса два свободных дня, что отводили для подстраховки на непредвиденные случаи. Улететь раньше времени с Камчатки в летний месяц в советские времена – это из области фантастики. И возникла бесподобная идея. Камчатка – самый что ни на есть рыбный край, вот бы выйти с рыбаками в океан да поглядеть, как они сети в пучину закидывают, что в них достают из глубин. В клубе туристов Петропавловска-Камчатского поинтересовались, как бы такое мероприятие провернуть? Местные знатоки пожали плечами и посоветовали обратиться в рыболовецкую артель. И тут же отравили нашу блестящую идею ядом пессимизма, мол, губу-то сильно не раскатывайте – погранзона. Одно дело упросить рыбаков, другое – получить пропуск у погранцов, а это ребята серьёзные, не стройбат, это комитет глубинного бурения – КГБ. Нас погранично-буровой факт не остановил. Где наша только не пропадала? Наша пропадала везде, но не пропала…

Витя Терёшкин со свойственной ему рассудительностью изрёк: «Мужики, если мы представимся рядовым турьём, может не прокатить! Что такое турист в понимании местного морского волка? Бездельник. Самый что ни на есть. По разумению труженика-рыбака, если человек притомился от работы, он берёт пачку денег и едет на всю её толщину в Крым или в Сочи. А кто не может заработать настоящих бабок для солидного отдыха, его нищий удел шляться с заплечным мешком, то бишь рюкзаком, по горам, лазить в вулканы, спускаться в пещеры и, развлекая себя, орать песни под гитару у костра! То есть совершенно никчемный, несерьёзный народ. Поэтому про туризм ни слова. Мы прорвёмся в море другим путём. Вы спрашиваете: каким? Резонный вопрос. Отвечаю. Вид Шуры Ройтера с кинокамерой натолкнул меня на восхитительную мысль: прикинуться киногруппой документалистов из Москвы! Шурик стопроцентно смахивает на оператора, я с блокнотом гениально сыграю пишущего корреспондента, и мы прогоним картину по великому Гоголю с его Хлестаковым. Врать, само собой, нехорошо, да мы всего ничего и сугубо в интересах расширения кругозора. А когда, задаю вам резонный вопрос, знания давались легко?»

Витя произнёс пламенную речь. Мы высказали ряд сомнений. Лжекиношников могут раскрыть в пять секунд. Попросить показать киноудостоверения или заглянуть внимательно в паспорта… Что это за московские документалисты, у которых сплошняком омская прописка? Но, как скажет позже Витя: «Дуракам и смелым везёт». Мы, само собой, причислили себя к «смелым». И всё получилось классно!

Держались мы с Витей в роли документалистов более чем уверенно. Он конгениально играл роль, связанную со словом, я с камерой не плошал. Председателю рыболовецкой артели доложили: основная цель командировки киногруппы – посещение камчатских вулканов, но заодно, дабы не мотаться лишний раз с края на край страны, решили снять героическую работу тружеников моря. Это одно. Второе и главное, мы сказали председателю, что снимать документальный фильм про рыбаков на берегу, не замочив, образно говоря, ног в морской пучине, это, на наш взгляд, ниже городской канализации, тем паче – журналистского достоинства. Руководителю артели деловой подход «киношников» понравился. Есть, говорит, три варианта морских съёмок. МРС – малое рыболовецкое судно выходит на лов на сутки. Если этого недостаточно, среднее рыболовецкое судно неделю в море работает. Можно при желании на месяц уйти на большом корабле.

Мы остановились на МРС.

«Хорошо!» – сказал председатель и вызвал парторга. Дал ему указание – показать хозяйство рыбартели и оформить киногруппе пропуска в погранзону.

Мы хоть и липовые киножурналисты, но туристическая судьба куда только не забрасывала, с парторгами приходилось иметь дело. Они что в Сибири, что на Урале, что в Узбекистане одного кроя. Знакомить с хозяйством начинали с Доски почёта. Камчатский работник идеологического фронта с ходу повёл к портретной галерее передовиков. Мы с ходу включились в работу. Я с камерой на плече снимаю, Терёшкин строчит в толстенный блокнот. Специально купил перед тем, как мы пошли корреспондентами прикидываться. Причём в роль вошёл, не подкопаешься. Записывая, останавливал парторга, переспрашивал, просил не частить, дабы правильно занести «в протокол» фамилии передовиков и достижения хозяйства на трудовом фронте. Парторг на портреты показывает, соловьём заливается. Вот капитан такой-то, а это технолог такая-то, а это лучший механик…

Снимал я не какой-нибудь 8-миллиметровой мухобойкой, в моём распоряжении была серьёзная машина – «Красногорск-4», 16-миллиметровый аппарат. Со всеми наворотами имел более пяти килограммов веса. Пришлось покорячиться в походе с доптяжестью. Зато – вещь. Будь простенькая любительская, навряд ли поверили рыбаки в наше киношество. Фиксирую на плёнку Доску почёта, Терёшкин, сама серьёзность, пишет, у парторга язык натренирован, фамилиями сыплет, заслуги артели перечисляет.

Потом парторг взял тайм-аут, отправился к погранцам оформлять нам пропуска. Мы слегка помандражировали: вдруг завернут. Всё прошло как по маслу. В восемь вечера парторг повёл нас в порт на судно, познакомил с капитаном: «Профессионал, достойный любого кино!» Кэп не стал корчить из себя неприступного морского волка, отшутился: «Согласен даже на медаль!» И сказал, что в четыре утра выходим в океан. А кто не успел, тот опоздал.

Собираясь на съёмки, посовещались две секунды и прихватили с собой спирт. «Фляжечка никогда не помешает!» – глубокомысленно заметил Терёшкин и сунул семисотграммовую ёмкость в карман куртки. Спирт был медицинский. Какому быть ему, коли жена Терёшкина терапевт. Фляжки – дефицитный для советской торговли товар – Витя возил всем друзьям и знакомым из Северодвинска, куда часто ездил в командировки и где их выпускало заодно с атомными подводными лодками Северное машиностроительное предприятие.

Без четверти четыре мы взошли на палубу МРС. Его экипаж во главе с капитаном, в сумме человек десять, сразу отправился спать, кроме штурмана и одного морячка. Капитан предложил и нам поотдыхать, показал места, где можно расположиться. Схема добычи рыбы такая: штурман выводит судно на место лова и, как только МРС достигнет нужной точки, идёт спать вместе с морячком, с которым стоит вахту, остальная команда наоборот прекращает ночевать и приступает к героической работе. По окончании лова рыбаки падают спать, предварительно разбудив штурмана, ему вести судно домой.

Мы и не подумали спать. В море не подушки давить напросились. Я камеру достал, принялся снимать океан во всех ракурсах, на штурмана тоже чуток плёнки отвёл. Ему лет сорок, не хуже парторга говорун. Но его речь Витя в блокнот не записывал. Ниже парторга он не опускался. Часа три шли на рыбалку, всё это время штурман рассказывал об особенностях бухты, рыбного камчатского промысла, судах и, глядя на экран эхолота, знакомил с содержимым моря под нами: «Вот камбала, она сегодня и даром не нужна, ставриду ловим…» Молотил языком. И всё по делу. С самой лучшей стороны себя показал. Витя мне шепчет: «Фляжечку ему отдадим». Капитану-передовику неудобно питейные презенты вручать. Штурман – свойский мужик, пусть после работы с товарищами из команды угостится от нашего имени.

«Спасибо, ребята», – очень даже не отказался от фляжечки штурман.

Мастер своего дела, он вывел МРС на огромный косяк ставриды. В буквальном смысле – ловить не переловить. Штурман с моряком пошли спать, остальные навалились на рыбу. Я с камерой не расстаюсь, тоже вошёл в раж, мои друзья-туристы кинулись рыбакам помогать. Те вытянут полнейший невод, эта махина о семи карманах висит над палубой. По одному карману открывают, и каждый раз сверкающий вал рыбы обрушивается на палубу. Картина – снимай и снимай… По сторонам, куда глаз хватает, океан… Сверху, во все стороны, небо, солнце ослепительно сияет… Вокруг МРС чайки носятся. И тонны живой ставриды…

Надо сказать, если под МРС косяк ставриды, это не значит, что в нём полная расовая чистота. Ничего подобного. Кто только в сеть не попадался. Такие чуды-юдошные экземпляры… Рыба-чёрт. Страшилище натуральное. Сама чёрная, губищи здоровенные, глазищи по полтиннику, зубищи… Только детей пугать. Мне лисичка понравилась, очень симпатичная рыбка. По науке, наверное, по-другому называется, морячки так представили. Жёлтая, мордочка удлинённая, тело вытянутое… Красивая. Двух видов крабы. Камчатский – огромный из себя. Светло-коричневого оттенка. Королевский поменьше, с клешнями – с тарелку будет. Цвет бордовый, насыщенный… Мне, сухопутному человеку, страшно интересно. На камеру поснимаю, с рыбаками покопаюсь в рыбе. Что-то из сорной за борт отправляют – гуляй, мы таких не любим, что-то берут в личное пользование…

Раз семь забрасывали сеть. Каждый раз под завязку вытягивали. Контейнеры в трюме забили. Начали прямо на палубу валить ставриду… Азарт обуял – не удержать… Это как за грибами, бывало,

поедешь и попадаешь на такую прорву… Все корзины-вёдра с верхом, а грибов и не убавилось… Срываешь с себя рубаху – плевать на комаров. Случалось – в трусах оставался. И брюки шли в дело, штанины внизу завязывал – чем не мешок?

Да что грибы? Мы на Камчатке на Левой Аваче выходим на перекат… Мама моя родная – сплошь плавники по реке. Видимо-невидимо. Воды нет, одна рыба… И не карасики с ладонь. Мордатые поленья с хвостами движутся! Адреналин от такой картины как даст по голове! Натуральная золотая лихорадка с рыбьим уклоном. Побросали рюкзаки и ну ловить руками. Казалось – чё там изощряться, хватай, и она твоя! Но в каждом экземпляре килограмма четыре мышц! Вроде схватил, сжал – ура! А удержать-то фиг! Играючи вырывается.

– Хорош, ребята, смешить камчадалов! – первым взялся за ум наш главный рыбак Юра Шайдалов. – Порезвились и буде! Переходим к профессиональным методам лова.

Готовясь к походу, Юра все уши прожужжал о рыбалке на Камчатке. Он-де будет кормить группу с утра до вечера красной рыбой, аналогичного цвета икрой… Для чего взял с собой трезубец, сплёл сетёшку. Речки неширокие, значит, сетью перегораживаешь, и рыба твоя. Просто и эффективно. Сначала Юра достал трезубец… Ну, трезубец – это громко, правильнее – трезубчик. Он бы и полновесный сделал, но и без того рюкзак неподъёмный, поэтому остановился на облегчённом варианте. Шайдалов встал посредине рыбного потока, выбрал достойный экземпляр и с криком:

– Банзай! – вонзил все три зуба в спину кеты.

Попытался поднять добычу, трезубчик согнулся, будто был не из стального пруточка, а из алюминиевой проволочки…

Юра бросился к рюкзаку, там у него была другая снасть – сеть. Они с Витей Терёшкиным растянули её, а меня поставили на загон кеты. Дали первую тоню, вытащили, и начался общий хохот. Ни одной рыбины, сплошные пробоины.

Самым сметливым оказался Санёк Ветланд, выхватил нож, с демоническим криком пронзил первую попавшуюся рыбу, припечатал ко дну, вытащил. Глядя на это, мы тоже бросились с ножами в поток. Бьём – вытаскиваем. Бьём – вытаскиваем. Голова, затуманенная адреналином, не соображает: зачем столько? Куда? Девять рыбин забили на шесть человек, прежде чем остановились. Нам двух хватило под завязку… В следующий раз на таком улове и остановились…

Рыбаки вместе с капитаном не хуже нас завелись на ставриду. Тем временем погода даёт резкий крен, пришло радио со штормовым предупреждением. Как говорится, хватай узлы – вокзал отходит! Но капитан решил: время ещё есть половить, а потом вовремя улизнуть от шторма в бухту. Успокоился, когда всю палубу завалили. Как грибник, который последние штаны снял под добычу…

Тут-то шторм и достал.

Я как кинохудожник без ума от такой погодки. Кадры бесподобные! Океан дыбится, ходуном ходит, глыбы воды обрушиваются на судно. Буревестники, чайки низко носятся. Стихия. Всё ревёт, движется. Динамика, экспрессия, суперпогода… Волна идёт, в один момент брызги срываются с гребня, вал уже пошёл на спад, теряет энергию, а брызги, как из пращи пущенные, летят…

Всю рыбу с палубы смыло, вместе с ней часть заработка рыбаков. Да не до жиру им в кошельках, быть бы живу. Ситуация серьёзная. Капитан отдал команду двум матросикам задраиться в машинном отделении. Они унырнули в люк. Всю нашу «съёмочную группу», кроме меня, кэп прогнал вниз. Мне разрешил поработать, продолжить фиксировать на плёнку природный катаклизм. Волны тем временем растут. Начали перехлестывать судёнышко. Жуть в полном смысле слова. Капитан вызвал с отдыха штурмана. Тот принял вахту. И повезло команде, кораблю и его гостям (то бишь нам), капитан остался в рубке на тот переходный момент. Не ушёл вниз, так бы моё кино не увидело свет… А увидело подводную тьму… Огромная волна стеной на МРС прёт, а штурман засыпает за штурвалом. Рёв ветра, бешеная болтанка, а он спит, стоит и какие-то мирные сны видит, потому как ни на что творящееся вокруг внимание не обращает. Что там это судёнышко перевернуть! Стоит оказаться бортом к волне-громадине и… Здравствуй, ставрида, мы к тебе сами плывём… МРС в порту смотрелось нормальным корабликом, не какой-то там катер, что по Иртышу рассекает в выходной день. Но в океане МРС – спичечный коробочек. Утлое судёнышко против такой стихии. Его-то штурман сонным своим бездействием ставит бортом к волне. Отдыхая от вахты, наш славный штурман время на сон терять не стал и всю-то нашу подарочную фляжечку употребил. Разбавлял спирт водой или нет – узнать не удалось, но с морячком, с которым утреннюю вахту стоял, не поделился. До последней капли влил в себя. Капитан потом скажет: «Я его года четыре выпившим не видел, не то что пьяным!» За штурвалом МРС стоял морской волк косой в дупель, в дрезину, в драбадан, в стельку и во все остальные сочные определения крайней степени опьянения.

Кэп вовремя отшвырнул его от управления судном, при этом произнёс сакраментальную фразу: «Ладно, нас потопишь, об этом никто не узнает, но группу московских корреспондентов! Это же скандал на всю Россию. Позор нашей артели…»

Что значит патриот своего предприятия.

Похоже, он забеспокоился, что пьяный штурман попадёт в документальное кино и получится сатирический киножурнал «Фитиль», а не «Рыбаки-передовики». Отдал мне команду прекратить съёмки и по причине погодных условий идти вниз. Я спустился в кубрик. А там «съёмочная группа» травит. Плохо всем. Зелёные. На меня, увлечённого операторскими функциями, качка не действовала, но стоило расстаться с камерой, как в горле встал ком. Кораблик швыряет, он то вверх летит, то вниз ухает. При таком раскладе содержимое желудка находиться в желудке не желает, рвётся наружу.

Прескверное состояние. Тошнота, а кроме неё мыслишка предательская: можно и не дойти до берега… На этом невесёлом фоне кок, молодой белобрысый парнишка с улыбкой на всю круглую физиономию, появился: «Ну что, ребята, давайте покушаем!» Как тут не подумать: издевается над штатскими салагами. От одной мысли о еде её остатки устремились вверх.

«Уйди!» – прорычал Витя Терёшкин. Но кок вовсе не думал шутить. Улыбался без подвоха: «Ребята, я приготовил молодую камбалу и краба камчатского. Надо кусочек через “не могу” проглотить, как рукой снимет! Даю гарантию!»

Я, человек склонный к экспериментам и авантюрам, кусочек краба с неимоверными усилиями (я его туда, он, зараза, обратно) пропихнул в себя. И что вы думаете? Не обманул кок, посидел я чуток, подождал, как поведёт себя деликатес. А он прижился в желудке, больше того – тошнота исчезла, морская болезнь вместе с ней. Пять минут назад впору было за борт от мучений прыгать, и вот уже страх поутих, напряжение спало.

Зато шторм и не думал баллы снижать, буйствует… Швыряет с волны на волну, играет судёнышком, как щепкой. После того шторма я ещё больше Фёдора Конюхова зауважал, один в кругосветки ходит на утлой яхточке.

Бултыхало нас, бултыхало. И вдруг как обрезало, совершенно неожиданная тишина. Полнейшая. Витя Терёшкин потом признался: «Первая мысль была: всё – приплыли, идём на дно». Ничего подобного, мы зашли в Авачинскую бухту и на себе почувствовали её уникальность: в океане шторм ревёт, здесь спокойная вода.

Все повеселели, повыскакивали на палубу. Ура – живые!

Рыбаки на прощание дали нам полмешка краба. В море я нахваливал коку, это когда тошнота прошла и ел краба в охотку: «Во, вещь! Во, супер! Редкая вкуснятина!» Рыбаки посчитали за честь угостить киношников деликатесным морпродуктом: «Поешьте на берегу без всякого шторма!»

Как мы сходили с МРС на твёрдую землю – тоже картина, которую я непростительно не увековечил на киноплёнку. Операторский прокол. Идёшь, а ноги не держат, подкашиваются, швыряет тебя из стороны в сторону. Улицы мало. Штурман после фляжечки спирта лучше ходил, чем мы, трезвые как стёклышки.

Нетвёрдой походкой добрались до петропавловского турклуба, там остановились на ночлег. У них плита имелась, кастрюли… Отработанный вариант приёма тургостей. Я, как только отошёл от океанской рыбалки, принялся готовить краба. Есть такая слабость – у плиты постоять, тоже плод походной жизни. Сварил. Ребятам, которые не ходили с нами (двое – Санёк Ветланд и Наталья Алексашина – отказались от корреспондентской вылазки), говорю: «Сейчас за ушами будет трещать, исключительного вкуса вещь!» Поставил на стол, не пробуя, – на сто процентов был уверен в себе. Гадость получилась редкостнейшая. Без всякой морской болезни не заставишь себя проглотить. Ребята потешались, мол, Шурику так понравились океанские тошнотики, что решил продолжить сеанс на берегу.

Поржали надо мной, выплёвывая краба. А мне не до смеха. Как так могло получиться? Свежайший краб, а есть невозможно. Короче, неудача сильно задела за живое. На следующее утро не поленился, в половине четвёртого, когда все мои друзья-товарищи дрыхли, поднялся и побежал в порт к нашему МРС. Капитан увидел:

– Забыли что-то?

– Ага, – говорю, – рецепт приготовления крабов.

Дождался белобрысого кока:

– Слушай, вроде краб тот же, а вкус скуловоротный. В голодный год есть не станешь! Жутко противное мясо!

– Вы воду какую брали? – спрашивает кок.

– Не из лужи, из-под крана.

– А соли сколько?

– Столовую ложку на кастрюлю бросил.

Фишка состояла в том, что краб варится или в морской воде, или пресная доводится до консистенции морской.