В гостях у незнаемого. Сказка с размышлениями

Она помолчала, потом встала и с некоторой торжественно-строгой ноткой произнесла:

– На всякий случай ещё раз спрошу: берёшься за эту работу? Принимаешь Поручение?

– Конечно, берусь, – уверенно подтвердил я, потому что даже не представлял, с чего бы мне отказываться.

– Ну, если берёшься, то будем считать, что авторский договор заключён. Так это у вас, писателей, называется? Погляди!

И она показала в сторону речушки, над которой стояла небольшая, но очень симпатичная радуга.

Не зритель, а свидетель

Я чувствовал, как меня всё больше наполняет писательский азарт, возникающий, когда предвкушаешь погружение в новую увлекательную тему. Когда самому любопытно: какими находками она обернётся. Тем более в таких исключительных обстоятельствах, в которых я оказался.

Увидеть, что такое послесмертье, не пройдя через смерть и обладая обратным билетом в земную жизнь! Такое и специально не нафантазируешь. А тут само получилось… Конечно, не совсем само, даже совсем не само, и от этого всё ещё фантастичнее.

К тому же были ведь у меня свои представления о том, что может ожидать нас после смерти и как это может выглядеть. И вдруг – шанс сравнить эти все умозрения с тем, Как-оно-на-самом-деле, не дожидаясь ухода насовсем.

Любопытно, любопытно!..

Наверное, как-то громко я обо всём этом думал, потому что Ми не выдержала и возразила:

– Между прочим, не любопытничать тебя сюда пригласили, а вглядываться. Не зрителем быть, а свидетелем.

Тут уж не выдержал я:

– Тогда хотя бы разницу объяснила! А то нечаянно стану зрителем вместо свидетеля, что делать будем?..

Надо отдать должное моей спутнице: она была удивительно необидчивой. И спокойно принялась пояснять разницу.

– Свидетель, по-моему, – это особый участник того, что он видит. Особый, потому что может рассказать об увиденном. И участник – ну, это понятно: потому что сам оказался частью происходящего.

– А зритель?

– Это никак не участвующий наблюдатель. Экскурсант, отстранённо взирающий на то, что показывают. Рядом со мной ты останешься зрителем, этого мало. Нужно, чтобы ты сам решал, как себя вести, куда отправиться, во что вглядываться. Тогда и расскажешь по-своему.

– Ладно, примерно понял, – согласился я. – Но здесь же, наверное, о-о-очень много такого, что надо увидеть, чтобы об этом рассказать. Думаешь, мне хватит времени на всё, если нет намеченного маршрута?..

– О времени не беспокойся. Здесь его нет, – успокоила Ми. – Это чтобы понимать земные и космические события, о времени думать приходится. А вот возможность вместить у всех нас ограничена – кроме Того, кто вмещает всё.

Потом у нас наступила молчаливая пауза, но я чувствовал, что моя собеседница просто вспоминала, о чём ещё должна мне сказать. И наконец добавила:

– Вот ты говорил, что писатель должен быть достоверным, поэтому важны мелочи. Но ты будешь свидетелем, которому верить не будут, сколько бы достоверных подробностей ни приводить. Так что постарайся уж рассказывать, прежде всего, о том, что сочтёшь главным. Может, это и будет самым достоверным.

Интересно, но рискованно

Всё это было только начало разговора о том, как мне вести себя дальше. Мы то шли, то останавливались, когда речь шла об особенно важных вещах. Это был настоящий инструктаж.

Ми так и сказала:

– Не думай, что тебе предстоит просто интересное и увлекательное путешествие. Рискованного тоже будет немало. Поэтому надо проинструктировать тебя о правилах безопасности.

– Правила безопасности в иномирье?.. Неужели и до вас террористы добрались? – не слишком удачно пошутил я.

Но Ми только пожала плечами.

– Мало ли с чем ты встретишься, когда по остальному иномирью будешь странствовать. И потом, знаешь, злодеи существовали задолго до террористов. Так что признаю твоё остроумие, но здесь оно пробуксовало. Лучше слушай.

– Прости, прости. Весь внимание.

– Очень кстати. Вот три главных правила. Первое: слушай свою интуицию. Она сигналит первой, хотя не всегда громко. Второе: если тебе что-то предлагают, не делай, пока не обдумаешь как следует. Третье: зови на помощь, если поймёшь, что не справляешься с ситуацией. Хотя бы меня зови. А если совсем сурово придётся – знаешь, к Кому обращаться.

Сейчас уже трудно перечислить всё, о чём старалась предупредить меня Ми, потому что потом на смену её предупреждениям пришёл мой собственный опыт взаимодействия с иномирьем, и он запомнился куда острее. Но её инструктаж мне очень даже пригодился, когда опыта ещё не хватало.

Кроме того, из её пояснений стало понятнее, что же такое Сад – особое благодатное место в иномирье. К нему сходится смысл и всех прочих миров (хотя я пока не очень понял, что это значит). Обитателем Сада может стать только тот, кто достаточно напитан этим смыслом, чтобы жить здесь, но у каждого есть возможность стремиться сюда.

Но я не обитатель, а гость. Здесь, в Саду, мне ничего не грозит, а вот в странствиях по иномирью могут случиться всякие рискованные ситуации. Поэтому надо быть внимательным и осторожным.

Впрочем, когда я пообещал Ми быть осторожным, она не возрадовалась.

– Будь начеку, но не осторожничай чересчур, иначе многого не заметишь. Да, ты всего лишь гость из земной жизни, а миры бывают разными, но главный риск не в них, а в тебе самом.

– Что со мной не так, Ми?

– Чувства у тебя земные. Ты не изменился ещё по-здешнему, внутренне. Когда придёшь к нам совсем, сам заметишь, как будешь меняться… Но пока не опьяняйся своей свободой, чтобы она не завела в какую-нибудь ловушку.

– Как так? А если мне что-то любопытно?..

– Опять ты про любопытство, – вздохнула Ми. – Зачем любопытничать? Лучше любознательствовать!.. любопонимательствовать!..

– Ух, какие слова замечательные нашла, – искренне восхитился я. – У тебя талант. Вполне могла бы свою книгу написать.

– Откуда знаешь: может, моя книга уже написана, – усмехнулась Ми и сочла инструктаж законченным.

С кого начнём?

Может, и надо было бы мне обеспокоиться после таких усердных предостережений о неизвестных мне . Но меня гораздо больше волновали открывающиеся впереди неизвестные . А ещё – крепнущая ответственность за Поручение, за неписаный авторский договор, скреплённый моим согласием и неожиданной радугой над речкой. опасностях возможности

Ведь если подумать: иномирье велико, направления мне выбирать самому. Разве может Ми предусмотреть все возможные рисковые ситуации?..

Эх, какой-то радостный кураж, чтобы не сказать отвага, наполнял меня решимостью и… да, озабоченностью, но без всякого беспокойства.

– Не торопись, – вмешалась в мои мысли спутница. – Ты пока ещё здесь, в Саду. По иномирью ещё настранствуешься… А здесь – с кем ты хотел бы встретиться прежде всего?

– С мамой, – не задумываясь, ответил я. И задумался…

Может ли она быть здесь? Или надо искать её по иномирью?..

– Здесь она, здесь, – ободрила Ми. – Так что встретишься.

Но ведь она атеисткой была, не верила во всякие «религиозные сказки». Слишком неверовательное время ей досталось. Как же она могла здесь оказаться?..

И я напрямую спросил о том, что не давало мне покоя:

– Разве этот Сад – не Рай?.. Разве здесь не только христиане?..

Тут мы оба перешли на мысленный разговор, потому что словами объясняться было трудновато. Но сейчас, занимаясь писательством в земной жизни, я постараюсь приблизительно передать наш диалог словами, даже если это будет немного тяжеловесно.

– Ты имеешь в виду христиан по названию или по сути? – уточнила Ми. – Если по названию, то не все они пока здесь. Если по сути, то не все осмеливались называть себя так, но жили христианской жизнью.

– Помню только, что мама, засеяв грядку, осеняла её крёстным знамением – и сама удивлялась: зачем она это делает.

– Да разве это важно, если по сути? А то, что она честно отвечала за всякое своё дело? Что была распахнута для других, переживала за них, всем приходила на помощь? Что была полна любви и к вам, её детям, и к родителям, и к мужу, и к другой родне, полна любви и прощения? Через общение с тобой, философствующим, а особенно с младшим сыном, который стал священником, она внутренне менялась в направлении веры, хотя в земной жизни не умела ещё признаться в этом даже себе. Она была к вере готова и быстро поняла, Как-оно-на-самом-деле, когда перешла в послесмертье…

Спорить было не о чем. Я лишь удивлялся тому, о каких верных подробностях она знала и свела их воедино, чего сам я не сумел сделать.

– Нечего удивляться, – одёрнула меня Ми. – Лучше попробуй сам сообразить, почему и отец твой здесь.

Поначалу это известие удивило меня ещё больше, но я попробовал увидеть всё здешним взглядом:

– Потому, наверное, что в главном, о чём ты напомнила, они были схожи. Особенно в нём было сильно стремление к справедливости, к творческой жизни на полную катушку, к помощи каждому человеку в его развитии. А грехи свои он и на Земле старался изжить, и в послесмертье, уверен, выжег их из себя полной мерой…

– Ну, вот мы с тобой и разобрались в этом, – моя спутница-наставница была довольна и снова перешла на устный разговор.

Мне вдруг тоже стало легко и радостно. От того, что всё происходит так, как надо по большому счёту. От предвкушения двух желанных встреч.

Глава 3. Узнать заново

Узнавательная способность

– Так показывай, о мой проводник… нет, моя проводница, куда идём! – несколько высокопарно произнёс я.

И получил заслуженную порцию иронии:

– Ты хочешь, чтобы я тебя за ручку отвела к мамочке? Размечтался… Сам добирайся. Пора потренироваться в этом.

– Но… как же? Ты ведь проводительница!..

Ми пожала плечами.

– Я уже провела тебя по неплохому маршруту. Теперь тебе нужно уметь передвигаться самостоятельно.

И, не дожидаясь вопросов, продолжила:

– Объясняю. Если тебе нужно до кого-то добраться, ты должен хорошо-хорошо представить его себе.

Я вздохнул:

– Надо признаться, у меня очень плохая узнавательная способность. Маму свою я представить смогу. А как с другими?

– Так ведь речь не о внешности, – вздохнула, в свою очередь, наставница. – Хотя и с такой узнаваемостью, уверена, у тебя здесь всё будет в порядке. Просто она здесь не так уж важна… Представь себе человека как личность, со всем твоим восприятием его, со всем твоим отношением к нему… Вот, всё сказала. Осталось попробовать… Нет, кое-что надо добавить.

Оказалось, что из уважения к человеку нужно сначала послать ему мысленный импульс о желании встретиться. Только если придёт ответный привет с готовностью к этому, можно стартовать. Так принято – чтобы не помешать тому, чем другой может быть занят.

«Стартовать» – это было её слово, и я улыбнулся, представив себе, как стартую, словно ракета с космодрома, опираясь на вырывающееся из ног пламя и вытянув руки по швам для лучшей обтекаемости.

Наверное, образ был довольно яркий, потому что Ми тоже заулыбалась и махнула рукой:

– Всё, всё, лекция закончена. Переходим к практике… Не сомневаюсь, что у тебя всё получится. Так что мы пока расстаёмся, а когда соберёшься отправиться по остальному иномирью, снова встретимся. Расскажу, как туда … Теперь давай сам. стартовать

Видимо, она снова представила меня в виде ракеты, потому что засмеялась и опять махнула рукой – теперь уже на прощание.

Здравствуй, мама!

Представить себе образ мамы для меня, наверное, было легче всего. Но всё равно понадобилось внутреннее усилие. И я послал ей свою надежду на встречу. В земной жизни последних лет эта надежда была чисто мечтательной, а ведь теперь – реальной! И тут же получил ответ, не объяснимый словами, но ощутимый всем моим существом.

Не знаю даже, делал я какое-то ещё усилие, чтобы «стартовать», или эта ответная волна сама перенесла меня в другую область Сада. Не было вроде бы никакого физического движения, но я уже находился совсем недалеко от мамы. Хотя никогда не видел её такой, но узнал сразу…

– Видел, видел, – улыбнулась она, когда я подошёл к ней. – На фотографиях ведь наверняка видел. Не зря твой дедушка любил фотографировать.

Конечно, видел – на старых, желтоватых от времени фотографиях, где она была совсем молодой, замечательно красивой и уже родной, хотя ей только ещё предстояло выйти замуж за моего будущего отца…

Невозможно рассказать о нашем общении, особенно поначалу, когда разговор словами перемешивался с мысленным разговором, когда мы одновременно вспоминали эпизоды нашей жизни и удивлялись тому, как по-разному они нам запомнились… Мы сидели в увитой плющом беседке, которую образовывали заботливые деревья… То и дело мама вела меня полюбоваться всевозможными феерическими цветами, растущими неподалёку…

– Это всё твой папа позаботился, – пояснила она. – И с нежностью добавила: – Мой Ганя…

Никогда раньше она не называла его так, когда общалась со мной. Но здесь мы были все на равных. Да и здешний возраст её выглядел ненамного больше моего.

О многом разном мы говорили. Она не расспрашивала меня о земных делах, потому что сама могла следить за судьбами тех, кого любила. Хотя о том, , речь не заходила. Лишь когда я упомянул, что изредка вижу её во сне, мама сказала: как это происходит

– Конечно, я рада этому. Но не думай, пожалуйста, что я специально в твои сны являюсь. Такое тоже возможно, но редко, только в особых случаях – и хорошо, что такой необходимости пока не возникало.

Больше всего мы говорили о творчестве. Она рассказала, что и здесь, в Саду, занимается своего рода педагогикой: помогает привыкнуть к новой жизни тем, кто появился здесь недавно.

– Немного похоже на то, как Ми тебе помогает знакомиться с нашим миром, но у неё другая задача. Ты же не совсем ещё наш обитатель, у тебя Поручение, путешествия по иномирью предстоят… И, пожалуйста, будь начеку, там много чего встретишь и заманивающего, и опасного. Зови, если очень надо будет, на помощь. Не со всем можно самому справиться. Впрочем, ты разберёшься…

От мамы я впервые услышал о Творческих мирах, но расскажу о них позже – о том, как сам там очутился. Сказала она, что и сама там нередко бывает, что благодарна нам с Машей за усердное побуждение написать о своей жизни.

– Каково было увидеть в Библиотечной анфиладе собственную книгу!.. Так интересно встретиться с тем, что записано!.. Знаешь, мне сейчас есть и о чём новом написать…

Во время нашей встречи я не очень понимал ещё, что за Творческие миры и Библиотечная анфилада. Но слова её запомнил и позже полностью оценил их.

Немало мы говорили и о родне. Как я жалел о том, что не мог уже задать маме вопросы о её жизни и о наших общих родных – ведь некоторых из них я никогда не видел!.. И здесь наконец-то узнал много интересного.

Правда, мама попросила меня не добавлять это в написанное мною. Потому что написано в земной жизни, о земной жизни, странно было бы вносить туда всякие дополнения, полученные мистическим путём.

– Почему мистическим? – воскликнул я, но тут же спохватился, сообразив, что наш разговор, с земной точки зрения, действительно это чистая мистика.

Меня эта реалистическая мистика вполне устраивала, но я пообещал её не использовать нигде, кроме своей сказки, которой всё равно не поверят, как напророчила Ми.

Генеалогические линии меня всегда очень интересовали, и я уже предвкушал, как задам свои вопросы и отцу – о его крыле нашей родни. И тем родственникам, которых обнаружу здесь, в Саду или в других местах иномирья… Как раз в этот момент в моё сознание хлынула тёплая волна чьего-то бурного ликования, и я увидел подбежавшего к нам хорошо знакомого пса.

– Бимка!.. – наши с мамой голоса слились в один возглас. Только в моём было намного больше удивления.

«Да, я! Как здорово, что ты здесь! Пошли к хозяину! Он тебя ждёт!». Это вольный пересказ того, чем бурлила волна Бимкиных эмоций, потому что слова для них пришлось придумать мне. Ему слова были не нужны.

– Подожди, подожди, Бимка. Дай маму обнять на прощанье…

И наше объятие было полно особой, уверенной надеждой на следующую встречу.

«Давай, догоняй меня!», – донёс Бим до меня свой очередной молчаливый посыл, два раза гавкнул для его подтверждения и помчался вперёд…

Встреча с отцом

Чтобы показать Бимке, что я тоже не лыком шит, а заодно потренироваться в перемещениях, я тут же послал отцу сигнал о том, что мы к нему стремимся наперегонки. «Добро!» – откликнулся он, и вот я уже почти рядом с ним. А возле меня – Бимка!..

Так я и не узнал, как наш любимец опередил мою телепортацию. То ли бежал быстрее мысли, то ли сумел принять участие в моём перемещении. Теперь ему нетрудно было первым подбежать к отцу, который одобрительно приласкал его.

– Спасибо, Бимка, иди пока, дай нам пообщаться…

«Да что ж, не понимаю, что ли», – молча проворчал пёс, убегая.

Отца я таким тоже не видел, только – как и маму – на довоенных фотографиях, но их было совсем немного (он любил фотографировать, но сам редко попадал в кадр). В моей земной жизни он был старше и… он был уже после войны. Здесь ему было лет тридцать, и весь облик был . Разница была велика. довоенный

Как и встреченный нами Савва, отец был другом деревьев. Ещё он был другом цветов, да и всего, что произрастало в Саду, всему помогая проявлять свою красоту.

– А ещё часто выбираюсь в иномирье, – рассказывал он про свою здешнюю жизнь. – Я ведь сюда, в Сад, не сразу попал, позже, чем Муся… то есть мама… Она мне очень помогла выбраться из всяких моих тупиков, понять, Как-оно-на-самом-деле. Теперь я другим помогаю – тем, кто в иномирье. Не пропадать же опыту попадания в тупики!..

– То есть получается, что вы оба продолжаете педагогикой заниматься, – задумчиво сказал я. – Вот что значит призвание… Мне бы тоже хотелось потом, когда вернусь сюда, книги писать. Вот только не знаю как – ни бумаги здесь не заметил, ни тем более компьютеров.

– Не волнуйся, – успокоил отец. – Сможешь, сможешь здесь книги писать. Только многое здесь по-другому, вот и это тоже. Обязательно побывай в Книжной анфиладе, я и сам люблю там бывать.

– Мама тоже про неё говорила, – кивнул я. – Что это?

– Самая главная библиотека в мироздании, – объяснил отец, если это можно было назвать объяснением. – Лучше самому увидеть. Для каждого она по-особому выглядит. С твоими книгами тоже там встречаюсь. И с дедушкой Ганей из «Волшебного возка», – засмеялся он, вспомнив списанного с него персонажа. – И с Огненьким человечком, кстати: нашей общей придумкой.

– А с ним-то как? – удивился я. – Вроде о нём книжек не было.

– Да ты нашёл, где о нём упомянуть. О том, как мы с тобой перед печкой вместе сказки о нём сочиняли. Для меня это тоже дорогое воспоминание. Вот мы с ним и общаемся.

– С кем? С воспоминанием или с Огненьким человечком?

– С ним, с человечком. Знаешь, как он зажигает!..

И мы оба рассмеялись, радуясь удачно пригодившемуся словечку.

Ещё мне вспомнились христианские гимны, которые отцовская память сохраняла с детства – с тех пор, как мать водила его к протестантам, когда глава семьи был на фронте и жить без него было особенно тяжко. Отец распевал эти гимны во весь голос – в лесу, куда мы с ним ходили за тычками для огорода и прочими сухостойными материалами.

– Тогда я ещё удивлялся, сколько прославлений Бога ты помнишь, будучи атеистом, – напомнил я. – И тому, как страстно ты их пел. А ты говорил, что адресуешь эти гимны природе…

– Да, всё помню, – вздохнул отец. – Это один из главных моих тупиков был: замыкание на природе без понимания её первопричины. Одна из тем моих бесед с иномирцами… А здесь, в Саду, гимны петь специально не надо. С каждым вдохом – словно поёшь…

О многом ещё мы говорили с отцом, но кое-что останется только нашей с ним беседой…

Воспоминания и память

И тут появилась Томка. Чёрная кошка, которую тщедушным котёнком отец нашёл на дереве возле нашего деревенского дома. Котёнок отчаянно мяукал, но спускаться не рисковал, и отцу пришлось полезть за ним. Да, за , поскольку сначала котёнок получил имя Том, в честь романа «История Тома Джонса, найдёныша». Когда позже выяснился подлинный пол котёнка, Том превратился в Томку. ним

Томка, вальяжная, как пантера Багира, улеглась на колени отцу, подчёркивая, что готова удостоить нас чести своего присутствия при нашей беседе.

Тут же, откуда ни возьмись, снова возник Бим. Щенком подарила его Муся Гане на день рождения. Из-за коричневого пятна вокруг левого глаза добродушный пёс выглядел разноглазым и по-клоунски весёлым. Он любил всех нас, особенно Мусю, но главным для него всегда оставался хозяин. Ведь ему же он был подарен. Вот и сейчас он улёгся у Ганиных ног, время от времени всплескивая косматым хвостом, похожим на плюмаж мушкетёра.

Мы сначала вели довольно общий разговор о всяких наших воспоминаниях, в котором Томка и Бимка участвовали мысленными замечаниями и дополнениями. Потом, когда мы заговорили о том, как устроена человеческая память, им стало скучновато. По-моему, они начали молча переговариваться друг с другом о чём-то своём.

Отец рассказывал о том, как преображается здесь земная память и постепенно дополняется здешней.

– И что, вся-вся земная память сохраняется? – допытывался я.

– Даже то, что на земле и не вспоминалось давно… Только здесь воспоминания становятся другими. Как только начинаешь что-то получше понимать, оно и начинает изменяться. Углубляется… Светом наполняется… Смыслом… Да, спасибо, что издал «Три поколения»!

Это была самая колоритная отцовская книга – про наших общих предков, про его детство-отрочество-юность и немного дальше. Она заканчивалась началом Отечественной войны, когда отцу было тридцать с небольшим.

Я признался, что довольно долго сомневался в реальности некоторых эпизодов книги, но с помощью интернета, поисковиков убедился, что всё совершенно реально. Тут я вопросительно взглянул на отца, который жил до интернета, но он только отмахнулся с улыбкой: «Знаю про ваш интернет, про поисковики, знаю…».

– В эмоциях я там перехлёстывал, это да, заметил отец. – Но писать о том, чего не было? зачем?.. Хорошо, что ты убедился. А здесь и без интернета можно убедиться. Вот, например, моя мама здесь, твоя бабушка. Да и другие, ещё более древние…

Бабушка, с которой я никогда не встречался, потому что мы жили далеко по разные стороны Уральских гор… Она ведь тоже здесь наверняка молодая, и мы будем с ней звать друг друга по имени… Удивительно. Возраст, оказывается, не самое главное в человеке. С молодым старшим ещё интереснее, чем если он убелён сединами и доживает земную жизнь: к его ожившим земным воспоминаниям добавляется здешняя живая память.

Корни родни

Попрощавшись с отцом, я был так переполнен размышлениями о поколениях и о родне вообще, что уединился в тени дерева, у которого было столько стволов, что оно образовало целую рощу с густой единой кроной. («Может, это баньян?» – подумал я, хотя мог судить об этом только по картинкам из интернета.) Стволы приветливо раздвинулись и пропустили к удобному изогнутому креслу, состоявшему из тех же стволов.

Отец говорил: «Конечно, хотелось бы написать не о трёх, а о тридцати трёх поколениях, по крайней мере. Особенно интересно не только о прошлых, но и о будущих. Но пока вот есть уже рассказ о трёх поколениях. Об остальных рассказ впереди».

Вот я и думал.

С юности я искал сведения о родне. Но даже сейчас, разговаривая с родителями, узнал от них много нового. И размышлял о том, сколько же в иномирье поколений тех, с кем мы в родстве. И с каждым можно встретиться, расспросить, узнать ещё много чего. Наверняка немало их и здесь, в Саду… Надо допытаться у Ми, как мне искать остальных. Тех, от кого получены в наследство всевозможные свойства. Тех, в ком отражается вся история человечества, если углубляться в генеалогию дальше и дальше…

Даже… ведь можно, наверное, встретиться и с самыми начальными родственниками… ну да… с Адамом и Евой… И родственный круг тогда, действительно, расширится до всего человечества…

Это даже не генеалогическое древо, а необозримый лабиринт генеалогических перепутий, где можно встретиться с любым человеком и узнать, что он твой родственник…

А как же Поручение? Так с ним всё будет нормально. Мне же было сказано, что странствие по иномирью должно быть интересно мне самому. Вот и начну с родни, с самого непосредственного интереса…

А потом – буду смотреть дальше… Всё успею, ведь времени здесь нету…

Крёстная