Черные вороны 2. Лабиринт

– Вы ненормальные… Но да, такое зрелище я не могу пропустить. Ты только это… возьми с собой валидол, нашатырь, или что там еще нужно – будем Ефимова в сознание приводить после того, как вся наша арава завалится в его элитный особняк.

– Ты не волнуйся, Каринка, он будет за нами с веничком и тряпочкой бегать….

– Нет-нет, Танька, придется позвонить тете Фаине, одолжить у нее дефибриллятор….

– Если твоя тетя Фаина узнает, где ты зависаешь по вечерам вместо библиотеки – дефибриллятор понадобится ей…

Мы подшучивали друг над другом и сами не заметили, как подошли к школьным воротам, за которыми всегда стояли самые шикарные тачки, которые только можно было представить. Водители ожидали, протирая мерседесы и бентли своих хозяев чистенькими тряпочками, чтоб ни одно пятно не уродовало идеально отполированную поверхность.

Я села на заднее сидение и, встретившись взглядом с водителем, сказала:

– Ну что, поехали?

Леша – хороший парень, молчаливый, он присматривал за мной, но никогда не говорил ничего лишнего. Не знаю, почему – то ли понимал меня в чем-то, то ли не привык вмешиваться, а может, решил насобирать козырей на будущее – но ни одна моя тайная “вылазка” из дома пока не раскрылась.

– Домой?

– Конечно, домой, Леша. Куда еще может ехать хорошая послушная девочка после окончания уроков… – я отвернулась к окну, дав понять, что разговор на этом окончен. Набрала номер Дарины. Как хорошо, что в этом пустом мертвом особняке, который мне еще пару лет придется считать своим домом, есть она. Самы родной человек на всем свете. Наверное, нам нужно кого-то любить, чтобы чувствовать, что внутри осталось что-то живое. А Дарина – простая, открытая, искренняя… я тянулась к ней, и она понимала меня с полуслова, и она единственная, кто помогал мне держаться.

– Даринка, привет… Как ты?

– Привет, Карин… Я в универе еще… Все в порядке?

– Да, ты когда будешь? Я сейчас домой еду. Хочу вечером к Таньке смотаться… – услышала, как на том конце провода воцарилось молчание.

– Карина, отец вот-вот приедет. Зачем ты усложняешь? Я же знаю, куда ты собралась…

– Дашкаааа, он даже если и приедет, все равно меня не заметит. А вообще его самолет только завтра в 8 утра прилетает – я узнала все. Ну пожалуйста, ты же знаешь, как мне сложно усидеть в этом могильнике….

– Хорошо, только я потом тебя заберу. И ты должна отзваниваться каждый час. Обещай…

– Обещаю…. Спасибо, я тебя обожаю….

***

Андрей

Мы ехали уже около часа, и возникало ощущение, что именно так выглядит ад, вернее его преддверие. Жара, настолько сильная, что казалось, машина вот-вот начнет плавиться, и если прикоснуться рукой к металлу – он останется на пальцах, въедаясь в кожу и оставляя на ней глубокие раны и ожоги. Горячий воздух вперемешку с пылью проникал в ноздри и горло, иссушая их изнутри и заставляя судорожно сглатывать остатки слюны, ощущая, как немеет язык. Даже кондиционер, который работал на полную мощность, не давал желаемой прохлады. В который раз оглянулся, осмотрев пейзаж сквозь тонированные стекла бронированного автомобиля – вокруг один песок, океан из песка, которому не видно ни конца, ни края. Но если стихия воды пугает нас своей мощью и необузданной силой, то здесь жутко становилось от мертвой тишины, от этого безмолвного покоя. Потому что здесь тебя никто не найдет. Никогда.

Услышал, как завибрировал сотовый и, рассмотрев на дисплее имя звонящего, ответил:

– У меня мало времени, говори быстрее!

– Граф, тут такое дело…в общем, я не уверен, но….

– Послушай, Серега, не тяни кота за… – чертыхнулся, едва сдерживаясь от словесного потока откровений, насколько сообразительны отдельные личности, – случилось что?

– Мы нашли наркоту у нескольких наших пацанов…

– Ты какого хрена звонишь мне, если есть конкретные инструкции?

– А если их подставили?

– Меня это не интересует. Попались – заплатят… Действуй!

Наказывать нужно не за последствия, а за намерения. Пусть другие боятся и знают, что ждет каждого, кто посмеет нарушить правила. Чертова гуманность – всего лишь миф. Дай людям волю – и они вылезут тебе на голову, а хорошее отношение примут за слабость. Язык силы и жестких решений куда эффективнее. Несколько лет назад я попытался бы разобраться в ситуации, тогда человеческая жизнь представляла для меня хоть какую-то ценность. Сейчас же эта валюта резко девальвировала…

Нажав на кнопку отбоя, сразу же набрал Макса. Мы, хоть и виделись крайне редко, но были в курсе всех дел. Семейный бизнес, мать его так. Да и объединило нас то, что в считанные секунды делает людей близкими – это горе и общая месть.

– Макс, я прилетел уже, в машине еду сейчас к пункту назначения. Как у тебя там?

– Здарова, Граф. Да вот, подъезжаю к обители зла и порока…

– А что, ты еще и в других местах бываешь?

– Не завидуй так громко, братец. В следующий раз вместе поедем. Сам-то как?

– По идее, на подъезде уже, если не подохну среди этого песка. Завтра вернусь…

– Вот и обмоем это дело, сто лет не виделись. Глядишь, и скучать скоро начну.

– Обмоем, конечно. Есть повод. До связи, Макс…

Прошло три года, но мы ни разу не вспоминали тот день. Говорили о делах, мелочах, отце – о чем и о ком угодно, но только не о Лене. Ни слова, ни намека. Словно построили стену, которая разделила жизнь на до и после. И оба тщательно следили за тем, чтобы она не дала ни одной трещины. Слишком больно. И будет так же. И через год, и через десять. Есть боль, которая походит на неизлечимую болезнь – с ней уживаешься, сосуществуешь, и со временем она становится твоей частью. Ты привыкаешь к ней и знаешь, что ваш союз, словно скрепленный данной самому себе клятвой, продлится до самой смерти.

***

Большой роскошный особняк появился настолько неожиданно, что казался каким-то нереальным посреди этой пустыни, которая не давала шанса ничему живому. Как оазис. Только и это было иллюзией. Потому что дом стоял здесь для того, чтобы сеять смерть – именно там я должен заключить сделку насчет регулярных поставок оружия. Люди будут убивать, они будут стрелять друг другу в затылки и спины, пока будут существовать, и на этом всегда кто-то будет зарабатывать. Я давно избавился от иллюзий, выбросив их остатки в выгребную яму – ту самую, где гниет наша вера во что-то хорошее. Источая зловонный запах, отказываясь умирать, время от времени поднимая голову, но яма настолько глубокая, что тот, кто наверху, никогда этого не увидит. Потому что не хочет, отказывается, отворачивается, выстраивая вокруг себя стены из равнодушия и жестокости.

Я знал, что законы общества не меняются – оставалось лишь урвать от них то, на что хватит сил. Главное – делать это с умом и самым выгодным расчетом. Черный рынок оружия мы отбросили сразу – слишком большие риски, слишком сомнительный контингент и слишком много грязи. Да и уровень нас интересовал абсолютно другой. Двинуть стволы и прочий арсенал дальше, по завышеным ценам – не наша забота. Мы разработали схему, мы через свои каналы организовали полулегальные перевозки – и теперь оставалось собрать сливки и получить свою долю от навара.

Я понимал, с кем буду иметь дело. Анзур – подлая и хитрая тварь, но он мог обеспечить нам постоянный стабильный поток, и он был платежеспособен. Мы, в свою очередь, нужны ему, потому что его интересовали большие объемы, которые можно было бы переправлять через границу. И пока это взаимная необходимость друг в друге существовала – ни одному из нас не было резона ее прерывать.

Нас встретили его прихвостни и пригласили войти в дом. Мощный поток разгоряченного воздуха поднял столп пыли и пришлось зажмуриться, чтобы защитить глаза от песка, который все равно пробирался сквозь ресницы, оседая скрипучим осадком на зубах.

Закрыв за нами дверь, люди Анзура провели нас в гостиную – вычурную, вульгарно обставленную в попытке продемонстрировать богатства своего владельца. Наконец-то удалось вздохнуть, набирая в легкие прохладный воздух.

– Ну здравствуй, Андей, здравствуй, дорогой гость….

Анзур подошел со спины и, обойдя меня, раскрыл руки, приглашая в объятия. Смотрит в глаза и ждет, как я поступлю. Проверяет… не боюсь ли… не опасаюсь ли… что он, сомкнув руки, засадит мне нож между лопаток.

Я сделал ответный жест и в этот момент наши люди по обе стороны вскинули оружие, направляя друг на друга – жест, отработанный до автоматизма. В такие моменты каждая секунда может оказаться решающей. К дулу, которое направлено тебе в лоб, нельзя привыкнуть, и даже если лицо остается невозмутимым, тело становится как будто каменным, чтобы не сделать ни одного лишнего движения.

– Спокойно, – я поднял руку вверх и, не оборачиваясь назад, продолжил, – мы дела цивилизованно будем решать, не так ли, Анзур?

Смотрим друг другу в глаза и понимаем, что в них можно увидеть что угодно, кроме доверия. Каждый рискует, каждый ждет подвоха и готов, не думая, прикончить второго прямо на месте.

– Конечно-конечно, разве может быть по-другому, – темные глаза забегали, сфокусировать взгляд сразу же ему не удалось, что говорило о волнении и страхе, – мы же партнеры… Андрей…

Скользкая и хитрая мразь, намекает, что мы друг другу нужны. И в этом он прав. Конечно же, найти другого такого Анзура возможно, только мы и так убили много времени на то, чтобы провернуть всю эту схему. Все сделки будут оформлены официально и под прикрытием государственных чинов. Это избавит нас проблем с таможней, а менты с обеих сторон заранее прикормлены. Анзур, как и я, выступал посредником, потому что ни продавец, ни покупатель светить свои личности никогда не стали бы. Но со временем я планировал действовать напрямую, а до этого мне был нужен этот сученыш.

– Партнерами мы станем, когда ты выполнишь свою часть сделки. Время – деньги, Анзур, ты же не любишь, когда они текут мимо твоего кармана?

– Куда ты так торопишься, дорогой? Мы же обо всем договорились уже… Отдохни с дороги, пообедаем, чая горячего попьем. Ты знаешь, что это лучший способ пережить жару?

Я понимал, что он пытается окутать меня словами, словно паутиной, чтобы рассеять внимание. Намекая на восточное гостеприимство и давая понять, что мой отказ он воспримет как личную обиду. Только все это – дешевые трюки, и у меня не так много времени, чтобы понять, что за этим стоит.

– От чая не откажусь, а насчет обеда – в другой раз. Это же не последняя наша встреча.

Мы дали знак своим людям, чтобы оставили нас наедине, и через несколько минут нам принесли напиток и сладости. Анзур, развалившись в кресле, сканировал меня взглядом, который в определенный момент метнулся на того, кто принес поднос с чаем. Он потянулся рукой к одной из чашек и я порывистым движением опередил его и взял в руки именно ту, которую выбрал он. Заметил, как он судорожно сглотнул, это было видно по движению его кадыка.

– Ну что, Анзур, за начало нашего дела. Обычно такие дела скрепляют напитками покрепче, но традиции твоего дома я уважаю, поэтому чай… значит чай. – Поднес чашку к губам и отпив маленький глоток, обратился к ублюдку. – Перехотелось пить, Анзур? Или чай тебе больше не помогает бороться с жарой?

Он побледнел и трясущимися пальцами взял в руки чашку. Я подянлся из кресла и резко выбил ее из его рук – чашка отлетела в сторону, оставляя на мягком ковре большое пятно.

– Тебе рано подыхать, мразь. Я теперь сам решу, сколько тебе жить.

За доли секунды увидел в его руках нож, которым он замахнулся, чтобы нанести удар. Я перехватил его руку за запьястье, сжав со всей силы и выкручивая, пока он не разжал пальцы. Нож упал на пол, и я ногой отбросил его подальше. Ударил Анзура кулаком в живот, а когда он согнулся, вцепился руками в волосы и заехал коленом по лицу. Из носа хлынула кровь, и он взвыл:

– Тварь, бл… Русский ублюдок…

Я нанес еще один удар и увидел, как в комнату вломились вооруженные парни. Обхватив сзади его шею локтем и приставив к виску пистолет, прошипел:

– Ты думаешь, узкоглазые ублюдки лучше? Сейчас поставишь необходимые подписи, урод… – сжал шею сильнее, перекрывая ему кислород, и когда он начал дергаться, немного ослабил захват, – и твой процент уменьшится вдвое. Все понял? Не слышу?

Он, откашливаясь, прохрипел:

– Да, отпусти только. Не убивай….

Я, посмотрев на вооруженных до зубов головорезов, которые были похожи на голодных псов на привязи, ждущих команду «фас» – нерастарченная жестокость полыхала в глазах особым блеском – рявкнул:

– Один неверный шаг, и будете своего хозяина по частям собирать.

Они опустили оружие, только по их напряженным лицам было понятно, каждый ждет удобного момента, чтобы разрядить обойму.

Я, потащив Анзура к выходу, оглядвался по сторонам – выстрел мог раздаться с любой стороны – я понимал, что нас держат на прицеле.

– Тебя убьют и без меня. Те, кто поручил дело такой суке, как ты…

Я, прикрывая свое тело этим ублюдком, дошел до машины и, втолкнув его внутрь, дал знак своим парням, что мы уезжаем. Пока Анзур у нас – никто из его шакалов не осмелиться стрелять.

Мне нужно было добраться до самолета, а когда окажусь дома, распланировать, как строить дела дальше. Главное – что первая партия в пути.

Домой я долетел, только встретила меня группа ФСБ, прямо в аэропорту. Заковав руки в наручники и, не объяснив ни слова, потащили в сторону воронка под вспышки фотокамер и крики журналистов, которые, словно стая стервятников, слетелась на очередную сенсацию…

Глава 3. Дарина

Я беспомощно озиралась по сторонам, грохот музыки заставлял вибрировать барабанные перепонки, и мне казалось, я нахожусь в каком-то муравейнике, где снуёт туда-сюда конвульсивно дергающаяся публика. Вокруг мигают красные лампочки и кровавый дизайн заведения режет глаза своей яркостью с претензией на готичность. Внутри волнами нарастало беспокойство, и я то и дело пыталась дозвониться до Карины, но тщетно. Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Продираясь сквозь потные тела и стараясь сбросить руки, хватающие за волосы, за плечи, нажимала и нажимала клавишу вызова. Ну давай! Давай! Отвечай!

Я же знала, что она может вытворить нечто подобное. Знала и не уследила. Где мне теперь искать ее? Куда она увязалась за этим проклятым патлатым Берном, чтоб он сгорел на сцене при очередном пиротехническом трюке со своей дешевенькой, разукрашенной электрогитарой. Бездарщина, возомнившая себя Куртом Кобейном. Самое паршивое, что я не могла позвать никого из наших, позвонить охране, Андрею. Никому. Потому что обещала присматривать за ней, не пускать никуда. Я взяла на себя ответственность перед братом, и он верил мне. Да и её подставить… Андрей и так всегда слишком нервничает из-за этих сложных отношений с дочерью, а вернее, из-за их полного отсутствия. Изо дня в день я наблюдала одно и тоже – ее отчуждение и его неловкие попытки исправить непоправимое. Общая боль, разделенная между взрослым и ребенком, а точнее разделившая их пропастью длиною в невозвратимое и утраченное. Маленькая дрянь, когда я ее найду, то не знаю, что с ней сделаю… Господи! Ничего я с ней не сделаю, посмотрю в глаза ее мертвые и захлебнусь той бездной ужаса, которая прячется под показной веселостью. Все эти вечеринки, постоянный протест отцу – ее метод справиться с болью. Молчаливый крик о помощи, а помочь никто не может. Только она сама. И у меня опускаются руки, когда я думаю о том, с чем Карина живет, и какие кошмары терзают ее по ночам. Ведь я сама до сих пор засыпаю лишь под утро. Она часто приходит ко мне, ныряет под одеяло, и мы не спим вместе. Никто не спрашивает друг у друга, каких демонов мы видим, но они, однозначно, очень похожи. С той разницей, что я их только видела, а она побывала в их пасти. Иногда смотрим друг другу в глаза и снова молча отворачиваемся, вглядываться в темноту и ожидая рассвета, чтобы наконец-то заснуть.

Я еще раз осмотрелась по сторонам, как вдруг почувствовала чью-то руку у себя на плече.

– Отвали, урод!

Ненавижу подобные места, если б не Карина меня сюда под дулом пистолета не затянешь. Не люблю толпу и запах пота, а еще ненавижу, когда трогают, лапают, осматривают похотливыми взглядами и норовят «снять». Так бы и съездила по яйцам.

– Меня попросили вывести вас на улицу и присмотреть за вами.

Смерила гневным взглядом вышибалу с надписью «секьюрити» (осторожно, злая собака!) на черной футболке и выражением лица, как у французского бульдога – устрашающе-тупо-добродушным. Попытка предоставить сервис, когда само слово наверняка ассоциируется у него с шифоньером бабушки, если переставить ударение и сменить последнюю букву на «з». Хотя может, он не знает ни одного из них. Я бы не удивилась – сила есть, ума не надо.

– Лучше б вы за вашими недопевцами присматривали как следует, а то даже не знаете, куда они свалили и кого с собой прихватили.

Всего лишь четверть часа назад именно этот придурок, после того, как я устроила скандал, сказал мне, что понятия не имеет какого черта мне надо и чтоб я отвалила, если не хочу, чтоб меня вышвырнули из клуба.

– Это не в моей компетенции, – определенно слово «сервис» ему знакомо, даже странно, удивил так удивил. – Идемте.

Он взял меня под локоть, но я отшатнулась от него.

– Руки убрал. Не прикасайся ко мне. Кто попросил?

– Зверь. Знаешь такого?

Я усмехнулась – теперь понятно, почему ты вежливый стал и глазки нервно бегают.

– Ты обознался. Иди, вход сторожи. Никуда я не пойду.

Мы оба знали, что не обознался, но он не рискнул настаивать, а я отступила в середину зала к барной стойке. Посмотрела вслед вышибале – а вообще мало ли, кто попросил. Доверие, последнее качество которым я обладала. Доверять можно только себе и близким. К остальным надо относиться, как к потенциальным врагам, тогда жить будет не так страшно и не так опасно. Бармен подвинул мне бокал с мартини, и я снова осмотрелась по сторонам в какой-то отчаянной надежде увидеть светлые волосы Карины и рваные джинсы с бордовой кофтой со стразами, но я уже знала – ее нет здесь, она уехала с этим уродом, который отплясывал по сцене верхом на гитаре и прыгал в толпу, как Тарзан недорезанный. Перевела взгляд на сотовый, на последний номер, который набрала и резко выдохнув, положила его на стойку.

Я нервничала так сильно, что мне казалось сердце отплясывает в груди безумное танго с хаотичными «па» сумасшествия. У каждого свой кайф. У кого-то от дозы наркотика или количества спиртного, а у меня от того, что услышала его голос спустя столько времени. Пусть даже по такой причине, когда от беспокойства за племянницу пальцы дрожат. Мне больше некому было звонить, и я знала, что он сегодня возвращается. Андрей сказал перед отъездом. Я могла не лгать себе самой – от этого известия ослабли ноги и стало трудно дышать. Ушла к себе в комнату и долго смотрела в зеркало – пока не возникло желание запустить в него чем-то тяжелым. Нет, я не считала себя уродиной, особенно сейчас, когда толпы поклонников не давали ни минуты покоя. Я знала себе цену и все достоинства с недостатками, первое умея подчеркнуть, а второе – скрыть. Кроме того, моя жизнь кардинально изменилась, пока я жила у Андрея, и то, что раньше казалось недосягаемым, стало теперь более чем доступным: дорогие шмотки, косметические салоны, своя машина, обучение в престижном ВУЗе. Красота – это не только подарок от Бога и врожденный дар с неба. Она, как и бриллиант, лучше сверкает в дорогой оправе. Можно сколько угодно говорить о естественности и простоте, но женщины с деньгами имеют больше возможностей выглядеть лучше тех, кто их не имеет. Одной природы не всегда достаточно. И да, я любила деньги, я их просто обожала, вместе с теми возможностями, которые они мне открыли. Девочка, у которой шоколада не было даже по праздникам, знала цену каждой копейке, которую брат переводил на ее кредитную карточку, и ничего не потратила впустую. Андрей относился ко мне, как к дочери, баловал, не отказывая ни в чем, а мне ужасно хотелось, чтобы он мной гордился. Быть достойной семьи Вороновых. Я была благодарна за все, что он делал для меня и любила его, как любят единственного родного человека во всей вселенной. Человека, который заботился обо мне, взяв мою жизнь под свой полный контроль и опеку только потому, что я его сестра. Именно в этом доме я научилась ценить, что значит семья, именно в этом возрасте поняла, что такое узы крови. Андрей дал мне то, чего у меня никогда не было – тепло, любовь и уверенность в завтрашнем дне. Он подарил мне будущее, которое не светило жалкой детдомовке в нашем мире, где все решают связи и деньги.

Рассматривая отражение в зеркале, я снова почувствовала себя все той же ободранной, вшивой, худой, как шпала, и жалкой до невозможности, как три года назад, а мне ужасно хотелось, чтобы сейчас Макс заметил, насколько я изменилась. Мы почти не общались и не виделись эти годы, после того как он вышвырнул меня, словно паршивую собачонку, которая стала больше не пригодна для его личных целей. Я не обиделась, нет. Конечно же нет. Я просто несколько месяцев рыдала в подушку и ненавидела себя так, как только может ненавидеть подросток, который впервые узнал боль от безответных чувств, без всякой надежды на взаимность. Я получила первый урок. Не от жизни, а от него. Свое первое разочарование и понимание собственного места в его приоритетах. Точнее, полное отсутствие этого самого места. Сейчас мне казалось, что я стала взрослой, и все розовые мечты с иллюзиями остались разбитыми где-то в темных коридорах той самой частной больницы, из которой меня, с залитым слезами лицом и опухшими глазами, забирал Андрей.

Да, иллюзии тогда разбились вдребезги, а вот собственная реакция на его голос никуда не делась. Только теперь помимо восторга оставалась горечь разочарования и ненависти к нему за то, что так жестоко опустил на землю.

«Вали к своему брату, мелкая! Ты всего лишь пазл в моей личной игре. Запасной пазл, который не пригодился. Не знаю, о чем ты там размечталась. Пришло время передислокации – меня отправим в кровавые кошмары, а ты продолжишь сказку во дворце брата в качестве маленькой принцессы, которая ждет принца, а не дракона. Давай, вали я сказал! Что смотришь, как впервые увидела? Ты мне до смерти надоела. Я на няньку похож? Таскаться с тобой и сопли подтирать. Я даже баб трахать у себя в квартире не могу. Короче, всё. Чтоб я тебя больше не видел».

Выдохнула и бросила взгляд на дисплей сотового. Сказал, скоро будет. Вот так просто. Спустя три года. Говорил со мной, словно, вчера еще на его кухне тарелками гремела и в его футболке на диване засыпала… под его запах и монотонный звук телевизора. «Малыш»… меня никто и никогда так не называл. Это просто первая влюбленность, наверняка все прошло за это время. Я стала старше и у меня уже было подобие отношений, если так можно назвать возню на заднем сидении автомобиля с некоторыми однокурсниками, свидания в кафешках, клубах. Я достала из сумочки сигарету и едва успела затянуться, как кто-то ее выхватил.

– Ты забыла, что не куришь, мелкая?

Резко обернулась, вздохнула, а выдох застрял где-то в районе сердца. Я забыла, о чем думала секунду назад. Точнее, все, о чем я думала, вдруг стало равным нулю. В горле мгновенно пересохло. Оказывается, у бабочек в животе нет срока давности – они бессмертные психованные монстры, и сейчас всей дикой стаей вгрызлись в меня крохотными зубами-иглами, посылая по всему телу волну дрожи. Незаметную и в то же время почти болезненную. Мгновения тишины, когда я чутко прислушивалась к тому, как они бьют крыльями внутри, пока я смотрела в его синие глаза. Не изменился. Совершенно. Надежда, что для меня, шестнадцатилетней, Макс выглядел слишком идеализированно, чем для девятнадцатилетней, с оглушительным треском лопнула по швам, осыпаясь рваными кусочками пепла. Все гораздо хуже. Это тогда я не до конца понимала, что чувствую, когда смотрю на него. Теперь я видела то, чего просто не могла видеть в шестнадцать. Голый, неприкрытый секс во всем: начиная с легкой щетины на высоких скулах и заканчивая тяжелым взглядом темно-синих глаз, который заставляет дышать в два раза быстрее, потому что слишком невыносим, слишком наглый и насмешливо-циничный.

Красивый какой-то небрежной красотой, когда обладатель не прикладывает к этому никаких усилий, но определенно знает, как действует на женщин и дьявольски уверен в себе. В модной темно-серой рубашке с распахнутым воротником, с закатанными рукавами и узких потертых черных джинсах он казался моложе. Сейчас я видела на его тыльной стороне запястья черного ворона с изогнутым клювом и массивную печатку на среднем пальце. Беспорядок в черных волосах, словно только что их взъерошили чьи-то голодные пальцы, захотелось запустить в них свои и сильно сжать, непроизвольно стиснула ремешок сумочки.

– Полный боевой раскрас и экипировка, – Макс усмехнулся уголком рта и осмотрел меня с ног до головы, заставляя почувствовать, как кровь загудела в висках, – просто пошла с ней вместе, чтобы присмотреть? В таком виде тебе самой не помешала бы охрана.